Электронная библиотека » Сергей Соловьев » » онлайн чтение - страница 29


  • Текст добавлен: 4 ноября 2013, 19:07


Автор книги: Сергей Соловьев


Жанр: История, Наука и Образование


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 29 (всего у книги 53 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Восемнадцатый том

Глава первая
Царствование императора Петра Великого

Дела восточные. – Сношения с Китаем; посольства Избранта, Измайлова. – Поход полковника Бухгольца к Эркети. – Он оттеснен калмыками. – Основание Омска. – Поход в Хиву князя Александра Бековича-Черкасского. – Его гибель там. – Хивинский посланник умирает в Петербургской крепости. – Дела калмыцкие. – Усобица между калмыками. – Смерть хана Аюки. – Деятельность астраханского губернатора Волынского при избрании ему преемника. – Отношения к Кубанской Орде и Кабарде. – Столкновение здесь у России с Турциею. – Сношения с Персиею; посольство туда Волынского. – Бедственное положение Персии. – Настаивание Волынского, что должно действовать в Персии и на Кавказе вооруженною рукою. – Персидские бунтовщики берут Шемаху и наносят большой урон русской торговле. – Петр по окончании Северной войны решается на поход в Персию. – Волынский описывает состояние горских князей. – Петр отправляется в Астрахань по Оке и Волге. – Плавание по Каспийскому морю. – Высадка в Аграханском заливе. – Занятие Дербента. – Возвращение от Дербента. – Основание крепости Св. Креста. – Переговоры с персидским правительством. – Полковник Шипов занимает город Рящ; генерал Матюшкин занимает Баку. – Мирный договор с Персиею. – Распоряжения Петра в новоприобретенном крае. – Сношения с армянами. – Столкновения с Турциею по поводу дел персидских. – Мирное окончание этих столкновений. – Отношения к Грузии.



До сих пор мы видели Петра преимущественно на западных границах его государства, видели, как он добивался моря и на его берегах построил новую столицу. Здесь была главная опасность, здесь была великая цель, достижение которой было завещано великому человеку предками. Но и здесь деятельность Петра не была одностороння: он не спускал глаз с Востока, зная хорошо его значение для России, зная, что материальное благосостояние России поднимется, когда она станет посредницею в торговом отношении между Европою и Азиею. Употребляя все усилия, чтоб утвердиться на берегах Балтийского моря, Петр рыл каналы для соединения его с Каспийским морем. Страны Востока, от Китая до Турции, одинаково обращали на себя внимание Петра. Мы видели, как при встрече русских владений с китайскими вследствие деятельности открывателей и покорителей новых землиц определились границы между двумя государствами в правление Софьи. В 1692 году отправился в Китай датчанин Елизарий Избрант с государевою грамотою к богдыхану Шинг-Дсу, известному более под именем Кганг-Ги (Всеобщий Покой), прославленному иезуитами за покровительство, их ордену оказанное, выставленному ими за образец государя (царствовал от 1662 до 1722 года). Когда Избрант приехал в царствующий град Пежин (Пекин), то его теснотою заставили нарушить обычай, по которому царская грамота отдавалась непосредственно государю, заставили передать ее ближним богдыхановым людям. Когда грамота была переведена, то Избранту объявили выговор от богдыхана за то, что в грамоте царское имя и титул написаны прежде, а богдыхановы после; грамота и подарки отданы были назад. Избрант не хотел их брать, но ему объявили, что в случае его упорства царская грамота будет брошена, а он будет выбит из царства с бесчестием; Избрант взял грамоту и подарки, и тогда ближние люди объявили ему, что богдыхан из-за грамоты с великими государями ссориться не будет и отправит к ним свою грамоту, только титул напишет иначе, чем он написан в русской грамоте, напишет просто: «Белым царям». На это Избрант не согласился; несмотря на то, он был допущен к богдыхану, причем кланялся ему по китайскому обычаю, становясь на колена. Богдыхан был «обличием мунгальским, усы немалые, борода небольшая, черная». Богдыхан жаловал Избранта из своих рук чрез ближнего человека горячим вином и спрашивал у него чрез иезуитов: «Из Московского государства до Французской, Италийской и Польской земель как скоро можно поспеть сухим и водяным путем?» Избрант отвечал, что во Францию можно поспеть недель в десять, в Италию – в двенадцать и в Польшу – в две недели. Избранту было наказано требовать от китайского правительства, чтоб выданы были изменники из сибирских инородцев, освобождены были русские пленники; чтоб богдыхан приказал высылать в Москву серебра доброго пуд по тысяче и больше с своими купчинами, которые покупали бы всякие русские и немецкие товары, какие будут им годны; чтоб приказал высылать дорогие камни, пряные зелья и всякие коренья, которые в Китайском государстве водятся; приказал своим китайцам приезжать в Российское государство со всякими товарами; приказал в Китайском государстве дать место под церковь, которая будет выстроена царскою казною. Кроме того, Избранту было наказано разведать о разных делах, и он, заплатив большие деньги, разведал от иезуита-француза, что богдыхан желает сохранять мир с Россиею; но желает ли пересылаться послами и посланниками и отправлять купчин с своим серебром и товарами, также простых купцов, об этом самом важном для русского правительства деле разузнать ничего не мог, хотя по наказу и разглашал между китайскими купцами о вольной торговле, какую ведут в России иноземцы, и о дорогих русских товарах. В 1719 году Петр отправил к богдыхану лейб-гвардии Преображенского полка капитана Льва Измайлова в чине чрезвычайного посланника. Измайлов торжественно, с большою пышностью въехал в Пекин и объявил богдыхановым ближним людям, что приехал от его императорского величества с любительною грамотою для подтверждения и возобновления прежней дружбы; что для избежания всяких споров в грамоте находится один богдыханов титул, а императорское величество изволил только подписать высокое имя свое без титулов. Ближние люди уговаривали Измайлова, чтоб он, когда будет у богдыхана, поступал учтиво, потому что когда был у богдыхана русский посланник Николай Спафари и богдыхан спросил его, учился ли он астрономии, то он отвечал, что учился; когда же богдыхан спросил об одной звезде, которая называется Золотой Гвоздь, то Спафари отвечал очень грубо: «Я на небе не бывал и имен звездам не знаю». Грамоты не требовали сначала к ближним людям, удовольствовались латинским списком, потому что посланник был человек знатный и умный. Измайлов объявил иезуитам, что если они будут радеть императорскому величеству, то государь отблагодарит за это их общество: позволено им будет посылать письма через Сибирь посредством русских людей и другие многие вольности получат. Иезуиты объявили готовность служить посланнику. На аудиенции богдыхан сказал во всеуслышание, что он хотя имел и имеет древние законы, запрещающие принимать грамоты у чужестранных послов, однако теперь, почитая императора российского как своего равного друга и соседа, оставляет прежние законы и принимает грамоту из рук посланника. Но от коленопреклонения Измайлов освобожден не был. Богдыхан объявил ему, что из дружбы к императорскому величеству он устроил нарочно для него, посланника, пир, на котором присутствуют все знатные люди; спрашивал, знает ли он астрономию или другие какие художества и есть ли при нем люди, умеющие играть на инструментах. Измайлов отвечал, что он астрономии не учился, а музыканты у него есть, которые играют на трубах и на скрипках. Потом богдыхан спрашивал у посланника, какие науки в России, Измайлов отвечал, что есть в России всякие науки и ученые: математики, астрономы, инженеры, архитекторы и другие разные художники и музыканты. Богдыхан спрашивал, не противно ль посланнику, что иезуиты помещены выше его. «Я их держу не чиновными людьми, – говорил богдыхан, – они живут в государстве моем более двухсот лет и никакого другого дела не имеют, кроме религиозного, в чем я им не препятствую; притом это люди ученые и много людей в моем государстве научили разным наукам, и сам я у них математике и астрономии выучился». Спрашивал, не противно ли посланнику, что он разговаривает с ним чрез иезуитов, и передали ли иезуиты, что он оказывает к императорскому величеству любовь. Измайлов отвечал, что довольно слышал от иезуитов о дружбе его к императорскому величеству, что его, богдыханова, милость является ко всем, а особенно к ученым людям, о чем и в Европе известно.

Потом Измайлов был позван в другой раз во дворец, и богдыхан сказал ему: «Прежде ты был на аудиенции по нашему обыкновению, а теперь поступай по-своему, ешь и веселись запросто». Принесли стол и поставили кушанье, очень хорошо изготовленное. Когда посланник кончил обед и поклонился по-европейски, богдыхан начал говорить: «Скажу я тебе два слова, ты на них ничего не отвечай, только держи в памяти, чтоб донести своему государю: царское величество – такой великий и славный монарх, владение имеет большое, и слышал я, что изволит ходить против неприятеля своего на кораблях, а море – махина великая, и бывают на том море волны огромные, и оттого бывает страх немалый; так чтоб изволил свое здоровье хранить, потому что есть у него добрые воины и верные слуги, и изволил бы их посылать, а сам был бы в покое, ибо я желаю быть с его величеством в великой дружбе; не в указ говорю, чтоб неприятелям своим не противился, но жалея об особе его величества. Хотя из России уходят в нашу сторону человек по 20 и по 30, также из моих владений в Россию, но от таких бездельников дружба наша никогда не повредится. Из-за чего нам ссориться? Россия – государство холодное и дальнее: если б я послал свои войска, то все померзли бы, и хотя бы чем-нибудь и завладели, то какая в том прибыль? А наша сторона жаркая, и если императорское величество пошлет против меня свои войска, то могут напрасно помереть, потому что к жару непривычны, и хотя бы и завладели чем-нибудь – невеликая прибыль, потому что в обоих государствах земли множество».

В конференции с министрами Измайлов начал хлопотать о свободной и беспошлинной торговле, требовал, чтобы русские купцы могли иметь свою церковь, чтоб в Китае был русский генеральный консул и вице-консулы по разным городам с правами, какие они имеют во всем свете; такие же права должны получить и китайские подданные в русских владениях. Китайцы отвечали: «У нашего государя торгов никаких нет, а вы купечество свое высоко ставите; мы купеческими делами пренебрегаем, у нас ими занимаются самые убогие люди и слуги, и пользы нам от вашей торговли никакой нет, товаров русских у нас много, хотя бы ваши люди и не возили, и в провожании ваших купцов нам убыток». Измайлов настаивал. К счастию для китайцев, пришло известие, что 700 человек монголов перебежало за русскую границу. Этому случаю обрадовались и объявили Измайлову, что до тех пор не дадут ответа на его предложения, пока не кончится дело о беглецах. С этим Измайлов и должен был выехать из Пекина. Он оставил было там агента Ланга; но и его китайцы поспешили выпроводить, притесняли русских купцов, не слушая представлений Ланга и повторяя, что у них торговля считается делом ничтожным и для нее не стоит русскому агенту жить в Пекине; не пустили и епископа Иннокентия Кульчицкого, назначенного для построения русской церкви и утверждения миссии в Пекине, делали и захваты на русской земле, все жалуясь на невыдачу монгольских перебежчиков.

С Китаем не ладилось. Но приходили известия о металлических богатствах Средней Азии, и Петр, сильно нуждаясь в деньгах, не оставил без внимания эти известия. Сибирский губернатор князь Гагарин донес, что в Сибири, близ калмыцкого городка Эркети на реке Дарье, добывают песочное золото. В 1714 году отправили туда подполковника Бухгольца, велели ему идти на Ямышь-озеро, где построить крепость на зимовье, а по весне идти к Эркети, овладеть ею и проведывать об устье Дарьи-реки. В начале 1716 года Бухгольц дал знать, что крепость построена, но к Эркети идти за малолюдством небезопасно и что солдаты от него бегут, ибо в сибирских городах всяких гулящих людей принимают и вольно им там жить. По отправлении этого известия к крепости, где сидел Бухгольц, пришло калмыков более 10000 человек; русские бились с ними 12 часов, отбили, но неприятель стал кругом, пресек сообщение и прислал следующее письмо: «Черен-Дондук господину полковнику послал письмо. Наперед сего контайши с великим государем жили в совете, и торговали, и пословались, и прежде русские люди езжали, а города не страивали. Война стала, что указу государева о строении города нет и город построен ложными словами, и если война будет, то я буду жить кругом города, и людей твоих никуда не пущу, и из города никого не выпущу, запасы твои все издержатся, и будете голодны, и город возьму; и если ты не хочешь войны, то съезжай с места, и, как прежде жили, так будем и теперь жить и торговать, станем жить в совете и любви». В гарнизоне обнаружилась болезнь, солдаты начали мереть, и Бухгольц 28 апреля, разорив крепость, ушел на дощениках вниз по Иртышу и на устье реки Оми построил другую крепость, где и оставил свое войско. В 1719 году Лихарев, посланный, как мы видели, в Сибирь для разыскивания о поведении князя Матвея Гагарина, между прочим, получил наказ: трудиться всеми мерами, разузнать о золоте еркецком, подлинно ли оно есть, и, от кого Гагарин узнал, тех людей отыскать, также и других знающих людей, и ехать с ними до тех крепостей, где посажены наши люди, и, там разведав, стараться сколько возможно, чтоб дойти до Зайсана-озера, и если туда дойти возможно и там берега такие, что есть леса и прочие потребности для жилья, то построить у Зайсана крепость и посадить людей; потом проведывать о пути от Зайсана-озера к Эркети, как далеко и возможно ли дойти? Также нет ли вершин каких рек, которые подались к Зайсану, а впали в Дарью-реку или в Аральское море? Все это делать сколько возможно и в газард не входить, чтоб даром людей не потерять и убытку не причинить; также розыскать о подполковнике Бухгольце, каким образом у него Ямышевскую крепость контайшинцы взяли, также и о прочих его худых поступках.

Это увещание «не входить в газард» было нужно после несчастного исхода другой экспедиции, имевшей целью ту же соблазнительную Эркеть, только с другого конца. В мае 1714 года Петр дал указ Сенату: «Послать в Хиву (к хану) с поздравлением на ханство, а оттоль ехать в Бухары к хану, сыскав какое дело торговое, а дело настоящее, чтоб проведать про город Эркеть, сколько далеко оный от Каспийского моря? и нет ли каких рек оттоль или хотя не от самого того места, однако ж в близости в Каспийское море?» В начале 1716 года для этого проведывания отправлен был князь Александр Бекович-Черкасский, бывший уже прежде на Каспийском море и описавший часть его берегов. Петр дал следующий наказ: «1) надлежит над гаванью, где бывало устье Аму-Дарьи реки, построить крепость человек на тысячу, о чем просил и посол хивинский. 2) Ехать к хану хивинскому послом, а путь держать подле той реки и осмотреть прилежно течение ее, также и плотины, если возможно эту воду опять обратить в старое ложе, а прочие устья запереть, которые идут в Аральское море. 3) Осмотреть место близ плотины или где удобно на настоящей Аму-Дарье реке для строения же крепости тайным образом, и если возможно будет, то и тут другой город сделать. 4) Хана хивинского склонить к верности и подданству, обещая ему наследственное владение, для чего предложить ему гвардию, чтоб он за то радел в наших интересах. 5) Если он охотно это примет и станет просить гвардии и без нее не будет ничего делать, опасаясь своих людей, то дать ему гвардию сколько пристойно, но чтоб была на его жалованьи; если же станет говорить, что содержать ее ему нечем, то на год оставить ее на своем жалованьи, а потом чтоб он платил. 6) Если таким или другим образом хан склонится на нашу сторону, то просить его, чтоб послал своих людей, при которых и наших два человека было бы, водою по Сыр-Дарье реке вверх до Эркети-городка для осмотрения золота. 7) Также просить у него судов и на них отпустить кунчину по Аму-Дарье реке в Индию, наказав, чтоб изъехал ее, пока суда могут идти, и потом продолжал бы путь в Индию, примечая реки и озера и описывая водяной и сухой путь, особенно водяной, и возвратиться из Индии тем же путем; если же в Индии услышит о лучшем пути к Каспийскому морю, то возвратиться тем путем и описать его. 8) Будучи у хивинского хана, проведать и о бухарском, нельзя ли его хотя не в подданство, то в дружбу привести таким же образом, ибо и там также ханы бедствуют от подданных. 9) Для всего этого надобно дать регулярных 4000 человек, судов сколько нужно, грамоты к обоим ханам, также купчине к ханам и к Моголу. 10) Из морских офицеров поручика Кожина и навигаторов человек пять или больше послать, которых употребить б обе посылки: в первую – под видом купчины, в другую – к Эркети. 11) Инженеров дать двух человек. 12) Нарядить козаков яицких полторы тысячи, гребенских – 500 да сто человек драгун с добрым командиром, которым идти под видом провожания каравана из Астрахани и для строения города; и когда они придут к плотине, тут велеть им стать и по реке прислать к морю для провожания князя Черкасского, сколько человек пристойно. Командиру смотреть накрепко, чтоб с жителями обходились ласково и без тягости. 13) Поручику Кожину приказать, чтоб он там разведал о пряных зельях и о других товарах, и как для этого дела, так и для отпуска товаров придать ему двух человек добрых людей из купечества, чтоб не были стары». Из переписки с Черкасским до нас дошло письмо к нему Петра от 13 мая 1716 года: «Письмо это и пробу золота и камня, из чего зело дорогую краску делают, получил я и за оное вам благодарствуем, что же о посылке до Иркети и буде вам можно будет, пошли, буде нельзя – оставить можно. О после бухарском писал ты в Сенат, чтоб вам сообщили, с чем оный приехал; бухарцев и хивинцев свободить ныне нельзя, понеже они в переписках с турки явились для отдания Астрахани; но ежели ханы их об них станут просить, то можешь обещать их отпустить при своем возвращении, ежели ханы будут доброе намерение к нам иметь. Что же пишешь – ежели хан хивинский не склонится, и я не могу знать в чем, только велено вам, чтоб в дружбе были и чтоб купчину послать водою в Индию и ежели надобна им гвардия; только о гвардии не похотят, и то в их воле, а в дружбе, чаю, не откажут, также и купчину удержать им нельзя, а буде паче чаяния купчину водою не пропустят и в дружбе откажут, то более нечего делать, только что те два города делай, и плотину разори, и по реке вверх, сколько время допустит, и смотри току ее, и впрочем трудись неотложно по крайней мере исполнить по данным вам пунктам, а ко мне не описывайся для указов, понеже, как и сам пишешь, что невозможно из такой дальности указы получать».

Сенат сделал все нужные распоряжения для отправления экспедиции, и осенью 1716 года Черкасский выехал в Каспийское море из устьев Волги и пристал к урочищу Тюк-Караган, где велел строить крепость в месте, по показанию Кожина чрезвычайно неудобном: не было тут ни земли, ни леса, ни воды свежей, только один песок, нанесенный морем. От Тюк-Карагана Черкасский поехал далее морем и в начале ноября пристал к урочищу Красные Воды, где велел строить другую крепость, также, по отзывам Кожина, на дурном месте, не имеющем ни леса, ни воды, ни травы, при глухом заливе, где морская вода стоячая и гнилая. С Красных Вод Черкасский возвратился к Тюк-Карагану, где в оставленном для строения крепости отряде было больных солдат и матросов с 700 человек да умерло со 120 человек. 20 февраля 1717 года Черкасский возвратился в Астрахань, куда с разных сторон приходили дурные вести; находившийся в русском подданстве калмыцкий хан Аюка писал: «Служилые люди идут в Хиву, и нам слышно, что тамошние бухарцы, кайсаки, каракалпаки, хивинцы сбираются вместе, хотят на служилых людей идти боем; а я слышал, там воды нет и сена нет государевым служилым людям: как бы худо не было?» Посланные Черкасским в Хиву люди также давали знать о неприятельских сборах, боятся, что Черкасский придет не в качестве посла, а возьмет Хиву обманом; посланцам Черкасского говорили: «Для чего вы города строите на чужой земле?» Взявши в Астрахани 600 человек драгун, яицких и гребенских козаков, астраханских дворян, татар, черкес, хивинцев, бухарцев и других народов, тысячи с три человек, Черкасский пошел весною в Хиву сухим путем, и чрез несколько времени разнеслась весть, что он погиб в этом походе со всем отрядом.

В октябре 1717 года яицкий козак татарин Ахметев, бывший в этом отряде, рассказывал, что 15 августа поутру Черкасский пришел к озерам реки Дарьи, дней за шесть пути от Хивы; и в тот самый день и ночью войско сделало себе крепость, обрылось землею, и ров с трех сторон, а с четвертой – озеро. На другой же день утром явилось хивинское войско, конное и пешее, и стало бить из пищалей и пускать стрелы, и в три дня побило козаков человек с десять; Черкасский отбивался из крепости, стреляя из пушек и ружей. На четвертый день хан прислал к Черкасскому с мирными предложениями, и знатные хивинцы целовали коран, что над государевыми войсками зла никакого не сделают и будут соблюдать мирное постановление. После этого Черкасский ездил к хану с подарками. Хан стал ему говорить, что всего русского войска в Хиве прокормить нельзя, надобно расставить его отрядами в пяти городах. Черкасский согласился, и отряд яицких козаков из 240 человек, в котором находился Ахметев, отправился в назначенное ему место в сопровождении тысячи человек конных хивинцев. Отряд ночевал в степи спокойно, но на другой день утром провожатые стали разбирать козаков по рукам и перевязали, оружие, лошадей и пожитки взяли себе; козаков повезли дальше под караулом, но Ахметева отпустили с дороги. Он пришел в Хиву на гостиный двор, где нашел двух яицких козаков, которые рассказали ему, что хан стал сбирать войско после того, как приехали к нему посланники от калмыцкого хана Аюки; накануне прихода Ахметева возвратился в Хиву хан из похода и велел выставить на виселице две головы; хивинцы говорили, что это головы князя Черкасского и бывшего при нем астраханского дворянина князя Михайлы Заманова. Ахметев видел в Хиве и живых русских людей, бывших в войске Черкасского: ходят порознь за караулами, говорить друг с другом не могут. Ахметев уехал из Хивы тайком в караване, отправлявшемся в Астрахань. По рассказу калмыка Бакши, бывшего в походе с русскими, хивинский хан договорился с Черкасским, что последний будет принят в Хиве как обыкновенный посланник; Черкасский с своим отрядом пошел к Хиве, и хан шел с ним вместе, вместе ели и пили; но за день пути до города хивинцы разобрали русских без бою и привели в Хиву. На другой день хан рассказывал Бакше, что он князей Черкасского и Заманова казнил, отсек им головы и, снявши кожу, велел набить травою и поставить у ворот. Бакша видел головы, но не мог признать, действительно ли это головы Черкасского и Заманова, потому что кожа снята и набита травою.

Прошло почти три года. В мае 1720 года приехал в Астрахань хивинский посол Вейс-Мамбеть и прислал список с ханской грамоты к царю. «Прежде, – писал хан, – имели мы с вами дружелюбие, которое и теперь иметь желаем; но между вами и нами произошла ссора от того: пришла к нам ведомость, что едет к нам послом Девлет-Гирей (?);мы обрадовались, но потом услыхали, что Девлет-Гирей между наших улусов хочет строить города; мы ему это запретили, но он не послушался и город построил; потом прислал к нам своего посланца с тем, чтоб чрез большую Дарью-реку мост мостить, что он чрез ту реку будет переправляться с войском, так мы бы прислали к нему лошадей. Мы отправили к нему переговорить обо всем посланника; над этим посланником нашим у Девлет-Гирея ругались, хотели его связать и убить до смерти; посланник ушел и объявил нам, что Девлет-Гирей приехал не для посольства, но для строения города. Мы опять послали к нему еще слуг своих, но он, не допусти их до себя, начал в них стрелять из пушек, произошел бой, и в то время многих наших людей побили, и наши люди многих русских людей побили, и Девлет-Гирея привезли со всякими русскими людьми ко мне, и которые русские люди взяты живые, и тех удержали мы у себя на случай, если вы, великий государь, у нас их спросите, а у нас с вами войну вести и в уме нет». Только в конце августа из коллегии Иностранных дел послан был указ астраханскому губернатору: хивинского посла прислать в Петербург, дав ему подводы и кормовые деньги не как послу, но как арестанту, чем только ему с людьми его можно быть сыту, отправить с ним офицера с пристойным числом солдат, который должен смотреть, чтоб посол как-нибудь не ушел, однако должен обходиться с ним политично и ласково; впрочем, объявить ему, что он отправляется за арестом, потому что его хан поступил неприятельски с князем Черкасским, отправленным в характере посольском.

В начале 1721 года посланника привезли в Петербург. Его привели в Иностранную коллегию и поставили перед министрами. «Какой у тебя словесный приказ от хана?» – спросили его министры; посланник отвечал: «Приказал мне хан донести царскому величеству, что из давних лет между российскими и хивинскими народами бывала любовь и торговля, но по некоторому случаю эта любовь и торговля пресеклись, и потому просит хан, чтоб прежняя любовь установилась и торговля умножилась». «Мы думаем, – сказали министры, – что в целом свете и ни в каком законе нет того, чтоб послов убивать; для чего вы посла царского величества князя Черкасского безвинно убили?» «Правда, что это сделано, – отвечал посланник, – однако он к нам приезжал не как посол, но как неприятель, построил город и в нем оставил с 8000 человек войска; потом к нам приехал и, не доезжая до Хивы за 15 дней, убит нашими войсками на бою, а остальные люди и до сих пор в Хивинской земле, и хан их всех желает отдать». «Хан твой, – говорили министры, – сам прежде присылал к царскому величеству с просьбою построить город для умножения торговли, а потом такому великому монарху сделал такую обиду, посла его невинно убил! Может быть, хан твой на тебя сердит и прислал тебя на жертву, чтоб здесь тебя повесили за князя Черкасского?» «Воля ваша, – отвечал посланник, – только хан прислал меня с объявлением, что желает быть в любви и отдать всех пленных».

Посланника заключили в крепость, где он скоро и умер. С одним из приехавших с ним хивинцев отправлена была к хану грамота за подписью канцлера и подканцлера с уведомлением о смерти посланника и с требованием отпустить всех пленных. В январе 1722 года вышел из Хивы пленный яицкий козак и рассказывал, что когда хану подана была грамота, то он топтал ее ногами и отдал играть молодым ребятам.

Говорили, что калмыцкий хан Аюка сносился с Хивою ко вреду России, которой власть он признавал. Казанскому губернатору было много дела с калмыками, этими последними представителями движения среднеазиатских кочевых орд на запад, в европейские пределы. Калмыки запоздали, натолкнулись на сильную Россию и волею-неволею должны были подчиниться ей. Подчиненность была шаткая. Казанский губернатор не раз съезжался в степи с Аюкою-ханом и со всеми его тайшами для постановления условий этой подчиненности. Аюка обещался служить верно великому государю и не откочевывать никуда от реки Волги; в случае неприятельского прихода к Астрахани, Тереку, Казани и Уфе по письму от губернатора посылать своих ратных людей с детьми своими, внучатами и другими тайшами и служить заодно с русскими людьми; не пускать своих калмыков на нагорную сторону Волги и ослушников отсылать в русские города головою. Царицынская линия – ров, охраняемый войсками между Волгой и Доном, – мешала калмыкам переброситься к Крыму и соединиться с татарами против России.

В 1715 году Аюка писал великому государю, что башкирцы, крымцы, кубанцы и каракалпаки ему неприятели и без помощи русских войск нельзя ему кочевать между Волгою и Яиком. Вследствие этого письма велено было постоянно находиться при Аюке стольнику Дмитрию Бахметеву с отрядом из 600 человек, из которых 300 регулярных и 300 иррегулярных (Козаков). Скоро калмыкам не понравилось присутствие Бахметева, и Аюка просил государя перевести его комендантом в Саратов с обязанностью охранять калмыков. Просьба была исполнена. Бахметев должен был, с одной стороны, охранять Аюку, а с другой – смотреть, чтоб хан и калмыки его с турецкими подданными не ссорились и без указа государева не входили с ними в мирные договоры, пересылок тайных и письменных не имели. Второе поручение выполнять было очень трудно: между кубанскими татарами и кабардинцами происходили войны, в которые втягивались и калмыки, особенно сын Аюки. Бахметев писал, что сам хан – «человек умный и рассудительный, а сын его, Чапдержап, другого состояния, но улусом и детьми люден». В этих войнах принимал участие известный уже нам товарищ Булавина Игошка Некрасов, бежавший на Кубань; в 1717 году некрасовцы и кубанцы были разбиты кабардинцами и калмыками, Некрасов был взят в плен, но чрез три дня отпущен. Аюка жаловался Бахметеву, что над сыном своим Чапдержапом и другими тайшами не имеет воли: они бы и еще больше своевольничали, если б не знали, что царское величество к нему, хану, милостив и для его охранения прислал своих служилых людей. Чапдержап говорил посланцу Бахметева: «Бахметев не велит ходить на кубанцев, а кубанцы русских людей и калмыков разоряют, а мне русских людей и калмыков жаль и хочу кубанцев разорить без остатка; турецкого султана и крымского хана они мало и слушают; я рад хотя с собакою идти на кубанцев, а Бахметева и других никого слушать не буду, буду слушать указу царского величества, каков будет прислан за государевою подписью и печатью с денщиком, который бы мог между мною и кубанцами рассудить, за дело ли я с ними ссорюсь или нет».

Осенью 1723 года между калмыками произошла усобица. Чапдержап умер, оставивши несколько сыновей, из которых старший, Досанг, поссорился с младшим, Дундук-Даши, за то, что Досанг не хотел отпустить от себя младшего брата, хотел, чтоб тот кочевал при нем; Дундук-Даши уехал к деду Аюке с жалобою, но улусов его Досанг не отпустил от себя.

В это время у хана Аюки находился капитан. Беклемишев, заступивший место Бахметева. Аюка прислал сказать Беклемишеву, что Досанг, приезжавший к нему, Аюке, для мировой, не дожидаясь суда ханского, поехал в свой улус, а сын его, Аюки, Черен-Дундук и внучата Дундук-Омбо и Дундук-Датли идут с войском воевать Досанга. Беклемишев велел отвечать, чтоб Аюка не допускал своих сыновей и внучат до войны, иначе навлечет на себя гнев императорского величества; пусть хан рассудит, что Досанг кочует близ Красного Яра и если переберется с улусами своими чрез Бузан к Астрахани, то императорские войска из этого города будут его охранять и воевать без императорского указа не допустят, потому что Досанг послал просить суда у его императорского величества, и всем им надобно просить суда у его же величества, а не самим друг с другом управляться. Этот ответ не понравился Аюке, и он прислал к Беклемишеву с выговором: «По указу его императорского величества велено тебе быть при мне, и охранять меня, и моих улусных людей в обиду никому не давать; а ты мне ни в чем не помогаешь, и я буду жаловаться на тебя его императорскому величеству». Беклемишев отвечал: «Я при тебе для донесения императорскому величеству о службе и верности твоей; если ты мне объявляешь о обидах твоим улусным людям от русских людей, то я пишу в города к командирам, которые дают суд и оборону; объяви, в чем мое неохранение и какие улусным людям твоим обиды?» «Не помогаешь ты мне в ссоре внучат моих, – велел сказать хан, – не требуешь из городов войск, которые прежде были при мне; и если б они теперь были с тобою при мне, то внучата мои, боясь их, волю мою исполняли бы». «Войска, назначенные для твоего охранения, – отвечал Беклемишев, – находятся в Астраханском гарнизоне, о чем к тебе писано в грамоте императорской, и если тебе надобны будут войска, то ты должен писать к астраханскому губернатору, причем и я писать буду; только теперь ниоткуда на тебя нападения нет, а если хочешь войск на внука своего Досанга, то послать их без указа императорского величества никто не может». После этого Аюка призвал к себе Беклемишева и говорил ему: «Требую вашего совета, что мне делать со внучатами?» «Надобно их удерживать от войны», – отвечал Беклемишев. «Они меня не послушаются», – сказал хан. «Если они вас не слушаются, – отвечал Беклемишев, – то надобно вам писать императорскому величеству, чтоб велел их развести, и в Астрахань писать, чтоб императорские войска до указа не допускали их биться». «Благодарен за совет, – сказал Аюка, – только я не надеюсь, чтоб астраханский губернатор пожелал мне добра, он держит сторону Досангову, потому что взял с него сто лошадей». Аюка написал, однако, в Астрахань, послал и к сыну своему, чтоб не ходил войною на Досанга, а к последнему просил съездить Беклемишева. Тот поехал и услышал от Досанга: «Я без императорского указа сам не нападу, а если на меня нападут, то противиться буду». Беклемишев писал Головкину: «Ссора Досанга с братом непременно окончилась бы, но хан Аюка не желает, чтоб внучата его, Чандержаповы дети, жили вместе, хочет он их развести и этим обессилить Досанга, а сделать сильнее всех сына своего Черен-Дундука; и хотя он мне объявлял, что желает примирения, но делает это лукавством. По моему мнению, никак не надобно допускать Досанга до крайнего разорения; если его оставить и этим усилить Черен-Дундука, то последний будет в воле ханского внука Дундука-Омбо, который императорскому величеству очень неверен и весь крымской партии; и если мы Досанга в таком злом случае оставим, то уже никто из владельцев не будет иметь надежды на охранение от его величества».


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации