Текст книги "Анаркона. Том 1 – Пробуждение"

Прибывшие выглядят колоритно. Десять всадников въехали в деревню на белых конях – за каждым запасной. Анаркона притих, гости как на ладони. Волосы гостей – копны спелой пшеницы, густые, чуть волнистые, до плеч. У жителей деревни расцветки колеблются, но в основном тёмно-русые, у гостей же как на подбор. Внезапно Анаркона вспомнил описание главных и самых опасных врагов Тёмной Империи, всё мгновенно сошлось один к одному.

«По-моему их звали… Да, точно, это же арии, арийцы! Клан Синего Цветка! Что им тут нужно, почему так беспрепятственно и открыто? Под боком у маргов! Рассказать своим? Ага… и схлопотать за то, что шляюсь тут? Нет уж!»

Плюнув на важные сведения – своя шкура дороже – решил просто смотреть.

На рослых воинах серебристые доспехи, горят даже под пасмурным небом. На груди, наплечниках, шлемах красуется дивный цветок из синей стали. Так же искусно сработанный кузнецом цветок замечен на рукоятях мечей, на щитах. Воинов встретили радостными криками, забросали цветами. Люди машут руками, подносят детей ближе, а мелкотня – как и сам Анаркона – глядит на всадников с раскрытым ртом, хоть ворона залетай.

«Похоже, вы тут не впервой. Ладно посмотрим что дальше…»

Загадки для Анарконы настоящая слабость. Его, наверное, можно было за руку увести на край света, пообещав показать краешек свитка с описанием тайного заклятья или светящийся в темноте зад козы.

Люди тянут руки, пытаются коснуться, толкаются, пропихиваются к серебряным рыцарям. И гости не против: с благодарностью принимают поднесённые чаши, осушают емкости большими глотками, сыплют улыбками, вытирают светлые усы и бороды – у кого они есть, машут встречающим в ответ.

Анаркона давно осознал, что время вышло – нужно бежать домой, тревога устроила в груди настоящую вакханалию. За опоздание накажут жестоко. Знает, но оторваться не может – смотрит на происходящее, как ребёнок.

Наконец, гости и хозяева уселись за длинные столы. Пока арии насыщаются, над столами звенят весёлые песни, пробудившие в юноше, что-то новое, непонятное. Сердце щемит, словно кто-то тянет за руку куда-то далеко, в неизвестность.

Когда местные жители стихли, десять серебряных воинов встали – веселящийся люд мгновенно притих. Грянул хор чистых мощных голосов. Песня заструилась, подобно могучей реке. Анаркона почувствовал, как в голове вспыхнуло нечто жгучее – жар ударил по глазам изнутри, сердце зашлось бешеным ритмом. Показалось, что в нём сейчас что-то лопнет. Песня воинов давит каменной глыбой, но что-то в нём жадно хватает звуки, и безжалостным маятником то подбрасывает в небо, то с силой бьёт о землю.

Наконец серебряные воины закончили сладкую пытку, деревня взорвалась радостными криками. Едва перестало корёжить, Анаркона впился глазами в странных врагов с новым трепетом, напрочь забыв о времени. Далее последовали игрища. Дети лет десяти начали бегать, прыгать, биться на деревянных мечах, и когда весёлая чехарда закончилась, победивший мальчуган с довольным видом вышел в центр круга, образованного сверстниками.

Следом выступил серебряный воин, зычно провозгласил:

– Отмечаю победителя печатью света!

«Странно, – подумал Анаркона. – Почему воин сказал это на языке эльфов? Не зря всё-таки марги учат древние языки».

Опустив ладонь к голове притихшего паренька, воин на мгновение застыл. Внезапно с пальцев серебристого гиганта сорвалось белое пламя и мгновенно впиталось мальчугану в лоб. Постояв некоторое время с закрытыми глазами, паренёк движением, несколько напомнившим жест рыцаря, вскинул руки. Деревня вновь огласилась радостным рёвом. Мальчугана подхватили, стали качать. Глядя на счастливое лицо, Анаркона понял – этот миг будет для паренька самым дорогим в жизни. Крики стихли, когда из толпы вышли трое из деревенских. Широкоплечие парни лет восемнадцати, открытые лица, одеты в дорогу. Воины Клана Синего Цветка уже ждут троицу в сёдлах. Последний арий вышел из круга и прыжком оказался в седле. Теперь уже тринадцать всадников унеслись в направлении недавно появившегося столба пыли.

Анаркона бросился назад, унося в сердце тоскливую занозу. В лагере уже наверняка ищут! Добежав до реки, прыгнул с обрыва в каком-то отчаянном неистовстве. Рассекая воздух, стал жадно хватать ртом воздух. Эмоций на сегодня перебор, его трясёт. Переживания, в которые его погрузила сегодняшняя прогулка, проносятся в голове безумным хороводом. Общность людей, это радостное единение ввергло в непонятное состояние. Перелетев реку, Анаркона стрелой бросился в лагерь, не переставая в мыслях прокручивать увиденное.

«Что же получается? Трое парней, моего возраста… и у нас в семнадцать приходит этот…в балахоне. Так что же, деревня как и наш лагерь готовит воинов? Только воюет за Свет? И это тут – под носом у Тёмной Империи!».

Анаркона, наверное, в жизни не бегал так быстро. Крылья перенесли через воду стремительно и даже чуть дальше обычного, словно для прожорливой магии внутри оказалось больше пищи. Решив разобраться с мыслями на досуге, вбежал в деревню и замер как вкопанный. Учителя и ученики стоят у входа всем лагерем! Три сотни суровых лиц! Взгляды буравят злобой, вертикальные зрачки, как лезвия ножей. Тишина пугает, растягивается так, словно замерло само время. Вперёд вышел старший учитель Аргоний.

Не сводя глаз с Анарконы, единственный чародей в лагере прокричал:

– Марги! Что полагается за нарушение правил?

Анаркона сухо сглотнул. Маргов не интересуют причины – нарушены правила, и что бы там ни было, оступившегося накажут.

– Кара! – прогремело дружно.

– Взять его! – нервно дёрнул щекой Аргоний, будто перед ним стоит не родная кровь, не один из лучших учеников Лиги, а нечто омерзительное.

Наказание у маргов обычное – десять ударов плетью, но били не обычной сухой, а вымоченной в соли. При ударе кожа рассекалась, соль разъедала плоть дальше. После каждого удара плеть опускали в бочку с соляным раствором.

Охранники лагеря – взрослые марги – оказались рядом словно из ниоткуда, быстро содрали безрукавку и привязали провинившегося к специально оборудованному для порки бревну.

– Кто исполнит наказание? – голос Аргония режет не хуже плети.

Юноша всмотрелся в лица сверстников, хмурые, мрачные, но желающих пока не появилось.

– Я могу, – прозвучал знакомый гнусноватый голос. Конечно же, это Крама – главный задира Лиги.

Крама – бугай, в полтора раза шире Анарконы и выше на голову. Его губы всегда искривлены в эдакой желчной ухмылке превосходства. Тяжёлая челюсть с омерзительной глубокой ямочкой на подбородке, вместо глаз две узкие щёлки, прямой тонкий нос и припухлые губы, которые обычно женщинам нравятся, но именно на его лице – в контрасте с тонким носом и узкими щёлками глаз – выглядят особенно противно.

– Я могу, – повторил он, проталкиваясь вперёд.

«Ну всё, мне конец! Этот расстарается, останутся одни лохмотья от спины. Мерзкий, уродливый Крама! Тебе когда-нибудь вобьют гвоздь в твою отвратительную ямочку на подбородке».

Краму побаиваются все, а точнее – его шайку. В тренировочных боях Анаркона единственный, кого Крама один на один одолеть не мог, дрались на равных. Это их вечное равенство известно в Лиге каждому, и Краму это дико злит. Спесивый отпрыск аристократического рода во главе банды, сбитой из таких же моральных уродов, издевался над многими, но чаще всего подкарауливал именно Анаркону. Бить приходилось тайно, иначе патруль охраны лагеря засечёт, тогда учителя жестоко накажут уже их. А тут у всех на глазах можно! Подарок прямо! На лице Крамы явственно читается: «Мечты наконец исполнились, а жизнь – вообще прекрасная штука».

– Крама! – резкий голос Аргония на мгновение стёр желчную ухмылку с лица добровольца. – Исполняй!

Крама подошёл к пресловутой бочке с солью. Широкие ладони от нетерпения слегка подрагивают. Опустив длинный смотанный кольцами кнут в воду, тщательно смочил да так, что вода забурлила. Обрушившийся удар принёс дикую боль. Наверное, отвяжи Анаркону сейчас, перегрыз бы верзиле горло и не поморщился.

«Никто! Никто не стал марать себя плёткой! – заорал Анаркона мысленно. – Аристократ сраный!!! Чтоб ты сдох!»

Плеть, взмах, удар. Плеть, взмах, удар. После четвёртого мир в глазах Анарконы потух. Избиение прекратилось тут же, но не из-за опасений за жизнь ученика, а для того чтобы каждый удар виновный принял в сознании.

Аргоний дал знак, Крама, отложив кнут, поднёс к носу пучок заранее приготовленной травы. Анаркона дёрнулся от нестерпимой резкой вони. Мир ворвался в темноту беспамятства с водопадом боли. Плеть вновь рассекла кожу и мясо, а соль начала услужливо разъедать плоть дальше. Крама старается.

В глазах поплыли синие круги, и запульсировали чёрно-желтые пятна. Удары возобновились. Пучок вонючей травы заботливый Крама перемотал шнурком и повесил на шею, под носом. Резкая вонь стала приносить мучения едва ли не большие, чем плеть. Глаза невыносимо жжёт, в горле острота, зато после очередного удара сознание уже не меркнет.

Последний удар вышиб из головы все мысли, оставив лишь дикую, пронизанную мукой злобу на весь мир.

– Марги! Анаркона смыл свой проступок, его жизнь в руках Великого Тёмного. Запомните, что бывает с теми, кто переступает через правила! – Аргоний обвёл всех взглядом. Кустистые брови медвежьими лапами прикрыли треть глаз, словно опасаясь, что суровая воля, бьющая оттуда размозжит каждого до кого сможет дотянуться. Крама потупился невинной овечкой. Анаркона, которого сейчас отвязывали, напротив, впивается дикими глазами в любого. Невыносимая боль пузырится на губах пеной бешеной псины, из утробы сочится то ли вой, то ли рык; слёзы, смешанные с кровью, разлетавшимися во время порки в стороны обильными брызгами, превратили лицо в жуткую маску. Судороги бьют искалеченное тело, и только пресловутая трава удерживает мечущееся сознание в мире живых.

Аргоний покосился на исполосованную спину ученика, холодно гаркнул:

– И помните! Анаркона смыл вину, теперь если выживет, будет чист, как любой из вас. Этого в сарай, остальные заниматься!

Едва с шеи сняли пахучую гадость, Анаркона отключился. Тело швырнули в просторный сарай – хранилище сена для коней – как прогнивший кусок мяса. Среди крепких каменных построек лагеря, это единственное строение из дерева – чтобы сено сохло быстрее. Старый смотритель, дед Арсокрл, сорвавший с шеи пахучую траву, сжалился, вылил на спину Анарконы ведро воды, промыв тем самым соль из ран. В сторону провинившегося делать такое недопустимо, жест старика явился верхом сострадания.

Смотритель, по мере необходимости пополняющий запасы склада, затравленно глянул в распахнутую дверь – ещё увидит кто, самому влетит. Облегчённо вздохнув, бросил ведро и поспешно вышел. Анаркона, валяющийся кровоточащим куском мяса в налипшей соломе, не смог оценить доброты старика. После наказаний марги чаще всего умирали. Выживал один из десяти, потому и правила в Лиге нарушаются крайне редко.

В полусне-полубреду Анарконе стало чудиться, как пробирается сквозь странное красное марево загустевший воздух – тягучий, как мёд. Впереди, в воздухе, висит чёрная корона. Обрывки тьмы, из которой та соткана, языками неистовствующего тёмного пламени, то раздирают пространство вокруг, то проваливаются в себя, шипя пугающей хаотично выплёскиваемой энергией. За короной неподвижно застыли три смазанные тени. Чувствуется, как пристально они следят. Всё будто в замедленном действии! Анаркона пробирается медленно, словно сквозь красный кисель, зловещий и горячий; на спине неистово саднят шрамы, из глубоких ран вырывается жёлтое пламя. Десятки Крам, выстроившихся торжественным коридором, хватают за обрывки одежды, сыплют на горящие раны соль, от которой огонь в ранах вспыхивает ярче.

Вырвал из липкого кошмара поток воды, рухнувший сверху. Разлепив веки, Анаркона узнал всё того же старика. Дед вылил на него ещё полведра и поставил остатки рядом.

Выходя, Арсокрл холодно бросил:

– Пей.

Ослабевшие мышцы шеи кое-как перекинули тяжеленную голову через край ведра, воду стал лакать жадно – напиться Анаркона решил впрок. Уверенности, что на второй раз хватит сил, нет. Голова кружится, наверное – от потери крови. Силы уходят с каждой минутой, и это чувствуется каждой клеточкой. Одновременно с осознанием, в голове разлилось странное и пугающее умиротворение, мол, смерть так смерть.

Прежде чем попробовать пошевелиться, Анаркона полежал в сознании около получаса. Попытка вновь напиться оказалась плохой. Боль захлестнула с новой силой и отняла драгоценные остатки жизни – сознание тут же заволокло. Анаркона физически почувствовал пропасть, провались в которую – назад уже не вернёшься.

«Это конец», – рассудительно прозвучало в голове. – По крайней мере, не увижу больше всех этих придурков».

Анаркона явственно ощутил, что гаснет огрызком свечи. Сквозь щели в стенах на пол падают тонкие пучки света, за стенами угрюмая хмарь успела рассеяться. Сколько же времени провалялся в отключке? Разглядывая жёлтые нити, лезущие из щелей досок, Анаркона грустно улыбнулся. И вдруг внутри что-то щёлкнуло – глядя на эти тёплые желтоватые нити, умирать резко расхотелось.

«Крама, грязная скотина, вышиб весь дух!»

Попытка двинуться ничего не принесла, мышцы больше не слушаются – тело словно чужое. Юноша нервно задумался.

Если выжить, вины не останется и даже отношение остальных останется прежним, и если бы бил не Крама, он наверняка бы выкарабкался! Недруг рассёк мясо до костей, заставил истечь кровью. Глупо так умирать… Через несколько дней главное испытание, а после, Аргоний должен будет отвести счастливцев к Храму Меча. Там закончивший обучение в Лиге сможет выбрать себе клинок, любой! А после… пусть хоть на десятилетнюю службу Империи, да хоть воду светлым таскать, лишь бы вырваться из этого лагеря-тюрьмы! От полусвободы отделяют какие-то дни, а он так нелепо умирает.

Следующей мыслью стал отшельник на болотах. Ходило множество баек. По рассказам, сбежавший со службы Маг живёт где-то в чащах Диких Лесов. Когда-то Маг просто самовольно бросил войну, и вернулся из других миров на Галькорн. Поговаривали, чародей он сильный, так что понять, зачем успешному Магу отказываться от почёта и славы не может до сих пор никто. Анаркона догадался зачем. Неверное, Маг такая же белая ворона как он, только сбежать самому юноше смелости не хватило. Здорово, наверно, жить без правил и запретов, самому по себе и никто тебе не указ. Только это до поры до времени – пока не найдут, поэтому отшельник и спрятался вдали от городов. Дикие Леса Тёмной Империи занимают девяносто процентов материка! Знали бы марги, где искать – давно бы убили. За дезертирство кара – смерть, любому.

Луч света незаметно перебрался на щёку. От этого доброго прикосновения стало приятно и светло. Захотелось так и лежать здесь, без всяких тренировок и приказов. За просвечивающими стенами солнце бьёт в полную мощь, суета, а здесь тихо. Лёгкая прохлада, приглушённые звуки, золотые нити словно ткут узор, пробираются загадочными лазутчиками, прикасаются мягкими лапками, гладят осторожно. Лежи и размышляй. Такого спокойствия и одиночества Анарконе всегда не хватало. Учителя занимают учеников постоянно, заставляют жить на пределе – десять лет в Лиге Воинов ползут одним долгим, монотонным днём, оттачивающим рефлексы, но кромсающим сердце.

Если бы не боль в располосованной спине и дыхание мёртвого мира, пробирающегося в тело, пребывание в сарае показалось бы прекрасным. Сдаваться юноша отказался, стал цепляться за жизнь всем существом. Если выкарабкается, пройдёт испытание, получит меч, тогда его больше никто и пальцем не тронет! Коллективные избиения Крамовской шайки прекратятся навсегда! Попробуйте избить кого-то с мечом, пусть вас группа, пусть вы вооружены, но если этот кто-то мастерски машет клинком и имеет право его применять, вы десять раз подумаете: «А стоит ли?» Нужно лишь выжить! Из личной магической практики юноша освоил зачатки лекарского искусства, правда даётся ещё тяжелее «Крылатой Тьмы» – сил может попросту не хватить.

Анаркона закрыл глаза. Напряжением магию слушаться не заставишь. Расслабиться, забыть о боли! Кончики пальцев стало покалывать. Это хорошо – контакт с силой установлен. Всё по наитию…

«Тоже мне, Лекарь… – проскользнула в голове злая усмешка. – Это даже не лечение! Отбирать жизнь и перегонять в себя, это паразитизм, вампиризм!»

К примеру, для лечения порезанного пальца Анарконе хватало забрать жизнь у цветка, травы, или нескольких крупных насекомых. Порез затягивался, но цветок увядал, трава превращалась в солому, дохли насекомые, здесь же всё хуже. Кроме сухого дерева стен и мёртвой высохшей травы – ничего. Откуда эту силу брать?! Спокойствие и терпение. Силу можно найти где угодно – её меньше, но она есть! Это правило юношу часто выручало.

Для регенерации нужно заклятье держать, терпеть боль и тянуть в себя энергию. Сложность такой варварской волшбы в том, что любая травинка неистово борется за жизнь – умирать никому не хочется. И неважно, молодое ли это деревце или сухая солома, жизнь, какой бы она ни была – субстанция стойкая.

Нащупать у сухой соломы пульсацию силы вышло с десятого раза. Под закрытыми веками глазные яблоки стали подрагивать, кончики пальцев закололо сильнее и сразу раны на спине дико зачесались.

«Не отвлекаться, тянуть силу!»

Каждая былинка в охапке соломы забилась в предсмертной агонии.

«Не отвлекаться! Терпеть!»

Выступивший пот пытается забраться в глаза, раны начинают медленно стягиваться, зуд становится нестерпимым.

«Терпеть, тянуть силу!»

Мысленная немощь, обнажённые нервы на пределе, перед глазами чёрные рваные клочья… слабость, головокружение.

«Терпеть, терпеть!»

Чем может аукнуться такая незаконченная волшба, Анарконе раньше проверять не приходилось. Читал, что неправильное заклятье может запросто убить. Магию всегда осваивал по наитию, и если делал, шёл до конца из упорства и страха одновременно.

Проваливаясь в беспамятство, Анаркона уже мало что понимал. Происходящее измученный мозг осознавать перестал совершенно – уже не определить, держится ли ещё заклятье, или он умирает. С последним вздохом юноша рванул силу окружающей органики к себе, и сознание растворилось во тьме.

Глава 3

Борей – мир, где всегда зима – любимая родина Бурана. Сезон вьюг прошёл, и Клан Снежного Барса ожидает целых девять месяцев тихого благолепия. Воздух прозрачен, свеж. С гигантского холма, на котором сотни теремов опоясывает могучая крепостная стена, можно разглядеть кору отдалённых деревьев. От возрождающегося Клана Снежных Барсов отходит натоптанная тропа, спускается в низину, петляет между пушистых сугробов, добегает до стены леса и, юркнув между толстыми стволами, теряется в чаще.

Буран вспомнил счастливое время, как по похожей тропке ребёнком бегал… Сколько с ней связано… Здесь родился, рос, потерял родных, весь клан погиб. Буран – последний отзвук былого величия.

В мире снегов, на каждом из четырёх, почти равных по размерам, материков – Грома, Льда, Ветра и Зверя – всегда шла своя жизнь, уникальная, не похожая на быт соседей. На материке Зверя (названного так после появления зверолюдей) людские кланы, Снежного Барса, Рыси, Волка, Медведя и Тюленя, долго жили в относительном равноправии. До них материк назывался не так, да и климат был другим. Кланы делили влияние, территорию, воевали, заключали союзы. Остальные расы не лезли в эту свару. Кланы – противник грозный, их боялись, и боятся до сих пор.

Пятёрка звериных кланов Борея, как и многое другое в раненом давней катастрофой мире, родилась этой внезапной бедой. В давние времена земля дрогнула, климат резко изменился, небо заволокло гарью, и на материки обрушился холод. В наступившей вечной зиме перед людьми встал вопрос выживания. Пять бедных племён, прозябавших на задворках цивилизации, занимались земледелием, в города почти не совались, тёплый климат не требовал многого. Хлипкие хижины из прутьев, крыша, промазанная глиной, вместо двери кусок ткани, и живи себе. Плодородный тёплый край кормил круглый год, и, когда грянула беда, племена стали таять. Люди вне городов всюду умирали тысячами. Все, у кого не было надёжного жилья, замерзали, а сумевшие срубить хотя бы малюсенькие избёнки быстро умирали от голода. В тёплом крае пищу привыкли выращивать, потому тут никто никогда не охотился.

Решение племена приняли не сразу. Сначала удалились недалеко от цивилизации в лес. Здесь деревья задерживали дикий ветер – промозглый, убивающий быстрее голода. От каждого племени выбрали лучшего Мага, и пятёрка лучших принялась за работу. Люди отдавали им лучшее: еду, одежду, кров – лишь бы работали. Делясь друг с другом накопленным опытом, секретами ранее тщательно скрывавшимися, чародеи бились над главным вопросом – как в новых условиях выжить. Шло время, люди гибли быстро, слишком быстро. Маги работали не покладая рук, отыскивались секреты узконаправленной волшбы, не затрагиваемой веками. Наконец, кого-то осенило: «Звери в лесу живут в любую стужу и легко находят пищу!»

Со временем чародеи создали Великое, уникальное заклятье, неслыханное до сего дня ни одному Магу. Многие испугались, но большинство было на грани. Голодные дети плакали, в города соваться бесполезно – там тоже паника, вспыхнул массовый разбой. Чужакам в города стража даже зайти не позволяла – гнала острыми копьями. Одновременно вылавливала и выпроваживала за стены местную голытьбу. И племена решились! Жуткий обряд – слияние человеческого со звериным пошли почти все, и это положило на Борее начало новым пяти расам.

Два начала смешались навсегда, Маги не зря ели хлеб. Каждый народ выбрал себе тотемное животное, ставшее второй сутью, полноправной половиной человека. Так появилась пятёрка кланов. Людей к обряду не принуждали, и немногие отказавшиеся, не выдержав суровых условий, погибли. Прошедшие же перерождение получили возможность в любое время перекидываться в животных. Чудо, но новые люди даже в человечьем обличье почти не мёрзли!

Дела пошли на лад. Звериное начало отточило в человеке способности, о которых Маги даже не подозревали. По лесам начали рыскать люди-волки, в ледяном море плавать люди-тюлени. Люди-барсы и люди-рыси прыгали на добычу с деревьев, а крупные медведи стали чудить для леса невиданное – охотиться большими умными стаями, загоняя целые стада оленей. Организм начал принимать сырое мясо с той же лёгкостью, что и приготовленную пищу. Вдобавок даже в человечьем обличье обретались новые способности. В Клане Медведя, например, люди получили чудовищную силу; поселившиеся у моря Тюлени могли задерживать дыхание на полчаса, и это в ледяной воде! С хищниками проблем не было тоже, люди-звери оказались намного крупнее большинства обычных лесных. Если мужчина из Клана Рыси весил к примеру, от четырёх до пяти пудов, то перекинувшись, весил столько же. Ко всему прочему, новые расы оказались неоспоримо доминирующими при смешении с обычным человеком, ребёнок всегда рождался с врождёнными способностями клана. И неважно, кто носитель новой расы, мать, отец – всё одно, ребёнок рождался со звериным естеством.

Со временем и человеческая внешность пяти новых рас претерпела изменения. В одном клане люди начали прибавлять в массе, у других изменялся цвет волос и осанка. Поначалу больше всех радовались Медведи. Когда люди Клана Волка, Рыси, Барса и Тюленя перекидывались в зверя, то оказывались намного крупнее лесных родичей, Медведи же наоборот, мельче. Да, что это за медведь такой, в четыре пуда?! Позор! Но с каждым поколением младенцы у Медведей рождались всё крупнее. Спустя долгие века люди Клана Медведя превратились в настоящих гигантов-силачей, размер и средний вес взрослого мужчины сравнялся с тяжестью настоящего косолапого – около тридцати пудов – в пять раз тяжелее обычного человека!

Только там, где начинаются сильные различия во внешности, быстро приходишь к отчуждению, столкновениям, интригам, войнам. Со временем кланы сильно обособились, стали делить территорию, враждовать. Правда враждовать начали всего четыре. Пятый, Клан Тюленя, покинул леса, поселился у моря, охотился под водой, и с остальными не пересекался.

Самым успешным оказался Клан Снежного Барса. Остальные, хоть и враждовали между собой, а к Барсам чёрной завистью исходили сообща. Барсы оказались лучшими охотниками, а время смешало в них звериное с человеческим невообразимо причудливым образом, наградило сказочной внешностью. Если в других кланах маятник изменений качнулся больше в сторону звериного, то у Барсов к какой-то нереальной, божественной красоте. Лишней растительности на теле и лице не появилось, а которая была – приобрела цвет свежевыпавшего снега. Волосы на голове, ресницы, брови, растущая борода – всё стало белоснежным. Радужка глаз, непонятно по каким причинам, приобрела цвет отполированной стали. У людей, гномов, горных великанов, у всех разумных рас перехватывало дух, стоило увидеть человека из Клана Снежного Барса. Казалось, на землю сошли Боги!

В Клан Барсов началось паломничество, из дальних краёв приезжали тысячи любопытных, подносили дары, чтобы полюбоваться диковинной красотой. Даже с других материков ездили. Барсы не отказывали, дары принимали. Жалко, что ли? Пусть смотрят. Барсы усилились, разбогатели, охотиться стали редко. Поток даров превысил потребности, стали торговать. Слава загремела на всех материках. Лучшие бойцы, лучшие охотники, лучшие… лучшие… лучшие! Всё чаще стала проскальзывать фраза: «Дети богов!»

Медведи, Рыси и Волки в ярости скрипели зубами. Почему всё достаётся Барсам?! Ведь они такие же! Неприязнь со временем переросла в дикую ненависть. Забыв на время междоусобицу, тройка кланов объединилась, и Барсов с лица земли решили стереть. Тюлени предложение троицы отвергли не раздумывая – разборки сухопутных их давно перестали интересовать.

В кровавой битве Снежные Барсы пали. Но не всё получилось, как виделось заговорщикам. Да, защитники полегли все до одного, но, несмотря на трёхкратное меньшинство, прихватили с собой две трети нападавших. Клан Снежных Барсов перестал существовать; детей, стариков, женщин – всех вырезали под корень, а деревянный город спалили дотла. Лишь один ребёнок ускользнул из той бойни – Буран.

Когда дозорные Снежных Барсов унюхали подступающее войско сразу трёх кланов, Дунай – мудрый вождь Барсов, всё понял, и незамедлительно отослал сына в лес, взяв с него клятву – выжить, во что бы то ни стало, и если клан падёт – отомстить. Так одиннадцатилетний мальчик остался один на один с жестоким миром.

* * *

Тяжёлые капли оленьей крови капают на снег изредка, большая часть сочится через стиснутые клыки прямо в пасть. Снежный барс, крупнее обычного раза в два, прёт добычу через сугробы осмысленно – слишком осмысленно. Оленя убил минуту назад, плоть ещё тёплая, красные струйки текут по языку, но солоноватую влагу глотать приятно. Ноздри трепещут, втягивают запах убитого зверя, крови, чистого снега и мёрзлой коры. Сердце бухает мощно, разгорячённое недавней погоней ещё ярится, нагнетает в мышцы кровь, назойливо подталкивает вновь перейти на бег.

Ему нравится рыскать по лесу, выслеживать, затаиваться, вдыхать дурманящие запахи дикого края – здесь настоящее чувство свободы, дом.

Белая кошка двигается хищной поступью, легко, словно вес взрослого оленя, удерживаемого за загривок поперёк пасти совсем не тяготит. Мощные челюсти, как стальные тиски, сжимают добычу нагло, необычно для простых хищников, держат тушу не на загривке, а полностью на весу, копытами вперёд! Нерастраченная сила проявляется в каждом сокращении мышц, тело словно кричит: «Смотрите, идёт царь леса»!

Барс деловито выбрался на тропку – охотники гномы натоптали – засеменил в сторону запахов человеческого жилья и гномьих костров. От последних запах особенно силён, бьёт сапогом в нос. Наконец в лесной чаще показался просвет, барс остановился: «Здесь».

Олень бухнулся под ноги, взбив облако снежного пуха. Кошка потянулась хищным прогибом, зевнула и озорно прыгнула в ближайший сугроб. Барс начал игриво кататься на спине, радостно урчать, теребя лапами хвост, пытаться ухватить пастью. Когда тучи белых хлопьев улеглись, на месте белой кошки оказался обнажённый мужчина.

Буран вскочил, на лице улыбка, растёрся пригоршней снега, зачерпнул ещё, вытер кровь с губ и шеи. Оглядевшись дико и радостно, сильно закинул голову; в попытке обнять весь лес широко раскинул руки и вдохнул всей грудью. Бодрящий воздух рванулся в лёгкие, норовя разорвать кожу. Ноздри раздулись, от сладкого духа закружилась голова. Толстые рёбра, привыкшие держать могучие удары, затрещали, кожа вспыхнула жаром, словно шкура, брошенная на угли. Буран только сейчас ощутил, как кровь нерастраченной силой рвётся наружу. От прилива бодрости захотелось кричать!

Схватив толстую валежину, поднял над головой, швырнул, что было мочи. Вот она, жизнь, родной край! Чуя его биение каждой клеточкой, можно опьянеть! Последний из Клана Снежных Барсов прыгнул вверх, перевернулся в воздухе через голову, пружинисто приземлился на ноги. В соседнем сугробе откопал одежду и меч – быстро оделся.

Ему можно дать чуть за тридцать. Сквозь тёмное одеяние, подогнанное по фигуре, проступают бугры мышц. Про таких не говорят: «Здоровее буйвола» или «Гигант», но и стройным такое телосложение назвать нельзя. Широкие плечи, узкая талия, крепкие мускулистые руки, Буран выглядит поджарым, мощным. Водопад белоснежных прямых волос человек тут же ловко заплёл в толстую косу внушительной длины, до пояса. Брови, ресницы, лёгкая щетина всё под стать волосам – не отличить от свежевыпавшего снега. Несколько смуглую кожу лица разукрасили множество еле заметных белёсых шрамов одинаковой толщины, лишь через правую бровь один длинный, намного толще остальных, тянется наискось через лоб вправо и белёсым росчерком теряется в волосах. Мужественное, чуть обветренное лицо с яркой печатью упорства и внутренней силы. Нос прямой, брови вразлёт, и глаза – диски отполированной стали, – слишком осмысленные для такого холодного цвета.

«Душу отвёл – пора назад».

Буран подхватил тушу легко, словно белку на плечо закинул, ноги бодро зашагали по знакомой тропке. Хвойные деревья-великаны закончились внезапно, как всё в этом крае. Лес выпустил преданного сына с сожалением, показалось, что даже шепнул в спину: «Иди с миром, да возвращайся скорее…» Буран мысленно послал зелёному владыке благодарный ответ: «Вернусь, дедушка, обязательно вернусь!»

Помимо примечательной внешности человека в глаза бросается клановая татуировка снежного барса, выполнена белой краской, кажется живой. Маленькая хищная зверюга устроилась на шее и нижней челюсти в сильном прогибе, словно висит спиной вниз. Передние лапы симметрично вонзились в скулы, задние обхватили шею, а клыки верхней челюсти впились в край подбородка. Раньше Барсы вообще татуировок не носили, это новшество придумал сам Буран, чтобы бойцы возрождённого Клана бросались в глаза сильнее прежнего – открыто, дерзко, наотмашь, смотрите, мол: «Мы – Снежные Барсы, с дороги!» Тату делали на восемнадцатилетие и девушкам, и юношам. Буран-вождь написал новые законы, теперь клановая татуировка – обычай.