Текст книги "Фантастическая проза. Том 3. Поезд в один конец"

Он мне рукой этак машет. Успокойтесь, уважаемый, мы вас по делу пригласили. Встал и заходил по кабинету. Мягко ступает, неслышно. А глаз у него умный, тигриный – желтый от усталости, беспощадный и в то же время сочувствующий такой. Видно по нему, что за весь народ думает и душой болеет.

Поворачивается вождь, трубку изо рта вынимает и в грудь мужику – тык!

– Значит, Денис Григорьев, – говорит он мягко, – тебя сегодня застали за отвинчиванием гайки, коей рельсы прикрепляются к шпалам. Так это было?

– Знамо, – кивает мужик и шапку снимает вежливо. – Было.

– А для чего ты отвинчивал гайку? – спрашивает вождь.

Я рот открыл. Надо же, до чего государственный человек, в каждую мелочь лично вникает! Другой бы на его месте Кагановичу кивнул, Берии поручение сделал, а этот – сам! И тут до меня доходит, что пенсне за столом именно Берия поблескивает. Во мне все сразу сомлело.

– Кабы не нужна была, не отвинчивал бы, – между тем говорит мужик.

– Для чего же тебе понадобилась гайка? – еще ласковее спрашивает вождь.

– Гайки-то? Мы из гаек грузила делаем, – признается задержанный.

– А кто это – мы? – заглядывает ему в глаза вождь.

– Мы, народ… Климовские мужики то есть.

Тут Берия за столом пошевелился.

– Я же говорю, Коба, заговор. Однозначно заговор! Целая банда вредителей орудует! И эта морда при делах, я по глазам его хитрым вижу, – ткнул он в мою сторону. – Эти суки гайки откручивают, а он сторожит!

Мужик руки к груди прижал и говорит вождю:

– Нешто, Иосиф Виссарионович, можно без грузила-то? Ежели ты живца или выползка на крючок сажаешь, нешто он пойдет ко дну без грузила? Черт ли в нем, в живце, ежели он поверху плавать будет! Окунь, щука, налим завсегда на донную идет, а которая поверху плавает, то ту разве только шелешпер схватит, да и то редко…

– Да что ты, Коба, время свое государственное тратишь на этих выродков? – говорит Берия. – Дело ясное. Разреши, я Хрусталева с наганом позову?

– Погоди, Лаврентий, – мягко говорит вождь. – Надо во всем разобраться.

И – к мужику.

– Разве ты не понимаешь, глупая твоя голова, к чему ведет отвинчивание гаек? Недогляди сторож, так ведь поезд мог бы сойти с рельсов, людей бы убило! А в целом по стране? Гайки завинчивать, а не отвинчивать надо! Экое преступное недомыслие!

– Избави господи, товарищ Сталин! – отвечает ему мужик. – Зачем убивать? Нешто мы некрещеные или злодеи какие? Слава-те господи, при таком вожде, как вы, жизнь прожили, и не токмо что убивать, но и мыслей таких в голове не было… Спаси и помилуй нас Карл Макс и Фридрих Энгельс! Что вы!

– А отчего по-твоему происходят крушения поездов? – спрашивает вождь.

– Известное дело, – отвечает мужик. – Вредители из прежних на новую жизнь гадют!

– Вот! – вождь трубку в рот вложил, хлопнул себя обеими руками по ляжкам и – Берии: – Вот, Лаврентий, прикинь, сколько мы из-за этих мужиков грамотных специалистов постреляли! Вот откуда у нас на железной дороге крушения!

Тут уж Денис Григорьев засмеялся.

– Ну уж, крушения! Сколько лет всей деревней гайки отвинчиваем, и хранил Господь, а тут крушение… людей убил… Ежели б я рельсу унес или, положим, бревно поперек ейного пути положил, тогда, пожалуй, своротили бы поезд, а то… тьфу! гайка!

– Ты тут нам своих вредительских методов не рассказывай, – строго сказал Берия. – Мы их и без тебя знаем, да!

– В прошлом году тут поезд сошел с рельсов, – сказал вождь. – Помнишь, Лаврентий, мы еще Кагановича хотели расстрелять. Теперь понятно почему…

– На то вы и вожди, чтобы понимать… Господь знал, кому понятие давать, – вздохнул Денис Григорьев. – Вы вот и рассудите, как и что, а то этот, – он показал рукой на Берию, – хватает за шиворот и тащит… Ты рассуди, а потом и тащи! Товарищ Сталин, он меня два раза по зубам ударил и по груди.

– Э, тебя на месте пристрелить надо было, как бешеного пса, – вскипел Берия и обмяк под жестким взглядом вождя.

– При обыске у тебя нашли еще одну гайку, – сказал вождь, меланхолично посасывая трубку. – Откуда она у тебя?

– Это вы про ту гайку, которая под красным сундучком лежала? – встрепенулся допрашиваемый.

– Не знаю, где она у тебя лежала, только нашли ее, – мягко сказал вождь.

– Ты еще скажи, что это я ее тебе подкинул! – возмутился от стола Берия.

– Напраслину не возведу, – с достоинством отозвался допрашиваемый. – Только я ее не отвинчивал, мне ее Игнашка, Семена кривого сын, дал. Это я про ту, что под сундучком, а ту, что на дворе в санях, мы ее с Митрофаном вывинтили.

– С каким еще Митрофаном? – едва не выронил трубку вождь.

– С Митрофаном Петровым. Нешто не слыхали, товарищ Сталин? Невода у нас делает, бредни и советским партийным работникам продает. Ему этих гаек много требуется. На каждый невод, почитай, штук десять…

– Я же говорил – заговор! – подпрыгнул за столом Берия. – Ты не части, мне каждого записать надо: и Игнашку, и Семена, и Митрофана Петрова… Кто у него невода и бредни покупал, знаешь, да?

Сталин пососал трубку.

– Послушай… Статья пятьдесят восьмая со значком прим пять говорит, что вредительство и умышленное повреждение государственного имущества наказывается исключительной мерой социальной защиты или длительным тюремным сроком…

– Вы лучше знаете, – вздохнул Денис. – Вы же сами законы пишите, а мы люди темные… нешто понимаем?

– Дураком прикидывается, – резко сказал Берия.

Наступило тяжелое молчание.

– Мне итить? – спросил Денис.

Берия вопросительно глянул на вождя. Вождь пососал трубку, прошелся по кабинету, заложив больную руку за борт френча.

– К стенке пойдешь, товарищ! – ласково сказал он.

– То есть как? – испугался Григорьев. – Мне некогда! Товарищ Сталин, мне надо на ярмарку: с Егора три рубля за сало получить…

Его не слушали.

Сталин о чем-то негромко разговаривал с Берией. «Может, к Бухарину и Зиновьеву его пристегнем?» – негромко спросил Берия. «Нет, – качнул головой вождь, – слишком мелкая в политическом плане фигура. – Он мягко и бесшумно прошелся по кабинету. – Вот что, – приняв решение, произнес он. – Запиши в протокол, что все это делалось с попустительства Кагановича и по прямому указанию Молотова. Пусть у нас и на них что-то будет». – «А этот?» – спросил Берия, и я понял, что он спрашивает обо мне. «Этот? – Сталин окинул меня тигриным взглядом. Желтые глаза его блеснули. – Сам виноват. Оказался не в то время и не в том месте. Значит – судьба!»

Берия присел к столу, торопливо дописал несколько строк в протокол.

– Распишись! – приказал он Григорьеву.

– Неграмотные мы, – сказал тот. – У нас еще даже ликбез не открыли.

– Ну тогда крестик поставь, – сказал Берия и, промакивая протокол массивным пресс-папье, приказал: – Хрусталев! Действуй!

– У депо? – спросил военный в кожаном пальто.

– Тебе виднее, – отрывисто бросил Берия. – Сам определяйся, не маленький!

– Ну, граждане вредители, – сказал Хрусталев, поворачиваясь к нам, – пожалуйте на выход!

Сталин махнул рукой и ушел в соседнее помещение.

Мы вышли из вагона. В лицо ударило порывом морозного ветра. Свежий воздух привел меня в чувство. Хрусталев и двое бойцов повели нас с Денисом Григорьевым по направлению к депо. Я уже не сомневался, чем закончится дело. Денис, идя рядом со мной, бормотал:

– Нас три брата: Кузьма Григорьев, стало быть, Егор Григорьев и я, Денис Григорьев… Брат за брата не ответчик, сам ведь говорил, что сын за отца не отвечает… А тут за брата! Кузьма налоги не платит, а ты, Денис, отвечай… Судьи! Помер покойник барин-генерал, царствие небесное, государь-инпиратор отрекся, а то показали бы они вам, судьям… Надо судить умеючи, не зря…. Хоть и высеки, и даже к стенке поставь, но за дело, по совести…

К этому времени я окончательно пришел в себя. Даже вспомнил, что меня никто не обыскивал, и табельный «макаров» болтается на поясе. Незаметно я расстегнул кобуру. Выхватить пистолет и выстрелить в охранников оказалось делом мгновения. Бойцы упали, Хрусталев закричал и, по-заячьи петляя, бросился к литерному составу. Куда делся Денис Григорьев, я уже не видел. Чувствуя себя загнанным зверем, я метнулся вдоль полотна, нырнул под товарный вагон и выскочил на пассажирский перрон.

Мой поезд уже тронулся с места. Расстегнув шинель, чтобы легче было бежать, я догнал состав, уцепился за поручни последнего вагона. Проводница узнала меня и подала руку. Некоторое время я стоял на площадке, боязливо глядя на удаляющуюся станцию. Однако погони не было.

* * *

– Вот такие дела, Федорыч, – заключил милиционер Спиридоныч и досадливо заглянул в пустой, залапанный стакан, зачем-то понюхал его и, морщась, плеснул в него «Тунгуски Подкаменной». Веришь ли, я после этого бессонницей мучался, все по ночам стука в дверь ждал. – Может, кино снимали? – задумчиво пробормотал Таганцев. И встретил саркастический взгляд собеседника.

Сутки третьи (продолжение)

– Ну, дальше уже лирика пошла, – поморщился милиционер, убирая листки с крокодильей исповедью в планшетку.

– Что-то мне эта история кажется знакомой, – сказал Таганцев. – Его случайно не Геной зовут?

– Фантасмагория, – вздохнул создатель Судаков. – Этому вашему крокодилу можно только посочувствовать.

– Ты еще Чикатило посочувствуй! – обиделся милиционер.

– Говорят, что в семье он был душевным и чувствительным человеком, – сказал создатель Судаков. – Трепетно относился к жене, можно сказать, боялся ее.

– Это-то все и объясняет, – сказал милиционер. – Дома жены боишься, устаешь от этого, вот и находишь способ самовыражения – режешь кого-нибудь. А гонял бы жену по дому, детей бы за провинности порол, глядишь, для чего-то предосудительного и времени бы не оставалось!

– Вы хотите сказать, что в истории этого маньяка фрейдистских мотивов не стоит и искать? – с прямотой солдата поинтересовался создатель Судаков.

– Мне кажется, к такому путанику, как Фрейд, не стоит относиться слишком серьезно, – заявил милиционер. – Нельзя сводить жизнь во всех ее проявлениях к фаллическим основаниям. В конце концов, подкорка, конечно, подкоркой, но мозги тебе для чего даны? Я понимаю – «Всякую тварь…» или, скажем, «Наше дело не рожать…» это народные истины, полные, так сказать, сермяги, но нельзя же все в нашем мире одним органом мерить!

– Маньяков вообще трудно понять, – задумчиво сказал создатель Судаков, разливая по стаканчикам остатки коньяка. – Маньяк по способу мышления близок к гению, не зря же все гении имели психические отклонения или неоспоримые душевные болезни. Даже глубоко уважаемый мной знаменитый писатель Джонатан Свифт, можно сказать, отец иронии и юмора, написавший «Путешествия Гулливера» был, оказывается, священником и одновременно писал антирелигиозные книги. А в конце концов сошел с ума. Подобное раздвоение личности до добра не доводит. И ведь что интересно: он свою судьбу предвидел. Гулял как-то Свифт с приятелем, увидел у дороги дерево, которое засыхало с вершины, и говорит: так же будет и со мной, я начну отмирать с головы. Так и получилось. На старости лет он сошел с ума. С головой непорядок получился.

– Ну, это дело обычное, – авторитетно заявил милиционер. – Психи вообще народ интересный. И отмирают чаще всего с головы.

– Вот видите, – сказал создатель Судаков. – Вы сами приходите к мысли о духовной непрочности мира. Все в нем взаимосвязано, если рушится что-то одно, рухнет и нечто другое. Человеческий разум нестоек и поддается влиянию среды, а она, как правило, разрушительна.

– Сложно, – милиционер махнул рукой. – Слишком сложно.

– Так ведь и жизнь непроста, – развел руками Судаков.

– Да уж, – согласился милиционер. – Это точно. Мы не сами зверьми становимся, жизнь нас такими делает.

– Надо жить по совести, – сказал Судаков. – Тогда и зверь в тебе просыпаться реже станет.

Милиционер совсем уже собрался возразить, но тут дверь купе поехала в сторону и в образовавшуюся щель просунулась голова его молодого напарника.

– Спиридоныч, – сообщил напарник, неодобрительно глядя на пустую бутылку. – Там в тамбуре опять потасовка.

– Опять о жизни во Вселенной спорят? – милиционер неохотно поднялся.

– Да нет, – отозвался напарник и показал свою начитанность и образованность. – Теперь они книгу Григория Климова обсуждают. Ну, того козла, который утверждает, что вся власть в мире принадлежит вырожденцам и гомосекам.

– А кому же она еще принадлежит? – удивился милиционер Спиридоныч. – Их вон и в поезде хватает, с хорошими людьми о жизни не дают поговорить!

Таганцев остался в купе наедине с создателем Судаковым.

– Странно, – сказал Судаков. – Варварский, но весьма увлекательный разговор, вы не находите, Иван Федорович?

– Устал я от этих разговорчивых, – признался Таганцев. – Тут до вас со мной истребитель вампиров ехал. Ну, очень разговорчивый товарищ! А еще с нами ехал чеченец, так тот хозяйственным мылом пытался состав взорвать. От всего этого можно с ума сойти!

– Мылом? – создатель Судаков подергал себя за бородку. – Хозяйственным? Смею заметить, у этого человека креативная фантазия.

– Она не у него креативная, – вздохнул Таганцев. – Она креативной оказалась у того прапорщика, который ему мыло под видом взрывчатки продал. С вашего разрешения, я немножечко отдохну.

– Ради Бога! – выставил ладошки вперед Судаков. – Не смею вас беспокоить, отдых в дороге первейшее дело! Я, например, в дороге кроссворды люблю разгадывать. Во-первых, тренируешь память, а во-вторых, поиск слов будит фантазию.

Посидел немного, глядя в окно, потом перевел тоскливый взгляд на Таганцева. Видно было, что не хочется ему кроссворды разгадывать, а хочется поговорить.

– А пастухи годаринские, – вздохнул попутчик, – встретившись с Христом и выслушав Его, сказали Учителю – уходи от нас прочь. Ты мешаешь нам пасти наших свиней…

Таганцев промолчал. Лень было рот открывать. Да и что он мог сказать человеку, которого созданные его воображением существа воображаемым коньячком угощают? Неплохим, кстати, коньячком, весьма неплохим. Как он сказал: Мультиверсум? Ничего необычного в этой идее не было. Нового, впрочем, тоже.

Но часах было около восьми часов вечера.

«Надо же!» – удивился Таганцев, время-то как незаметно пролетело!

Встречный поезд, прогрохотавший на стыках рельсов, вселил в него непонятную тревогу. Может быть, поэтому всю ночь ему снились кошмары. Впрочем, опустим приснившееся Таганцеву, в конце концов у каждого из нас имеется персональный скелет в шкафу.

Сутки четвертые

Утром следующего дня он проснулся от неторопливого и неспешного разговора. Открывать глаза не хотелось, смотреть на столик не хотелось вдвойне. Некоторое время Таганцев лежал, прислушиваясь к перестуку колес, и спрашивал себя: куда и зачем он едет? Внутренний голос молчал. Или еще не проснулся, или нытье Таганцева ему надоело.

В купе шел неторопливый разговор. Кстати, вы заметили, что тему для бесед обычно определяют предшествующие события? Поэтому, как вы понимаете, тема разговора милиционера Спиридоныча и создателя Судакова определялась вчерашней потасовкой пассажиров в тамбуре, а не болезненным интересом к предмету беседы.

– Вот ведь дурость, – милиционер Спиридоныч стукнул кулаком по столику, – была б моя воля, я таким книжки в руки не давал бы. Не умеешь читать, не читай.

– Вот тут, я полагаю, вы не правы, – зажурчал создатель Судаков. – Каждый человек вправе поднимать свой культурный и духовный уровень.

– Так поднимать! – резво отозвался Спиридоныч. – Поднимать, а не бить человека за то, что система сложившихся у него знаний не отвечает твоей!

– А из-за чего спор-то возник? – после небольшой паузы поинтересовался Судаков. Таганцев сразу догадался, чем эта пауза вызвана. После заданного вопроса вновь наступило небольшое молчание.

– Известно из-за чего, гетеросексуал с гомосексуалом взглядами не сошлись, – сдавленным голосом сказал милиционер. – Один считает, что слишком много пидорам воли дали, а другой либерал, считает, что человек вправе пользоваться личными свободами так, как ему хочется. Хочется мужика любить, ну и люби на здоровье.

– На здоровье, пожалуй, не получится, – осторожно заметил Судаков. – Вы ведь знаете, что СПИД большей частью поражает наркоманов и людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией.

– Вот-вот, – сказал Спиридоныч грубо. – Ориентация им нормальная не нравится. У меня и отец, и дед, и прадед, и пра-пра до любого колена женились, детей воспитали, так что же мне теперь – с жиру беситься и на мужиков кидаться? Ну не нравятся мне волосатые мужики! Я на себя-то голого в зеркало смотреть не могу. Лечить их надо, лечить. Воли им много дали. А ишачили бы в шахте или, скажем, на лесоповале, все дурные мысли из головы повылетали бы.

– Доброе утро! – сказал, поднимаясь с постели и свешивая ноги, Таганцев.

– О! – радостно сказал милиционер. – Николай Федорович проснулся! А мы Саратов проехали!

– К черту скоромные темы, – сказал Таганцев. – Давайте анекдоты рассказывать.

Вниманием быстро завладел Судаков. Анекдотов он знал великое множество и рассказывать их умел. В самый разгар соревнования, когда анекдоты перемежались с одобрительным мычанием и торопливыми выкриками внеочередного рассказчика, который торопился выплеснуть из себя что-то вдруг всплывшее в памяти, дверь в купе открылась.

«Ну вот…» – успел уныло подумать Таганцев.

Тесное пространство купе заполнили сумки, а потом показалась их обладательница – высокая хорошо сформированная женщина с крупными чертами лица. Разумеется, разговор сразу же увял, ну кто же будет при незнакомой женщине рассказывать скабрезные анекдоты?

Одна из сумок легла на колени милиционера, вторая неведомо как оказалась в руках Таганцева, под тяжестью еще одной жалобно пискнул Степан Сергеевич Судаков.

– Так, – сказала женщина. – Разумеется, обе нижние полки у мужиков. Ну, дорогие мужчины, кто хочет поменяться местами с дамой?

И, не уточняя добровольца, новая попутчица выбрала место Судакова.

– Здесь дует меньше, – объяснила она.

Милиционер засобирался. Новое соседство ему явно было не по душе.

Новоявленная попутчица распихала сумки по нишам, легко перебросила постель Судакова наверх и вышла, прихватив с собой полиэтиленовый пакет с изображением Пугачевой.

– Ну вот, – печально сказал Судаков.

Через несколько минут женщина вернулась обратно. Теперь она была в синем трико.

«Переодеваться ходила!» – запоздало догадался Таганцев.

– Ну, – женщина требовательно оглядела попутчиков. – Давайте знакомиться?

В трико она выглядела совсем уже мощной и плечистой. Пожалуй, так могла бы выглядеть метательница молота, особенно после окончания своей спортивной карьеры. Груди восьмого размера высокомерно таращились сосками в сторону мужчин, любовный захват бедер грозил верной смертью даже борцу, отдельного описания требовал зад, но делать этого мы не станем, чтобы кто-то из редакторов или читателей не обвинил нас в пропаганде порнографии, хотя мы-то здесь при чем, комплекция у человека такая! Короче, знойная женщина сидела перед Таганцевым и создателем Судаковым. Именно так бы ее охарактеризовал незабвенный Остап Бендер, а он в женщинах знал толк!

– Анфиса Ровная, – представилась женщина. – Модель.

Судаков подавился воздухом. Признаться, Таганцев был тоже несколько смущен. Модель он представлял себе женщиной высокой и худой до определенной костлявости, такой как Наоми Кемпбелл или Ирина Судомойкина. Сидящая перед ними женщина никак не вписывалась в эти устоявшиеся представления.

Вежливость и врожденная культура взяли свое.

Судаков и Таганцев представились.

Анфиса Ровная оказалась женщиной говорливой, не особо чинилась, поэтому стаканчик коньяка от Судакова приняла охотно и даже с некоторой радостью. Как каждой женщине, ей хотелось выговориться, а в Судакове с Таганцевым она нашла себе благодарных слушателей.

Вскоре им уже до мельчайших подробностей стала известна ее женская трагедия.

Рассказ модели Анфисы Ровной о женских радостях и несчастьях

Анфиса действительно была моделью и рекламировала ширпотреб.

Сами понимаете, такие цыпочки, как Кемпбелл и ей подобные, больше рекламируют себя, нежели надетые на них одежды. Мужики смотрят, иной раз откровенно пускают слюну, жадно выискивают в журналах размеры бюста, объем бедер и талии, да что там говорить, просто любуются красивым личиком! Так вот, Анфиса Ровная на самом деле рекламировала одежду. Сами понимаете, какие у нас в провинции женщины. Нет, речь идет не о молодых вертихвостках, у нас достаточно солидных женщин, располневших от семейной жизни, но все женщины хотят выглядеть хорошо.

Анфиса демонстрировала им наряды.

Наряды эти были рассчитаны не на сорокакилограммовую дурочку, которая полагает, что явилась украсить собой окружающий мир, напротив, наряды, которые демонстрировала Анфиса Ровная, были рассчитаны на женщин поживших, набравших килограммы и превратившихся из сдобной булочки в симпатичный пышный батон.

И надо сказать, что как модель она и в самом деле пользовалась популярностью.

Ей писали письма, ее приглашали замуж, ее звали пожить в доме, лишенном женской теплоты. Однако Анфиса ждала принца, а письма были несколько однообразны и лишены романтизма. «Дорогая Анфиса! – писал очередной кандидат в женихи, – я владею поместьем в Орловской области. У меня два гектара земли, молочная ферма, есть автомашина. Природа у нас благодатная, почва плодородная. Приезжайте, милая Анфиса, вдвоем мы с вами можем многое. Немного о себе: вдовец, люблю землю, в остальном я как все, к сожалению, ничего необыкновенного во мне нет. Но мне думается, что любовь к вам, незабвенная Анфиса, заставит меня сдвинуть горы с места, а если вы пожелаете, то и достать звезду с неба». Очень быстро Анфиса Ровная научилась читать то, что было скрыто между строк письма. Чаще всего автор письма действительно имел старый дом и двух коров. При этом он злоупотреблял алкоголем и в состоянии опьянения выражал свою любовь к земле громогласно и с непереводимыми оборотами речи. Анфиса же привлекала соискателя статностью и габаритами форм, он искренне полагал, что она будет доить коров, заготавливать сено, кормить кур и поросенка, в то время как сам он будет предаваться сладостному пороку.

Были и такие, кто хотел за счет брака и совместной жизни с Анфисой сэкономить на приобретении сельхозтехники. Комплекция модели внушала им надежды и веру в близкое счастливое будущее.

Некоторые проявляли настойчивость, добиваясь принудительного вступления в брак, но природные данные Анфисы позволяли ей отбиться от таких охотников.

Поскольку она не была сапером, Анфиса ошиблась уже четырежды.

Первый ее муж оказался бытовым пьяницей, целеустремленно достигающим уровня хронического алкоголика.

Второй был наркоманом, ловко притворяющимся философом-метафизиком.

Третий оказался импотентом, ловко притворяющимся нормальным мужчиной.

Четвертый муж был бизнесменом-хомячком, он постоянно набивал защечные мешки отборным зерном из имущества Анфисы, пока ей это не надоело.

После этого Анфиса Ровная испытала разочарование в мужчинах и закаменела сердцем.

И все-таки оказалось, что женское сердце совсем не камень.

Его растопил известный стриптизер из города Омска, который не только в совершенстве владел своим телом и мог без каких-либо справочников выполнить любой, даже самый сложный прием из «Камасутры», но к тому же имел подвешенный (во всех отношениях!) язык и сумел найти ключик к нежной душе Анфисы. Модель уже приготовилась к длительному семейному счастью, но после регистрации брака, сопровождавшейся венчанием в церкви, быстро выяснилось, что ее избранник охоч до чужого (и в первую очередь жениного) добра, является наркоманом с большим стажем, хроническим алкоголиком и, вопреки известной пословице о «рожденных пить», бабником высшей руки.

Он не вылезал из ночных клубов, приводил любовниц в дом, прятал их на даче, снимал им квартиры. Анфиса Ровная была вынуждена прибегнуть к помощи частных детективов, и вскоре уже трое таких сыщиков круглосуточно работали на модель. Казалось, стриптизер был вездесущ. Он выступал в ночном клубе «Пиранья» и одновременно отдыхал на квартире по улице Якиманская у несовершеннолетней любовницы, в то время как третий сыщик был твердо убежден в том, что муж Анфисы Ровной едет с новой знакомой в Одессу.

Этого не могло быть, тем не менее происходило.

Анфиса была на грани безумия, растроившийся супруг не давал покоя ее мятущейся и ревнующей душе. Иногда она начинала подозревать сыщиков в криминальном сговоре со своим супругом. В самом деле, ну, скажите на милость, как он мог одновременно обедать в ресторане «Пекин», кататься на прогулочном катере по реке и в то же самое время, если судить по фонограммам, представленным детективом, доводить до сексуального экстаза актрису МХАТа Рыськину в ее собственной гримерной? И это в то время, когда сама Анфиса была твердо убеждена, что ее супруг миролюбиво и беззатейливо копается на дачных грядках в зоне видимости супруги!

Наверное, она бы сошла с ума, но в это время один из частных детективов, уязвленный несправедливыми упреками заказчицы, провел собственное расследование, в результате чего выяснилась жуткая в своем невероятии картина – Анфиса Ровная находилась в одновременном браке с четырьмя братьями-близнецами!

Разъяренная женщина собрала близнецов вместе, заманив их во вновь открывшийся фитнес-клуб, где поговорила со всеми четверыми по душам. Отлежав положенный срок в больнице после воспитательной беседы, проведенной с ними супругой, близнецы некоторое время не отходили от нашей героини ни на шаг, сопровождая ее во всех поездках. Когда один из них грел постель для Анфисы, другой в это время готовил для нее легкий ужин, в то время как третий гладил белье, а четвертый наполнял ванну ароматическими шампунями. Ну, и во всем остальном дело обстояло не так уж и плохо, хорошей женщине надо много любви, от этого она расцветает.

Некоторые могут возразить: как же это так? Не может быть! По этому поводу можно сказать одно – любовь принимает самые различные формы и, если возможны семьи, в которых один супруг обихаживает шесть жен, то почему же не существовать таким, где одной супруге достаются ласки нескольких мужей?

Однако счастье Анфисы длилось недолго.

Близнецы – каждый, как сможет, – начали манкировать своими супружескими обязанностями, а в один прекрасный день покинули Анфису, скрывшись в неизвестных направлениях. То есть каждый из них выбрал направление, неизвестное Анфисе, но известное ему одному.

Сейчас одного из супругов нашли, и Анфиса ехала, чтобы вернуть бежавшего супруга на стезю семейной добродетели, а через него постепенно добраться и до остальных, по которым она очень скучала.

Сутки четвертые (продолжение)

Закончив дозволенные и недозволенные речи, Анфиса Ровная оглядела слушателей влажными от жалости к самой себе глазами и осталась довольна тем сострадательным воздействием, которое эти речи оказали.

Захватив с собой косметичку, она дрофой выпорхнула из купе.

Прислушиваясь к ее тяжелым шагам в коридоре, создатель Судаков покрутил головой.

– Лихо! – подытожил он услышанный рассказ. – Четыре брата-акробата!

– Антимусульманка, – кивнул своим мыслям Таганцев.

– Это как? – не понял Судаков.

– В мусульманских семьях на одного главу семьи приходится от одной до ста содержанок, – пояснил свою мысль Таганцев. – Здесь мы имеем дело с обратным процессом, при котором женщина при наличии благоприятных обстоятельств при нескольких мужьях может кататься как сыр в масле.

Судаков подумал.

– Возможно, – осторожно начал он, – построить такую модель Вселенной, где женщины имеют по нескольку мужей и пользуются в семье всей полнотой власти.

– Порочная модель, – возразил ему Иван Федорович. – Во-первых, в таком обществе мужчин должно рождаться значительно больше, чем женщин, в противном случае трудно будет удовлетворить женские запросы, а во-вторых, ни одна экономика этого не выдержит.

– Ну почему же? – удивленно вскинул бородку Судаков. Видно было, что мысль ему понравилась и отказаться от нее без возражений он просто не может.

– Посудите сами, – объяснил Таганцев. – В мусульманских семьях мужчина, являясь, так сказать, властелином гарема, является духовным и экономическим лидером состоящих с ним в браке женщин. Он ограничивает их материальные запросы и таким образом поддерживает экономику общества на плаву. Но если женщина станет таким лидером! Это же страшно подумать, Степан Сергеевич, ведь отсутствие запретов повлияет на нее исключительно негативно, вы хоть раз видели женщину, которая способна на отказ от удовлетворения своих потребностей?

– Вы правы, – согласился Судаков. – Вы совершенно правы, Иван Федорович! Но знаете, меня смущают именно четыре брата-близнеца. О близнецах я уже не раз слышал. Проблемами близнецов даже немцы интересовались.

– Как же, как же, – сказал Таганцев. – Парадокс братьев-близнецов. Одного запускают в космос на сверхсветовой ракете, другой остается на Земле. В силу теории относительности время для каждого из них идет своим образом, один остается молодым, а второй безнадежно стареет! Таким образом, они перестают фактически быть биологическими близнецами. Помнится, в Питере однажды интересная история случилась…

Рассказ Таганцева об одном теле, двум мужикам принадлежащем

Есть у меня один приятель, он в дурдоме…

Нет, не сидит, он там работает. Хороший специалист, к нему многие в свое время обращались. Такие люди, я вам скажу, помочь просили, что фамилии называть страшно. И вот обращается к нему профессор филологии из педагогического университета. Фамилию его я вам называть не буду, вам она ничего не скажет, а если запомните ненароком, очень неловко может получиться. Человек он еще молодой, книжки пишет, казачьи сказки придумывает, поэтому огласка ему только повредить может. Приходит, значит, этот профессор к моему знакомому, начинает жаловаться. Знаете, говорит, мне кажется, что у меня есть какая-то тайная жизнь, о которой я не подозреваю. А с чего вы взяли? – спрашивает мой знакомый психиатр. Ну, говорит профессор, прямых доказательств у меня нет, а вот косвенных – хоть отбавляй. На той неделе, говорит, просыпаюсь утром, все костяшки пальцев до крови сбиты, нос припух, под глазом синяк, а что со мной происходило, не помню. Или вчера – встал утром, на столе газета, на ней селедка резаная, горбушка черняшки, луковица и две бутылки из-под водочного суррогата, ну, вы сами знаете, какой водкой азербайджанцы торгуют. Видно, что пили у меня дома, но кто, с кем – туман, полный туман. Иной раз замечаю пренебрежительное отношение ко мне со стороны отдельных студентов, хотя я им к тому ни малейшего повода не давал. Два раза меня на кафедре разбирали, вроде я нецензурные выражения в общении со студентами использовал. В подворотнях, бывает, окликают, но как-то странно, меня Игорем Николаевичем зовут, а алкаши запросто кричат: Васек! Чего мимо-то проходишь? Я-то поначалу думал, что путают меня с кем-то. Нет, ко мне обращаются, пусть хамски, но уважительно. В морду иной раз дать хочется, хотя я даже в детстве никогда не дрался. Человек я законопослушный, не хочется мне жизнь в тюрьме заканчивать.