Текст книги "Меченые"

Король Рагнвальд пребывал в прескверном состояний духа. Вассалы нордлэндской короны не выказали должного почтения его новым указам. Сегодняшний доклад первого министра вызвал у Рагнвальда приступ ярости. Правитель Приграничья ярл Гоонский отказался выдать убийцу Сивенда Хаслумского. Король в последнее время считал уже решенным вопрос о присоединении Приграничья к Нордлэнду, и открытое неповиновение Гоонского быка разрушало все эти столь долго лелеемые планы. Болезненное воображение владыки Нордлэнда рисовало кровавые картины расправы с непокорным ярлом, однако Бент Хаслумский слегка охладил праведный гнев Его Величества, разъяснив всю невыгодность для королевской власти складывающейся ситуации. Эйнар Гоонский – человек осторожный и умный, и уж конечно он просчитал возможное развитие событий на несколько ходов вперед. Наверняка ему известны настроения нордлэндских владетелей, готовых в любую минуту ударить в спину своему государю. Бент Хаслумский полагал войну с ярлом преждевременной и счел своим долгом предостеречь короля Рагнвальда, хотя, безусловно, разделял его праведный гнев.

– Ты предлагаешь отказаться от наших планов в Приграничье?

Бент Хаслумский запротестовал: ничего подобного у него и в мыслях не было. И тут же обратил внимание короля на предложения ордена истинных христиан, которые на днях были переданы ему в руки.

Рагнвальд нахмурился:

– Может ли твой орден гарантировать нам успех в этом диком, почти языческом краю?

– Только орден способен вернуть на путь истины заблудших овец, которые слишком долго находились под пятой слуг дьявола меченых.

Король поджал губы, Бент очень даже хорошо понимал причину сомнений Его Величества. В случае согласия Рагнвальда едва ли не половина Приграничья отойдет в жадные руки Труффинна Унглинского.

– Разве генерал ордена не доказал свою преданность Королевской власти? И потом земли, которые хочет взять орден под свою руку, разорены стаей и набегами кочевников.

Большая голова короля Рагнвальда упала на грудь, худые ноги подкосились, и он скорее упал, чем сел в кресло.

Бент Хаслумский застыл в почтительном отдалении. Король думал, и торопить его было бы невежливо. Первый министр не ждал от своего повелителя гениальных прозрений. Дай Бог, чтобы этот сухопарый урод усвоил то, что ему вторую неделю разжевывает Бент. Взгляд Хаслумского скользнул по стене, увешанной оружием (варварский обычай, который Бент, как человек просвещенный, не одобрял), и остановился на двери, ведущей в королевскую опочивальню. Там за хлипкой преградой нежилась в постели королева Ингрид. Бент прикрыл глаза и едва слышно вздохнул. Король зашевелился в своем огромном кресле и бросил на первого министра недовольный взгляд. Бент придал своему лицу выражение почтительной преданности.

– Хорошо, – голова Рагнвальда дернулась на худой длинной шее, – я согласен.

Гибель сына огорчила владетеля Хаслумского, но его гибкий ум умел извлекать выгоду даже из потерь. Сивенд был вздорным малым, однако своей смертью сослужил ордену хорошую службу. Бент накинул на плечи широкий плащ и надвинул шляпу на самые глаза. Привратник почтительно распахнул ворота и с глубоким поклоном выпустил нетерпеливого гостя короля Рагнвальда на свободу. Если судить по глубине поклона, то маскировка плохо помогла Бенту: его рослую представительную фигуру не опознать было просто невозможно.

Идти Бенту было недалеко. Мрачное серое здание монастыря, где окопался высший совет ордена, находилось в нескольких сотнях метров от королевской резиденции, прячась от нескромных взглядов в тени чудом уцелевшего парка. Хаслумский всегда проделывал этот путь пешком: отчасти по причинам конспирации, отчасти из лицемерного смирения. Впрочем, особой необходимости ни в том, ни в другом давно уже не было. Серый орден вышел из подполья, а его все возрастающее могущество всерьез беспокоило благородных владетелей Нордлэнда.

– За веру, – произнес Бент традиционное приветствие.

Дюжий молодец в сутане сломался в подобострастном поклоне. Бент поморщился – устав ордена проповедовал всеобщее равенство, но попробуй объясни это простолюдинам, для которых владетель Хаслумский был, есть и будет еще очень долго одной из первых персон королевства. Может, это и к лучшему, всерьез воспринятое равенство принесло бы массу неудобств.

Хаслумский прошествовал по длинным коридорам, а затем спустился в подземелье по узкой, отполированной тысячами ног лестнице. Затхлый воздух ударил в нос благородного владетеля. Бент поморщился: чрезмерная таинственность утомляла его. Не было никакой необходимости прятаться так глубоко под землю, чтобы переброситься несколькими словами. Острое чувство досады напомнило ему в очередной раз, что он пока, увы, не первый – ни в королевстве, ни в ордене.

Рослый статный человек, чью мощную фигуру не могли скрыть даже свободные одежды, ниспадающие с широких плеч, поднялся навстречу Хаслумскому. Владетель Бент припал лицом в братском приветствии к плечу генерала ордена. Слабый свет лампад, горевших в отдалении, не давал возможности разглядеть лиц присутствующих, но Хаслумский без труда опознал в них чужеземцев. Две коренастые фигуры отделились от стены и склонились в неглубоком поклоне, одновременно приветствуя владетеля и прощаясь с генералом. Бент почувствовал легкий приступ беспокойства, когда их дорожные плащи прошелестели по каменным плитам в нескольких сантиметрах от его ног. По мнению первого министра, Труффинн Унглинский заходил уж слишком далеко в своих отношениях с чужеземными торговцами. Да полно, только ли торговцами – в последнее время Бент, не без причины, все больше и больше сомневался в этом. Конечно, эти люди доставляли ордену золото, столь необходимое в его нелегкой борьбе, но и требования их с каждым разом становились все наглее и наглее. Пожалуй, стоило бы принять в их отношении меры предосторожности, не утруждая при этом генерала Труффинна.

– Помощь этих людей бесценна для нашего дела. – Унглинский словно угадал мысли своего верного сподвижника.

– Король принял наш план. – Хаслумский поспешил уйти от скользкой темы.

– Я не сомневался в успехе, коли за дело взялся сам Бент Хаслумский.

Генерал сделал широкий жест, приглашая владетеля занять место подле себя. Это была высокая честь, но Бенту угодить было трудно.

– Не могу понять, благородный Труффинн, зачем тебе понадобились самые гиблые места Приграничья?

– Эти гиблые места – ключ не только к Приграничью, но и ко всему Лэнду. Вспомни Башню, благородный Бент: несколько сотен меченых держали в страхе все окрестные земли, вплоть до Нордлэнда, а бывали времена, когда их руки дотягивались до нашего горла.

Хаслумский с сомнением покачал головой:

– Меченые платили за обладание этим ключом слишком большую цену. Боюсь, благородный Труффинн, что эта цена нам просто не по карману. Даже самоуверенный Гоонский бык вынужден прибегать к помощи своего смертельного врага Чуба, чтобы удержать стаю, но это, кстати сказать, далеко не всегда удается.

Генерал Труффинн поднялся и, тяжело переступая негнущимися ногами, прошелся по залу. Выражение лица его в слабом мерцании светильников разобрать было трудно, но по упрямому развороту широких плеч и по твердости шага Бент без труда определил, что Унглинский чем-то сильно недоволен.

– Ярл Эйнар спутался с дьяволом, – произнес Труффинн с нажимом, – его погубила гордыня – тяжкий грех для каждого верующего человека.

Хаслумский поскучнел лицом – этот камешек был и в его огород. За годы, проведенные бок о бок с Унглинским, Бент так и не смог привыкнуть к вспышкам его благочестия, искренним или притворным, сказать трудно. Подобная риторика была хороша, когда требовалось увлечь за собой городскую чернь, направив ее гнев в нужную сторону. Но сейчас речь шла совсем о другом. Не хватало еще, чтобы благородных владетелей посылали на костер за излишек гордыни и отсутствие благочестия. С Труффинна, пожалуй, станется, но в этом деле Бент ему не помощник. Все хорошо в меру. Гоонский бык, возможно, и заслуживает веревки, но козни дьявола здесь ни при чем.

– Ярл Гоонский разрушил Башню, – напомнил Бент благородному Труффинну.

– Не думаю, чтобы прошлые заслуги ярла служили оправданием его нынешнему отступничеству.

Самого Хаслумского интересовали не столько меченые, сколько их накопленные за столетия богатства. Ярл Гоонский мог бы стать союзником ордена в борьбе с ересью, но предпочел хрупкий союз с Чубом служению благородному делу. Ходили упорные слухи о золоте духов, которым Гоонский, с согласия меченых, распоряжался безраздельно. Но слухи в сундук не положишь. Несмотря на все старания, ни Сивенду, ни Рекину Лаудсвильскому так и не удалось выведать что-либо определенное. И все-таки Труффинн слишком уж опрометчиво шел на окончательный разрыв с ярлом Эйнаром. Бьерну Брандомскому, единственному союзнику ордена в Приграничье, пока не удалось собрать под свои знамена реальной силы. Или Труффинн рассчитывает на помощь извне? Смутные догадки зашевелились в голове Хаслумского, и он с некоторой опаской покосился на Унглинского – от этого гордеца всего можно было ожидать. Так или иначе, но Бенту следует держаться настороже, чтобы не оказаться в дураках.

– Известно ли благородному Труффинну о смерти его родственницы, дочери ярла Хаарского?

– Никакая мне эта шлюха не родственница, – взорвался Унглинский.

Бент почти пожалел, что затронул столь деликатную тему. Земли Альрика Нидрасского наследовал Труффинн Унглинский, но, увы, Альрик успел жениться перед смертью, и огромные богатства Нидрасского дома отошли его сыну Тору. Дело было давнее, но есть раны, которые не зарубцовываются со временем. Ходили, правда, слухи о сомнительном происхождении Тора Нидрасского, но Бент, как и многие другие, пропускал их мимо ушей. Чтобы там ни говорили, а брак Альрика с Гильдис Хаарской был освещен церковью, и сходство владетеля Тора с тем или иным меченым дело не меняло. Чего не бывает в благородных семействах.

– Странно, что в дружине Тора Нидрасского есть меченые, – фальшиво удивился Бент, – до сих пор ни одному владетелю не удавалось привлечь их на службу.

– Чего же тут странного, – спокойствие оставляло Унглинского, как только речь заходила о наследнике Нидрасских земель, – известно, чей он сын.

Хаслумский никак не прореагировал на замечание Труффинна, к большому неудовольствию последнего.

– Ожский замок – рассадник ереси в Приграничном крае, – раздраженно продолжал генерал ордена, – об этом, кстати, пишет и наш брат, благородный Рекин Лаудсвильский.

«Рекин напишет», – с усмешкой подумал Хаслумский. Но так или иначе, а Тор Нидрасский в нынешнем раскладе фигура действительно не последняя. Именно он является связующим звеном между мечеными Чуба и Гоонским быком, не говоря уже о том, что он может найти сторонников в немалом количестве и в самом Нордлэнде.

– Ожский замок – одно из самых мощных укреплений на границе, мы не можем допустить, чтобы он продолжал оставаться в руках врагов ордена.

С этим заявлением генерала Хаслумский готов был согласиться:

– Я думаю, Рекину Лаудсвильскому удастся выманить Тора в Бург. А здесь мы поставим его перед выбором: либо он станет нашим союзником, либо уйдет в небытие.

Унглинский только мрачно кивнул в ответ.

Лаудсвильский с раздражением отбросил в сторону лист бумаги. Легко сказать – поймать меченого! Эти олухи в Бурге только и умеют что отдавать распоряжения, попробовали бы они хоть что-нибудь сделать на его месте. Рекин заметался в поисках выхода. Орден не прощал неудач, а владетелю никак не улыбалось потерять с таким трудом завоеванное положение. Земли его были разорены бесконечными усобицами предыдущего царствования, замок почти совсем развалился. Служение ордену было единственным средством существования Лаудсвильского, а изгнание из его рядов означало нищету и забвение.

Рекин выругался и вновь взял в руки письмо. Инструкции ордена требовали немедленных действий, но как подобраться к проклятому замку? Брандомский, верный пока друг Рекина, новообращенный член ордена, вряд ли мог быть полезен. После известных событий хитроумному Бьерну путь в Ожский замок был заказан. Ярл Грольф Агмундский? Нет, слишком умен, слишком хитер, слишком часто заглядывает в рот Гоонскому быку. Благородный Фрэй Ингуальдский? От этого дурака помощи ждать не приходится. Для того, чтобы заманить меченого в ловушку, требовалась из ряда вон выходящая приманка. Лось осторожен, не глуп и опытен, несмотря на молодость. Тяжелое детство, проведенное в бегах, не прошло для него даром. У меченого звериный инстинкт на опасность. На что он может клюнуть? На женщину? Но Лось, похоже, не из тех людей, которые влюбляются без памяти, а смазливых девчонок в Ожском замке и вокруг него предостаточно. Деньги? Рекин с сомнением покачал головой: Башня накопила изрядные богатства, да и в Ожском замке недостатка в средствах не испытывали. Лаудсвильский скрипнул зубами. Подумать только, этот мальчишка Тор купается в золоте в то время, когда потомок древнейшей нордлэндской фамилии вынужден пресмыкаться перед всякой сволочью, чтобы заработать себе на жизнь. Разгоряченный Рекин отхлебнул большой глоток вина из серебряного кубка. Жена благородного Фрэя Кристин позаботилась о госте замка – вино было высшего качества. Толстый добродушный Фрэй был без ума от своей молоденькой вертлявой жены и, случалось, бросал на Рекина недовольные взгляды, когда тот в шутливом разговоре с Кристин заходил слишком далеко. Лаудсвильскому нравилось поддразнивать хозяина, но покушаться на честь его жены он не собирался. Кристин отчаянно скучала за стенами Ингуальдского замка, появление молодого владетеля из Нордлэнда внесло приятное разнообразие в ее жизнь. Но, увы, Рекина Лаудсвильского нельзя было назвать красавцем. Его скучное лошадиное лицо наводило скорее на мысли о бренности всего земного, чем на мысли о галантных приключениях. Сам Рекин это осознавал и не разыгрывал из себя любезного кавалера. Его отношения с Кристин не пошли далее дружеской перебранки за обеденным столом да совместного высмеивания добродушного Фрэя. Однако владетель Ингуальдский был добродушен только за столом в обществе жены и друзей. Все соседи уважали его за силу и проявленную во многих сражениях храбрость. Фрэй поддерживал дружеские отношения со всеми окрестными владетелями, в том числе и с Тором Нидрасским.

– Поединок! – вдруг ударило в голову Рекину. – Конечно, поединок – ни один меченый не откажется от драки.

Мысль владетеля лихорадочно заработала. Поссорить Фрэя с мечеными – задача не из простых. Не такой уж дурак владетель Ингуальда, чтобы бросаться на лучшие мечи Приграничья без серьезного к тому повода, а этим поводом могла быть только Кристин. Лаудсвильский засмеялся и поднял кубок, салютуя самому себе. Идея была недурна, но требовалось адское терпение, чтобы воплотить ее в жизнь.

Благородного Рекина приняли в Ожском замке без особой сердечности, но вежливо. Посланец серого ордена с интересом наблюдал за владетелем Нидрасским. Тор сильно изменился со дня их последней встречи: исчез яркий румянец, черты лица заострились, большие зеленые глаза утратили юношеский задор и смотрели на мир хмуро. Холодный прием не ухудшил, однако, настроение Рекина. Главное было достигнуто: Тор прибудет в Ингуальдский замок. В том, что Лось будет сопровождать владетеля, Рекин не сомневался, но на всякий случай оговорил это отдельно.

– Об этом просила благородная Кристин, – возвел он глаза к потолку в ответ на легкое недоумение Тора.

Владетель Нидрасский едва заметно улыбнулся и пожал плечами. Что он себе вообразил, Рекина не волновало, а уж о чести чужой жены у посланца ордена и вовсе забот не было.

Во дворе Ожского замка Лаудсвильский столкнулся лицом к лицу с Данной. Красота девушки вновь поразила владетеля, сердце его дрогнуло, и без того бледное лицо побледнело еще больше. Странное поведение гостя, видимо, удивило девушку, во всяком случае, смотрела она на него с удивлением. Рекин поспешил удалиться, отвесив Данне изящный поклон. Слухи об Ожской ведьме ходили разные: поговаривали даже, что она умеет читать чужие мысли, Лаудсвильский не захотел рисковать, но образ загадочной девушки с этой минуты навсегда поселился в его душе.

Кристин с радостью приняла весть о приезде гостей, ее благодарный взгляд согрел душу скромно потупившегося Лаудсвильского. Владетель любил идти к цели далекими обходными путями, когда окружающие, вроде бы неглупые теши, становились послушными марионетками в его умелых руках. Умение использовать чужие слабости в своих целях Рекин считал самым важным признаком большого ума и по праву гордился своими талантами в этой области. Талантами пока не востребованными в полной мере, но всему свое время. А что время это не за горами, Рекин не сомневался.

За обедом Лаудсвильский перевел разговор на Тора Нидрасского, благо, недавнее посещение Ожского замка давало к тому повод. Он под большим секретом поведал молодой женщине историю рождения ее соседа. Кристин поразилась, Кристин не поверила и незамедлительно растолкала задремавшего после сытного обеда мужа. Фрэй равнодушно подтвердил слова Рекина. Встречал ли он бывшего капитана Башни? Конечно, встречал – он помнит Туза совсем мальчишкой, когда они вместе ходили походом против нордлэндского ярла Гольфрида Норангерского. Громкое было дело. Похож ли Тор на капитана Башни? Похож как две капли воды, только у Тора глаза зеленые, а у Туза глаза были синими и холодными, как лед. Страшный был человек. По его приказу казнили более двух десятков благородных владетелей.

Кристин испуганно охнула и побледнела – жестокие нравы Приграничья были пока в диковинку уроженке Остлэнда. Фрэй встревожился и принес свои самые искренние извинения, однако прощения не получил. Рекин Лаудсвильский бросился тушить разгорающийся семейный пожар – столь ранняя ссора между супругами не входила в его планы.

– Знает ли благородная Кристин, как умерла хозяйка Ожского замка? Она умерла при родах, оставив сиротой чудесного младенца мужского пола.

Кристин, забыв про мужа и про недавний испуг, вся обратилась в слух. На лице Фрэя появилось недовольство, он не любил сплетен, тем более если эти сплетни касались женщины, в которую, что греха таить, он был влюблен в молодости, да и не он один, впрочем.

Кристин по обыкновению не обратила на недовольство мужа ни малейшего внимания. Рекин не устоял перед ее уговорами и поведал сгоравшей от любопытства женщине о загадочной гибели командира Ожской дружины месяц тому назад.

– Кстати, младенца назвали Ульфом, – Лаудсвильский многозначительно посмотрел на обомлевшую от новостей хозяйку.

– Все это, может быть, пустая болтовня, – поморщился Фрэй.

– Конечно, – охотно согласился Рекин, – слухи есть слухи.

Кристин, однако, обиделась на мужа. Если бы не любезный владетель Рекин, то загадочная история, о которой уже больше месяца судит и рядит все Приграничье, так бы и прошла мимо ее ушей. Фрэй довольно неубедительно оправдывался, благородный Рекин отмалчивался, но по его виду было ясно, что он целиком и полностью на стороне Кристин.

Фрэй, чтобы заслужить прощение жены и не ударить в грязь лицом перед буржским гостем, принялся пересказывать многочисленные романтические истории о любовных похождениях меченых. Для Кристин эти истории были в диковинку. Впрочем, как и для владетеля Лаудсвильского, который проявил к рассказам Фрэя лестный интерес: охал и возмущался вместе с хозяйкой замка. Кристин особенно поразило бессердечие меченых, изгонявших своих возлюбленных после рождения ребенка.

– Таков уж у них обычай, – пожал плечами владетель Фрэй.

– Неужели не было ни одного побега меченого из Башни ради счастья с любимой женщиной?

Фрэй добросовестно пытался вспомнить, но без всякого результата.

– Кто знает, – сказал он. – Башня крепко хранила свои тайны, если и было у кого такое счастье, то наверняка недолгое.

Лаудсвильский был доволен ходом разговора. Кристин заглотила приманку, меченые поразили ее воображение. Оставалось направить ее мысли по конкретному адресу. Рекин в ярких красках поведал женщине о поединке Сивенда Хаслумского с командиром личной гвардии Тора Нидрасского. Лось в его рассказе предстал героем, роковым и загадочным. Фрэй, знавший Лося еще ребенком, ничего загадочного, а тем более рокового в нем не находил.

– А вохры? – удачно напомнил Рекин. – После встречи с ними наемники и ваши дружинники мрут как мухи, а тот же Лось, даже побывав в лапах у монстра, остался цел и невредим.

Фрэй настаивал: вохры вохрами, но в сверхъестественные способности меченых он не верил. Иное дело молчуны… Но рассказы Фрэя о молчунах не нашли отклика в душе его жены.

Лаудсвильский горячо возразил Фрэю: он не может отвечать за всех меченых, но в победе Лося над Сивендом не все чисто, в этом он готов присягнуть.

Фрэй презрительно усмехнулся и махнул рукой. По его мнению, чтобы разделаться на поединке с нордлэндским владетелем, никакого колдовства не требуется.

Рекин обиделся, вмешалась Кристин, и Фрэю пришлось долго извиняться за необдуманные слова. Впрочем, своего мнения он не изменил – владетель Ингуальдский невысоко ставил боевые качества нордлэндцев.

Лаудсвильский не был на этот раз в числе удачливых охотников, что его не очень огорчило. Главная его цель была достигнута: Кристин заметила Лося, и он произвел на женщину большое впечатление. Дело оставалось за малым: свести хозяйку Ингуальдского замка с меченым. Рекин не располагал временем и не мог равнодушно наблюдать, как будут развиваться отношения его подопечных. Необходимо было подтолкнуть молодых людей друг к другу.

Лось встретил непрошеного наперсника с недоверием но быстро сдался под нажимом Рекина и согласился написать Кристин записку с просьбой о встрече. Лаудсвильский клятвенно заверил меченого, что сохранит все в тайне.

Кристин сделала вид, что дает свое согласие неохотно под давлением настырного владетеля. Рекин долго убеждал женщину, что в просьбе меченого нет ничего предосудительного, а уж тем более оскорбительного. Разве это оскорбительно, что меченый, никогда не покидавший Приграничья, интересуется обычаями Остлэнда, а благородная Кристин желает побольше узнать о нравах края, где ей предстоит прожить долгую жизнь. Рекину пришлось изрядно помучиться, прежде чем время и место встречи были определены.

Теперь предстояло обработать третьего участника предстоящей драмы. Это оказалось наиболее трудным делом. Фрэй никак не мог уразуметь, что во взглядах, которыми обмениваются его жена и меченый из Ожского замка, есть нечто весьма подозрительное. После долгих усилий Рекину удалось наконец посеять в его душе кое-какие сомнения. Этим он пока и решил ограничиться.

Ингуальдский замок радушно принял участников удачной охоты. Настроение гостей еще больше улучшилось после нескольких здравиц в честь хозяина и хозяйки замка. Грольф Агмундский превзошел сам себя в замысловатом приветствии прекрасной Кристин, самому яркому цветку Остлэнда, который благородный Фрэй столь ловко пересадил в суровую землю Приграничного края. Приветствие было таким длинным, что некоторые гости успели дважды осушить кубки, прежде чем красноречивый ярл его завершил. Владетель Отранский сладким, как мед, голосом спел песню для всех очаровательных женщин, собравшихся за веселым столом. Даже Тора Нидрасского покинуло, казалось, мрачное, настроение.

Веселье было в самом разгаре, когда хозяйка оставила гостей. Один Рекин, сохранявший на протяжении всего пира трезвую голову, заметил ее исчезновение. Он проводил глазами поднявшегося вслед за Кристин Лося. Наступал черед Рекина. Незамедлительно он подсел к Фрэю и прошептал ему на ухо тщательно подготовленную фразу. Однако захмелевший владетель соображал туго. Рекин начал уже опасаться, что его столь хитроумно подготовленный план бесславно провалится. Но Фрэй наконец уразумел, что именно ему втолковывает на протяжении уже довольно долгого времени нордлэндский владетель. Ингуальдский побагровел от гнева и бросил на Рекина взгляд, полный пьяной ярости. Лаудсвильский испугался, как бы пьяный Фрэй не натворил чего-нибудь непоправимого – не придушил бы самого благородного Рекина, например.

Однако Ингуальдский взял себя в руки и последовал за добропорядочным гостем, чье возмущение чужим вероломством было столь искренним и бурным. Неожиданное появление разъяренного Фрэя заставило Кристин вздрогнуть и отшатнуться от меченого. Лось выпустил из своих рук ее маленькую ладонь и резко обернулся к владетелям.

– Что это значит? – Голос Фрэя не предвещал ничего хорошего.

Растерявшаяся Кристин молчала, испуганно поглядывая то на разъяренного мужа, то на закусившего губу Лося. Лаудсвильский решил, что пора разыгрывать из себя миротворца, дабы не доводить дело до немедленного кровопролития.

– Я полагаю, что предстоит исключительно мужской разговор, – мягко заметил он.

Фрэй повелительным жестом выслал испуганную женщину из комнаты. Лось, похоже, был огорчен всем происходящим, но не сказал в свое оправдание ни слова.

– Полагаю, что воинам, умеющим держать в руках мечи, нет смысла сорить словами. – Рекин чувствовал себя в этой неловкой ситуации как рыба в воде. – Огласка в столь щекотливом деле тоже ни к чему.

Оба противника согласно кивнули головами.

– Если вы оба мне доверяете, то не будем привлекать лишних свидетелей. Позвольте мне самому выбрать время и место поединка.

У Фрэя, несмотря на распирающую его ярость, хватило ума не затевать поединок в своем доме, что наверняка бросило бы тень на репутацию его жены, а значит, и на его собственную. Благородный Рекин очень умело донес до затуманенного вином сознания владетеля эту разумную мысль. Лось, сознававший свою вину перед Ингуальдским против предложения Рекина не возражал.

– Я думаю, все уладится, – сказал Лаудсвильский Лосю когда Фрэй удалился из комнаты. – Наверняка здесь не обошлось без доброхота, напевшего владетелю на ухо всякие гадости. Счастье еще, что я подоспел. Для Фрэя, разумеется счастье.

Рекин был доволен прожитым днем, но наступающий день обещал быть не менее хлопотным.

– Уверяю тебя, мы ошиблись. – Рано поутру Лаудсвильский уже был в комнате расстроенного Фрэя. – Я разговаривал с Кристин, я разговаривал с Лосем – это была вполне невинная встреча. Мы сами разбудили любопытство молодой женщины. Да и что произошло, в конце концов: молодые люди встретились и перебросились парой слов наедине. Есть из-за чего потрясать мечами и лить кровь!

Владетель Ингуальдский тяжко страдал с похмелья, и журчащая речь нордлэндца бальзамом пролилась на его растревоженную душу. Вовремя поднесенный кубок дал облегчение голове. Вчерашний инцидент уже не казался ему сколь-нибудь значительным.

– Молодость, молодость, – продолжал витийствовать Рекин, – думаю, для Кристин все случившееся будет хорошим уроком. Муж иногда должен проявлять широту души, чтобы заслужить любовь и признательность жены.

Фрэй размяк, вчерашний гнев улетучился без остатка – стоит ли, в самом деле, рисковать головой из-за глупой шалости молодой женщины? Лаудсвильский охотно подтвердил, что не стоит. По мнению Рекина, Лось совсем не расположен драться с владетелем Ингуальдским, к которому испытывает глубочайшее уважение. Лаудсвильский охотно взял на себя труд уладить этот конфликт, поскольку чувствует и свою долю вины в происшедшем. Разомлевший Фрэй только поддакивал своему рассудительному другу.

Лось получил письмо от владетеля Лаудсвильского в тот же день. Местом поединка была выбрана поляна на берегу Ожского ручья, рядом с одиноко растущим дубом. Меченый повертел в руках письмо и пожал плечами. Честно говоря, он ожидал, что за ночь хмель выветрится из головы владетеля и к утру Фрэй стане куда более покладистым. Но он ошибся, письмо не оставляло в этом никаких сомнений, ну что ж, тем хуже для владетеля Ингуальдского – прекрасная Кристин рискует в этот солнечный день остаться вдовой.

Лось не спеша оседлал гнедого поджарого жеребца и уже собирался садиться в седло, когда его внимание привлек к себе Ара. Меченый прятался за углом и не то приглядывался к чему-то, не то напряженно прислушивался. Странное поведение товарища озадачило Лося. Он оставил повод и направился к меченому. Ара обернулся и с досадой хлопнул себя беретом по колену.

– Слизняк, – сказал он, – на этот раз настоящий.

– А что, бывают какие-то другие слизняки? – удивился Лось.

– Видел я тут недавно одного, – Ара понизил голос, – одет как слизняк, но даю голову на отсечение, что он не из наших мест.

– А что ему нужно было в замке?

– Это я и хотел бы узнать. Он разговаривал о чем-то с Данной.

– Так спроси у Данны, кто он такой, – рассердился Лось.

– Она не скажет. – Ара напустил на себя таинственный вид.

Лось знал страсть товарища ко всевозможным загадочным историям и потому только рукой махнул.

– А ты куда собираешься? – в свою очередь спросил любопытный меченый.

– Дело есть, – не слишком дружелюбно махнул рукой Лось.

– Вот я и говорю, кругом сплошные тайны, и у всех рот на замке.

Лось усмехнулся и прыгнул в седло. Мелькнула было мысль: а не прихватить ли с собой Ару, но он ее отбросил – владетель Ингуальдский не станет хитрить в деле чести.

У одинокого дуба Лося уже поджидал владетель Лаудсвильский. Лицо нордлэндца было спокойным. Какое, в сущности, дело Лаудсвильскому до того, что меченый продырявит приграничного владетеля? Благородный Рекин даже смерть своего земляка Сивенда перенес удивительно легко.

– Владетель Ингуальдский задерживается, – извинился Рекин.

Лось равнодушно кивнул и бросил повод слуге. Другой слуга стоял в двух шагах от первого, держа в поводу коня своего хозяина. Лось лишь мельком скользнул взглядом по их унылым лицам.

– По-моему, едут, – окликнул меченого Лаудсвильский.

Лось обернулся на его слова, подставив свой защищенный лишь беретом затылок рослому слуге Рекина, тот сделал шаг вперед и ударил сержанта кистенем по голове. Лось рухнул на траву как подкошенный.

– Поосторожней, ты, – набросился на слугу Рекин, – он мне живой нужен.

– Ничего, хозяин, – подобострастно улыбнулся головорез, – у колдунов черепа крепкие.