Текст книги "Фантастическая проза. Том 3. Поезд в один конец"

Возвращение

От клипера, чье серебристое стремительное тело распласталось на сером пространстве посадочной полосы, к зданию космопорта медленно двигалась платформа. Издалека было трудно разобрать и даже посчитать фигурки на ней, но Званцеву казалось, что он узнает Митрошку. Дома не было видно, и это пугало, но Званцев успокаивал себя тем, что Дом техноморф особенный и на платформе ему делать было просто нечего.

Справа от Званцева расположилась группа киношников, и диктор говорил в пространство перед собой:

– Мы с вами наблюдаем посадку клипера, на котором вернулся на Землю экипаж Второй звездной. Как вы знаете, этот экипаж состоял из техноморфов, наиболее совершенных машин того времени, логика которых и способность принимать самостоятельные решения приближались к человеческим. Сейчас мы увидим первых обитателей Земли, покоривших межзвездное пространство, вблизи. Наша компания надеется, что группе удастся взять интервью у одного из техноморфов, входивших в состав экспедиции…

Платформа приблизилась, и теперь было видно, что на ней находится три техноморфа, один походил на Митрошку, если бы не странный горб на его спине.

– А Митрошки не видно, – растерянно сказала Алена. – И Дома не видно.

Платформа опустилась на бетон, и техноморфы сошли с нее.

Их сразу же окружили работники космопорта и ученые, встречавшие экспедицию.

– Званцев, ты же можешь пройти? У тебя есть такое право? – спросила жена.

– Подожди, – нетерпеливо дернул плечом Званцев.

Из толпы людей и машин на взлетной полосе выбрался техноморф со странным горбом на спине.

Он оглядел площадки, на которых толпились люди, и двинулся вперед.

Оказавшись перед Званцевым, техноморф остановился.

– Званцев, ты что, не узнаешь? – спросил техноморф. – Я смотрю, без цветов, без плакатов с поздравлениями… Здравствуй, Аленка!

Голос у техноморфа был каким-то дрожащим, плывущим.

Только теперь Званцев увидел то, что сразу не бросалось в глаза. Левая сторона корпуса техноморфа была словно изъедена странной коростой. Так мог бы выглядеть рафинад, если бы его на мгновение окунули в горячую воду. Сегменты левого верхнего манипулятора были оплавлены, а светился всего один зеленоватый глаз.

– Я же говорил, что вернемся, – сказал Митрошка. – Одиннадцать лет туда, одиннадцать лет обратно… Только вот в системе немного задержались. Званцев, чего молчишь? Ты что, не рад?

Киношники уважительно смотрели на их встречу со стороны. Званцев не сомневался, что они все снимают.

– Досталось вам там, – сказал он. – Что у тебя с голосом, Митрошка?

– Ерунда, – сказал робот. – Помнишь, я в твою честь планету назвать обещался? Так есть там планета Александрия, Званцев. Красивая, только очень уж неприветливая. Понимаешь, там в атмосфере блуждающие плазменные поля. Ну, не убереглись.

– А где Дом? Он что, остался на орбите? – спросил Званцев, не решаясь как-то проявить обуревающие его чувства. Ему хотелось обнять Митрошку, но он стеснялся окружающих их людей.

– Зачем на орбите? – сказал Митрошка. – Со мной он, со мной. Представляешь, Званцев, почти двенадцать лет его на себе таскаю, – он похлопал себя по нелепому горбу. – Раньше он нас катал, а теперь на мне полностью отыгрался. – И пояснил специально для Званцева: – Понимаешь, корпус уж больно неприглядно выглядел и никакой реставрации не подлежал. А переписать его к себе у меня места не хватало. Да и он воспротивился. Хочу, говорит, хоть малой частью своей домой вернуться. Два дня его мозги демонтировал и еще сутки на себе крепил. А ему понравилось! – он шлепнул себя по горбу и спросил: – Дом, ты признайся, понравилось тебе ездить на мне?

– Привет, Званцев, – сказал Дом. – Здравствуй, Алена. Вы этого придурка не слушайте, он и за двадцать лет ни капельки не изменился. Ты же помнишь, Званцев, как я корпус любил. Я ведь такие трансформации мог, другим и не снилось.

Без динамиков голос Дома казался совсем слабым.

– Мы тебе коллекцию камней привезли, – сказал Митрошка. – Твоя коллекция рядом с ними вообще смотреться не будет. И еще мы привезли фильм о планете. Званцев, ты будешь потрясен! Ты когда-нибудь видел коллоидную лаву? А обратные извержения?

– Я больше вам рад, – возразил человек.

– А тебе, Аленка, мы коллекцию бабочек привезли, – сказал Митрошка. – Если ее, конечно, эти умники из Академии наук не отберут.

– Черт с ней с коллекцией, – горячо сказал Званцев. – Как я рад, что вы вернулись, ребята! Если бы вы знали, как я рад!

Митрошка полуобнял гибким манипулятором за плечи Алену.

– Нет, Званцев, – сказал он, – больше я с Земли ни ногой, пусть даже не уговаривают. Пойду в пастухи. Помнишь, я все хотел к твоему брату в пастухи наняться? Вот теперь я это окончательно решил. Кстати, как там ихтиозавр поживает? Рыбачки его еще не выловили?

– Он сам кого хочешь выловит, – сказал Званцев. – Вам уже определили программу на ближайшие дни?

– Мы сами ее определили, – сказал Митрошка. – Как-никак герои космоса, покорившие ледяное межзвездное пространство. А программа, Званцев, проста: Дому надо новое тело дать, хватит ему на мне ерзать, надоел уже за одиннадцать лет. Мне ремонтно-восстановительные работы провести надо. Понимаешь, Званцев, у нас техотдел при приземлении накрылся, под плазменный поток попал. А тут еще мне не повезло, узел трансформаций навернулся. Пришлось работать в неудобной конфигурации.

– Не хнычь, звездный герой, – сказал Дом. – Другим еще больше досталось.

– Только не тебе, – парировал Митрошка. – Тебе инвалидность ничего кроме пользы не принесла, одиннадцать лет на чужих плечах просидел! Ладно, восстановимся, я на тебе покатаюсь!

– Мы просим извинить нас, – сказал молоденький диктор, – вы бы не могли сказать пару слов нашим зрителям? Мы представляем Первый канал, вас услышат миллионы людей, мы думаем, у вас есть что сказать им!

– Сказать? – Митрошка повернулся к диктору. – У нас есть что сказать зрителям, уж в этом можете не сомневаться.

– Митрошка, Митрошка, – предостерегающе пробормотал Званцев.

– Не бойся, Званцев, – успокоил человека робот. – Я пошутил. Дайте флэшку, я вам фильм об Александрии скатаю, зритель может увидеть все своими глазами.

– Какую флэшку, Митрошка? – сказал Званцев. – Ты что думаешь, технический прогресс двадцать два года топтался на месте?

– Ну, я не знаю, – сказал Митрошка.

Из горба выдвинулся тонкий, голубовато вспыхивающий световод.

– Дайте камеру, – попросил Дом. Ощупал ее световодом, пробормотал: – Ничего особенного, сейчас я вам скачаю, – и подсоединился к одному из входов камеры.

– Слушай, Званцев, – с ноткой тревоги спросил робот. – А мы не устарели? Сам говоришь, что прогресс на месте не стоял!

– Ну как вы можете устареть? – успокоил его человек. – Сам подумай, покоритель межзвездного пространства, это ваши тела могут устареть, так их и поменять недолго. Как существа, обладающие разумом, вы же практически бессмертны.

– А я что говорил? – ободрился Митрошка. – Так вот, Званцев, откладывай все дела на потом. Поможешь нам с Домом в реставрации, а потом – на отдых, в деревню.

– Пару слов для зрителей! – напомнил о своем существовании диктор.

– А что я могу сказать? – нахально спросил Митрошка. – Конечно, мы рады нашему возвращению. Мы вернулись и принесли сообществу людей и техноморфов новые знания о Вселенной. Кстати, Первая звездная уже вернулась?

– Нет, – сказал диктор.

– Значит, им не повезло, – сделал вывод Митрошка. – А нам повезло и мы этому безумно рады. Здравствуй, Земля!

И, уже не обращая ни на кого внимания, он приподнял Алену в воздух, изувеченным щупальцем подхватил Званцева под руку и поинтересовался:

– А что, Званцев, кафе для техноморфов на Земле уже открыли? Я бы не против пропустить рюмочку-другую за наше относительно благополучное возвращение домой.

Царицын, 18 марта 2006 года – 28 апреля 2007 года

Поезд в один конец
Откровенно хулиганское повествование о смысле жизни и дорогах, которые мы выбираем

Я чувствовал, что никогда

Не будет облика у бога,

И что у нас одна дорога…

А. ЛЕОНТЬЕВ

Глава первая
Таганцев и внутренний голос

Вот порою живешь и не знаешь, что в мире происходит. А все почему? Все потому, что уткнешься в кусок земли, именуемый малой родиной, и ничего тебя больше не волнует. Есть у меня знакомый писатель, так тот взял и на даче поселился. Что же вы думаете? Иногда полезно встряхнуться, плюнуть на все и поехать куда-нибудь развеяться – в море кости пополоскать или внести свою лепту в туристические хаджи, у пирамид или у Стены плача сфотографироваться. Удивительное дело – Таганцев семь последних лет сидел на одном месте и никуда ему не хотелось, а тут вдруг внутренний голос в душе ожил и скомандовал: «Ваня, хорош на стуле штаны протирать! Иди за билетом!»

– Это еще зачем? – попробовал спорить Таганцев.

– Мохом зарастаешь, – сообщил внутренний голос. – Посмотри на себя! Иди бери билет до Владивостока!

Во Владивостоке Таганцев никогда не был, ежедневная работа не отягощала его плечи непосильным грузом, да и к внутреннему голосу Таганцев прислушивался внимательно. Было ведь чего скрывать, когда перед свадьбой внутренний голос сказал предостерегающе: «Ванька, смотри!». Но Таганцев к нему не прислушался, он влюбленными глазами смотрел на свою будущую жену. И что в результате получилось? С женой он разошелся шесть лет назад по причине психологической несовместимости. Жене любила погуливать, а Таганцеву это не нравилось. Через некоторое время выяснилось, что бросать погуливать жена не собирается, а вот побои, которые ей мягко и ненавязчиво, как это и полагается интеллигентным людям, причинял Таганцев, ей ужасно не нравились. Собственно говоря, Таганцеву размахивать руками было тоже не по душе. А что прикажете делать, если меры воспитательно-психологического характера были использованы в полной мере, а положительного результата не дали? Сердце не камень, нервы тоже не стальные канаты.

Жена сказала, ну натура у меня такая, как ты не можешь понять? Таганцев вздохнул и сообщил, что он тоже иначе не может. Раз натура такая, то должна воспринимать меры физико-воспитательного характера как кару, если хотите, возмездие за блудливые похождения. На этом совместная жизнь, которая длилась почти тринадцать лет, закончилась, и Таганцев остался, как это говорят, при своих интересах. И жена осталась при своих интересах, но с дочерью и исполнительным листом.

После неудачного совета внутренний голос больше молчал, обиделся, наверное, на невнимательность Таганцева, если и говорил чего, так словно через губу сплевывал – мол, я сказал, а дальше твое дело.

А сегодня он вдруг сказал весело и энергично:

– А ну, дуй за билетом!

– Это куда я должен ехать? – удивился Таганцев.

– Во Владивосток, – сказал внутренний голос.

– И что мне там делать? – еще больше удивился Таганцев.

– Ванька, ты опять за свое? – прибавил жесткости голос.

И Таганцев поехал на вокзал покупать билет в совсем ненужный ему город Владивосток. Билеты были дорогие, да и дорога занимала больше недели, проще было бы смотаться в этот самый Владивосток на самолете, но внутренний голос настаивал:

– Только поездом!

Деньги у Таганцева были, он играл потихонечку на бирже. Одни акции скупил, другие продал, деньги не бог весть какие, но копеечка к центу и на черный день потихонечку набегало, да и на хлеб с маслом хватало, а если говорить честно, то еще и на любимый виски Таганцева оставалось. Не бедствовал Таганцев, бутылки не собирал, что и говорить.

– Ну и что дальше? – полюбопытствовал Таганцев, когда вышел из железнодорожного вокзала с билетом в руках.

– Как это что? – удивился внутренний голос. – Домой иди, вещи собирай!

Произошедшее было совсем не в характере Таганцева. По натуре он был домосед, его в Выборг было не вытянуть, к другу в Сосновый бор он шесть лет собирался, да так и не собрался, а тут – нате вам! – билет до Владивостока. И самое главное, Таганцев совершенно не представлял, зачем он туда едет и надолго ли.

Уже дома, собирая чемоданчик в дорогу, Таганцев спрашивал себя, не свалял ли он крупного дурака, поддавшись внутреннему голосу. Был ведь однажды случай с его приятелем Вадимом Сергеевым. Попал он в компанию, пить совершенно не хотел, ну, просто не лезли ему в горло ни водка, ни пиво. И тут внутренний голос сказал Сергееву: «Да что там, Вадик, с одной стопочки еще никогда и ничто ни с кем не случалось. Пригубь, а то ведь ребят обидишь!» Сергеев и пригубил. Пригубил раз, другой, а очнулся в вытрезвителе без бумажника, сотового телефона и с синяком в половину лица. Дежурный мент потом сказал, что так удариться нельзя, а вот ударить могли запросто, предположительно ногой, обутой в лыжный ботинок нестандартного размера. А штраф назначили такой, что даже внутренний голос сдавленно ахнул и мысленно обхватил руками голову.

Таганцев собирал чемодан, укладывал в него носки и нижнее белье, а память услужливо выбирала из воспоминаний и другие неприятные истории, связанные с внутренним голосом, в рвении своем даже до бесчисленных анекдотов добралась. Внутренний голос пытался ей возражать, но память внутренний голос не слушала, знай гнула свое! Вспомнила, как знакомый Таганцева Гена Зайчонок ногу сломал, прыгнув с балкона, когда его жена в квартире заперла. «Да тут невысоко, – ободрял его внутренний голос, – всего третий этаж». А взять эту некрасивую историю с сантехником Гаджикулаевым, который жил в том же подъезде, что и Таганцев, только на первом этаже? Поссорился он с клиентом, которому унитаз ремонтировал. Клиент орет, замахивается, слюной на Гаджикулаева брызжет. Тут Гаджикулаеву внутренний голос возьми и посоветуй: «А ты этого гада за задницу укуси!» Сантехник так и поступил. А чем дело закончилось? Двухнедельным пребыванием в психушке оно закончилось, и это еще очень хорошо, в народном суде за членовредительство отвечать не пришлось, и моральный ущерб этому хмырю возмещать тоже не пришлось – чего возьмешь с человека, который находился в невменяемом состоянии?

– Нюни не распускай! – посоветовал Таганцеву внутренний голос.

– Да я и не распускаю! – с некоторой горячностью отозвался Таганцев. – Понять не могу, за каким чертом я туда еду?

– Давно пора свою страну посмотреть, – сказал внутренний голос. – Вот ты когда-то в Финляндии был, в Швеции три раза, в Польшу два раза ездил, а где Чита или Новосибирск находятся, знаешь? Кедры когда-нибудь видел? В Тихом океане ноги мочил?

Кедры Таганцев никогда не видел, но особенно по этому поводу не расстраивался. А насчет того, чтобы в Тихом океане ноги намочить… Ну мочил их он, и неоднократно, в Балтийском море, трудно было надеяться, что эта процедура чем-то отличается от тихоокеанской.

– Людей интересных увидишь, – сказал внутренний голос. – В народной гуще побываешь. Ты ведь даже не представляешь, чем этот самый народ пахнет!

Чем народ пахнет, Таганцев прекрасно знал, поэтому в народную гущу лезть и пропитываться народным духом у Таганцева желания никогда не возникало.

«Ладно, – легкомысленно сказал он себе. – Можно и поехать. Посмотрю на людей, люди на меня посмотрят. С интересными попутчиками в дороге пообщаюсь. А быть может – чем черт не шутит! – может, и любовь новую встречу. Ведь сколько фильмов показывали, когда он или она встречали в дороге свою единственную или своего единственного». Таганцев фильм «Вокзал для двоих» очень уважал, он считал, что все в жизни бывает как в кино. Иначе откуда же сценаристы идеи берут?

– Какая любовь? – вздохнул внутренний голос. – Ты на себя в зеркало посмотри! Открою тебе тайну, Ваня, есть на земле определенные узлы, появление в которых меняет личные качества человека и определяет его судьбу. Когда в таком месте оказывается даровитый или наделенный талантом человек, он выигрывает безнадежное сражение, основывает династию, создает гениальную книгу или пишет не менее гениальную картину, ваяет, лепит, создает научные теории, делает открытия.

– А я что, династию буду основывать? Цзинь или Тан?

– Ванька, – сказал внутренний голос. – Молчи, не буди во мне зверя. Собирай чемодан.

Глава вторая
Отъезд Таганцева

Вопреки опасливым ожиданиям Таганцева, поезд оказался чистеньким, и пахло в нем хлоркой и стиральным порошком, но глаза не резало, и это внушало надежды. Обычно в наших поездах белье выдают серое и влажное, матрасы, на которых приходится спать, покрыты желтыми пятнами, навевающими нехорошие мысли об их происхождении. А тут можно было даже ожидать чая. И проводница была не прожженной мымрой, прошедшей Крым, рым и медные трубы, а довольно миловидной русоволосой девицей в сером костюмчике с мини-юбкой, белой сорочке и в черном галстучке. Туфли, правда, были на низком каблучке, так ведь понимать надо, сколько ей за сутки приходится гойдаться по вагону, на шпильках она быстро бы сомлела.

Проводница проверила у Таганцева билет, заглянула в паспорт и пропустила в вагон.

Вагон встретил нашего путешественника задорной песней известного барда Михаила Смотрова:

 
Пускай лежит себе и тлеет,
Пускай уходит глубже в наст —
Никто на свете не умеет
Лежать в могилах лучше нас…
 

Веселенькое начало!

В купе Таганцев вошел первым, остальные задерживались, а быть может, даже еще не купили билет. Таганцев распихал вещи под сиденье и порадовался тому, что у него нижнее место, а потом быстро помолился, чтобы верхние места не достались какому-нибудь старичку, а тем более дамочке. Старички просят поменяться местами по причине своей немощи, а дамочки хотят того же исключительно вследствие своей принадлежности к женскому полу. Поэтому хотелось, чтобы верхние места достались молодым людям, но не развязным, которые принимаются пить водку и дерзить старшим, едва оказавшись в вагоне, а воспитанным и интеллигентным ребятам, желательно в очках и с детства чурающимся физической культуры и уличных потасовок.

Шло время, но в купе никто не заходил. Таганцев уже нетерпеливо поглядывал на часы, до отхода оставалось пять минут, появилась возможность хоть часть пути проехать в гордом одиночестве, читая книгу или просто листая иллюстрированный журнал, заготовленный на поездку.

Но он не угадал.

Поезд уже тронулся, и за окном поплыли родные знакомые пейзажи, когда дверь в купе распахнулась и ввалился полный мужчина с большой дорожной сумкой и небольшим саквояжиком в одной руке и клетчатым носовым платком в другой.

– А вот и я! – возвестил мужчина, как это обычно делают цирковые клоуны.

– Рад за вас, – с некоторой сухостью в голосе сказал Таганцев. Ну не должен ведь он был бросаться незнакомцу на шею!

Мужчина поставил сумку рядом со столиком, сел, вытирая пот с лица платком.

– Будем знакомиться, – сказал он. – Иван Александрович.

– Иван Федорович, – представился Таганцев.

– Тезки, значит! – радостно вскричал попутчик. – Прекрасно, прекрасно… Далеко путь держите?

– Во Владивосток, – сказал Иван Федорович.

– Далеко, – посочувствовал Иван Александрович. – Я ближе. В командировку?

– По делам, – сухо сказал Таганцев.

Попутчик его был типичным пикником, как их описывают психологи. Полный, веселый, жизнерадостный, всегда готовый подхватить чужую шутку. Чувственные губы говорили о чревоугодии и определенной тяге к противоположному полу. Наметившееся брюшко свидетельствовало, что Иван Александрович ведет спокойный образ жизни, а работа у него преимущественно сидячая, обещающая в ближайшем будущем некоторое ожирение и обязательный геморрой. От таких людей, как правило, неприятностей не бывает, чего Таганцев втайне опасался.

Дверь в купе отодвинулась в сторону, вошла проводница, проверила и забрала билеты. «Чай будете пить?» – спросила она. «Попозже», – сказал Таганцев. «Белье брать будете?» – «А что, не берут?» – удивился Таганцев. «Разные люди бывают, – сказала проводница. – Тридцать два рублика за комплект и по шесть рублей за стакан чаю, если будете заказывать».

За окном уже проплывали окраины города, пошел лес, отгороженный от железной дороги низенькой железной оградой, у железнодорожного полотна несколько женщин в оранжевых куртках дорожных рабочих несли на могучих плечах рельсу. Суетливый мужичонка в такой же куртке показывал, куда надо рельсу отнести. С женщин, что ровным строем выступали, почти не сгибаясь под тяжестью рельсы, можно было рисовать картину. Это почувствовал и Иван Александрович.

– Каковы? – с ласковым изумлением и нежным восторгом, почти переходящим в экстаз, сказал он. – Коня на скаку остановят, в горящую избу войдут!

– Пьете уже?

В купе без стука вошел хмурый озабоченный милиционер. Из-за его широкой спины выглядывал второй – молоденький и робкий, судя по поведению – стажер.

– Что вы, товарищ милиционер, – сказал Иван Александрович, задвигая судорожным движением ноги сумку дальше под стол. – Женщинами любуемся.

Милиционер подозрительно глянул в окно, но процессия женщин, торжественно несущих рельсу к месту будущего ремонта, осталась далеко позади, а за окном расстилался чисто производственный пейзаж – бетонная площадка, на которой неравномерными кучами было насыпано что-то черное, напоминающее одновременно гумус и антрацит.

– Шутить изволите, – сухо выплюнул милиционер. – Документики попрошу предъявить.

Паспорта он разглядывал так, как этот делает неграмотный человек, впервые в жизни открывая букварь. Потом переписал данные в специальный блокнот, вернул паспорта пассажирам, отдал честь и с тоскливой подозрительностью посмотрел на пустой столик, еще раз козырнул и вышел. Слышно было, как он стучится в следующее купе.

За ним пришла проводница, принесла комплекты белья. Белье выглядело белоснежным и совершенно сухим, что порадовало Таганцева.

– А в самом деле, не принять ли нам по пятнадцать капелек молочка от бешеной коровки? – поинтересовался попутчик, вопрошающе поднимая брови и искусительно глядя на Таганцева. – За знакомство, так сказать, а?

Молока от бешеной коровки Таганцев никогда не пробовал, поэтому он только нерешительно пожал плечами. Оказалось, что бешеная коровка дает чистый самогон, от которого перехватывало дыхание. Самогон этот был налит у Ивана Александровича в объемистый термос, поэтому сохранял ледяную температуру и ломил зубы.

По вагону прошел слепой в черных очках, профессионально разбрасывая на столы реализуемую продукцию, оказавшуюся примитивной порнографией низкого качества. Следом прошла коробейница с иллюстрированными журналами, в которых эта же порнография присутствовала, но несравненно более высокого качества. В проходе стоял милиционер и неодобрительно смотрел на обоих. Но коробейница гордо прошла мимо, поскольку у нее все документы на торговлю были выправлены, а слепой, похожий неуловимо на кота Базилио, остановился, о чем-то беседуя со стражем закона, а потом незаметным движением вложил в расстегнутый карман рубашки милиционера купюру непонятного достоинства. Милиционер похлопал его по плечу, и слепой отправился дальше продвигать искусство обнаженной натуры в пассажирские массы.

Вслед за продавцами обнаженной натуры прошли двое странных бледных мужчин в глухих одеяниях с треугольными капюшонами, отчего одеяния были похожи на монашеские рясы.

– А не углубить ли нам наше знакомство? – лукаво поинтересовался Иван Александрович, похлопав рукой по гладкому боку объемистого термоса.

Таганцев показал глазами на выход.

Попутчик его понял.

– Пустое, – сказал он. – Не стоит волнений. Они сейчас в другой вагон уйдут.

И действительно, вскоре милиционеры перешли в соседний вагон, а знакомство было углублено. Поезд стучал колесами, увозя Таганцева в неведомую и опасную даль, и ему вдруг в голову пришла странная мысль. «А ведь он меня спаивает, – подумал Иван Федорович, глядя на попутчика, который, постелив на столике газету «Советский спорт», трудолюбиво и любовно, словно выпиливал что-то, пластал на ней сырокопченую колбасу и пармезан. Он накладывал пластинки сыра и кружки колбасы на тоненькие ломтики турецкой булки, превращая мучное изделие в гастрономический деликатес. Копченое сало попутчик порезал отдельно. – Двести граммов за полчаса, а ведь еще Питер за горизонтом не скрылся!»

Внутренний голос укорил: «Мнительный ты, Сидор! Хороший человек, прекрасный собеседник… К чему такая гнусная подозрительность?»

– Футбол смотрите? – поинтересовался Иван Александрович и, не дожидаясь ответа, горячо заявил: – А я болельщик со стажем. «Зенит» в этом году, а? Ну разве так можно? Набрали варягов в команду, бешеные деньги им платят, а где игра? Нет ее, нет! «Спартак» их на прошлой неделе порвал, смотреть было стыдно!

Неизвестно, сколько бы он развивал футбольную тему, к которой Таганцев был совершенно равнодушен, но Ивана Александровича прервал стук в дверь.

На пороге стоял еще один попутчик.

Невысокий, смуглолицый, с легкой небритостью на щеках, он совершенно точно отвечал определению «лицо кавказской национальности». Его одновременно можно было посчитать армянином, грузином, дагестанцем, аварцем, осетином, ингушом и даже – упаси Боже! – чеченцем. В руке он с видимым напряжением держал огромную сумку.

– Добрый день! – с мягким акцентом и некоторой гортанностью пожелал он.

Кавказец закинул сумку наверх, едва не рухнув под ее тяжестью в проем между полками, разулся и торопливо залез наверх. Некоторое время он лежал неподвижно, глядя в потолок и по-покойницки скрестив руки на груди, потом, видимо закончив молиться, достал откуда-то карманного формата книжицу и принялся сосредоточенно ее изучать.

Иван Александрович подмигнул Таганцеву.

– Эй, друг, – позвал он. – Выпить хочешь?

Кавказец вздрогнул. Налитые ужасом глаза его уставились на Ивана Александровича.

– Не могу, – сказал сын гор. – Магомет не разрешает.

– Это ты брось, – строго возразил Иван Александрович и даже погрозил кавказцу указательным пальцем правой руки. – Коран виноградное вино пить запрещает. Где там хоть слово о хлебной водке? Тебя как зовут?

– Ахмед, – представился кавказец и отложил книжку.

– Слезай, Ахмед, знакомиться будем, – сказал Иван Александрович и хлебосольным жестом обвел стол.

Ахмед нерешительно спустился вниз, некоторое время с ужасом смотрел на колбасу, потом извинился и, зажав рот рукой, выбежал из купе.

– К Магомету побежал, – благодушно заметил Иван Александрович. – Разрешения спрашивать!

– В колбасе же свинина, – объяснил Таганцев. – А мусульмане свинину не принимают.

– Тоже Магомет запретил? – пошутил Иван Александрович и наполнил стаканчики.

– Пьете? – в купе озабоченно заглянул давешний милиционер.

Отпираться было бы глупо.

– Я бы тоже выпил, – признался милиционер, с достоинством принял стаканчик, медленно выцедил его и, уже не спрашивая разрешения, взял с газеты бутерброд с колбасой.

– И часто вы так ездите? – поинтересовался Иван Александрович, вновь наполняя стаканчик, но уже для себя.

– Часто, – сдавленно сказал милиционер, тщательно пережевывая бутерброд. – Начальство требует… Чтобы теракты не случились… Разные сволочи ездят, от них всего можно ожидать, – милиционер прожевал бутерброд, и голос его стал более внятным. – Про «Невский экспресс» слышали?

– Ясно, – качнул головой Иван Александрович. – Еще по одной?

– Не могу, – с сожалением в голосе и в глазах отказался милиционер. – Служба! Вы тут тоже поглядывайте. Если чего подозрительное заметите, только свистните, мы в соседнем вагоне базируемся.

И ушел, два раза оглянувшись.

Иван Александрович и Таганцев выпили еще по одной, но уже исключительно ради того, чтобы называть друг друга на «ты». Кавказца все не было. Иван Федорович встал, потянулся и взял с постели Ахмеда брошенную им книжку. Книжка была неинтересная, чисто техническая, называлась она «Справочник подрывника». «Надо же, – подумал Таганцев, возвращая книжку на место, – на вид невзрачный, а какую интересную специальность человек имеет».

Сутки первые

Повествования о путешествии надо измерять не в главах, а в сутках.

Долгое совместное пребывание в замкнутом пространстве способствует откровенности. Ранее незнакомые люди рассказывают порой друг другу такое, что никогда бы не рассказали даже родственникам и близким. И это понятно, родственники и близкие с тобой остаются и не преминут укорить тебя тем, что узнают в результате твоей собственной излишней болтливости, а незнакомый собеседник из числа попутчиков сегодня тебя слушает, а завтра слез с поезда и растворился на необъятных просторах родины, и никогда ты его больше не увидишь. А выговориться иной раз ой как хочется!

Именно это и происходило с нашими героями, чему в немалой степени способствовало распитие содержимого термоса.

Как водится, поговорили о политике. Иван Александрович поведение нового президента не одобрял, впрочем, ему и старые не нравились, начиная с Горбачева.

– Ну сам посуди, – горячо говорил он, сверкал глазами и хватал Таганцева за плечо. – Страну развалили? Факт! Цари собирали, Сталин собирал, а эти суки профукали не за ломаный грош!

– Это ты правильно говоришь, – соглашался Таганцев. – Не за ломаный грош!

– А я бы так с ними, – продолжал горячиться Иван Александрович. – Профукал страну – к стенке!

– Ну, это ты слишком круто берешь, – не соглашался Иван Федорович. – Зачем же сразу к стенке? Можно и на лесоповал!

– Футбол! – простонал попутчик. – Какой был футбол! Киевское «Динамо», тбилисская команда, «Спартачок» московский, «Пахтакор»! А игроки? Дасаев, Папаев, Мунтян, Гуцаев! Имена! Сгубили, гады, футбол, под корень вырезали! И что им за это? Ордена да медали дают!

Спохватившись, плеснул в стаканчики из термоса.

– Не-ет, мало им лесоповала! Вот стенка – в самый раз!

– Странные у тебя, Ваня, рассуждения, – удивился Таганцев. – Работаешь где?

Иван Александрович осекся. Долго и внимательно он разглядывал собеседника Таганцева, с сомнением пожевал губами и сказал:

– Мне бы не очень хотелось распространяться об этом, но ты мне внушаешь доверие. Истребителем вампиров я работаю, Ваня, истребителем вампиров! Как вышел на пенсию – так и избрал стезю.

Таганцев внимательно глянул на собеседника. Нет, на сумасшедшего он ни капельки не походил. Глаза спокойные, не блестят лихорадочно, лицо не дергается, спокойное лицо, полное достоинства и даже некоторой обиды на то, что собеседник не верит.

Истребитель вампиров легко поднялся.

– Не веришь? – с пьяной обидой спросил он. – И зря, между прочим, не веришь, Ваня!

Встав на постель, легко потянул сверху свой чемоданчик, поставил его на стол и открыл.

– Мой арсенал, – с гордостью сказал он. – Можно сказать, еду во всеоружии. Нет, ты смотри, смотри, это ведь крайне любопытно, такие вещи редко кто видит! Вот мой верный «Байкал», не волнуйся, разрешение на него у меня имеется, все оформлено по закону. А что пули серебряные, так это уже моя личная блажь, ну нравятся мне блестящие вещички. Видишь, каждая пуля, каждый патрон помечен крестиком. Освящены в саратовской церкви Трех Святителей отцом Константином. И это немаловажная деталь, особенно если учесть, что церковь эта благословенная находится аккурат близ Лысой горы, можно сказать, форпостом является. А здесь, – в голосе Ивана Александровича просквозила нескрываемая нежность, – здесь у меня колышки. Разные колышки – терновые, осиновые, из колючего боярышника. К ним прилагается молоток. О назначении сих предметов нетрудно догадаться. Догадался, правильно я говорю, Иван Федорович?