Текст книги "Корона Витовта"

3. Неполная дюжина

– Смотри, Лабберт, каков красавец идет! Могу поспорить, что у него на двоих один портной с бродяжкой Гоззо, – насмешливо сказал кузнец Юрген сельскому старосте Лабберту.

По извилистой тропинке, ведущей к трактиру «Сломанная пика», с пикой на плече браво шагал ландскнехт в берете, потряхивая обносками, некогда бывшими модными одеждами.

– Неужто опять война и император собирает войско? – забеспокоился крестьянин. – С полчаса назад в «Пику» уже заявился один – маленький и рыженький, с мушкетом. Ох, Юрген! Чует мое сердце – быть войне! – Лабберт перекрестился.

Дойдя до крыльца «Сломанной пики», наемник лихо поправил берет и важно вошел внутрь. Но находился он там недолго. Юрген и Лабберт сначала услышали женский крик, а затем увидели, как ландскнехт кубарем вылетел из трактира. Следом, с багровым от гнева лицом, выскочила жена трактирщика Мари-Луиза. В мощных мясистых руках она держала пику. Визгливо ругаясь, женщина попробовала переломить древко, но не смогла. Тогда она с силой швырнула пику в ее хозяина. Ландскнехт увернулся. Погрозив кулаком напоследок, Мари-Луиза возвратилась в трактир.

Наемник, отряхнувшись от песка, подобрал пику и вновь зашел на крыльцо. Нерешительно там потоптался и взялся за кольцо на двери. Подержал. Отпустил. Вздохнул и прислонил пику к трактирной вывеске.

К слову сказать, вывеска эта являлась предметом гордости, но, в то же время, и печали старого Крейцера. К ней под надписью был прибит обломок пики, с которой он вышел в свой последний бой под Иври, где и лишился руки.

Избавившись от оружия, ландскнехт подошел к окну, стал на цыпочки и так застыл, что-то высматривая. Выждав с минуту, он быстро забежал в трактир.

– Все. Представление закончено, – объявил Лабберт. Он и кузнец не без удовольствия наблюдали за злоключениями наемника.

– Погоди! – остановил Юрген старосту. – Глянь – еще один идет! Давай-ка посмотрим. Может, ему повезет так же, как и первому? – кузнец ухмыльнулся в бороду.

– А что ж мы стоим-то? – спохватился Лабберт. – Пьесу надо смотреть с удобствами, – он подошел к лежащей неподалеку толстой колоде, поставил ее и уселся сверху. Кузнец, хмыкнув, примостился рядом, подобрав под себя ноги. Когда второй наемник, черноусый и смуглый, вошел в трактир, Юрген откупорил флягу с вином, отпил и протянул соседу.

Ландскнехта прямо на пороге встретила Мари-Луиза. Уперев руки в бока, она с самым решительным видом преградила ему путь. Черноусый попытался заглянуть за ее могучую спину, надеясь хоть на какую-нибудь поддержку, но трактирщица уже перешла в наступление, тесня наемника к двери.

– Еще один?! – бушевала женщина. – Откуда вы только беретесь? Куда прешь со своей палкой? Здесь тебе не казарма!

Ландскнехт шаг за шагом пятился назад.

– А Теодор…э…дома? – рискнул, наконец, спросить он.

– Не пущу! – рассвирепела женщина еще больше.

Людвиг Моргенштерн – а это был он – счел за лучшее отступить. Выйдя на улицу, он встретился взглядом с двумя насмехающимися лицами. Наемник нахмурился. Лица стали серьезными. Поставив пику рядом с первой, Моргенштерн хотел было вернуться в трактир, но опять услышал смех за спиной. Решив, что это снова крестьяне, он резко развернулся с намерением проучить наглецов. Но тех уже и след простыл. Людвиг улыбнулся: смеясь, ему навстречу шли братья Мюллеры.

Вильгельм Бауэр добрался до «Сломанной пики» только на исходе дня. При виде пяти пик на крыльце глаза Молчуна радостно засияли. Воткнув свою пику в землю в шаге от товарок, он, согнувшись, чтобы не зацепить головой дверной косяк, зашел в трактир. Уже на пороге великан почувствовал, как будто вернулся домой, так привычна и мила была его большому сердцу представшая перед ним картина. Посреди залы, сидя за двумя сдвинутыми столами, пировали старые боевые товарищи, и делали они это как всегда, с размахом и шумным весельем.

Увидев Молчуна, пирующие громко его приветствовали и хором стали приглашать к себе. Не кричал лишь один из них, незнакомый Вильгельму мужчина с черной бородой и оттопыренными ушами. Конечно же, это был Бьерн. Швейцарец, едва Молчун вошел в трактир, не отрывал от него восторженного взгляда.

– Ого, какой здоровяк! – не удержался Бьерн от похвалы. И тут же, рассмотрев, что у Бауэра сломан нос, швейцарец крайне удивился: – Хотел бы я увидеть того, кто попортил ему лицо. Должно быть, это был совсем великан!

– Ты прав, – усмехнулся сидящий рядом Теодор Крейцер. – Только это был не он, а она.

Молчун застенчиво улыбнулся.

– Еще та была стерва, – заметила Мари-Луиза, ставя на стол поднос с дымящимся мясом. Женщина, к вечеру смирившаяся с присутствием в трактире банды наемников, теперь сама же подносила им еду и питье.

– Уж не вы ли это были, почтенная? – подольстился швейцарец к хозяйке. – Хотя одолеть этакого великана не под силу и вам.

Мари-Луиза, которая действительно выглядела весьма внушительно даже на фоне Молчуна, презрительно фыркнула.

– Не будь так в этом уверен, милок, – неодобрительно щурясь на швейцарца сказала женщина. – В свое время я задавала трепку и ветеранам Павии!

Бьерн при упоминании о знаменитом сражении нахмурился. Но когда до него дошел смысл слов, захохотал. Ландскнехты за столом дружно его поддержали. Мари-Луиза, решив, что смеются над ней, поначалу свирепо переводила взгляд с одного красного мужского лица на другое, но затем расхохоталась и сама.

– Полно вам, мамаша! – смеялся Теодор. – Тем ветеранам, должно быть, годков по сто было – не меньше! Лучше угостите Молчуна с дороги.

Трактирщица, ласково, по-матерински, улыбнувшись стесняющемуся Вильгельму, поднесла ему большую кружку с пивом.

Собранные Теодором наемники пировали до глубокой ночи, без смущения опустошая трактирные кладовые, оплачивая за еду и питье тостами в честь хозяина и хозяйки. Все были веселы и беззаботны, лишь один швейцарец почему-то мрачнел с каждым часом.

– Тебя что-то тревожит, Бьерн? – спросил напрямик Теодор.

Веселый разговор за столом оборвался. Все обернулись на швейцарца.

– Да, – угрюмо ответил тот. – Я вижу здесь восьмерых. Мы же договаривались о дюжине. Где остальные? Нам выступать уже на рассвете.

– Двое не придут, – сказал ландскнехт. – Но третьего жду.

– И с ним не будет дюжины, – проворчал Бьерн.

– Позвать еще кого-нибудь?

– На это нет времени, – сердился швейцарец. – Где я теперь до утра возьму людей?

– Меня! Меня возьмите! – умоляюще попросил Гюнтер. Принеся ландскнехтам очередную порцию вина, он не ушел, а стоя замер позади Теодора, набираясь смелости сказать это.

– Тебя? – удивился Теодор и призадумался. – Собственно, а почему бы нет? Парень ловок и кое-что умеет. Я сам его учил, – заверил он швейцарца.

– Как знаешь, – пожал плечами Бьерн.

– Но надо бы об этом переговорить с отцом, – Теодор встал из-за стола.

– Тео! – Ганс Мюллер задержал его, взяв за рукав. – Спасибо, что позвал и Петера.

Теодор кивнул и направился к Максимилиану. Трактирщик, время от времени зевая, сидел на бочке за стойкой, но спать не ложился. Супруга велела присматривать за Теодором и его приятелями, пока она возилась на кухне. Что он теперь и делал, с завистью поглядывая на веселую компанию.

– Значит, это ты собрал этих дармоедов, которые не хотят платить за выпивку и еду? – брюзгливо спросил Максимилиан, когда Теодор подошел к стойке.

– Да, папаша. Наша слава идет впереди нас. Опять понадобились услуги ландскнехтов.

– И где ты здесь видишь ландскнехтов? Ты называешь ландскнехтами этих бродяг, убийц и воров? Время героев безвозвратно ушло, мой мальчик! – единственный глаз старого солдата прослезился.

– Вы правы, папаша, герои остались в прошлом веке, – осторожно сказал Теодор. – Где раньше мог управиться один – сегодня нужны двое.

– К чему это ты клонишь?

– Нам не хватает людей, папаша, – признался Теодор. – Нужна ваша помощь.

Максимилиан Крейцер гордо приосанился.

– Хорошо, сынок, я пойду с вами!

– И думать не смей! – раздался категоричный голос с кухни.

– Я бы пошел с вами, – поправился Максимилиан и тише продолжил: – Но я калека и старик. Мясо на мне высохло, а кости заржавели, как пика на нашей вывеске, – печально промолвил старый солдат.

– Не такой уж вы и старый, – успокоил Теодор. – Но что же мне делать, папаша? Я дал слово.

– А возьми-ка ты Гюнтера! – встрепенулся трактирщик. – Все равно от него толку мало. Парень бредит войной и только пиво мимо посуды почем зря проливает.

Трактирный слуга, услышав, что говорят о нем, тут же подбежал и стал, с надеждой смотря на старого Крейцера.

– Эх, – с притворным сожалением вздохнул Теодор. – Разве Гюнтер заменит вас? Но так и быть… – наемник спрятал усмешку.

– Хотите погубить еще и мальчика? – Мари-Луиза показалась из кухни и, грозно сдвинув брови, решительно предупредила: – Не дам!

Гюнтер в отчаянии посмотрел на женщину. И столько было мольбы в глазах юноши, что сердце женщины сжалилось.

– Ладно, – проворчала она. – Но без него не смей мне возвращаться, Теодор! И что я скажу его бедной матери?

Последние слова женщины потонули в восторженном реве. В трактир вошел Ян Немец, известный среди товарищей как Чех.

Утром сборы были недолгими. С первыми петухами все члены отряда собрались на улице, кроме Теодора. Его задержали женщины. Наконец, вышел и он со смущенным лицом и мокрыми плечами. Прощаясь, мамаша замочила ему слезами правое плечо, Эльза – левое.

Георг Вебер первым взял пику и спросил, косясь на швейцарца:

– Нам, наконец, скажут, кто и для чего нас нанял?

– Узнаете на месте, – отрезал Бьерн. – А пику, парень, оставь. Мы не на войну идем.

4. Родовое проклятье

Трепещущий на ветру факельный огонь вырвал из темноты напряженные лица наемников, затаившихся среди деревьев в старом парке магнатского поместья. Ландскнехты угрожающе зашевелились.

– Он с нами, – предупредил наемников Бьерн. – Здравствуйте, ваша милость.

– Наконец-то! – с явным облегчением произнес юношеский, с хрипотцой, голос. Голос принадлежал подошедшему с факелом худощавому молодому шляхтичу в небогатой одежде, мешковато висевшей на нескладной фигуре. От шляхтича разило потом и страхом.

– Она здесь? – спросил швейцарец, обеспокоено всматриваясь в его лицо. То, что шляхтич трусил, могло погубить дело.

– Да! – лихорадочно блестя глазами, говорил юноша. – Видите в окне? – он указал пальцем на особняк. Рука при этом дрожала.

В одном из окон второго этажа все увидели тонкий силуэт женщины. Постояв на виду, она ушла в глубь комнаты.

– Наша цель – эта женщина, – объявил наемникам Бьерн. – Владелец этого поместья насильно увез ее и держит здесь пленницей. Мы должны ее освободить и вернуть домой.

– И всего-то? – насмешливо сказал, закручивая черный ус, Людвиг Моргенштерн.

– Серьезней, господа, – нахмурился швейцарец. – В спасении этой женщины заинтересован очень влиятельный литовский магнат. Вы уже получили задаток. Вы были им довольны. Так вот: в случае успеха вам заплатят много больше!

– Уж не из золота ли эта крошка? – не унимался Моргенштерн.

– Людвиг! – осадил товарища Теодор. Он стоял впереди всех, опираясь на алебарду. – Мы готовы, Бьерн. Так ведь, парни?

Ландскнехты дружно кивнули. Их лица не отражали ни чувств, ни сомнений. Наемники были лишь озабочены предстоящим делом. Макс Шефер раздувал фитиль, намотанный на запястье.

– Сколько людей в доме, пан Удальрик? – спросил швейцарец шляхтича.

– Не считая прислуги, человек пятнадцать шляхты. Они вчера появились. Двое приставлены к пленнице охраной, остальные дежурят у входов в дом. Прежде поместье так не охранялось. Наверное, пан Доминик что-то подозревает, – юноша, говоря это, то сжимал, то отпускал от волнения рукоять сабли. – Вас могли видеть крестьяне и донести.

– Подозревает? Не обязательно, – возразил Теодор. – Может, нас и видели. Но сейчас на дорогах много дезертиров. Бегут из войска Ходкевича. У гетмана закончилось золото. Шведы не смогли одолеть его армию с помощью оружия – теперь она тает сама из-за жадности польского короля.

– Точно, – согласился с ландскнехтом швейцарец. – Дезертиров нынче много. Потому магнат и усилил охрану. Но нам это не помеха. Наоборот. Все складывается как нельзя удачно. Если нас и обнаружат – то примут за дезертиров. Тем более, что вид у вас самый подходящий, – швейцарец намекал на изношенную и грязную одежду ландскнехтов, но те не придали тому значения. Им не терпелось начать.

– Может, уже приступим? – выразил общее желание Теодор.

– Да, пожалуй. Войдем с главного входа? – обратился Бьерн к шляхтичу.

– Нет. Через склеп. Он примыкает к правому крылу дома и соединен с его внутренними покоями дверью. До комнаты панны от нее недалеко.

– Неплохо придумано, – одобрил швейцарец. – Значит, через склеп попадаем в дом и освобождаем пленницу. Кстати, кнехты, с женщиной будьте аккуратней: она благородных кровей. Затем – тем же путем назад и прочь отсюда, как можно дальше. Если кто потеряется – встречаемся возле плота у реки. Ждем недолго, так что торопитесь. Кстати, парень, – Бьерн серьезно посмотрел на Ганса Мюллера. – Там твой братец плот не проспит? Пешком нам далеко не уйти.

– Обижаешь, швейцарец, – оскорбился за брата Ганс. – Мартин не первый раз в деле. И гла́за не сомкнет!

– Очень на это надеюсь.

– А меня? После всего меня вы возьмете с собой? – тревожно спросил Удальрик. – Панна Селина обещала защиту.

– Конечно, ваша милость, – заверил Бьерн. – На плоту места всем хватит. А теперь ведите!

Отряд рассыпался по парку и бегом устремился за Удальриком. По мере приближения к склепу бежать становилось трудней. Здесь парк был запущен, и людям приходилось прорываться сквозь заросли боярышника и шиповника, оставляя клочки одежды на колючках. К тому же заметно погустевшие кроны деревьев заслонили слабый свет ночного неба, погрузив парк в полную темноту. Наемники перешли на шаг, сгруппировавшись возле шляхтича, который хоть как-то факелом освещал дорогу. Все шли молча, старясь не проронить ни звука. Только слышался хруст веток и иногда треск рвущейся материи.

Наконец, вышли к склепу. Смотрелся он внушительно. Стены были сложены из больших каменных блоков, крышей служила плоская толстая плита. Двухстворчатая железная дверь выглядела тяжелой и массивной. Она скорее подошла бы для крепости, чем для последнего пристанища усопших, чей покой благочестивый христианин навряд ли решится нарушить. По обе стороны двери стояли две колонны, за ними в стене были проделаны ниши, в которых обычно помещали скульптуры святых. Но эти были пусты. Над дверью был прибит родовой герб, вырезанный из черного алебастра.

– Видал, как они стерегут своих покойников? Не склеп – целая крепость, – шепнул Макс стоящему рядом Гансу.

– А толку? – так же шепотом отозвался тот. – Сейчас нам его отворят.

Удальрик вставил ключ c крестообразной головкой в замок. Немного повозившись, шляхтич, надавив на дверь, слегка ее приоткрыл.

– Заходите, – пригласил он наемников. – А я вернусь в дом и открою вам внутреннюю дверь. Она закрыта на засов. – Удальрик отдал факел Бьерну и пошел назад вдоль стены особняка, чтобы не заблудиться в темноте.

– Ему можно доверять? – спросил Теодор швейцарца, с сомнением смотря на уходящего шляхтича.

– А что нам остается? Стоит попробовать. Все лучше, чем воевать со всей дворней магната.

– Его купили?

– Нет, что ты! – удивился подобной мысли Бьерн. – Он же шляхтич. Рыцарь! Его тронуло несчастье слабой женщины, и он решил ей помочь. Предав своего патрона. Глупо, конечно. Но кто поймет мотивы этих благородных господ?

Швейцарец подошел к двери и с усилием ее распахнул.

– Помоги нам Бог! – Бьерн осенил себя крестом и первым вошел внутрь. Осмотревшись, он поставил факел в железное кольцо, торчащее из стены прямо возле двери, осветив таким образом вход. Ландскнехты вошли следом.

Внутри склеп представлял собой длинный прямоугольный зал с узкими маленькими окнами и низким потолком. На потолке даже при неярком факельном освещении можно было разглядеть фрески со сценами из Библии. Краска на них потрескалась и потемнела от постоянной сырости, отчего лики святых изменились до неузнаваемости, сделав персонажей росписей похожими не на праведников, а скорее на слуг преисподней. Людей впечатлительных и искренне набожных эти лица вполне могли побудить отказаться от мысли проникнуть в склеп, но ландскнехты и швейцарец не были в их числе и потому смело вошли в гробницу. Миновав с два десятка саркофагов, стоящих вдоль каменных стен, наемники уткнулись в еще одну дверь, меньше и скромнее первой, но тоже крепкую. Бьерн толкнул ее, но она не поддалась. Все застыли в ожидании.

– Не понимаю я этого, – вдруг нарушил тишину Людвиг Моргенштерн. Видать, от скуки он решил поделиться мыслью, только что пришедшей ему в голову. – Место покойников в земле. Зачем их выставлять, словно порченый товар в лавке?

– Тише! – шикнул швейцарец, прислушиваясь. За дверью послышались невнятные голоса. – К оружию! – сдавленным шепотом приказал Бьерн. Впрочем, приказ был лишним. Ландскнехты обнажили ножи и мечи, едва ступили в склеп.

Дверь оставалась неподвижной. Голоса замолчали.

– Попахивает предательством, – невозмутимо заметил Теодор. Швейцарец сердито на него глянул, но ответить не успел. Дверь медленно, со скрипом отворилась. Узкая полоса света упала на пол склепа, зацепив край гроба. На черной дубовой крышке скалился позеленевший от времени бронзовый череп. Кто-то из ландскнехтов суеверно сплюнул.

В проеме двери показался Удальрик. Выглядел он хуже прежнего: нервы молодого шляхтича были на пределе.

– Меня задержали… Пан Вацлав видел… Я жег огонь, – бессвязно бормотал он. – Быстрее, быстрее! Он может вернуться…

В руках у шляхтича была шкатулка в локоть высотой и столько же шириной и длиной. Любопытный Моргенштерн, конечно же, не оставил шкатулку без внимания.

– Что это у тебя, пан? Собрал вещички в дорогу?

– Это не мое, – почему-то смутился Удальрик. – Это вещи панны. Идемте же!

Наемники вышли из склепа и оказались в зале, отличавшемся от усыпальницы разве что размерами, настолько он был холоден и мрачен. Темные влажные стены не были украшены гобеленами или картинами, единственное окно было забито досками. В центре дальней стены стояла большая печь, в жерле которой пауки раскинули свои сети. С потолка свисала кованая люстра со старыми огарками, тоже вся покрытая паутиной. Пахло сыростью и факельным чадом. Наверное, зал служил покойницкой, где хозяева поместья прощались с умершими родичами. Как бы там ни было, складывалось впечатление, что владелец и его прислуга почему-то избегали этого мрачного места и старались лишний раз здесь не появляться.

Зал размещался в самом краю правого крыла особняка. Кроме склепа попасть сюда можно было через дверь, выходящую в галерею, соединяющую зал с другими помещениями первого этажа, или спуститься со второго этажа по лестнице. Удальрик указал на лестницу.

– Панна Селина наверху в комнате.

Теодор бросился вверх по ступенькам. Моргенштерн и Чех побежали за ним. Братья Мюллеры и Бьерн заняли оборону у двери, остальные затаились возле лестницы. Удальрик остался стоять у входа в склеп.

Преодолев лестницу, Теодор с товарищами, повернув направо, вбежал в комнату, служившую со дня появления пленницы в доме караульным помещением. Возле горящего камина за круглым маленьким столом сидели два шляхтича. На столе стояли едва початая бутыль вина и кружки.

Моргенштерн с ходу наотмашь рубанул мессером одного из шляхтичей, сидящего к выходу спиной. Тот без звука завалился на бок, уронив стул. Брызнувшая кровь залила стол и попала в кружку убитого. Второй шляхтич успел вскочить и выхватить саблю. В ярости дико вращая красными глазами, он наступал на Людвига, нанося быстрые удары. Ландскнехт с трудом успевал их парировать. Моргенштерн мог бы несдобровать, но на выручку подоспел Ян Немец. Обойдя стол, он приблизился к шляхтичу со спины и проткнул его мечом. Раненый взвыл дурным голосом и выронил саблю. Людвиг поспешно его добил. Труп упал рядом с первым.

В комнате с камином была только одна дверь, и все трое бросились к ней. Первым достиг ее Теодор. Думая, что она будет закрыта, он навалился всем телом и чуть не упал: дверь свободно распахнулась. Не успев затормозить, Крейцер влетел внутрь.

Пленница уже ждала своих освободителей. В сиреневом платье она стояла посреди комнаты. Теодор сразу отметил про себя, что женщина очень красива. Панна Селина обладала той самой белокурой головкой с правильным прелестным личиком, которым так восторгаются ясновельможные польские паны. Хуже всего, что вдобавок у нее еще были и голубые глаза. Теодор глубоко вдохнул: такая красота приятна и немцам. Цветом волос и чертами лица женщина напомнила ему Эльзу. Только у той лицо было живое, подвижное, а зеленые глаза светились лукавством и задором. Или желанием, а то и страстью, если это было необходимо для ее работы. У панны Селины лицо казалось строгим, застывшим, словно выточенным из мрамора, без малейших следов волнений или переживаний, что было бы естественно в ее положении. Голубые глаза шляхтянки смотрели холодно и высокомерно.

– Вы за мной? – приятный голос панны Селины оказался под стать лицу и глазам.

– Да, сударыня, – ответил Теодор.

– А где Удальрик?

– На низу, дамочка, – грубо вмешался Людвиг. – Давай-ка, поторопись лучше.

Женщина нахмурилась, но, подчинившись, пошла к выходу. Проходя мимо мужчин, панна Селина демонстративно сморщила очаровательный носик:

– От кого из вас так дурно пахнет? – спросила она не столько презрительно, сколько насмешливо. – От всех троих, пожалуй.

В горле Моргенштерна заклокотало, но наемник сдержался.

Женщина, придерживая платье, вошла в соседнюю комнату. При виде тел охранников панна Селина побледнела. Переступить их, как это сделали ландскнехты, она не решилась и потому обошла стороной. Почему-то это первое с ее стороны проявление женской слабости вызвало у Теодора какое-то смутное, необъяснимое удовольствие.

Когда женщина и ее спасители спускались по лестнице, они услышали выстрел.

– Это Макс, – определил на слух Ян Немец. – Ну, теперь начинается потеха!

Чех не ошибся. Оставшиеся в зале наемники были атакованы десятком слуг, вооруженных алебардами. У двери их встретили братья Мюллеры и Бьерн, не пуская внутрь. Один из слуг уже корчился на полу в луже собственной крови. Руководил прислугой пожилой седоусый воин. Бился он молча, со знанием дела. Отразив очередной удар швейцарца, шляхтич полоснул саблей ему по руке. Бьерн, ругнувшись, выронил меч. Но еще раз ударить седоусый не успел. Ганс и Петер насадили его на мечи, одновременно пронзив тело с двух сторон. Братья тут же выдернули оружие, и мертвый шляхтич упал к их ногам.

Бьерн увидел на лестнице ландскнехтов и пленницу.

– Быстрее в склеп! – крикнул он. Швейцарец, присев, увернулся от неуклюжего удара топором. Подобрав свой меч, Бьерн в ответ кольнул нападавшего снизу узким лезвием в пах. Слуга истошно завизжал и навалился на остальных, мешая им сражаться. Бьерн и братья этим воспользовались и побежали ко входу в усыпальницу.

– Быстрей, друзья! – кричал Удальрик, заметно воспрянувший духом в присутствии панны Селины. Он не отрывал от нее влюбленного взгляда, но та, занятая побегом, едва обращала на него внимание.

Почти все уже скрылись в склепе, когда один из слуг вбежал в зал. Макс высунул мушкет в проем двери и выстрелил. На белой ливрее появилось, расплываясь, красное пятно. Слуга упал. Остальные столпились у входа, больше не решаясь преследовать похитителей женщины их господина.

Ганс Мюллер, последним вбежав в усыпальницу, с силой закрыл дверь.

– Ваша милость! Они пришли за ней! – возбуждено сообщил хозяину поместья, пану Доминику, его духовник иезуит отец Ришард.

– За Селиной? – магнат с неприязнью посмотрел в длинное худое лицо священника и, не выдержав его цепкого колючего взгляда, отвернулся.

– О чем вы? – удивился иезуит. – Конечно же нет! Они пришли за короной! Там целый отряд. Похожи на дезертиров, но я убежден, что это – люди литовских магнатов!

– А Селина что же? – равнодушно спросил пан Доминик.

– Ваша милость! Очнитесь! – тревожно говорил священник. – При чем тут эта женщина? Я говорю о короне. Она не должна попасть в Литву!

– Пророчество?

– Придите в себя! Какое пророчество? Литовские братья не должны получить корону. Эти еретики используют ее против святой церкви и расколют державу надвое!

– А! Ты не веришь в пророчество, иезуит? Не веришь, что на моем роду – проклятье трех народов? С тех пор, как мой предок украл у них эту корону, мой род проклят! – лицо магната исказилось в муке. – Скажи мне, священник, почему за преступление одного должны расплачиваться все его потомки? Довольно! – исступленно закричал пан Доминик. – Пусть забирают! Не смей им мешать! – хозяин поместья схватился за саблю.

Иезуит в страхе выбежал вон. В коридоре он столкнулся с тремя слугами, спешившими в сторону усыпальницы.

– Остановитесь! – велел им священник. – Вам не справиться с ними. Бегите по окрестностям, подымайте шляхту. Далеко ворам не уйти!

– Что здесь происходит, черт возьми? – грозно спросил высокий широкоплечий мужчина в богатой одежде, только что вошедший в дом. Это был Титус Войда, двоюродный брат владельца поместья.

Иезуит кинулся к нему.

– Пан Титус! – обрадовался отец Ришард. – Как же вовремя вы прибыли!

– Где мой брат? – перебил магнат.

– Он не в себе, – скорбно сообщил священник. – А нас грабят!

– Кто?

– Не знаю. Вероятно, литовцы. И пришли они за короной. Понимаете?

– Что же вы предприняли?

– Послал за помощью.

– Пустое, – отмахнулся Войда. – Помощь не понадобится. Святой отец, вы не задумывались, почему мы до сих пор не уничтожили корону? Ведь хранить ее опасно. Мы не можем ее уничтожить. А воры, поверьте, не смогут ее украсть. Да и, вероятно, они уже покойники, – жестко закончил он.

– С ними и панна Селина, – вспомнил иезуит.

– Неужели? – лицо пана Титуса омрачилось. – Вот глупцы, только зазря панночку загубили.

Пан Доминик, услышав это, выскочил из комнаты, едва не сбив иезуита с ног, и ринулся к склепу, созывая на бегу слуг. Он еще надеялся спасти панну Селину.

Наемники уже были у выхода из склепа, когда Людвиг Моргенштерн, бежавший позади всех, внезапно остановился.

– А где дамочка и шляхтенок?

Наемники начали оглядываться. Панны Селины и Удальрика среди них не было.

– Вон они! – увидел Макс. – Какого черта они делают?

Женщина и шляхтич стояли в центре усыпальницы возле одного из саркофагов. Даже в полутьме можно было рассмотреть, что саркофаг этот, пожалуй, самый древний в склепе, был собой прост и небогат, без золота и серебра, которыми в изобилии украсили остальные. Но был он заметно больше других.

К изумлению наемников шляхтич втиснул лезвие сабли в щель под крышку и, навалившись всем телом, приподнял ее. Шляхтянка тут же склонилась над изголовьем гроба, там, где должна была лежать голова покойника.

– Я тоже за грабеж, – заворчал Моргенштерн. – Но нашли время!

Произошедшее дальше впоследствии каждый помнил по-разному, и никто не был уверен, что случилось это наяву.

Теодор, едва крышка старого саркофага открылась, почувствовал, как под ногами задрожал каменный пол. Пробивая камни, из него полезли зеленые ростки травы. Их становилось все больше, пока пол, ставший мягким, полностью не исчез под зеленым ковром. Затем с хрустом вверх устремились деревья, пронзая стены и потолок. Стены затрещали и осыпались. Потолок, искромсанный ветвями, обвалился мелкой крошкой.

Теодор больше не был в склепе. Он оказался в лесу. Лес был темный и древний. Большинство деревьев давно уже сгнили, как и обратились в прах люди, бывшие здесь. По дороге медленно ехала карета в сопровождении шести конных охранников. На карете был изображен черный имперский орел. Одним из охранников, почему-то, оказался он, Теодор Крейцер.

Все было как в реальности: ландскнехт ощущал на себе тяжесть доспеха, чувствовал под собой сильную мускулистую лошадь. Теодор даже чуял запах ее пота.

Они ехали в полном молчании, когда вдруг на дорогу выскочил отряд из нескольких всадников. Все они были вооружены и закованы в такие же тяжелые и старинные доспехи, которые были и на Теодоре. Только лица неизвестных были спрятаны под забралами. У всех, кроме одного – молодого красавца, их предводителя. Он подъехал к карете, в которой находился посланник германского императора.

– Сударь, отдайте ваш груз. Теперь мы будем его эскортом.

– Мне приказано доставить его в Вильно, – смело возразил имперец.

– А мне – в Краков! – нагловато улыбаясь, сказал польский рыцарь. – Поторопитесь!

– Нет, сударь. Я исполню приказ императора.

– Воля ваша, – пожал плечами предводитель и жестко приказал своему отряду: – Руби!

Разбойники стремительно атаковали. Силы были не равны, и имперцы начали проигрывать. Одним из последних был убит сосед Теодора. Тяжелым мечом он был разрублен почти до седла. Испуганная лошадь понесла обезображенный труп вперед.

Смертельно раненый посланник сидел на дороге, опираясь на колесо кареты. Предводитель, спешившись, подошел к нему и вырвал из рук какой-то сундук. Посланник поднял залитую кровью голову и громко сказал, торжественно смотря на разбойника:

– Проклинаю тебя и род твой! Обрек ты народы на вечную неволю, забрав у них свободу. Но тяжким бременем будет украденное. Отныне сторожить тебе его и потомкам твоим и живыми, и мертвыми…

Разгневанный словами имперца, поляк проломил мечом ему голову. Кровь убитого оросила плащ убийцы.

Потеряв товарищей, Теодор отбивался от разбойников в одиночку. В разгар схватки он вдруг услышал, как опять громогласно зазвучали слова проклятья. Хотя, нет – теперь это было не проклятье, а пророчество, слова которого, видимо, не успел договорить посланник. И тут Теодор понял, что произносит эти слова сам, не вникая в смысл, не понимая значения. Очевидно, что пророчество уже было кем-то сказано. Очень давно, задолго до его рождения. Сейчас он лишь повторил чужие слова. Едва Теодор успел их договорить, как один из врагов, изловчившись, прыгнул к нему на лошадь и обхватил его туловище. Оба упали и в обнимку покатились по траве. Трава показалась Теодору твердой и холодной. Противник сдавил ландскнехту шею, и тот, задыхаясь, стал терять сознание. Но вот Теодор почувствовал, что его больше никто не держит.

– Теодор!

Ландскнехт очнулся на полу в склепе и увидел возле себя Гюнтера с тесаком в руке и обезглавленное тело того, кто его душил. Отрубленная голова была рядом. Удивительно, но на ней не было ни мяса, ни кожи. Это был череп. Он лежал, уставившись пустыми глазницами в потолок. Глаза Гюнтера расширились от ужаса.

– Он не из прислуги магната! Посмотри!