Текст книги "История России с древнейших времен. Том 20. Царствование императрицы Анны Иоанновны. 1730–1740 гг."

(Архив Мин. юст., д. Сената по Кабинету, № 8/1085)

15) Донесение Кейзерлинга из Варшавы 1736 года: «Езуитский прокуратор в Литве его величества короля чрез мемориал просил у вашего и. в-ства исходатайствовать, дабы заарестованный в Вильне патер их ордена Алексей Ладыженской, которой вашего и. в-ства подданной, освобожден был. Сей мемориал его в-ства король мне сообщил и притом поручил ваше и. в-ство именем просить, дабы помянутому езуиту назад в монастырь его возвратиться толь наипаче позволение дано было, что он уже пред 24 годами езуитской орден принял, и тем бы причиненное беспокойство здешнему духовенству, которое в здешнем королевстве в делах великую силу всегда имеет, утолено быть могло» Просьба короля не была исполнена: Ладыженского в 1737 году велено бить нещадно шелепами и сослать в тобольский гарнизон в солдаты.

(Там же, № 94/1171)

16) Из дела о бароне Синклере. а) От императрицы Анны к фельдмаршалу Миниху: «Мы сообщаем вам при сем, что по отправлении нашего последнего рескрипта от римско-цесарского и королевско-польского дворов нам о заключном случае с Синклером вяще сообщено. Вы из того усмотрите, коль богомерзко, безумно и безответственно те люди поступили, и мы великую причину имеем толь паче сожалеть, понеже сие дело явно происходило, уже повсюду известно учинилось, и легко чаять мочно, какое злое действо оное в Швеции иметь может, что же наизлейшее есть, недоброжелательным виду подобным претекстом служить может, нас за наступателя поставлять. Что мы при таких обстоятельствах здесь ныне учинить за благо изобрели, состоит в следующем: что тотчас как в Швеции, так и ко всем нашим при чужестранных дворах обретающимся министрам декларация от нас отправлена. Мы оную для того вам сообщаем, дабы и вы с своей стороны по тому поступить и по силе оной говорить и меры принять могли. Причем мы оное, что мы уже о таких убицах к вам писали, ежели они точию из наших людей суть, повторяем, их надлежит самым тайным образом отвесть и содержать, пока не увидим, какое окончание сие дело получит и не изыщутся ли еще способы оное утолить». 9 июля 1739 г.

b) Из рескрипта к барону Кейзерлингу в Дрезден: «Сие безумное, богомерзкое предприятие нам подлинно толь наипаче чувствительно, понеже не токмо мы к тому никогда указу отправить не велели, но и не чаем, чтоб кто из наших оное определить мог. Иное было бы писма отобрать, а иное людей до смерти бить, но к тому ж еще без всякой нужды. Однако ж как бы оное ни было, то сие зело досадительное дело есть и всякие досадительные следства иметь может».

с) Миних императрице: «Я знаю, что все вашего и. в-ства дела и поведении не на чем, как на великодушии и честности, основаны, чего я сам с самых моих молодых лет по сие время навыкнуть тщился, и хотя я мой живот и все в службе вашего и. в-ства с радости положить всегда готов, то, однако ж, сие меня никогда подвинуть не может, чтоб нечто учинить, что честности противно, и сие еще толь наименше, понеже я не токмо вашего и. в-ства указами к тому не уполномочен, но и сам совершенно знаю, коль мало оное от вашего и. в-ства апробовано и вам приятно было б. И тако вашему и. в-ству должностнейше засвидетельствую, что я в сем приключении ни малейшего участия не имею и никогда и ни в какое время никому для произведения такого скаредного дела комиссии не давал, ниже уполномочивал или толко к тому повод подал. А что до именованного в берлинской ведомости Кутлера касается, то я все полковые книги рассмотреть велел, и хотя находится, что один сего имени Кутлер в службе вашего и. в-ства капитаном обретался, однако ж оной еще в прошлом году со многими другими офицерами, которые отчасти сами о том просили, отчасти же и для своего поступка свои абшиты получили, из которых многие в польскую службу вступили, а другие еще и поныне под именем российских офицеров по разным местам в Польше живут и бог знает от кого и чрез кого тамо содержаны быть имеют».

d) Рескрипт Миниху 26 июля: «Хотя мы совершенно уверены находимся, что вы в сем мерзостном приключении столько ж мало участия, как мы, имеете и вам ничто тому подобное без нашего указу чинить никогда в мысль не придет, також мы и никако не чаем, чтоб кто из наших офицеров с пренебрежением всей чести и совести так мерзостно погрешить и в таком на большой дороге смертном убивстве виною быть мог; то, однако ж, вы сие дело наиприлежнейше и жесточайше исследуйте и без всякого укоснения и малейшей утайки и умолчания всего того, что вам о сем всем деле сведомо быть может, нам обстоятельно донесете. Нам и нашей чести весма в том нужда есть, чтоб сие дело и правдивое основание оного разведать, и мы прежде успокоиться не можем, пока оное не учинится».

е) Из рескрипта Бракелю в Вену: «Когда сей Зинклер в прошлом году из секретного аусшуса с тайными комиссиями в Константинополь послан и таковые комиссии не инако как турков еще более от мира удалить имели, тогда между обоими дворами договорено: сего эмиссара, ежели в цесарских областях или в Польше его достать можно, заарестовать. Нам здесь по указу многократно обнадеживание чинено, что во всех цесарских наследных землях к тому именные указы отправлены. Ежели сии обнадеживании сущи были, для чего ж он не заарестован, как он по другому подозрению в Бреславе допрашиван. А ежели в противность таким поданным обнадеживаниям таковые указы не отправлены, то для чего они посторонним людем без начальственного указу сыскные давали и тако на заарестование позволили? Нам же никогда в мысли не приходило, что от наших людей он до шленских границ преследован быть мог, якоже мы по сие время верить не хощем, что то наши люди были, но некоторые интриги в том обращаются, от кого б оные не произошли. Мы подлинно в том не виновны, но сие предприятие не инако как за крайнейшую мерзость поставлять можем, а между тем обоим дворам в том нужда, дабы оное дело всячески заминать. Чего ради необходимо потребно, чтоб как от обер-амта браславского, так и от прочих шлезинских мест все в крайнейшем секрете и тайно содержано, и, что известно быть не имеет, в том отречено было».

f) Из реляции Кейзерлинга от 14/3 сентября: «Имян убицов удобно заминить не мочно, ибо они пашпорт от цесарского резидента (Киннера в Варшаве) имеют, в котором имена их и секретарь означен и таким образом на почтовых дворах в знаемость пришли».

g) Из секретнейшего рескрипта к Кейзерлингу: «Пакеты синклерских писем чрез тайного советника Сума исправно нами получены. И понеже мы к пресечению происшедшего от сего мерзостного дела как в Швеции, так и в других местах слуху и шуму запотребно изобрели такие письма скрытным образом в Швецию и тамошнему двору в руки доставить, того ради мы к тому иного способу, кроме сего, не изыскали, что писмо, якобы от римско-католицкого духовного писанное, вымышлить, которым бы он показал, что один незнакомый человек под секретом исповеди ему открыл, коим образом он купно с некоторыми другими прелщен получением злой корысти офицера шведского на дороге подстерегал оного ограбить, и как он, супротивляясь, по нем выстрелил, то он другого способа не имел его и обретавшиеся при нем вещи в руки получить, как чтоб оного умертвить».

i) Из инструкции Миниха драгунскому поручику Левицкому 23 сентября 1738 года: «Понеже из Швеции послан в турецкую сторону с некоторою важною комиссиею и с писмами маеор Синклер, который едет не своим, но под именем одного называемого Гагберха, которого ради высочайших ее и. в-ства интересов всемерно потребно зело тайным образом в Полше перенять и со всеми имеющимися при нем писмами. Ежели по вопросам об нем где уведаете, то тотчас ехать в то место и искать с ним случая компанию свесть или иным каким образом ево видеть; а потом наблюдать, не можно ль ево или на пути, или в каком другом скрытном месте, где б поляков не было, постичь. Ежели такой случай найдете, то старатца его умертвить или в воду утопить, а писма прежде без остатка отобрать».

j) 29 января 1739 года дана Минихом такая же инструкция капитану Кутлеру и поручику Веселовскому относительно ехавших из Франции в Турцию молодого Рагоци и молодого Орлика, а также и Синклера, если случайно с ним встретятся.

k) Из инструкции, подписанной Остерманом, Волынским и Ушаковым, Преображенского полка подпоручику Коновницыну 16 июля 1739 года: «Вчерашнего числа в Шлиссенбурх сержантом Колобовым препровождены два человека, которых оттуда с имеющимися при них людьми надлежит немедленно отвезти в Сибирь, в отдаленное и такое место, где б они тайно и скрытно содержаны быть могли таким образом, чтоб отнюдь никто об них ничего уведать не мог. И понеже вы в Сибири знакомы и тамошние места знаете, того ради ее и. в-ство указала вам оную комиссию поручить. Вы, сыскав такое место или монастырь, тамо при оных людех до указу с конвоем вашим неотменно быть и наиприлежнейшее старание и попечение иметь, чтоб они тамо секретно были и никто про оных знать и их видеть не мог, и для того ни самих их, ни людей их из квартиры не спускать, также искусным образом вам смотреть, чтоб они никуда писем от себя посылать не могли; однако ж о том, что вы такой приказ имеете, им не объявлять, но во всем с учтивостию, без озлобления с ними поступать и токмо им твердить, чтоб они для собственной их безопасности себя, также и людей своих в тайне держали».

l) Из реляции Миниха от 1 августа 1739 года: «По получении ваших и. в-ства указов от 4 августа прошлого 1738 г. и от 16 января сего года, каким наилучшим и способнейшим образом как о Синклере, так о Раготии и Орлике комиссии исполнить и их анлевировать довольное рассуждение еще до посылки ради исполнения того нарочных я имел; токмо в поимке их предусматривалися крайние затруднения и невозможности; а что касается до его, Синклеровой, персоны, невзирая на консиквенцию других государств, то понеже, как известно, он, Синклер, веема злой Российской империи неприятель и с турками и татарами всякие интриги противу вашего и. в-ства и вашего в-ства союзников и всего христианства интересов употреблял, и потому хотя турка, или татарина, или его убить, то мнится все равно, в каковом рассуждении, что ежели сия важная комиссия анвелированием, о котором, ежели возможность допустить, посланным офицерам зело прилежно от меня рекомендовано, исполнено быть не может, то в крайнем случае так поступать велено, как в приобщенных при сем инструкций копиях показано. 29 минувшего июля из тех посланных от поручика Левицкого получен репорт от 17 числа того ж, коим образом с маером Синклером при прусских границах порученная комиссия исполнена, а отобранные депеши взяты от него, Левицкого, полномочным министром бароном Кейзерлингом. После того получено мною известие, яко из тех посланных капитан Кутлер и поручик Левицкой отправились из Варшавы прямо в С.-Петербург, а подпоручик Веселовский к армии».

m) Убийц Синклера, Кутлера и Левицкого, тайно отправили в Сибирь и содержали близ Тобольска, в селе Абалаке; Веселовского содержали в Казани. В 1743 году императрица Елисавета велела произвести Кутлера в подполковники, Левицкого – в майоры, находящихся с ними четырех сержантов – в прапорщики и оставить еще их некоторое время в Сибири. Потом в том же году их перевели в Казанский гарнизон, с тем чтоб они переменили имена, Кутлер назывался бы Туркелем, а Левицкий – Ликевичем.

17) Реляция Бракля из Берлина от 19 февраля 1740 года: «Принужден нахожусь о невероятных и отчасу умножающихся продерзостях и мотовстве молодого Румянцева (знаменитого впоследствии Задунайского, Петра Александровича) жалобы нижайше произнесть. И не безопасно, что он от драк по ночам, от чего оного ни добрым, ни злым увещанием удержать не мочно или живота, или, по последней мере, здоровья лишится, или он за часто получаемым ругательством и побоями тайно куда уедет, к чему оной и неоднократно собирался, но принятыми моими предосторожностями по сие время в том препятствован. Он отнюдь ничему обучаться не хочет, и приставленные к нему мастера и учители жалуются о его лености и забиячестве, и уже никто с ним никакого дела иметь не хощет. Я как на выкуп заложенных его галантерей и вещей, так и на потребные расходы уже слишком 600 ефимков за него выдал и ни в чем до нужды оного не допущаю; Однако ж, на сие несмотря, он многие мотовские долги чинит, и еще вчера свое белье и платье продать или заложить искал, чтоб свои беспутные мотовства с солдатами, лакеями и с другими бездельными людьми продолжить мог, а я уже более не в состоянии его в руках держать». Реляция от 23 февраля: «Молодой Румянцев 21 числа в ночи тайно из своей квартиры ушел, свое платье и вещи за окно выбрасать, уборы в своей квартире перепортить и перебить, а росейского служителя, который ему следовал и от злого его намерения удерживать хотел, на улице двум мужикам, вещи оного носившим, так ужасно разбить велел, что он по сие время на постели тронуться не может. Еще ж он в некоторых местах декларовал, что оной отцу своему вперед сказывал, ежели от него в Германию он послан будет, то ничего доброго делать не станет, и так поступать хочет, что оного вскоре паки назад взять принуждены будут. Правды из уст его ни одного слова не исходит, и он наимерзостнейшим шалостям, которые токмо вымыслить мочно, предан». Реляция 26 февраля: «Молодого Румянцева я наконец сыскал и добрым порядком возвращению в квартиру его уговорить велел. Он купил себе лошадь, намерясь чрез Польшу в Киев к отцу своему ехать. Оной вчера просил у меня в своих погрешениях прощения, однако ж притом представлял, чтоб я как наискорее отсюда в отечество ему возвратиться толь паче позволил, понеже он за своим худым поступком публично показаться более не может, к тому ж у него к гражданскому чину и обучению оному весьма склонности нет, но хочет солдатом быть, которым, по его превращенному мнению, ничего знать или учить, окроме того, что к солдатскому делу принадлежит, ненадобно».

(Москов. архив Мин. иностр. дел. Прусские дела)

18) Список с грамоты месные. Князь великий Дмитрий Костантинович Нижнего Новаграда и городецкой и курмышской. Пожаловал семи бояр своих и князей, дал им месную грамоту по их челобитью и по печалованию архимандрита нижегородского печерского отца своего духовного Ионы и по благословению владычню Серапиона нижегородского и городецкого и сарского и курмышского: кому с кем сидеть и кому под кем сидеть, велел садитись от своего места тысяцкому своему Дмитрию Алибуртовичу, князю волынскому, а под Дмитрием садиться князю Ивану Васильевичу городецкому, да против его в скамье садитца Дмитрию Ивановичу Лобанову, да в лавке же под князем Иваном князю Федору Полскому Андреевичу, да садитись боярину его Василью Петровичу Новосильцеву, да против в скамье садитись казначею боярину Тарасию Петровичу Новосилцову. А пожаловал его боярством за то, что он окупил исполону государя своего дважды великого князя Дмитрия Костянтиновича, а втретьие окупил великую княгиню Марфу. Да садитись боярину князю Петру Ивановичу березопольскому, да садитись в лавке князю Дмитрию Федоровичу курмышскому. А к месной грамоте князь великий велел боярам своим и дьяку руки прикладывать, а местную грамоту писал великого князя дьяк Петр Давыдов сын Русин.

(Государств. архив. Список с грамоты находится при деле о Волынском)