Текст книги "Книга о странных вещах"

Спор на крови

Работали мы в ночь на автопатруле.

Было самое начало семидесятых. Советская власть казалась непоколебимой и вечной. Партия вела нас в самую чащу, но сама еще не заблудилась, а точно знала, куда именно идет. Это потом оказалось, что нас вел Иван Сусанин. Наверное, за поляков принял.

Ездим, замки на объектах проверяем, за общественным порядком бдим. Машину нам выделял таксопарк, поэтому это было обычное такси с «шашечками» на боках. Вот на эти «шашечки» и купился негр. Вышел из ночи на свет фонаря, чтобы его можно было выделить из общей темноты, и поднял руку.

Ночь. Все спокойно. Скучно.

Мы остановились.

И правильно сделали.

Негр выглядел обыкновенно – весь черный, только белки глаз сверкают и зубы на общем фоне выделяются. Так бы могла улыбаться новенькая резиновая галоша, если бы могла.

Но вот что странным показалось – руки у него по локоть вроде как мокрые. А когда напарник их коснулся, стало ясно, что руки у негра в крови и, стало быть, это наш клиент. Если ночью негры ходят с окровавленными руками, значит, где-то чего-то случилось.

И в самом деле, через некоторое время выяснилось следующая история. В нашем политехническом институте учились два стипендиата из Нигерии. Принадлежали они к разным политическим партиям. Кто-то в Нигерии мудро рассудил, что как бы власть в стране ни менялась, кто-то из этих двух негров обязательно будет при деле. Не учли только одного, того, что власть эта в Нигерии сменялась слишком часто.

И вот там произошел очередной политический переворот, а наши студенты взялись его обсуждать. И обсудили. Я, правда, не знаю, кто у нас одержал победу – представитель правящей партии или его оппонент, но с противником победитель разделался на совесть, так обычно с врагами разделывались туземцы, за которыми наблюдал Робинзон Крузо.

И вот о чем я подумал. У нас все споры не политического характера, они больше на бытовой почве произрастают. А если бы наши люди о политике спорили? Мало бы тогда всем не показалось!

Пророческие мысли. Не прошло и тридцати лет, как все мы ввязались в политику. Ох мы и спорили!

Нигерийские негры рядом с нами просто щенки.

Беседа с пьяным

Милиционеры задержали двух пьяных. Один из них долго кружил по дежурной части, размахивал руками и мычал, порываясь что-то сказать. Молодой и несдержанный милиционер спросил его:

– И что ты хочешь сказать, козел?

Мужик задумчиво посмотрел на него, разминочно пожевал губы и негромко сказал:

– Бе-е-е!

О любви к пиву

Командир отделения ночной милиции Валерий Чушкин устроил засаду на мелких расхитителей у пивзавода. Сидим. На заборе появилось ведро. За ним и сам расхититель. Долговязый мужик перепрыгнул стену, снял с нее ведро.

– Милиция! – объявил Чушкин.

Расхититель кинулся бежать. При этом ведра он не бросил и, что совсем уже удивительно – ни грамма из него не пролил, словно не с полным ведром бежал.

Ну, разумеется, началась погоня.

«Погоня! Погоня! Погоня!» – как поется в кинофильме «Неуловимые мстители».

Мы бежали за расхитителем, расхититель бежал от нас. На крики «Стой, стрелять буду!» он не реагировал, понимал, подлец, что за ведро пива никто в него палить не будет, так, пугают только.

Что делает с людьми страх! Расхититель увеличивал скорость. Из ведра по-прежнему не проливалось ни капельки. Как он бежал с ведром! Как он бежал!

И все-таки физическая подготовка давала о себе знать, расстояние постепенно сокращалось. Впереди всех, конечно, Чушкин. Он уже рядом с нарушителем.

Расхититель обернулся, ловко подхватил ведро и облил Чушкина пивом. С головы до ног!

Все. Запал кончился. Мы повели нарушителя в отдел.

– Сутки! Сутки! – лютовал Чушкин.

Потом вздохнул, обернулся к задержанному и сказал:

– Не за то тебя посажу, что пивом меня облил. Форма постирается и высохнет. Божественного напитка уже не вернешь!

О меткости

На Привокзальной площади Царицына случился грабеж.

Человека ударили ножом и отобрали сумку.

Сержант Валерий Чушкин преследовал нарушителя. Преступление серьезное, можно применять оружие. Чушкин дважды стрелял в воздух, но это только раззадоривало грабителя, и он увеличивал скорость. Чушкин выстрелил на поражение, шесть пуль легли в «молоко», как в копеечку. Нарушитель бежал.

Но не зря милиция является передовым отрядом пролетариата. А у пролетариата, как известно, основным оружием является булыжник. Чушкин подхватил камень с земли и метко поразил им грабителя прямо в затылок.

За выпущенные восемь патронов из «Макарова» Чушкину долго пришлось отчитываться, а за булыжник даже объяснения не потребовали.

Вот и скажите, чем должен быть вооружен на посту милиционер?

Разные точки зрения

Дежурный по Дзержинскому районному управлению внутренних дел майор Ахат Кудяков сидел за перегородкой из стекла в черной форме и к тому же был коротко стриженный. При взгляде на него возникали нехорошие ассоциации.

Вошла пожилая посетительница.

– Сынок, – спросила она, – где у вас тут участковые сидят?

Ахат ласково улыбнулся и наставительно говорит:

– Сидят, моя хорошая, преступники в камерах. Наши участковые пока не сидят, они работают.

Танцы на мосту

На мосту через железную дорогу появился…

Нет, не Джек-Потрошитель, а простой советский эксгибиционист.

Повадился он по утрам поджидать ранних дамочек. Появлялся он всегда в длинном черном плаще, словно Дракула, приближался к одинокой дамочке, а поравнявшись с ней, распахивал неожиданно плащ и показывал свою натуру – в полном смысле этого слова – и пританцовывал притом, словно опытный стриптизер. Потешившись таким образом, он так же неожиданно запахивал полы плаща и гордо удалялся в неизвестном направлении.

Дамочки ему попадались разные, неудивительно, что некоторые из них, которые в семейной жизни имели в щедром достатке то, что он им показывал, начали жаловаться в милицию.

А у нас как? Есть жалоба граждан? Отреагируем.

Послали нас с Алимовым изловить зловредного гада.

Подежурили мы на мосту, дождались нарушителя, выждали момент, когда он самозабвенно, как токующий тетерев, приступит к своему танцу, и вышли с двух сторон. Тут-то он нас и заметил.

И пустился в бега.

Длинный плащ ему здорово мешал, поэтому через несколько десятков шагов он его сбросил и далее бежал наподобие спартанца или участника греческих Олимпийских игр, которым было предписано совершать забеги исключительно в голом виде.

Он бежал, мы его догоняли, в полном составе ворвались на территорию школы. Там мы его в беседке и повязали. Взяли под руки и повели к машине, чтобы доставить негодяя в милицию. Он шел между нами, смирно шел, только все, включая и… ага! – все у него тряслось. А тут народ на улицы высыпал, толпа любопытных, многие советы давали, как и за что его вести, чтобы подлец не брыкался. Некоторые замеры антропологические предлагали незамедлительно провести. А чего их проводить? И так было понятно, на взгляд, что нам достался выдающийся в своем роде экземпляр.

Как с мечтательным вздохом сказала одна старушка, оказавшаяся свидетельницей торжества милицейского добра над эксгибиционистским злом:

– Такую бы красоту да в хорошие руки!

Воспитание Гитлера

Одно время я дежурил на Привокзальной площади.

При правильной постановке вопросов через некоторое время милиционеру начинают помогать все, включая вокзальных служащих, мелких жуликов и проституток. Среди последних попадались колоритные экземпляры. Одним из таких экземпляров была Римка – пятидесятилетняя бабища, у которой порок был написан даже на спине. Когда-то Римка окончила два института, но тяга к древнейшей профессии взяла свое. Долгое время я не верил, что у нее могут быть клиенты. В моем понимании она была древней старухой. Тем не менее определенным спросом она пользовалась. Разумеется, что на ее шалости я смотрел сквозь пальцы, ведь она на Привокзальной площади была моими глазами и ушами. Кстати, именно она ввела в моду оказание сексуальных услуг путанами с депутатским значком.

Однажды ближе к ночи она примчалась таинственная и запыхавшаяся. Дивный синяк, темнеющий под левым глазом, никак не мог испортить ее внешности. Ведь портить было уже нечего. Морщинистое личико Римки было довольным.

– Николаич, – сказала Римка. – А Гитлер сейчас угол у военного отвернул.

«Углом» именовался чемодан, и это было так же верно, как и то, что вокзал назывался «баном». Гитлером звали вокзального вора с песков Второго километра. За что его так прозвали, я не знаю, но в уголовном мире клички редко дают просто так, видимо, вор был неприятнейшей личностью, коль его окружение не поскупилось на столь пышное имя.

Рассчитав маршрут вора, я остановил его у переходного моста через железную дорогу близ улицы Пражской. Фарт Гитлера грел, и он рысачил домой, взвалив чемодан на закорки. Луна и звезды были ему попутчиками.

– Бог в помощь, Гитлер, – сказал я, преграждая вору дорогу.

Слова, которые он сказал, увидев при свете луны погоны, приводить здесь необязательно, каждый, кто хоть изредка ударял себя молотком по пальцу или ловил за шиворот окалину при проведении сварочных работ, может все представить сам, если придуманное читателем и будет различаться со сказанным вором, смею уверить, ненамного.

– Пошли? – предложил я. – Бери чемодан.

– Нет, – подумав, сказал Гитлер. – Я обратно срок не понесу.

Нет у человека желания, не надо и настаивать. В конце концов, пистолетный тренчик, привязанный за два конца к ручке чемодана и перекинутый через шею задержанного, вполне заменит всяческие уговоры. Через некоторое время Гитлер стал тяжело дышать. Тренчик резал горло. Через двести метров Гитлер сообразил, что он ничего не выиграл. Чемодан ему все равно пришлось нести, но на очень невыгодных условиях. Проще было бы взять его в руки.

Еще через сто метров вор попросил меня об этом, как об одолжении. Для надежности я привязал чемодан тренчиком к кисти его руки. Можно, конечно, попытаться бросить чемодан, только фиг у тебя это получится!

Когда мы пришли на вокзал, обворованный офицер еще только оформлял заявление в дежурной части линейного отдела милиции. Как всегда, это делали с неохотой, ведь если вора с вещами сразу не поймали, то надеяться на то, что он будет пойман позже, все равно, что верить в чудеса. Именно так все восприняли появление в дежурной части задержанного вора с украденным чемоданом.

– Ваш? – спросил дежурный.

– Мой, – подтвердил офицер.

– Надо вещи переписать, – дружелюбно сказал дежурный. Все хорошо, что хорошо кончается. А тут и вор был в наличии, и вещи можно было возвратить потерпевшему. Радостно было у дежурного на душе.

– А может, не надо? – засомневался офицер.

– Ну как не надо, – ласково сказал дежурный. – По закону положено.

– Давай, давай, – развязно сказал Гитлер, который уже понял, что ему предстоит очередное путешествие в места не столь отдаленные, но все же невидимые с вокзала. – Открывай уголок, должен же я знать, за что свой трояк получу!

Бедный Гитлер! Знал бы, что он увидит, не настаивал бы на открытии чемодана.

Чемодан был заполнен сортовой элитной немецкой картошкой, которую офицер вез по просьбе своих деревенских родственников.

Гитлер сел и дрожащей рукой размял «беломорину».

– Блин, – подавленно сказал он, – надо мной ведь вся зона смеяться будет!

Я заметил, так часто бывает: думаешь, что у тебя в руках жемчуга или, на худой конец, золото, но нет, ты держишь чемодан пусть элитной, пусть сортовой, но все-таки картошки.

Необычные воспоминания

Канун тридцатилетия Победы. Город готовился к празднику. Отовсюду слетались ветераны. Я – милиционер, дежурил в городском саду. Весна. Зелень деревьев. Из самой гущи донеслось странное, почти подозрительное позвякивание. Я пошел на звук.

Среди деревьев стояла скамья. На скамье удобно устроилась в известной сексуальной позе обнаженная немолодая женщина. Сзади пристроился бодрый ветеран. Позвякивали их медали.

При виде меня мужчина вытянулся, ловко и привычно отдал честь, приложив руку к непокрытой голове, и представился:

– Командир разведроты Энского полка 10-й дивизии НКВД капитан Карпоносов, – развел руками, растерянно улыбнулся и кивнул в сторону партнерши:

– В медсанбате служила. Вот, встретились, вспомнили старое.

Что я мог им сказать?

Вежливо откозыряв, я повернул назад, негромко сказав единственно возможные в этой ситуации слова:

– Продолжайте вспоминать, капитан. Желаю удачи. Приятных воспоминаний.

Обретение знания

Начав работать в милиции, я, естественно, поступил в Саратовский юридический институт. Образование, конечно, было заушным – нас в институте за уши к знаниям тянули.

Первым у нас оказался экзамен по теории государства и права. Я его как-то сразу проскочил, но большая часть группы пошла по второму кругу. Пересдачу у них принимал доцент Витченко, хороший человек с небольшими пристрастиями и маленькими вредными привычками. Студенты про эти привычки вызнали и постарались к пересдаче подготовиться, а именно: налили в графин качественного коньяка. Вот только про закуску забыли.

Пришло время повторного экзамена, Витченко, скучая, сидел за столом, первая партия заочников готовилась по билетам, все шло хорошо, обстановка, можно сказать, благостная. И вот доцент наливает в стакан из графина, подносит его к губам, нюхает, ставит стакан и загадочно удаляется из аудитории.

Первокурсник, как дитя, он всего боится. Студенты запаниковали, испугались, что Витченко с деканом придет, графин быстро на веревке вниз со второго этажа спустили, внизу его сноровисто опорожнили и наполнили чаем. Все вздохнули с облегчением. И тут в аудиторию вошел доцент с кульком пирожков в руках.

Надо ли описывать его разочарование, когда он попробовал чай?

– Зачетки можно не собирать, – сказал он хмуро и покинул аудиторию в полном расстройстве чувств. Впрочем, студенты чувствовали себя не лучше.

К третьей попытке они уже были во всеоружии. По левую сторону стоял графин с псевдочаем, по правую сторону – с фальшивой минеральной водой, а по центру – тарелка с бутербродами и пирожками.

Витченко посидел немного, неторопливо налил себе «чаю», выпил и теплым добрым голосом сказал:

– Ну, кажется, вы что-то начали соображать в теории государства и права!

Дохлые воробьи

За что купил, за то и продаю.

В Волгоградской следственной школе МВД преподавал уголовное право подполковник Беляев. Был он человеком дотошным и требовательным и любил ошеломить курсанта нестандартным вопросом. Одним из любимых был такой.

– Будет ли считаться взяткой передача мне трех дохлых воробьев? – спрашивал подполковник.

Лоб экзаменуемого тут же покрывался испариной.

– Э-э-э, – начинал он. – Нет, конечно!

– Почему? – благожелательно интересовался Беляев, с любопытством разглядывая курсанта.

– Слишком ничтожная стоимость у дохлых воробьев, – рапортовал курсант. – Не тянут они на взятку.

– А если я от них тащусь? – улыбался подполковник.

Курсант замирал, начинал заикаться, вскоре его рассуждения теряли всякую логику и напоминали действия утопающего, который не умеет плавать.

– Что и требовалось доказать, – констатировал преподаватель. – Предмет мой вы знаете плохо, идите и подготовьтесь как следует.

Нехитрая шуточка, но действовала безотказно, пока подполковник Беляев не нарвался на достойного противника в виде калмыка, поступившего в следственную школу для подготовки к борьбе с национальными преступными элементами, которых и в Калмыкии, как это ни горько признать, хватает.

Парень отвечал с достоинством и неторопливо, а преподаватель Беляев вдруг почему-то решил испытать степень его подготовки своим коронным и, надо сказать, до этого дня вполне убойным вопросом.

– Ладно, – перебил он ответ курсанта. – Вопрос вы знаете. А вот скажите, будет ли считаться взяткой передача мне трех дохлых воробьев?

– Никак нет, – бодро ответил калмык. – Поскольку дохлые воробьи не имеют стоимости, предметом взятки явиться никак не могут.

– А если я от них тащусь? – начал свою опасную игру подполковник.

В глазах калмыка вспыхнула веселая искорка.

– Ну, если вы от них тащитесь… – он положил перед подполковником трех дохлых воробьев и вежливо посоветовал: – А теперь попробуйте привлечь меня к уголовной ответственности, товарищ подполковник!

Кража

Обокрали магазин «Якорь», который находился на набережной. Набережная эта раньше называлась Сталинской, потом, после разоблачения культа личности ее назвали Волжской, но это название не прижилось. Ну, сами посудите, какая может быть набережная на реке Волге? То-то и оно. Глупо ведь искать на реке Волге днепровскую набережную или, скажем, енисейскую. Так набережная потеряла заглавную букву и личное имя, став простой и ничем не знаменитой набережной.

И вот на ней обокрали магазин.

Приехала заведующая – толстая бабища сорока с лишним лет, кокетливая такая, ну, сами понимаете, если бабе сорок пять, баба ягодка опять.

И вот «ягодка» стала прикидывать сумму похищенного, следователь сел за стол описывать место происшествия. Понятые зевали, понятное дело – ночь.

Опера на месте нет.

Он вместе с кинологом в погоню за преступником кинулся. Их собака повела. Уверенно так повела, только следом поспешай. Бегут они за собакой, а та воздух нюхает, рвется с поводка, и по всему ее виду видно, что вот-вот они преступника настигнут.

Собака их привела в строящееся тогда еще здание речного порта, потащила на самую верхотуру, а там села, печально развела лапами и вздохнула: извиняйте, товарищи, промашка получилась. И легла, тоскливо взметая хвостом цементную пыль. Опер матерится, он в этой самой беготне за металлический штырь зацепился и брюки порвал. Брюки, блин, не шерсть, новые не вырастут. Опять, значит, в семье одни убытки!

А следователь пишет.

– Двух ящиков шампанского нет, – говорит «ягодка» и печально вздыхает. – Вот тут ящик водки стоял, а теперь нету… Масло сливочное, два брикета, ой, нет, три, тут вот еще один стоял! Четыре коробки шоколадных конфет «Белочка»…

По ее подсчетам получалось, что воры приехали на грузовой машине и нагло перенесли в нее все ценное, что в магазине находилось.

И тут следователь попытался вытянуть затекшие ноги и почувствовал, что ему под столом что-то препятствует. Он заглянул под стол и выволок оттуда подростка лет тринадцати. Карманы его были подозрительно раздуты, но очень сомнительно, что в них могли уместиться два ящика с шампанским, три ящика масла и хотя бы одна коробка шоколадных конфет «Белочка». И точно – в карманах у подростка было несколько плиток шоколада «Сливочный» и горсточка карамели.

– Попался, ворюга? – добродушно спросил следователь, гордый тем, что он лично задержал преступника, пока опер бегал наперегонки со служебной собакой и кинологом.

– Да какой я вор, – тоскливо вздыхал подросток и выразительно кивал в сторону задорной и энергичной бабы-ягодки», которая на глазах из спелой клубнички превратилась в сморщенную засушенную клюкву.

И сразу стало видно, что никакая она не ягодка и даже не баба, а матерая крыса, которая попалась с поличным в курятнике и теперь лихорадочно прикидывала, что же ей делать дальше.

Старики

На проходной универмага дежурили старики из вневедомственной охраны.

Обычно дежурили вдвоем. Интересной была смена, в которой один сторож был власовцем, отсидевшим за свое сотрудничество с немцами двадцать пять лет в сталинских лагерях, а второй – ветераном, который всю свою жизнь эти лагеря охранял.

Ночами между ними вспыхивали перебранки. Ненависть клокотала, кипела и выплескивалась, казалось, что сторожа вот-вот достанут наганы и устроят дуэль во дворе универмага. Прямо под ними был подвал, в котором спасался фельдмаршал Паулюс. Слышно было, как за стеной фельдмаршал одобрительно бормочет: «Gut! Sehr gut!»

– И что вы орете? – вздыхал приходящий для проверки службы бригадир из бывших милиционеров, уволенный за мздоимство. – Жалко, на фронте вы не встретились, сейчас бы в сторожке такая тишина стояла!

После этих слов все трое садились пить чай. Старость – состояние души, уравнивающее противников и соперников. Каждому из них в затылок уже дышала смерть, приближалось время, когда в спорах больше нет нужды, они становятся бессмысленными. Ведь никто из живущих не знает, что откроется в последний день – голубые хрустальные врата рая или огненная геенна ада.

И только Бог знает, кто из них лучше – предатель волею судьбы, мздоимец в погонах или человек с ружьем, который всю жизнь ограничивал чьи-то свободы.

Ты кто?

В кафе «Молодежное» буянил посетитель.

Была середина семидесятых, такое хулиганство было тогда еще в диковинку, поэтому милицию вызвали сразу. Хулиганство было классическим – сначала посетитель поприставал к девушкам, но они на него не обращали внимания, тогда он начал задирать посетителей, но по причине выпитого это плохо получалось, и тогда он начал хамить обслуживающему персоналу, но вот это уже не лезло ни в какие ворота.

Персонал и позвонил.

Приехала «канарейка» – так тогда называли ярко-желтые «уазики» с синей полосой. В таких машинах тогда ездили передвижные милицейские группы, сокращенно ПМГ, а эта аббревиатура в свою очередь расшифровывалась народом, как «Помоги мне, Господи!» На машине приехал участковый Коля Роговой, младший лейтенант двухметрового роста с двумя среднего размера арбузами вместо кулаков.

Роговой взял на руки буяна, бережно взял, чтоб, не дай бог, не повредить ему что-то, и понес в машину. Вот тут один из дружков задержанного догнал младшего лейтенанта и с диким криком всадил в зад, обтянутый форменными брюками, столовую вилку. Другой бы вскричал, но Роговой только задумчиво вздернул бровь, отнес задержанного в машину, выдернул вилку и, вернувшись, строго спросил:

– Кто?

– Ну я, – развязно сказал один из посетителей и профессионально встал в боксерскую стойку.

– А ты кто? – спросил Роговой, бросая вилку на стол.

– Я – чемпион Европы по боксу Валерий Трегубов, – возгласил наглый посетитель. – А вот ты кто?

– А я – милиционер, – сообщил Роговой, обрушивая на лоб боксера кулак.

Нокаут, однозначно! Трегубов и в машине не пришел в себя, а в дежурке философски и покорно отнесся к судьбе. Не каждого чемпиона Европы, пусть и в нетрезвом состоянии, отправляют в нокаут с одного удара!

К утру засуетились околоспортивные жучки. Трегубова, конечно, забрали, кто бы дал красе советского спорта отбывать пятнадцать суток за хулиганство и членовредительство, ага, a как еще прикажете называть место, куда зверски всадили вилку?

С тех пор прошли годы.

Исчез в стремительном течении жизни участковый Николай Роговой, зарезали в аэропорту далекого города Улан-Удэ красу и гордость российского бокса Валерия Трегубова, кафе перестало быть молодежным, оно стало «Золотым драконом», в котором подаются псевдокитайские блюда.

А память хранит негромкий диалог, когда-то состоявшийся в кафе:

– Ты кто?

– Я – чемпион. А ты кто?

– А я – милиционер!

Нынешнему поколению хоть немного бы той уверенности в себе и в правоте своего дела!