Текст книги "Сирийский патруль"

Глава 2

Иван проглотил подступивший к горлу тошнотный комок.

В последний раз ему доводилось видеть мертвеца примерно год тому назад. И было это не здесь, в центре Европы, а далеко, очень далеко отсюда: в другой местности, где человеческая жизнь и гроша ломаного не стоит.

Рука сама потянулась к молнии куртки.

Он медленно потянул – раскрывая ее – вниз, не сводя при этом глаз с закрытой двери спальни; одновременно держал в поле зрения и распростертое на полу тело.

Это механистическое, основанное на рефлексах движение не было доведено им до конца. В следующее мгновение Козак вспомнил, что у него нет при себе ствола. И не должно быть: он не держал в руках огнестрельного оружия с тех пор, как его перевели на новое место службы.

Иван выдохнул из легких застоявшийся воздух. Сердце колотилось как бешеное; и билось оно не в груди, не на штатном месте, а где-то ближе к гортани. Но это и не удивительно – сама ситуация была не штатной, и это еще мягко сказано.

Жалюзи закрыты. Электрический свет выключен. В комнате плавает зловещий полусумрак.

Козак с трудом подавил в себе желание немедленно убраться отсюда, предоставив другим людям решать возникшую проблему.

Но будет ли это правильно, если он свинтит из этого адреса? Не осмотревшись на месте, не составив даже предварительного впечатления о том, что здесь произошло нынешним утром?..

С другой стороны, это может быть спланированной провокацией. Подставой. Некоей игрой, об истинных целях которой он пока ничего не знает.

Драгоценные секунды уходили, счетчик «тикал». А Козак все еще стоял у входа в «студию», не зная, как именно ему следует поступить. Вот попал, так попал. Любой неверный шаг, любое необдуманное решение могут привести к непоправимым последствиям.

«Уходи! Немедленно уходи!! Беги отсюда!!! – явственно прозвучал где-то под черепной коробкой внутренний голос (а может, он сказал это вслух). – Потому что следующим – после Бухгалтера – наверняка будешь ты…»

Козак шумно сглотнул. Спокойствие, только спокойствие. Он не должен поддаваться панике.

«Бежать нельзя остаться».

Вполне возможно, что от правильно поставленной запятой или паузы в этой всплывшей в его мозгу «амфиболии» зависит его собственная жизнь.

И то, какое будущее ожидает тот тайный проект, составной частью которого он, Иван Козак, служит уже достаточно протяженное время.

Первым делом Иван заглянул в туалетную комнату. Пусто. И ничего подозрительного – на «держалках» висят два чистых полотенца, еще одно – чуть влажное – обнаружено в бельевом ящике. На стенках душевой кабинки и плиточном полу кое-где еще видны капельки влаги. Не далее, как два часа назад, этой кабинкой пользовались… Все прочее в идеальном порядке.

Козак выключил свет, закрыл дверь в ванную, после чего вновь переместился в «студию».

На дно «турки», стоящей на малой конфорке электрической плиты, засыпан молотый кофе. А вот вода – не налита. В холодильнике литровая бутылка молока, упаковка яиц, сыр и ветчина. Там же, внизу, лежит плоский пакет с хлебцами для тостов – он не надорван. Раковина пуста, в мусорном ведре тоже пусто. Судя по всему, Жан Луи не успел – или не захотел – позавтракать…

Держась ближе к окнам, глядя под ноги, чтобы не наступить на то, что ранее было содержимым черепной коробки Жана Луи, Иван обошел по дуге гостиную. Пройдя между стеной и краем «терминала», – стол с тремя большими плоскими ЖДК экранами стоит не вплотную к стене, а на расстоянии примерно полутора метров от нее – подошел к закрытой двери, за которой находится спальня.

Постоял секунду-другую, прислушиваясь… Повернул ручку, заглянул вовнутрь.

В спальне включен ночник… Постель аккуратно застелена. Шкаф-купе – закрыт. Здесь тоже ничего подозрительного…

Козак вернулся в гостиную. Подошел к балконной двери – балкончик здесь крохотный, но все же он имеется. Проверил, закрыта ли эта дверь. Да, закрыта изнутри.

Второе окно, расположенное в той части, где находится кухонный отсек, – армированный стеклопакет, такой же, как и в его квартире, – имеет лишь узкую фрамугу для проветривания, само же оно не открывается.

Закончив предварительный осмотр, Иван уставился на тело, распростертое на полу у «терминала» рядом с опрокинутым офисным креслом.

А на кого или на что ему еще смотреть? Кроме него самого и мертвеца, в этом адресе более никого нет.

В съемной квартире у Бухгалтера оборудован точь-в-точь такой же терминал, как и в их небольшом офисе. Плоские экраны хьюлитовских 30» ЖК-мониторов – выключены. Левый – если смотреть от входа в гостиную – экран поврежден: имеющееся в нем сквозное отверстие окружено паутинкой трещин или разрывов. Панель вдобавок основательно забрызгана кровью и вышибленными из головы Бухгалтера мозгами… Пуля застряла в стене: он обнаружил отверстие в штукатурке, когда обходил терминал, чтобы попасть в спальню. Центральная панель цела, но тоже, хотя и в меньшей степени, испачкана бурыми и грязно-розовыми комочками… Правая панель – как новенькая.

На столе, забрызганном кровью гораздо в меньшей степени, нежели пол или панели, два лэптопа с закрытыми крышками. Оба оборудованы чипсетами беспроводной зарядки. На свободном пространстве стола – между ноутами – лежит листок бумаги. Козак, поглядывая под ноги, стараясь не испачкать подошвы ботинок в крови, подошел к столу сбоку. Чуть поколебавшись, вытянул руку и включил настольную лампу: благо она закреплена на штативчике как раз с его стороны.

Обычная писчая бумага формата А4. Брать в руки этот листок Козак не решился (да и зачем?). Но не посмотреть, что там написано, не попытаться прочесть запись, было бы глупо.

Текст не от руки, но печатный. Наверняка набран в компьютере, затем распечатан на принтере…

На белом листке лишь кое-где видны бурые «кляксы»; текст легко читается. Записка составлена на французском. Козак, надо признать, не может пока похвастаться большими свершениями на ниве изучения французского языка. С «Оператором», с еще двумя сотрудниками местного небольшого офиса, с тем же «Бухгалтером», наконец, он все это время общался преимущественно на английском.

Но даже скромного словарного запаса Козака вполне хватило, чтобы понять, о чем речь в этой записке:

В МОЕЙ СМЕРТИ ПРОШУ НИКОГО НЕ ВИНИТЬ

Жан Луи Рикар

Спустя несколько секунд Иван сделал еще одну важную находку. Нашелся ствол; оружие он не сразу заметил, поскольку пистолет лежал с другой стороны тела, у основания опрокинутого офисного кресла. Ему не раз доводилось держать в руке подобный этому ствол, причем разных модификаций, поэтому он без труда опознал марку – Beretta 92… Пистолет этой марки используется во многих странах как личное оружие в армии, ВВС и на флоте. Также состоит на вооружении сотрудников различных правоохранительных структур. Весьма любим разного рода мафиози, членами криминальных группировок…

После непродолжительного осмотра он обнаружил две гильзы. Но ни ствол, ни эти гильзы, валяющиеся на полу, естественно, трогать не стал.

Иван бросил взгляд на наручные часы. Фиксировать точное время для рапорта или устного доклада – святое; это то, чему его, курсанта Ивана Козакова, учили еще в «школе». И вообще критически важную инфу лучше хранить в собственной голове, а не в компьютерной памяти или в мемориз какого-нибудь гаджета. Если она, голова, конечно, на плечах и цела, а не дырявая, как у бедняги Жана Луи.

С того момента, как он вошел в адрес, прошло ровно пять минут.

Козак вытащил из правого кармана куртки «нокию». Чуть поколебавшись, извлек и другой смартфон. Включил поочередно оба гаджета. Меню режима – видеосъемка…

Держа смартфоны в обеих руках, стал снимать гостиную и лежащее на полу тело на встроенные камеры.

Сделав двадцатисекундные ролики, Иван запаковал их. Один сразу же отправил «Алексу»… Прежде, чем отправить второй ролик, – уже другому адресату – набрал на «Гэлэкси» короткое СМС-сообщение: 1234. Отправил его на единственный вбитый в память смартфона номер.

А вот видеофайл почему-то не «отправился»… То ли он что-то неправильно сделал, то ли сразу же после отправки им СМС такая возможность была заблокирована.

Сунув «Гэлэкси» в карман, Иван стал набирать с другого смартфона Оператора. Тот отозвался сразу же:

– Слушаю, Айвен!

Козак, поправив наушник устройства «фри-хэнд», почти спокойным тоном сказал:

– Докладываю. Дверь была не заперта. Я вошел. Жан Луи – мертв…

– Что?! Мертв?! Повторите, Айвен!

– Повторяю: Жан Луи – мертв. Нашел тело на полу в гостиной. Самоубийство… или что-то другое – не знаю. В адресе, кроме покойника, никого не застал. Я только что отправил вам видеофайл… Получили?

В наушнике явственно прозвучало – shit!.. Затем последовала пауза. И, наконец, вновь послышался голос с металлическими нотками:

– Айвен, вы там ничего не трогали?

– По-вашему, я похож на идиота?

– Я задал вопрос.

– Ответ: ничего не трогал. Только заснял на камеру… Что мне делать, Оператор? Какие будут инструкции?

– Консьерж вас видел?

– Его на месте не было. Соседей я тоже никого не видел.

– Оставьте там все, как есть, – приказал металлический голос. – А сами уходите… Да, Айвен, покиньте адрес немедленно!

Козак спустился по лестнице в вестибюль. Накинул капюшон куртки на голову, после чего вышел на улицу.

Вот чего ему хотелось больше всего: оставив здесь тачку и избавившись от «гаджетов», шмыгнуть в один из ближайших дворов…

Или же направиться прямиком к ближайшей станции метро? Там, в парижской подземке, он сможет смешаться с толпой. Во всяком случае, это шанс избежать тех серьезных неприятностей, каковые, подобно надвигающейся лавине, вот-вот могут накрыть его. И в конечном итоге – погубить.

Иван уселся в салон Sandero. Потянулся за пачкой «кэмела». Сунул сигарету в губы, чиркнул зажигалкой… Да так и застыл на несколько секунд.

Он вспомнил про то странное письмецо, которое сунул ему на выходе консьерж дома, где для него фирма сняла квартиру. В голове что-то щелкнуло: какая-то важная мысль попыталась было сформулироваться, выкристаллизоваться… Но мыслительному процессу помешал металлический голос.

– Айвен, вы слышите меня?

– Да, Алекс, я вас слышу, – прикурив наконец от зажигалки, отозвался Козак.

– Поездка в Ле Бурже отменяется. Повторяю, сегодняшнее расписание отменяется!

– Значит, никуда сегодня не летим? Мне возвращаться в свою временную квартиру?

– Я этого не сказал! Сейчас я назову адрес, в котором вы проведете ближайшие несколько часов. А затем… – Последовала еще одна пауза. – Затем будет принято решение, о котором я вам сообщу дополнительно.

Приспустив стекло, Иван щелчком выбросил на и без того не очень чистую мостовую окурок. Он хребтом чуял, что за ним наблюдают, что его пасут… Но все же можно, при определенном везении, не только уйти от наблюдения, но и скрыться, раствориться в этом огромном мегаполисе.

Он не знал, кто именно стоит за сегодняшними событиями, кто и за что приговорил Бухгалтера. Но одно он знал точно: это не самоубийство, этого человека убили. Причем это дело рук того или тех, кто достаточно близко знаком с бывшим сотрудником банка «Париба». А значит, может быть в курсе нынешней деятельности Бухгалтера, может знать о многомиллионных банковских проводках, о «банно-прачечном комбинате» и о некоем Иване Козаке.

В эти мгновения меж лопатками у него гулял ледяной ветерок. Ennui mortel… Промозглый февральский день обещал поначалу такую же рутину, такую же скуку, что и череда оставшихся позади дней и ночей. Надо же, как все повернулось. Теперь, если ему и доведется умереть, то уж точно не от скуки.

Он завел двигатель. Показал поворот; пропустив встречную малолитражку, выехал на узкую улочку тихого района Монмартра.

«Бежать нельзя остаться».

Сейчас только от него зависит, где здесь поставить запятую…

Только от него.

Глава 3
13–14 февраля. Латакия – Москва

Сирия… Название этой страны уже многие месяцы не сходит с передовиц новостных лент. Дамаск, Хомс, Алеппо – эти и некоторые другие сирийские города едва ли не ежедневно фигурируют в сводках главных мировых событий. По состоянию на первую половину февраля мухафаза[1]1
  Провинция. Всего в Сирийской Арабской Республике насчитывается 14 провинций-мухафаз.


[Закрыть] Латакия с одноименным городом в качестве административного центра оставалась едва ли не единственной относительно спокойной провинцией в этой истекающей кровью, терзаемой внутренними распрями и атакуемой извне легионами демонов ближневосточной стране…

«Ил-76», приписанный к МЧС России, приземлился в здешнем аэропорту поздним вечером двенадцатого февраля. Самолет довольно споро разгрузили – он доставил «гуманитарку»: около двадцати тонн продовольствия и партию медикаментов. На обратном пути воздушное судно должно взять на борт первую партию из числа ожидающих эвакуации граждан. Вернее, первую «февральскую» партию, поскольку в январе МЧС при посредстве российского МИДа и с помощью местных властей уже эвакуировали из Сирии несколько сотен соотечественников, а также граждан тех стран, которые обратились к России за содействием в этом вопросе.

Людей, попавших в списки пассажиров эвакуационного рейса, перевезли автобусами из лагеря беженцев, так называемого накопителя, расположенного в здании одной из школ на окраине этого крупного портового города, в местный аэропорт еще в восемь утра. Девяносто семь живых душ, среди которых преимущественно женщины и дети. В основном – жены сирийцев, имеющие двойное гражданство; у многих из них есть дети от смешанных браков. Это те люди, кто держали связь с российским посольством в Дамаске, включая несколько бывших граждан Украины, Киргизии и Молдовы, те, кто изъявили желание вернуться в лихую годину на свою малую – или большую, это как посмотреть – родину.

До полудня «эвакуанты» ожидали посадки, оставаясь в автобусах или прохаживаясь в узком пространстве между стеной грузового терминала и двойным рядом проволочной сетки, перекрывающей выход на летное поле. К кабинке единственного биотуалета тут же выстроилась очередь… Наконец поступила команда «выгружаться из автобусов». Но браму, через которую можно попасть на «взлетку», так и не открыли: взрослые и дети, сопровождаемые сотрудниками российского консульства и местными служащими, потянулись цепочками от трех автобусов через грузовой пандус к воротам терминала…

Вскоре привезли горячее питание и воду. Туман и не думал рассеиваться, вдобавок зарядил проливной дождь. На большей части территории этой страны такие обильные осадки – не частое явление. Но не здесь, не на побережье Средиземного моря. Казалось, сами небеса противились их отъезду; а может, это небо плакало вместе с теми, кто вынужден, спасая себя, а зачастую и детей, оставив обжитые дома или пепелища прежних домов, уезжать из этой недавно еще мирной, радушной, гостеприимной страны – далеко на север.

В седьмом часу вечера тех же суток к одному из зданий грузового терминала аэропорта, названного в честь старшего брата нынешнего президента страны[2]2
  Басиль аль-Асад, считавшийся будущим преемником Хафеза Асада, погиб при странных обстоятельствах в автокатастрофе в 1994 году. Вместо него на пост президента заступил младший брат Башар.


[Закрыть], подкатил небольшой микроавтобус. Дождь к этому времени почти стих. В разрывах низких ноздреватых туч, наплывающих тучной чередой со стороны моря, появились светло-блеклые проплешины. Туман несколько поредел, но видимость все равно не превышала сотни-другой метров…

Водитель не стал глушить двигатель. Из машины, внешне напоминающей местные «маршрутки», которые здесь называют «сервиз», вышли двое – молодая женщина в темно-серой, под цвет дождевому небу плащевой куртке и кряжистый, крепкого телосложения мужчина, примерно ее возраста, одетый тоже по погоде.

Парень сам открыл задний люк. Достал оттуда две довольно объемные дорожные сумки. Одну он забросил за спину, вторую взял в правую руку. У девушки из багажа небольшой рюкзачок, который она повесила на плечо, и носимый чехол с лэптопом.

– Шукран газилян! Маасаляма!..[3]3
  Спасибо большое! До свидания!.. (араб.).


[Закрыть]

Двое смуглых мужчин, одетые в камуфляж, – их силуэты лишь смутно угадывались за тонированными стеклами – помахали им ответно. Один из них поднес к губам портативную рацию. Второй, сидевший за рулем, на прощание посигналил. Спустя несколько мгновений микроавтобус, привезший в аэропорт двух молодых людей с вещами, разбрызгивая колесами лужи, свернул в боковой проезд и скрылся из виду.

Молодые люди двинулись вдоль длинной стены грузового пакгауза. Анна, даром, что шла почти налегке, едва поспевала за своим напарником, нагруженным их общей поклажей.

– Могли бы нас и поближе подбросить!..

– Ну да, конечно, – на ходу отозвался Анатолий. – И еще бы свои служебные ксивы при всем честном народе показали.

– Уффф… не гони, Толя! У меня ноги подкашиваются!

– Можно подумать, что мы пешком из самого Масиафа[4]4
  Масиаф (Масьяф) – город в северо-западном регионе Сирии.


[Закрыть] притопали! Хочешь, чтобы я и тебя на закорки взял?..

– Не отказалась бы… – пробормотала Анна. – У нас ведь был запланирован день отдыха!

– Вот поэтому я никогда ничего не планирую.

– Ванну хочу принять… И умираю, как спать хочу!

– Покой нам только снится.

– Не понимаю, с какой стати нас решили отозвать?

– Ты уже в сотый раз это спрашиваешь. Откуда мне знать?!

– Ты считаешь меня дурочкой? Нас не для того сюда направили, чтобы уже на десятый день выдергивать… Нет, тут что-то не так.

– Ага, – увидев двух стоящих на пандусе под навесом стражей в форме военной полиции, сказал напарник. – По-моему, пришли.

Наверное, охранникам позвонили от КПП на въезде в аэропорт и сообщили о двух русских. Один из них жестом велел журналистам остановиться.

Вскоре из пакгауза вышел мужчина в форменной куртке МЧС России.

– Журналисты, значит, прибыли, – смерив взглядом молодую женщину, а затем и ее спутника, угрюмо сказал мужчина. – Я – старший… Фамилию мою можете прочесть здесь, – он коснулся прикрепленного к нагрудному карману бэйджа. – Попрошу ваши документы – для порядка. Паспорта и «аккредитацию»!

Анатолий поставил сумки на платформу. Расстегнул куртку, достал из «борсетки» загранпаспорт, пластиковую карту и документ, выданный сирийцами, передал старшему.

– Котов Анатолий Николаевич…

– Он самый, – чуть усмехнувшись, сказал широкоскулый парень с короткой стрижкой.

– Информационное агентство… ЭйЭнЭй…

– Мы круче, чем всякие там Reuters и France Presse…

– Котов, вы в списках на второй рейс.

Старший по линии МЧС вернул документы фрилансеру[5]5
  Фрила́нсер (англ. freelancer – вольный копейщик, свободный копьеносец, наемник; в переносном значении – вольный художник) – человек, выполняющий работу без заключения долговременного договора с работодателем.


[Закрыть]. Анна передала ему свой паспорт и аккредитацию.

– Снимите, пожалуйста, капюшон.

Анна, не выказывая недовольства, отбросила на плечи капюшон куртки. Мужчина посмотрел на фото, затем на стоящий перед ним оригинал. Высокая, под метр восемьдесят… Голова повязана двухцветной – сине-зеленой – банданой. Ну, или косынкой. Возможно, это дань местным традициям, а может, известное женское нежелание показывать на людях неприбранные волосы.

По паспорту… двадцать восемь лет. Славянская внешность: высокие скулы, зеленые глаза (их цвет гармонирует с расцветкой головного убора). Просторная куртка и длинная юбка скрывают фигуру. Ни грамма косметики. Лицо несколько отстраненное, уголки рта опущены, под глазами залегли тени.

«Какого хрена, молодка, ты лезешь в самое пекло? – раздраженно подумал эмчеэсник. – Раньше из журналюг в горячие точки одних мужиков отправляли… А теперь каждый второй фронтовой журналист – баба…»

– Рощина Анна Алексеевна? – для порядка спросил старший от МЧС.

– Да.

– Вы работаете в том же агентстве?

– В аккредитации все прописано.

– Вы тоже внесены в список на второй рейс, – сухо заметил эмчеэсник, возвращая девушке документы. – Горячее питание закончилось. Я распоряжусь, чтобы вам выдали сухой паек.

– Когда вылет, командир? – следуя за эмчеэсником в открывшуюся в браме дверь, спросил Котов. – Погода-то вроде улучшается?

– Второй борт по метеоусловиям с полдороги завернули в Москву.

– Что?!

– То, что слышали. Список первого рейса сформирован, вас в нем нет. Полетите на втором самолете.

– И как долго нам придется ждать? – спросила девушка.

– Раньше утра наш второй «ильюшин» не прилетит. Да и то, если местные синоптики не соврали про намечающееся улучшение погоды.

Зрелище, которое открылось фрилансерам, когда они прошли внутрь просторного терминала, более всего напоминало цыганский табор. Помещение наполнено гулом голосов; между скамейками и пластиковыми стульями носятся дети. Молодые люди прошли между рядами скамеек и пластиковых кресел – эту мебель, по-видимому, привезли сюда из основного здания пассажирского терминала. Все наличные сидячие места заняты. А если и не заняты, то на них разложены вещи – одежда, или пакеты, или еще что-нибудь. Наконец Котов поставил сумки на пол.

– Мать, следи за вещами!..

Анна открыла свою дорожную сумку. Пока она копалась в ее внутренностях, успел вернуться напарник – с двумя белыми пластиковыми креслами.

– Хреново… похоже, придется здесь до утра куковать, – сказал он. – Знал бы, прихватил бутылку чего-нибудь покрепче минералки.

Котов, протерев – скорее, обмахнув для виду – сиденье и налокотники пластикового кресла, подвинул его к напарнице.

– Присаживайся, мать!.. А как подумаешь, – продолжил он прежнюю мысль, – так и ладно… Уже завтра будем в Москве, а там можно будет и расслабиться!

– Вряд ли нас выдернули для того, чтобы мы могли «расслабиться»… – задумчиво сказала Анна.

– Ну, значит, «расслабят» нас с тобой. Хотя понятия не имею, за что – вроде бы никаких крупных косяков за нами пока не числится.

Анна выудила из сумочки тюбик помады – лечебно-косметической. Анатолий достал из бокового отделения баула пакет с сухой колбасой, зеленью и купленными еще утром на одном из базарчиков Масиафа лепешками.

Но перекусить они не успели: все вокруг них вдруг пришло в движение…

Послышались громкие голоса на русском и на арабском. Женщины принялись созывать детей; взрослые спешно надевали верхнюю одежду и упаковывали разобранные вещи. Самые расторопные, подчиняясь командам, уже направились к открытым настежь воротам грузового пакгауза…

– Похоже, дали добро на вылет, – сказал Котов.

Он хотел добавить еще что-то, но в этот момент к ним подошли двое: уже знакомый им старший по линии МЧС и мужчина в летной форме, но тоже с нашивками Минчеэса.

Старший, остановившись возле них, продолжал еще какое-то время общаться с кем-то по спутниковому телефону:

– Ясно… – бросил он в трубку. – Так точно. Решим вопрос, не сомневайтесь… Слушаюсь! До связи.

Закончив разговор, он посмотрел на фрилансеров. Задумчиво почесав переносицу, сказал:

– Чего ждем, господа журналисты? Отдельного приглашения?

На него уставились две пары глаз.

– Командир, вы же сами сказали, что нас нет в списке пассажиров первого борта, – удивленно произнес Котов. – Вот мы и сидим на попе ровно.

– Приказ поступил… велено взять и вас тоже.

Старший МЧС повернулся ко второму пилоту.

– Максимыч, место для еще двоих найдется? Или оставим кого-то из «списочных» дожидаться второго борта?

– Не надо никого из-за нас высаживать, – сказала Анна.

– А вот это предоставьте решать нам.

– Тут женщины и дети! Если вы кого-то высадите, мы не полетим.

Пилот, улыбнувшись симпатичной журналистке, добродушным тоном сказал:

– Не сердись, красавица… все полетим. Как говорится – в тесноте, да не в обиде.

Он подмигнул; затем, оставив удивленных столь неожиданным разворотом фрилансеров, поспешил к замешкавшимся беженцам.

– Граждане, поторопитесь! – напрягая голосовые связки, призвал летчик. – Окно открывается! Даже не окно… форточка! Всем на выход! И внимательней, чтобы потом не было крика, что забыли что-то!..

В четверть девятого вечера от моря задул ровный свежий ветер. Быстро крепчая, он погнал клубы тумана от средиземноморского берега к сирийскому плоскогорью.

Воздушный лайнер МЧС, нагруженный под завязку беженцами и их нехитрым скарбом, поднялся в воздух с ВВП аэропорта Latakia Bassel Al-Assad International и взял курс на далекую северную страну.

Анна чувствовала себя неважно: последние несколько дней сплошь на нервах. Да и по части сна она во время этой командировки сильно не добирала. Думала, что едва усядется в кресло, едва они взлетят, как она сразу уснет. Но не тут-то было: сон улетучился, растаял, как растаял туман, окутывавший весь день взлетную полосу аэропорта.

Зато Котов, сидящий через два ряда от нее, сразу «выключился». Храпит так, что чей-то мальчишка, пацаненок лет шести, которого ему выделили в нагрузку, – сидит на коленях у Анатолия – периодически вздрагивает и испуганно водит по сторонам оливковыми глазенками. Вот же нервы у человека… стальные канаты.

Анну посадили в ряду с двумя незнакомыми женщинами – возле иллюминатора. У нее тоже на руках чужой ребенок. Девочка лет трех. По-русски почти не говорит, лепечет по-арабски. Сначала пугалась, просилась к матери. Но потом пригрелась, умостилась и уснула… Дети есть дети; некоторым из них, вполне возможно, доводилось слышать звуки стрельбы, грохот разрывов мин и снарядов. И видеть такое, от чего у взрослых кровь в жилах стынет.

В салоне, как в пчелином улье, накладываясь на ровный гул двигателей, взволнованное жужжание. Взрослые, кроме разве что Котова, бодрствуют. Разговаривают взволнованно, но негромко, как те две женщины, что сидят в одном с Анной ряду. У той, что ближе к ней, грудной ребенок. Младенец двух месяцев от роду. Сестричка девочки, что прикорнула на руках «журналистки».

У другой женщины тоже ребенок на коленях, и тоже малыш – года полтора мальчику. Общаются они на странной смеси слов из нескольких языков – русского, украинского и арабского. По уровню владения последним чувствуется, что в Сирии прожили не один год.

Анна не прислушивалась к их разговору. Лишь отметила про себя, что эти две молодые женщины, практически ее ровесницы (ну, может, на пару лет старше), давно знакомы и имеют в Сирии какую-то общую родню.

Где-то на полпути, когда лайнер пролетал над Черным морем, Анну все же стало клонить в сон. Но слова, произнесенные соседкой, заставили ее мгновенно насторожиться, а охватившую ее дремоту – улетучиться.

– Шо тебе еще интересного Фарук рассказал? – спросила женщина, сидевшая через кресло от Анны.

– Да я вроде все выложила… – Соседка расстегнула кофту, высвободила налитую грудь и принялась кормить завозившуюся у нее на руках малютку. – А, слушай! Вот шо еще… Фарук рассказывал, что третьего дня у нас в Халебе была какая-то резня.

– Тю, – отозвалась «дальняя» соседка. – Разве это новость?

– Не, Зоя, это другое…

– Шо – другое? О чем ты, Мария?

– В Хамре… Это как к аэропорту ехать…

– Ну, знаю. Там гадюшник настоящий, мы туда и раньше не особо ездили.

– И не говори… Если не в хиджабе, могли камнями забросать… Вот там и случилось.

– Там же вроде один мирняк сейчас? Мужики-то их… «зеленые»… воюют, кого не побили еще. Там у них гнездо этих… «джебхатовцев»[6]6
  «Джебхат ан-нусра» («Фронт победы») – одна из сирийских террористических группировок радикального исламского толка.


[Закрыть].

– Да в том-то и дело, Зоя, что бой был не с «джебхатом». И даже не бой, а бойня. Фарук сказал, что те, кто в тот квартал зашли, поубивали всех, кого только там нашли…

– И женщин?

– И женщин, и стариков, и детей.

Соседка Анны по креслу отняла у малютки грудь и принялась ее укачивать, не прекращая свой рассказ:

– Всего, мой говорит, с полсотни трупов обнаружили… Он из-за этого вот случая едва не опоздал с приездом в лагерь. – Женщина всхлипнула. – Хорошо, что смог приехать, серденько мое. А то я его и сыночка Базиля так бы напоследок и не увидела.

Она вытерла краем пальца мокрые глаза.

– И знаешь, шо Фарук сказал? Вернее, что у них меж своих говорят? Говорят, шо это русские были!..

– Та ты шо?! Правда – русские?

– Клянусь тебе. – Женщина, как показалось, хотела перекреститься, но в последний момент передумала и стала вновь укачивать закутанную в пеленку девочку. – Так сказал Фарук.

– Наемники какие-то?

– Та не, какие наемники. Вроде… эти… как их… добровольцы. Но точно, что не военные, не армия. В смысле, не из Москвы их прислали, они сами как-то добирались.

– Откуда ж они взялись?

– Так там у них вроде целый отряд… Есть и местные, из Хомса, из нашего Халеба, из ополчения в основном. Но русских, говорят, уже человек двадцать, а может, и поболее.

– А не брешут? Может, это только слухи? Одно вранье кругом.

– Разве мой Фарук из разряда брехунов?

– Заешь… я даже рада! – сказала Зоя после паузы. – Не все этим курвам нас и наших близких резать!.. Пусть и у них под ногами земля горит.

– Так я то же самое сказала Фаруку.

– А он – шо?

– Отругал. «Нельзя так, – говорит. – Если будем вести себя, как звери, то чем мы их лучше? Не хорошо это, – говорит – не правильно, это против человеческого закона и против веры…»

– А ты?

– Не стала спорить, шоб не огорчать напоследок. Но про себя подумала: «Да шоб они здохли… те бляди, что выносили в своих животах это зверье!!» Не мне жалеть тех, кого там резали, в Халебе, и не мне судить тех, кто это сделал.

Анна сначала кашлянула в кулак, затем подала голос:

– Извините…можно спросить?

– Да, конечно, – соседка повернула к ней голову. – Наверное, мы мешаем вам своими балачками? Или девоньку забрать, шоб вы могли отдохнуть?

– Все в порядке, не волнуйтесь, – Анна погладила лежащую у нее на сгибе локтя детскую головку. – Мы уже подружились с вашей доней… Хорошая она у вас, ласковая.

– От спасибо. Я ей скажу, когда проснется, что тетя ее сильно хвалила.

Анна вежливо улыбнулась.

– Извините, я случайно подслушала ваш разговор. Я так поняла, вы из Алеппо?

– Название Халеб нам более привычно… А вы что, бывали там, у нас?

– Доводилось бывать, – не вдаваясь в детали, сказала Анна. – Красивый город. И очень старинный. Я думала, что из Алеппо… что из Халеба на этом рейсе никого не будет.

– Так мы еще три месяца назад выехали. Жили у родни мужа в Тартусе. Я там и родила… Вы хотели о чем-то спросить.

– У вас муж остался… там?

– Да. И сын… Базиль мой… Василек…… Ему одиннадцать… – Женщина вновь хлюпнула носом. – Извините, я все время плачу.

– И мой остался, – печально сказала Зоя. – Они вместе служили…

– Вот как?

– Но мой сейчас в Хомсе… – уточнила Зоя. – Приехать в Латакию не смог – попрощались по телефону.

– Мария… можно по имени? А что это за история с «русскими добровольцами»? Я журналистка, мы с коллегой…

Она не успела закончить фразы, как вдруг быстро заговорила соседка Марии – на арабском.

Анна не выказывала без надобности своего знания восточных языков. Дождавшись окончания тирады, – «ты не знаешь этого человека… молчи!..» – она негромко сказала:

– Извините, не буду вам мешать.

После чего смежила тяжелые веки, думая о своем. В том числе и о том, что она только что услышала.

Самолет МЧС с беженцами из Сирии приземлился в аэропорту «Домодедово» около часа ночи. Единственное, чего хотелось Анне, так это быстрей добраться домой, принять ванну, смыть с себя ту липкую пленку, которую она ощущала на себе, и лечь в собственную постель. А уже потом, когда выспится, думать о докладе начальству, составлять отчетность, редактировать материалы и заниматься прочей служебной рутиной…