Текст книги "Гиблое место"

Глава 5

Вторая спокойно прошедшая ночь восстановила мои силы, битая спина почти чудесным образом зажила, и жизнь перестала казаться беспросветной... Разместил нас дед Денис, так представился дамам Леший, в двух каморках. Мы с Борискои спали в маленькой, а женщинам досталась комнатушка чуть побольше. Все утро шел дождь и уютно колотил по полупрозрачной пергаментной коже, которой вместо стекол были затянуто окно. Я проснулся, но не вставал, предаваясь блаженной лени. На соседней лавке крепко спал Бориска.

Измученный мальчик заснул, как только опустил голову на подушку, и теперь лежал, разметав руки, посапывая и причмокивая во сне. Бориска мне нравился, он не капризничал, мужественно снося все трудности пути и лишения, которые свалились на всех нас в последние дни. Для боярского сынка он вообще был идеальным ребенком, неизбалованным и рассудительным.

Спать легли мы часа в четыре утра, когда совсем рассвело, и я проспал не меньше восьми часов. Время было близко к обеденному, но никто пока не вставал. Не слышно было и деда Дениса. Я, используя передышку, попытался систематизировать впечатления от моего пребывания в 1605 году, но мысли все время нечаянно переключались на боярыню Морозову, которая интересовала мне все больше, и не только как представитель человечества.

Разобраться в ней у меня пока не получалось. Да, собственно, было и не до того. Я начал вспоминать все наши столкновения, с того момента, когда увидел ее впервые и помог маленькой Олюшке. Будучи женщиной красивой и яркой, она умела как-то ненароком тушеваться, не лезть в глаза и не привлекать к себе внимания.

Конечно, ни о каком ее особом воспитании и аристократизме речи идти не могло. В эти неблагословенные времена знать отличалась от крестьян только сытной пищей, праздностью и спесью, на мой взгляд, большей частью, ничем не оправданной.

Морозовский дворянский род происходил от новгородца Михаила Прушанина, потомок которого в VI колене, Иван Семенович, прозванный Мороз, был родоначальником Морозовых. Один из его сыновей, Лев Иванович, был боярином; в день Куликовской битвы начальствовал передовым полком и погиб в бою. В XV веке отделились от этого рода Салтыковы, Шеины, Тучковы, Брюхово-Морозовы и Козловы. С XIV века до конца XVII четырнадцать Морозовых были боярами, двое – окольничими, и один – постельничим. Так что род получался знатнейший, и роднился с первыми фамилиями.

Все это я помнил из лекций профессора Ключевского, натаскивавшего меня по русской истории. Происхождения Натальи Георгиевны я не знал, но то, что она была женой знатного боярина, предполагало, что и ее род не последний в Московском государстве. Как воспитывает своих детей русская знать, я реально не представлял. Мог только предположить, что иностранных гувернеров им не приглашали. Если и учили детей читать, то только священные книги. Грамотеи, конечно, были, но их не очень поощряли, недаром же закостеневшее боярство, не желая образовываться и приспосабливаться к новым временам, потеряло динамику в развитии, а затем и власть в стране.

Сама Наталья Георгиевна как личность себя пока никак не проявляла. Обычная мать, готовая на все ради спасения своих детей. Так я ее вначале и рассматривал. Теперь же, если у нас случится несколько свободных дней, и мы проведем их вместе, можно будет к ней присмотреться более внимательно. Пока я думал о матери, проснулся сын:

– Батюшка, а матушка где? – спросил меня мальчишечий голос.

Бориска проснулся и смотрел на меня не по-детски тревожными глазами.

– Спит твоя матушка, – успокоил я мальчика, – они с Ульянкой в соседней комнате. Сам-то выспался?

– Выспался, батюшка, а каши нам еще дадут?

– Дадут, конечно.

Мы встали, оделись и отправились разыскивать своих товарок. Оказалось, что женщины уже успели встать, растопить печь и теперь готовили завтрак. Дед Денис в своем обычном рваном платье восседал за конторкой начала девятнадцатого века и что-то писал гусиным пером. Выглядело это, учитывая его дремучую крестьянскую внешность, очень забавно.

Мы с боярским сыном пожелали присутствующим доброго утра и уселись перед окном, застеленным слюдой, на лавке в ожидании еды. День был ясный, солнечный, и в горнице было довольно светло. Леший, между тем, кончил свои записи и подсел к нам, наблюдать, как трудится «народ».

Как всегда, когда в помещении собирается несколько человек, да еще разного пола, разговор принимает игриво-легкомысленный характер. Так и теперь, все беззлобно подкалывали друг дута, вспоминая ночную встречу и ночные же страхи.

Наталья Георгиевна, помогая Ульяне, захватившей кухонные бразды в свои ловкие руки, раскраснелась и выглядела милой и домашней. Я украдкой любовался ее гибким сильным телом, стараясь отгонять грешные мысли.

Наконец завтрак был готов, и нас пригласили за стол. Несмотря на великопостные дни, Ульянка исхитрилась, почти не обходя строгие правила, приготовить очень вкусную еду.

– Ишь, внучка, как ты ловка да сметлива! – похвалил девочку дед Денис, уписывая за обе щеки. – Осталась бы у меня, старика, подкормила бы сироту.

– И то правда, – вполне серьезно поддержал я шутливое предложение Лешака. – Оставайся, Ульяна, что тебе скитаться по чужим людям.

Шутливое, комплиментарное предложение старика вдруг приобрело совсем иной смысл.

– Ну, вот еще, – смутившись, ответила девочка, – зачем мне быть в тягость...

– Какая же тягость... – задумчиво произнес дед Денис, по-моему, впервые с того времени, как мы познакомились, не придуриваясь и не ерничая. – Оставайся, коли захочешь, утешь старика!

– Не знаю, – продолжала смущенно отказываться Ульяна, – я завсегда, да только не буду ли в тягость?

– Правда, оставайся, а я тебя за это колдовать научу, – опять начал шутить дед. – Гадать ты, я слышал, умеешь, заодно научишься колдовать!

Мне было бы очень любопытно узнать, откуда он узнал об Ульянином гадании, но спрашивать я, понятное дело, не стал. Просто навострил уши, ожидая, что все разъяснится в общем разговоре.

– Правда, Ульянушка, оставайся, – поддержала Наталья Георгиевна. —З десь, у дедушки, тебе будет спокойно, и никто не обидит.

– Да и, право, не знаю, не помешаю ли, – отдавая дань крестьянской церемонной вежливости, начала сдаваться девочка.

– Вы тут еще спорьте, а я пойду, пройдусь, – сказал я, поблагодарил за вкусный завтрак и вышел из-за стола.

Я вышел на высокое крыльцо, с которого видны были все недалекие лесные окрестности. Солнце сияло на безоблачном небе. Ветви деревьев приобрели весенний сизо-лиловый цвет, готовясь вот-вот зазеленеть. Северная весна, как обычно бывает в зту пору, шла к лету семиверстными шагами. Усадьба у деда Дениса была исправная, не в пример его ветхому, оборванному платью. Хозяйственные строения, небольшие, без расчета на многолюдную крестьянскую семью, однако достаточные для комфортной жизни, располагались очень продуманно и вписывались в расчищенный лес так, что тот напоминал скорее английский парк.

Ограды вокруг усадьбы не было, и она оказывалась как бы органической частью леса. Я прошелся по кривым, грунтовым дорожкам и наткнулся на небольшую ветряную мельницу.

Зачем одинокому деду нужна мельница, мне было непонятно, но, приглядевшись к ее лопастям и конструкции, я догадался об истинном назначении сооружения.

На первый взгляд, это был обычный деревенский ветряк, но у крыльев автоматически менялся «угол атаки», и таких оригинальных подшипников я никогда раньше не встречал. Стилизованная под старину, техника была явно не уровня начала XXI века, а значительно совершеннее.

– Интересно, – подумал я, – есть ли у старика компьютер?

– Нравится мельничка? – раздался за спиной насмешливый голос.

Я обернулся. Дед, как всегда, появился вроде бы ниоткуда.

– Какая у нее мощность, сколько киловатт вырабатывает? – спросил я.

– Ишь, слова-то какие говоришь нерусские, – ухмыльнулся старик. – По мне, мучицу мелет и ладно.

– А откуда зерно берешь? В лесу растишь? Кстати, таких ветряных мельниц, как эта, пока нет даже у голландцев.

– Что нам какая-то Голландия, у нас на Руси все самое лучшее!

– Это точно, особенно слоны, – согласился я.

– При чем здесь слоны-то?

– Это я к вопросу о качестве, – туманно ответил я, не собираясь вступать с ним в двусмысленный, бесперспективный спор. Нравится ему темнить и придуриваться – его дело.

– Делать дальше что собираешься? – оставил скользкую тему хозяин.

– Как в округе успокоится, в Москву пойду.

– А с боярыней и детками как распорядишься? Слыхал я, муж ее тебе завещал...

Да, слышал дед действительно многое, даже был в курсе разговора наедине, на исповеди.

– Не знаю, – честно ответил я, – нужно бы помочь Наталье Георгиевне вступить в наследство, да и Бориске ее предстоит стать историческим персонажем, а то одни они пропадут. Однако и в Москву мне нужно, не ровен час, Борис Годунов без меня помрет.

– Помер уже. Позавчера, тринадцатого числа отдал Богу душу.

– Так сегодня уже пятнадцатое апреля?! – воскликнул я. Со здешней некалендарной жизнью я совершенно потерял счет дням. – Тем более, мне нужно срочно попасть Москву!

– Без тебя там не разберутся! – насмешливо сказал Леший. – Морозовой лучше помоги. А детишек пока здесь оставьте, пусть на вольном воздухе воспитаются. Не дело сейчас по Руси с малыми детьми скитаться.

– Думаю, что Наталья Георгиевна не согласится.

– Никакая матерь не враг своим чадам, – нравоучительно произнес дед. – Поплачет, да смирится. Им сейчас никак нельзя конкурентам в руки попасться...

Слово «конкуренты» так не подходило к облику деда Дениса, что я невольно улыбнулся.

– Лыбься, лыбься! – рассердился он. – Сам такое говоришь, что добрые люди тебя нехристем считают. Мог бы и лучше русский язык выучить, а то простые слова выговариваешь, как чудь болотная.

– Как могу, так и выговариваю, – огрызнулся я, – сам бы кончал ерничать, все под придурка косишь.

– А вот этого я не могу, – засмеялся Леший, – слишком привык...

– Ладно, – согласился я, остывая, – дело твое. Скажи лучше, что вы конкретно от меня ждете?

– Никто ничего от тебя не ждет, – непривычно серьезно заговорил Леший. – Живи, ищи жену, если, конечно, еще охота осталась, – дед лукаво ухмыльнулся. – Польза от тебя уже есть, давеча казака Свиста зарубил, очень вредное насекомое, от него много несчастий могло на Руси быть... Опять же, с ногайцами разобрался, Морозову с детьми от гибели спас...

Дед Денис замолчал, как будто подсчитывая в уме мои деяния.

– Вы что, вместо Господа Бога здесь управляете? – в упор спросил я.

– Какой там управляем, – задумчиво сказал старик, – пытаемся хоть как-то противостоять людской глупости, жестокости и легкомыслию, чтобы не перебили вы друг друга и оставили немного стоящих людишек на развод. А Господь, он что, он высокая, гениальная идея... – произнес старик и надолго замолчал.

– Так идея или сущность? – осмелился я прервать его раздумья.

– Свет он, а не тьма, – глядя мимо меня, продолжил Денис. – Добро, а не зло, а люди только играют в религию, приспосабливая под него свои языческие представления о божестве. Одни делают это из страха, другие, ища утешения, которые и от нечего делать. Пройдет еще много веков, а то и тысячелетий, пока люди познают настоящего Бога, а не свои примитивные представления о нем.

– Но, все-таки... – начал я.

– Я все сказал, – перебил старик, – заболтались мы с тобой, пора возвращаться.

Мы молча пошли к дому. Я пытался вникнуть в простые, какие-то всеобъемлющие слова старика, но были они слишком общи, да и время для познания истины и Бога у меня впереди было достаточно, по мнению самого Лешего, несколько тысячелетий...

Короче говоря, подумать о великом и вечном как всегда не хватило малого: желания и времени.

В горнице, между тем, царил мир и веселье. Дети отдохнули, выспались и весело играли с мамой и «няней». Так Олюшка, оказавшаяся совершенно очаровательной девочкой, теперь называла Ульяну. Дед Денис, как только мы вошли в дом, исчез, а я устроился на лавке и с удовольствием наблюдал за шумной компанией.

– Батюшка, – обратилась ко мне Морозова, —. когда мы дальше пойдем или пока здесь останемся?

– Во-первых, я не «батюшка», и зовут меня Алексеем Григорьевичем, – поправил я Морозову. Достали они меня с этим «батюшкой». – Что же делать дальше, вот это давай обсудим...

Разговор предстоял долгий и неприятный. Я представлял, как воспримет Наталья Георгиевна предложение даже на время расстаться с детьми, и заранее предвидел слезы и материнское отчаянье. Меньше всего мне хотелось быть причиной ее горя. Чтобы оттянуть объяснение, я начал издалека:

– Здесь у деда Дениса безопасно. Местные жители это место боятся, и никто чужой сюда не явится. Ты можешь, конечно, здесь остаться, да вот как быть с вашей вотчиной...

– А что вотчина, она по праву Борискина! Он после отца наследник!

– Это верно, да время сейчас смутное, и было бы имение, а незаконные наследники всегда сыщутся. Мне кажется, человек, о котором я тебе давеча говорил, ни перед чем не остановится. Один раз ему убить вас не удалось, кто знает, может, в другой раз удастся. Кто он, мы не знаем. Вот ты даже не знаешь вчерашнего Гаврилу Васильевича, которого он нанял...

– Неужели на детей малых у извергов рука поднимется!

– Поднимется, очень даже поднимется. Когда касается денег и имущества...

– Но это же грех смертный! Они же в геенну огненную попадут!

– Очень может быть, – согласился я, – только боюсь, теперь их и геенна не остановит...

– Так что же делать? – в отчаяньи воскликнула Наталья Георгиевна. – Может, детей спрятать?!

Я вспомнил, что многие птицы уводят хищников от гнезда с птенцами...

– Эти люди пока вас не найдут, не успокоятся. Все округу обыщут... Вот если бы до них дошел слух, что вы направляетесь в Семеновское, то здесь вас искать у них бы резона не было...

– А как сделать, что бы они подумали, что мы ушли в Семеновское?

– Не знаю, наверное, у них в округе есть лазутчики, когда увидят, донесут.

– А если мы понарошку пойдем, а потом вернемся? Только как детей по топям водить...

– Думаю, далеко мы с детьми не уйдем. Нас уже через день поймают, и тогда...

– Что же делать? – в отчаяньи воскликнула женщина. – И так плохо, и этак! Не пойдешь, вотчину украдут, пойдешь – убьют!

– Не знаю. Думать надо...

Мы начали думать и, похоже, в нужном направлении. Вариантов было немного, и все они оказывались неудачными.

– А если смириться? – спрашивала она. – Глядишь, не убьют, да еще дадут кусок хлебушка!

– Можно и смириться, – соглашался я, – найдем хорошего барина, скажемся крестьянами, пойдем к нему холопами, глядишь, и возьмет вас под защиту. Будем землю пахать, может быть, нас никто и не тронет.

Такой способ спастись Морозовой не понравился. Она предложила другой:

– А если в монастыре укрыться?..

– Можно, только все имущество придется отдать церкви. Хрен редьки не слаще.

– А коли детей укрыть, а меня пусть ловят? – наконец набрела на здравую мысль самоотверженная мать.

– Ну, возможно, это ты хорошо придумала! – похвалил я. – Только где их укрыть, у твоей родни?

– Мы новгородские, как туда попадешь... А если дедушку попросить? Здесь ведь деткам безопасно?

– Здесь-то лучше всего. А Ульяна возьмется за ними ходить? Она сама еще ребенок...

Действительно, пока мы разговаривали и оставили детей без присмотра, троица совсем расшалилась, и Ульянка баловалась с не меньшим самозабвением, чем морозовская ребятня.

– Ульянка-то что, она хорошая девочка, а вот как дедушка?

– Дедушку я уговорю, – пообещал я.

– Ну, если взаправду, то было бы славно, слава Богу! Уж я тебя, батюшка, извини, Алексей Григорьевич, отблагодарю...

Наталья бледно улыбнулась и глянула на меня в упор теплыми, зелеными глазами. У меня слегка екнуло сердце, и я тут же отвел взгляд. Впрочем, возможно, она имела в виду что-то другое...

– Мне бы только из леса выйти, – сказала Морозова, совершенно не в связи с предыдущим разговором.

– Куда выйти? – не понял я.

– Отсюда подальше, чтобы враги следа к детям не нашли.

– Ты что, одна идти собираешься, – удивился я, – без меня?

– Зачем же тебе за меня и моих детей пропадать...

– Мне вас Иван Михайлович завещал, и хотя я не священник, но воля покойного...

– Что ж, так и завещал? – потупив глаза, спросила вдова.

– Завещал, – подтвердил я, – да ты сама все знаешь, для того со мной от казаков бежала, так что ты за мной.

– Против последней мужниной воли не пойду, – опустив голову, решительно сказала Наталья Георгиевна. – И, коли так, из твоей воли тоже не выйду.

У меня сразу сделалось тепло в груди, но я отогнал грешные мысли и невинно посмотрел женщине в глаза.

– Вот и хорошо, собирайся в дорогу, а я пойду с Дедом договорюсь.

Глава 6

К ночи Наталья Георгиевна совсем сникла. Сначала, когда мы только ушли из теплого дома Дениса, она еще держалась, рассказывала о своем детстве, родителях, но к вечеру могла говорить только о детях: как там они без нее, не болеют, не плачут ли. Я как мог, отвлекал ее от грустных мыслей, но слушала она меня вполуха, забывала даже вежливо улыбаться.

Идти было тяжело. На дороги мы выходить не решались, шли чащей, стараясь не оставлять лишних следов. С едой и питьем пока все было нормально, я нес за спиной внушительный мешок со всем необходимым. Припасов нам должно было хватить по меньшей мере, на неделю. До Семеновского, куда мы направлялись, было не очень далеко, километров тридцать по прямой, но двигаться нам приходилось не прямо, а с обходом встречающихся естественных препятствий, которых было, увы, без счета. Леса здесь, несмотря на относительную близость к столице, были совсем дикие, нехоженые, изобиловавшие дичью, следы которой в виде помета, ободранной медведями , эры деревьев постоянно попадались по пути.

Признаки такой экологической чистоты меня в данный момент совсем не радовали – того и гляди, наткнешься на голодного медведя, стаю волков или стадо кабанов.

С оружием была явная напряженка – у меня были только трофеи из Ульяниной деревни: бердыш из низкосортного железа и такая же сабля, даже не сабля, а заточенная и заостренная железная полоса с примитивным эфесом.

Все это подсознательно беспокоило, однако я старался не подавать вида, что трушу и, как мог, развлекал Морозову. Наталья Георгиевна слушала, иногда улыбалась, но потом опять возвращалась к мысли и разговорам об оставленных детях.

Когда стемнело настолько, что идти стало опасно, не ровен час, попадешь в волчью яму, я предложил остановиться на ночевку. К ночи стало холодно, выпала роса, и даже стал виден пар изо рта. Я выбрал густой ельник с толстым слоем опавшей хвои. Здесь под деревьями я даже рискнул развести небольшой костерок. Поужинав, мы недолго посидели у живого огня и начали укладываться.

Момент был несколько щекотливый. Спать порознь было холодно, а вместе, укрываясь одной накидкой, одолженной нам дедом Денисом, двусмысленно. Однако Наталья Георгиевна отнеслась к этому вопросу вполне либерально, только улеглась ко мне не лицом, а спиной. Я последовал ее примеру, и спустя несколько минут мы уже спали.

Проснулись мы очень рано от пения птиц. Заботу о завтраке Морозова взяла на себя. Пока она собирала на стол, я упаковал ноши вещи. Вышли мы сразу, как только поели. Наталья Георгиевна немного успокоилась и не так часто, как вчера, поминала оставленных детей. Только что искала у меня подтверждения, что им сейчас хорошо, и ничего не грозит. Шли мы довольно споро, и, когда начало пригревать солнце, отмерили не меньше шести-семи километров.

Лес по-прежнему был дик и пуст. Обходя дороги, мы ни разу не наткнулись ни на одну деревню. Это начало беспокоить Морозову, потому что расходилось с моим планом отвлечь преследователей от детей. Пришлось выпутываться из собственных сетей, хотя без нужды дразнить преследователей было просто глупо. Однако Наталья уперлась в своем материнском жертвенном порыве, и мне пришлось выполнять обещание.

Мы уже ушли достаточно далеко от мест, где на нас устроили широкомасштабную облаву. Я подумал и решил, что теперь вполне можно подразнить преследователей и оставить им свой след. Потому, когда мы наткнулись на очередную проселочную дорогу, не миновали ее, а пошли по ней и вскоре оказались невдалеке от какого-то села, о чем нас известил жидкий колокольный звон тамошнего храма.

Оставив Морозову дожидаться в лесу, я зашел в село. Оно оказалось довольно большим и многолюдным. Не скрываясь, я пошел по улице и обратился в несколько изб с просьбой подать Христа ради немного молока для малолетних детей. Мой городской костюм и стрелецкое оружие вызвали у крестьян интерес, который усугублялся нестандартной просьбой о милостыне. Молоко мне в одной избе дали, но заодно из праздного любопытства учинили допрос. Это оказалось нам на руку, и я рассказал красивую историю о больной жене и голодных детях, с которыми мы спасаемся от неправды и притеснений, которые терпим от кабального хозяина.

Любознательный мужик принялся выспрашивать, куда мы держим путь. Я рассказал ему весь наш предполагаемый маршрут, после чего вернулся в лес к Наталье. Все это я делал демонстративно, в расчете на дурака, для максимального привлечения к себе внимания. Теперь жаждущие нас найти, если у них была возможность контролировать ситуацию, могли просчитать, куда мы идем, и устроить на пути засаду.

Оставив памятку нашим преследователям, мы с Натальей круто изменили направление и пошли не на восток, а на юг. Мы же наметили себе маршрут, как пробираться к Семеновскому: собрались сделать крюк и выйти к имению Морозовых с западной стороны, где нас вряд ли станут ждать. Конечно, план был не ахти какой изощренный, но и противники не казались мне большими доками в сыске. Потому я просчитал, что чем проще вранье, тем реальнее результат.

Мы продолжили путь, и опять потянулся бесконечный глухой лес, полный зверья, птиц и оврагов. Наталья Георгиевна втянулась в ритм движения и шла лучше, чем вчера. Шли мы, не спеша, и начали понемногу общаться. Морозова нравилась мне все больше, несомненно, что у нее был своеобразный шарм, не сродный нашему времени, но, тем не менее, привлекательный.

Говорила боярыня кратко, неспешно, как бы тщательно обдумывая свои слова. Мне нравилась ее манера интонационно заканчивать мысли и скрытое чувство юмора. На забитую средневековую женщину она никак не походила. Во всяком случае, с лету понимала то, что я говорил, и делала толковые замечания. Несомненно, испытания, выпавшие на ее долю за последнее время, мешали ей полностью раскрепоститься, но она умудрялась не демонстрировать эмоции и не нагружать меня своими переживаниями.

Как я ни старался быть «адекватным» реалиям этого времени, все-таки несколько раз допустил «необычные» с точки зрения человека живущего в семнадцатом веке высказывания, и она это сразу же отметила.

– Странно ты, однако, рассуждаешь, Алексей Георгиевич, – недоуменно сказала Морозова, когда я сказал что-то сочувственно о подневольной, беспросветной судьбе женщин. – Господь создал жену в помощь мужу, и не нашего ума дело менять его помыслы.

– Оно конечно так, но чем женщина хуже мужчины?

– Не хуже, а просто мы другие, а потому и судьба у нас разная. Ведь тяжелый мешок несу не я, а ты, и оружие не у меня, а у тебя. Мужчина должен семью кормить и защищать, а женщина рожать и растить детей.

Спорить было не о чем, тем более, что я никак не претендовал на роль средневековой феминистки.

К полудню, уже порядком устав, мы подошли к вводному препятствию». Речка, преградившая нам путь, была неширока, метров тридцати, но из-за холодной воды и отсутствия лодки оказалась непреодолима. Оставаться на этом берегу после того, как я засветился в селе, было опасно. Нужно было срочно придумать, как попасть на противоположный берег.

– Что будем делать? – спросил я Наталью Георгиевну. – Поищем переправу или сделаем плот?

– На переправах люди, нас трудно не запомнить, – резонно заметила Морозова, – лучше попытаться переплыть здесь. Только как плот делать, я не знаю.

Я хотел сказать, что тоже не мастер по зтой части, но решил, что, если подумать хорошенько, то задачу решить можно. Поэтому предложил:

– Попробуем найти несколько сухих деревьев, может быть, и сможем на них переплыть.

Сухие деревья в лесу, конечно, нашлись, и даже прямо около берега. Потому, будь у меня под руками подходящий топор, то срубить и сплотить несколько стволов было бы не проблемой. Однако, кроме халтурного бердыша с плохо заточенной полукруглой секирой, других приспособлений для работы у меня не было, и деревья мне пришлось не рубить, а перебивать. Времени на то, чтобы свалить три сухие осины и спустить их на воду, ушло уйма. Следующая неразрешимая задача состояла в том, чем связать между собой стволы. Пришлось пожертвовать единственной нижней рубахой и нарвать из нее тряпичные ленты. Проклиная свою непредусмотрительность – не припас на такой случай веревку, – я кое-как связал получившимися бинтами разнокалиберные деревья. Плот вышел узкий и корявый, однако, как я посчитал, достаточной грузоподъемности, чтобы можно было переправиться на нем через реку без особых осложнений. Вязать «плавсредство» мы кончили только к вечеру. Оттягивая переправу на хлипком сооружении, я предложил сначала поужинать. Мы наскоро поели, и я начал загружать наш «Кон-Тики». На носу я уложил мешок с припасами, за ним, посередине, подобрав юбки и ноги, по-турецки села спутница, мне, соответственно, досталась корма. Самое неприятное состояло в том, что мне пришлось опустить ноги в ледяную воду. Во-первых, чтобы удерживать расползающиеся стволы, во-вторых, сделать сооружение более устойчивым. Наконец приготовления были кончены, и я оттолкнулся шестом от берега.

Плот медленно повернулся и двинулся вперед. Я уперся шестом в дно, оттолкнулся, и «плавсредство» неспешно заскользило к близкой цели. Однако снова оттолкнуться мне не удалось. Речка оказалась такой глубокой, что шест без остатка ушел под воду, не достав дна. Оставив бесполезную жердь, я начал грести руками. К сожалению, видимого эффекта это не дало, стволы развернулись, и нас начало сносить вниз по течению.

Делать было нечего, и я продолжал лихорадочно грести, стараясь приблизиться к противоположному берегу.

Проклятые бревна на все мои усилия почти не реагировали. Сгоряча я даже позабыл о стынущих в воде ногах.

Удивляясь, почему мы не приближаемся к противоположному берегу, Наталья Георгиевна слишком резко повернулась ко мне. Увы, даже такого незначительного движения оказалось достаточно, чтобы ленты, которыми были связаны стволы, начали расползаться. Какое-то время я еще пытался удержать бревна ногами, но впереди они начали расходиться веером, и Морозова, вскрикнув, упала в воду.

– Держись за мешок! – крикнули, бросаясь ей на выручку.

Однако Наталья Георгиевна только всплеснула руками и скрылась под водой. Окажись я дальше от нее на полметра, наше знакомство на этом бы и кончилось. Буквально кончиками пальцев я смог ухватить ее за одежду и толчком направить к берегу.

Как часто бывает в чрезвычайных обстоятельствах, мозг заработал сразу в нескольких направлениях. Проплывая мимо остатков плота, я думал не только о Морозовой, но и о тонущем мешке, в котором были все наши припасы, его сносило течением вниз, и толкнул его в сторону берега. Наталья между тем опять попыталась утонуть, хотя до суши нам оставалось всего несколько метров.

Я нырнул, поймал ее за летник и отбросил к самому берегу. Она, наконец, нащупала дно и встала на ноги. Я же еще зацепил рукой мешок и тем спас его от потопления.

Наталья Георгиевна наглоталась воды, но сознание не потеряла и смогла сама устоять на ногах. Таща за собой мешок, я помог ей справиться с течением и зацепиться руками за кусты на берегу.

– Вылезай сама! – закричал я и, утвердившись на ногах, выбросил продукты на берег, после чего вылез сам и вытащил из воды Морозову.

Обессиленные, мы лежали на земле, приходя в себя.

– Как ты? – спросил я Наталью Георгиевну.

– Холодно, – ответила она, стуча зубами.

Мне пока было даже жарко, только онемевшие ноги почти перестали слушаться. Однако я заставил себя встать и сделал несколько шагов. После чего и мне сделалось невыносимо холодно.

Нужно было что-то делать, хотя бы разжечь костер и погреться. Я вынул из кармана кремень и трут. Увы, трут был мокр, так что ни о каком костре не могло быть и речи.

– Вставай, а то заболеешь! – сказал я женщине, которая продолжала сидеть, сжавшись под мокрой одеждой.

Наталья Георгиевна медлила, видимо, еще не оправилась после шока. Я поднял ее на ноги, забросил за плечо мешок и заставил идти за собой.

Начинало смеркаться. Температура воздуха упала, и подул пронизывающий ветер. Мокрая одежда липла к телу, и меня, как и Морозову, начала бить дрожь. Нужно было придумать, как согреться, но как это можно сделать в холодном весеннем лесу без огня и крова?

– Придется бежать, иначе замерзнем, – сказал я Морозовой.

– Я не могу, – тихо ответила она, облизывая мокрые губы.

– Нужно, – решительно потребовал я, взял ее за мокрую, холодную руку и потащил за собой.

Наталья Георгиевна, спотыкаясь, побрела за мной. На бег ни у нее, ни у меня не хватило сил. В движении мне стало немного теплее, однако, скоро я начал задыхаться и почувствовал, что меня надолго не хватит. На наше счастье, этот берег реки был безлесный и скоро перешел в широкий луг. На его краю темнела крестьянская изба.

– Скорей! – взмолился я и потащил за собой измученную женщину.

Изба была из самых бедных, что я видел, на одну маленькую каморку. Я постучался и кликнул хозяев. Никто не отозвался. Дверь была не заперта, и я без приглашения вошел внутрь.

В нос ударило чудовищное зловоние от разлагающейся человеческой плоти. Там было совсем темно и что-либо разглядеть было невозможно. Я выскочил наружу и жадно глотнул свежий воздух.

– Пошли в сарай, – сказал я Морозовой, – в избе нечем дышать.

Щелястый, сложенный из плохо подогнанных бревен сарай был почти доверху набит сеном. Лестницы на сеновал не было, а высота была приличная.

– Лезь наверх, – стуча зубами, сказал я и начал помогать Наталье Георгиевне взобраться на верхотуру. Получалось это у нее, вернее у нас, не очень ловко. Держаться было не за что, приходилось цепляться за слежавшееся сено. Промучившись несколько минут, я все-таки впихнул женщину наверх. Вслед за ней, со второй попытки, забросил наш многострадальный мешок и вскарабкался сам.

Недавно разворошенное кем-то сено умопомрачительно пахло. Я лег ничком и отдышался. Наталья Георгиевна лежала, сжавшись в комочек, и стучала зубами.

– Раздевайся, – велел я ей и начал руками рыть яму, выбрасывая наверх слежавшуюся траву целыми пластами. Получалась яма длинной в мой рост. Холод заставил торопиться и не жалеть сил. Яма становилась все глубже. Внутри сено казалось даже теплым. Я быстро разделся.