Текст книги "Просто сказка"

Неужели же так и останемся без какой-нибудь муромской легенды? Может быть да, а может быть и нет. Есть, как нам кажется, сказка-быличка, языком своим да содержанием очень хорошо передающая первозданную прелесть этого края. Нам кажется, а вам решать.

* * *

«… Могучи и темны вековечные леса вокруг древнего города Мурома. Живет в них зверье непуганое, хитрости человеческой никогда не знавшее.

Идет через муромские леса широкий царев тракт. А от него ныряют в дремоту буреломов заросшие бурьяном стежки-дорожки. Кто их протоптал? Куда ведут они? Никто не знает.

Но… Чу! Стук копыт по старой дороге. Всадник. Ветки хлещут по шапке собольего меха. Поворот, другой… Замерцал вдруг в чаще огонек. Цок-цок – вынес измученный конь на поляну, к черному от старости домику.

Спрыгнул с коня добрый молодец. Тишина кругом, собака не залает, не скрипнет колодезный ворот…

– Эй, хозяева! Принимай государева человека на постой! Заплутал я…

Отворил ему дверь старичок в потертом егерском мундирчике, свечой дорогу осветил:

– Кто будешь-то, сказывай.

– Императорский курьер, еду с Москвы в славный Cвияжск-город, что на Волге.

Треснул в печи уголек, хлопнула ставенка на ветру… Вот и самовар на столе запыхтел. Как не быть тут разговору? Поправил курьер на боку саблю справную.

– А что же ты тут, дедушка, охраняешь? Кругом на сто верст – ни души, глухомань.

– То верно, – вздыхает старик, – да оставлены мы здесь царевым указом для сбережения путников от колдовства здешних мест. Каждому проходящему должен я поведать одну историю. Вот и ты, вьюнош, слушай…

Стояла когда-то у этой дороги помещичья усадьба, а при ней, значит, пруд с лебедями да утками. Старый помещик умер. Дети его не захотели жить в такой глуши, уехали в столицы. А усадьбу бросили.

Бежали дни, годы летели. Обветшал дом. Зарос ряской и тиной пруд. И завелись в нем русалки – водяные нимфы. Днем их не сыскать, не выкликать, а как ночь – они тут как тут. Хороводы водят, песни поют… Да сладко так поют, что твой ручеек звенит! Но единожды в году, в ночь, когда расцветает пахучий ландыш, собираются русалки на маленьком островке посреди пруда и строят там сказочный терем: из водяных брызг плетут они нить тонкую, а нить та – чисто серебро. Ей-ей, не вру! И стоит этот чудо-терем серебряный ровно до рассвета. Потом исчезает, тает, как дым, вместе с царевнами водяными.

Много нашлось среди людей охотников до русалочьего серебра. Пробирались они тайком к пруду, дожидались ночи заветной – и к терему! Не ведали люди, что серебро то от прикосновения рук человеческих таяло тут же и опять водою болотною обращалось. Заговоренное, видать, оно… Охотник же с того дня сам не свой становился. Людей сторонился, по лесам бродил, все искал чего-то.

Вот и повелел государь-батюшка поставить здесь заставу сторожевую, чтобы прохожих всех назад поворачивать. Вот и ты, государев человек, чай пей да спать ложись. Поутру выведу я тебя на большой тракт, и поедешь себе дальше… А прямой дороги тут нет, запомни!

Поднялся молодец, в пояс старику поклонился:

– Благодарствуй, дедушка, за приют и угощение. Только не останусь я на ночь. Депеша моя уж больно спешная…

Сказано – сделано. Снова поскакал курьер тайною дорогою, все глуше и глуше. Уж и звезд не видать… Вдруг всхрапнул добрый конь, да потянул седока своего куда-то в сторону от пути. А из полумрака лесного пахнуло вдруг влагой болотной, зазвучала песня нежная… Странное оцепенение овладело вдруг юношей. Как будто сон сказочный увидел. Провел он рукой по лицу, как паутину липкую сдирая…

– Шалишь! – крикнул в черноту лесную. – Наслышан я про баловство ваше колдовское! Но со мной это не пройдет…

Твердой рукою повернул курьер коня на прежний путь. И вскоре стихло вдали эхо лошадиных копыт. Только листва шелестела вслед путнику, ласково так, заманчиво…»

* * *

Послышался странный нарастающий звук. Что-то стремительно со свистом и воем пронеслось над головами и исчезло за холмом прежде, нежели кто успел разглядеть летящий предмет.

– Так вот я и говорю, – задумчиво продолжил Митродор. – Срубили мы две лесины, а самим обидно стало, хоть плачь. Вот Лука и предложил: пень там стоял, трухлявый, за что корнями держится, мы и согнули две березки, приспособили, чтобы ежели кто на пень тот присядет, лешой, скажем, так они бы и распрямились… Да разве ж он присядет… Опаслив больно.

– Погодь, мужики, – вмешался царевич. – Я тут, можно сказать, погибаю, а вы все среди себя разговоры разговариваете. Пора бы уж и честь знать.

– И то верно, – пробормотал Пахом. – А нут-ка, ребятушки, навалимся дружно, да и подсобим человеку. Не будем Ивана дожидаться, сами болотину одолеем.

– Как же ты ее оборать будешь, чай не бусурман какой, тут сметка нужна, – загомонили непонятливо мужики.

– Как, как, вестимо, не кверху каком, разумом. Помните, как давеча в двунадесят девятом царстве-государстве Егорий храбрый царевну в тереме поцеловал?.. Память у вас девичья.

– Ты не попрекай попусту-то, – обиделся Лука. – Дело говори.

– А я и говорю дело. Два первые задания пустяшные оказались – ну, там, корабль летучий построить, оброк с нечисти за десять лет собрать, я и сам толком не помню. Да и что там помнить? Их только ленивый и не выполнит. Третье же не в подъем. Потому – дочь отдавать не хочет. Посажу я, говорит, царевну в терем высокий на горке крутой. Сам рядом сяду, бдить буду, чтобы без обману. В окно глядеть станем. Вот ты на коне подъедешь, прыгнешь, до ставень достанешь, дочку поцелуешь, тут и свадебку сыграем. А как не допрыгнешь да не поцелуешь – не взыщи, взашей со двора провожу. Но Егорию ума не занимать стать. Ты, молвит он про себя, царь, хитер, да и я не вчера родился, знаю, с какой стороны к корове подходить. Взял он кузова с двух телег, оглоблями их скрепил промеж себя – помост такой получился, длинный. Положил под окном терема так, чтобы царю видно не было, под них бревно в обхват. С мужиками сговорился, уговорил с десяток. Вы, говорит, как я взъеду на одну сторону кузовов да рукой махну, прыгайте с забора на другую сторону. Но не раньше. И все одинако…

Пахом замолчал.

– Чего стал-то? – забеспокоились мужики. – Удалась затея-то? Али нет?..

– Ну не то чтобы совсем не удалась… Частично, – признался Пахом. – Хотя задумано было на славу. Взъехал он, махнул рукой, мужики сиганули, все как один, взлетел Егорий… Лошадь в одну сторону, он – в другую… Высоконько взлетел… Воспарил, можно сказать, аки птица…

Пахом снова замолчал.

– А царевна что? Поцеловал али нет?..

– Ну, когда он вверх летел, царь с царевной возьми и высунься из окошка, поглядеть, что такое непонятное творится… Вот он и поцеловал, на возвратном пути-то, да только не царевну, а царя… Промашка малость вышла.

– Погоди, мужики, – обеспокоился Иван-царевич. – Вы это, того, и меня хотите таким-то образом осрамить?..

– Не боись, мил человек, авось кривая вывезет. Давай, мужики, а то так и до свету не управимся. Ты, молодец, – обратился он к Владимиру, – вместе с Лукой встаньте вот сюда и подоприте ногами, да поплотнее, – он указал на бревно, которое Губины уложили вдоль лужи. Второе бревно они подсунули, несмотря на робкие протесты царевича, под брюхо его коня так, что вышло некое подобие катапульты. – Хорошо… Вы сюда станьте, да обоймитесь покрепше, – указал он место братьям, – а вы, – обратился он к Роману с Демьяном, – полезайте к ним на плечи. Так… А мы с тобой, Пров, туточки их править будем, когда они, значит, сиганут. Нам главное брюхо коневое из грязи высвободить, а там оба бревна подсунем, да и подымем разом. Все готовы?.. – И он махнул рукой.

В теории план был безупречен, не то – на практике. Роман с Демьяном чуть присели перед прыжком и… Если Роман все же подпрыгнул, то Демьян не удержал равновесия, а может Митродор покачнулся, но мужик с коротким возгласом слетел прямо в растопыренные руки Прова с Пахомом и повалил их на землю, пролетев мимо бревна. Зато на бревно угодил Роман, только не ногами, а их навершием, его подбросило, он снова взлетел и, сбив кинувшихся его ловить братьев, покатился вместе с ними по траве. И в довершение ко всем бедам, лесина, которую придерживали Владимир с Лукой, выскользнула и коварно ударила по ногам, свалив на землю и их.

Шум поднялся несусветный. Глотку драли все, включая царевича, хотя он и пострадал менее всех – его лишь немного задели вылетевшие из-под бревна шлепки грязи. В перебранке никто толком и не заметил, что Иван разумник в себя пришел, хлебнул кваску с ледника и с изумлением взирает на происходящее, бормоча: «Погодь, мужики, погодь, погодь…»

И неизвестно, сколько бы продолжалась эта свара, если бы он не подскочил вдруг к жбану с медом, не поднял его над головой и не гаркнул голосом молодецким:

– Погодь, говорю, а не то вот как есть все сей же час наземь выплесну! Устроили, понимаешь, побоище Мамаево!

Побоище разом притихло.

– Ты это, Иванушка, – произнес кто-то заискивающим голосом, – ты это того, охолонись маленько. Ну нельзя же так сразу: наземь выплесну. Пошумели немножечко, погорячились, с кем не быват?..

– С вами уже неделю цельную быват! Все село перебаламутили… Говорите, пошто звали-тревожили.

Мужики опасливо выпихнули вперед Пахома. Тот выпятил грудь колесом, набрал побольше воздуху, вытянул вперед руку, напыжился, потом, вдруг как-то сникнув сразу, словно сдувшийся воздушный шарик, кивнул в сторону царевича и коротко произнес:

– Завяз…

Иван, поставив жбан на землю, принялся осматривать место происшествия. Он дважды неторопливо обошел вокруг лужи, постоял немного, протянул: «Мда-а-а…» Затем еще трижды обошел в противоположном направлении. Мужики гурьбой двигались за ним. Опять остановился, опять постоял, затем обратился к царевичу:

– Шапку сыми…

– Чего? – не понял тот.

– Шапку сыми…

– Эт-то еще зачем? – удивился царевич.

– Надобно. Мне кидай.

Иван снял шапку и бросил ее Ивану; золотые волосы-кудри тут же подхватил шальной ветерок. Разумник, поймав шапку, повертел ее в руках и протянул, раздумчиво глядя куда-то под конское брюхо: «Завя-я-яз…»

Мужики почтительно внимали.

– Что бревна есть, это хорошо, – заявил, наконец, авторитетно Иван. – А вот что бурдюков да веревок взять не догадались, то плохо. Сейчас бы мы его вмиг опростали. По половецкой методе.

– Какой-такой половецкой?.. – заинтересовались все сразу.

– А такой, – Разумник поднял слегу, на которой его принесли, и пустился в пространные разъяснения. – Половцы они как чрез реки переправляются?

– Известно как, – загомонили мужики. – Как все. За гриву конскую себе держится, вот и плывет.

– Вот сколько лет прожили, а ума не нажили. Кони-то они тоже не все плавать умеют, тады что делать?..

– Да как же это так – не все? – взволновались мужики. – Не люди, чай, все и умеют.

Иван окинул их укоризненным взглядом.

– Не все, – объявил он истину в последней инстанции. – А ежели кто умеет, так недалеко и недолго. И спорить тут нечего. Вот половцы и удумали. Берут бурдюк, мех по-нашему, надувают его, завязывают, на нем и плывут, а к другому, что впереди себя толкают, оружие там привязано, юрта, еще чего по мелочи… Глядишь, и переплыли. Хошь – реку, хошь – море. Привязываем, к примеру, сюда мех, – начал он показывать свою задумку на жерди, – в мех просовываем кишку длинную, шест – под коня. К меху крепим один конец веревки, сами держим другой. Затем дуем в кишку. Мех надувается, всплывает с той стороны коня, цепляем его, – и другой конец веревки вытягиваем. Заводим так две-три, лучше – четыре. Дальше сами поймете, али растолковать?..

– Чего уж там растолковывать, – буркнул Пахом. – Не дети малые. Ты бы вот лучше разобъяснил, без мехов-то как быть?

– Сдюжим, – успокоил его Иван. – Лишь бы голова не оторвалась. А ну-ка, мужички, хватай бревна да тихонько так по бережочку да по грязи этой непролазной к боку конскому и пододвиньте, но чтобы не задеть. Давай-давай, чего стали, как рыба в вершу? Повертайся живее!..

Братья Губины переглянулись, недоуменно пожали плечами, но сделали, как велел Разумник.

– Добро, – оценил тот. – Как, значит, просвет покажется, так и пихайте на ту сторону со всей мочи. А кто двое там станьте, принимать будете. Теперь ты, – обратился он к царевичу. – Волосья поплотнее на кулак намотай – и тяни.

Все разинули рты, а Иван-царевич тупо воззрился на лошадиную гриву.

– Да что ты плетешь такое? – загомонили мужики. – Аль умом пообносился?.. Где ж это видано, чтобы себя за волосья из болота тащить?!

Громче всех надрывавшийся Роман и не заметил в гневе праведном, как Иван незаметно так приблизился да и ущипнул его пониже спины. От всей души ущипнул, словно рублем одарил. Бедный мужик вспорхнул на несколько саженей, а когда приземлился, не говоря худого слова полез на Разумника с кулаками.

– Остынь, остынь, – осадил его Иван и объяснил вытаращившим глаза мужикам: – Видали? То-то же! Тут знать потребно, куда какую силушку приложить, чтобы, значит, польза от нее наибольшая была. В смысле подъема. Вот, к примеру, щипок. Невелика хитрость – а сработало на диво! И тут поможет, ежели голова на плечах имеется, чтобы, значит, было, за что тянуть… Давай, молодец, тяни, а вы готовьтесь бревна толкать.

Поняв, видимо, что если ничего не предпринимать, то сидеть ему здесь и слушать препирательства да умствования мужицкие до скончания века, Иван-царевич ухватил себя за вихор и дернул изо всей мочи, да так, что слезы из глаз брызнули в три ручья.

– Да чего уж там, – радостно загомонил сход, было засомневавшийся в своей правоте. – Любому ясно – нельзя это такое, чтобы самого себя да за волосы из болота вытягнуть. Спокон века не бывало такого. Обман да расстройство одно…

– Ты, молодец, их не слушай, – принялся успокаивать Ивана Разумник. – Не всякому дураку клад дается… То есть, я хотел сказать: дело мастера боится. Ты не рви сгоряча – лысину сотворишь. Ты потихоньку, полегоньку, да и тяни, ну словно вот как сеть перебираешь. Удил когда? Вот и давай, а на этих неча рот развевать, с их умом только по грибы. Давай, давай!..

И снова потащил царевич, тянет-потянет… а вот возьми, да и начни потихонечку подниматься над седлом. Владимир, Конек, мужики – все глазам своим не поверили, сгрудились вокруг лужи, не может быть такого, никогда не было – и посейчас не будет, ан нет же, никуда от правды-истины не денешься, вон он, зазор-от, между портами да спиной конской, все больше да ширше делается…

– Э, э, куды понесло? – взволновались вдруг разом уверовавшие в успешное окончание трудного дела мужики. – Лошадь-то почто бросил?.. Скотину бессловесную… Разе ж так можно?

Позабыли о словах своих, чуть назад временем сказанные, советы наперебой подавать стали, что да как. А Иван стоит-посмеивается, так-то, мол, нам смекалки не занимать стать, одной шапкой двоих накрыл.

Царевич же тем временем в седло вернулся, обхватил ногами коня своего, и ну снова тянуть. Заворчала недовольно болотина, забурлила пузырями, зачавкала, тут уж не зевай, мужики, не оплошай с бревнами. Не оплошали. Едва лишь промежду брюхом конским да жижей черной полоска светлая развиднелась, они бревна туда и подсунули. А там уж – дело нехитрое, взялись дружно ввосьмером, крякнули, подняли страдальца, да и вынесли его из грязи на землю твердую.

Все бы хорошо, смрад вот только пошел – хоть онучей носы затыкай. Знамо, испачкались, пока тащили. А царевич Иван пуще всех. Разумник топор взял, подвесил, крякнул.

– Так, мужики, тут за пригорком пруд есть, айда туда. Негоже в таком виде по дорогам шляться. Еще воронье налетит, совсем спасу не будет. Жбаны вот только опростать надобно, пригодятся, пустые-то…

И пока все дружно плескались в пруду, Владимир мог наблюдать, как то один, то другой мужик, воровато глянув на остальных, не наблюдает ли кто, норовил дернуть себя за макушку.

* * *

Ну до чего же не везет барону, так сказать, нашему, Карлу Иерониму фон Мюнхгаузену! Ведь и всего-то делов, что человек, попав в безвыходную, казалось бы, ситуацию, не растерялся, а использовав подручные средства («рука-то у меня, ого-го, слава Богу, сильная, а голова – мыслящая»), спас и себя, и лошадь свою, вытащив обоих из болота.

Иное дело сэр Исаак Ньютон. Как рассказывают доверенные источники, сидел себе этот сэр под яблоней, сидел, долго сидел (по-нашему, так от работы отлынивал, как у них, сэров, заведено), пока, наконец ему на макушку яблоко не грохнулось. Добро бы спелое, а так – кислятина, зубы сводит. Вот он, осерчав на весь мир, и придумал свои законы, с той самой поры жить людям мешающие. Решит человек что-нибудь полезное для общества сделать, вот, скажем, двигатель, чтоб энергию давал, а сам ее не потреблял, бежит радостный, готовый весь свет осчастливить, «Эврика!» кричит, а ему сразу, как ушат воды холодной – «не может такого быть, сэр Исаак Ньютон своими законами запретил. Особенно третьим!»

Это люди правильно сделали, что законам этим имя открывателя присвоили. Чтобы знали потомки, кто им так насолил из-за одного несчастного яблочка.

Так неужто в целом свете так и не нашлось никого – за все человечество против Ньютона вступиться? Да нет, не перевелись еще богатыри да витязи на шаре земном!

Вспомним, пожалуй, самый первый из нашумевших, столкнувший лбами многих авторитетов, «двигатель Дина» (американского изобретателя, патент № 2886976). Этот двигатель, как и целое поколение его потомков, назван инерцоидом, за способность передвигаться, отталкиваясь от самого себя.

Принцип его движения прост – во славу Мюнхгаузена и вопреки Ньютону. Не верите? Проделайте простейший опыт. Положим на пол линейку, длиною, скажем, метр. Сядем на стул с роликами около одного ее конца и начнем что есть силы молотить кулаками по стулу. Если удачно молотить, то ваша замкнутая система (вы и стул) рано или поздно окажется у противоположного конца линейки.

Что же касается Норманна Дина, то он пошел дальше. Видели вы когда-нибудь метателя молота? На Олимпиаде, скажем, или другом каком соревновании? Для тех, кто не видел, скажем, что молот – это такое ядро на цепочке. Берет его человек, раскручивает, и метает куда подальше. Чей молот не нашли в разумных пределах – тот и выиграл. Положим, однако, что человек его не метает, а просто крутит. Тогда на руку, на цепочку и на самого человека действует так называемая «центробежная» сила (и, поверьте, немалая). Пока человек стоит в центре – все хорошо, но стоит только кому-нибудь подобраться и толкнуть его (то есть вывести из состояния равновесия) – и он полетит… Да еще как полетит!.. Вот Дин и придумал систему гирь, крутящихся вокруг центрального стержня под действием электромотора, которые способны поднять в воздух благодаря самим себе, ну, скажем, слона… Да что там слона – что угодно поднимут! Или все-таки не поднимут?..

А знаете, сколько их, инерцоидов создано? И работающих, и нет? Сколько у Дина оказалось последователей? И в чем секрет инерцоида?

Или вот, хотя бы, промелькнувшая в научных журналах (журналы называются «Science» («Наука») и «Phisics Today» «Физика сегодня») статья Джека Висдома о том, что если бы Мюнхгаузен, приложив соответствующую силу, тянул себя за волосы рывками на шаре по касательной – то непременно вытащил бы себя. Потому что тело, дернувшее самое себя на поверхности шара по касательной, так смещает свой центр тяжести, что при возвращении в исходную точку это смещение полностью не компенсируется.

Еще примеры? Пожалуйста, сколько угодно.

Стою я себе, держу в руках обыкновенную лампочку от обыкновенного карманного фонарика. К лампочке припаяно два провода, свободно висящих в воздухе. И никуда-то эти проводки не подсоединены, а лампочка горит… Не верите? Спрячемся за авторитет Ощепкова Павла Кондратьевича, ученого, выдающегося изобретателя и рационализатора. Он-то и придумал такую лампочку… Свет дающую за счет разной подвижности электронов в различных металлах при одинаковой температуре. Свидетели утверждают, что лампочка горела… Только вот горела ли?..

А вот пирамида В.К. Селищева, «концентрирующая полезную энергию Космоса». Берем изготовленную из соответствующего материала пирамиду, помещаем шар в ее центр и на вершину – и концентратор готов. Полезные же свойства его (ее) в частности таковы, что полезные животные (коровы там, овцы, козы) тут же начинают доиться в пять раз больше, а вредные грызуны совершенно перестают размножаться и через некоторое время, осознав, что им грозит полное вымирание, в ужасе удирают со всех лап.

Все еще не верите? Пожалуйста, обратитесь к статье Виктора Петрова «Вечные двигатели прежде и теперь», размещенной на Интернет-проекте журнала «Техника – Молодежи».

Ну, раз уж разговор зашел о физике, то как же не припомнить еще одного «притеснителя» человечества. Установившего, что никакое материальное тело не может двигаться со скоростью, равной или превышающей скорость света в вакууме. Да-да, господин Эйнштейн, о вас речь! И вовсе не извиняет вас то, что впоследствии, терзаемый, наверное, муками совести, изобрели вы специальное отделение вашей теории относительности, где сами свое же заблуждение и поколебали.

И у вас нашлись последователи. Чего стоит теория торсионных полей, отнявшая столько времени и сил, всколыхнувшая мир и нашу родную Российскую Академию Естественных Наук. академик Шапов Г.И. и его единомышленники разработали теорию и внедрили в практику двигатели, основанные на действии торсионных полей. Замечательные и удивительные поля! Родились они чуть позже нашей Вселенной, поскольку носителями их является реликтовое (т. е. очень-очень старое) нейтрино, называемое некоторыми торсионом. Интересные эти поля тем, что переносят информацию из любой точки Космоса в любую мгновенно, не перенося при этом энергии. Потому что пространство наше «прямолинейное», а «закрученное»…

Впрочем, на тему эту – как «нарушить» законы физики, можно говорить до бесконечности. Толстенные тома писать… Наше же цель проще – пробудить интерес в любознательном читателе. Ему и рекомендуем прочитать для начала Я. И. Перельмана – «Занимательная физика», Н. Гулиа – «Удивительная физика», статьи А.В. Бялко. А еще лучше – изобрести что-нибудь самим, «вопреки» самым-пресамым незыблемым постулатам.

И да здравствует барон Мюнхгаузен!

* * *

– А что, молодцы, – вопросил Разумник, едва все, кое-как отмывшись и отстиравшись от вонючей липкой грязищи, – далеко ли путь держите? Да не вы, – махнул он рукой в сторону мужиков, – кум Романов поведал про спор ваш бестолковый. Они, говорит, еще спозаранку, как разодрались, к князю направились. Нехай объяснит им, дескать, хорошо ли там ему живется али нет. Ну так я вам вот что скажу. До неба высоко, до князя далеко, повертайте-ка взад. Неча попусту ноги бить, людей от дел отвлекать государственных. Погодите до завтрашнего утра, авось что в головах-то и прояснится. Куда вы на ночь-то глядя? Закат ужо не за горами стать.

– К орлу мы, – отозвался Конек.

– К орлу? Добре, – ничуть почему-то не удивился Иван. – Как от него, так и вы к нам давайте, погостевать. А не то ввечеру совет военный соберем, поход, значит, объявлять будем. Лихо, вишь, у нас развелось, окаянное, мужикам проходу не дает…

– Каким мужикам? – удивился Пахом. – Разе ж он… оно… – тьфу, пакость какая, и не поймешь вот так-то сразу, не то мужик, не то баба… – еще кому в насельники напросилось?

– Одному напросилось, – отрезал Разумник, – и то в достаток. А ну как разгуляется да во вкус войдет?.. Тогда все с сумой да по миру…

– Погодьте, мужики, погодьте, – встрял Конек. – Что это такое значит: как от него?.. Нешто он недалече?

– Вестимо недалече, – согласно кивнул Иван. – Вон там, в рощице, его и найдете. Ручей там широконький, водицей уж больно сладок. Вот он там себе гнездо и устроил. Отдохну, говорит, а то все слетай да слетай, на свет на верхний вынеси. Совсем, мол, спасу не стало. Чуть не каждый день ни свет ни заря заявляются. Так я у вас тут спрячусь чуток. Авось не найдут.

– Вот то-то и оно, что отдохнуть человек решил, а ты уж язык и распустил: вон он, в лесочке прикорнул, – укоризненно заметил Пахом.

– Так я ж не со зла – он уж дён с десять как отдыхает. А людям нужда до него имеется. Опять же, не встречные-поперечные какие, одним миром… гм… мазаны…

…Гнездо… Ох, и гнездышко себе орел свил. Да что там свил – прямо-таки отгрохал. Тех стволов, что натаскала птица, рачительному хозяину не на один год хватило бы. Сеном с соломой, что повсюду едва ли не возами торчало промеж дерев, тоже не поскупился. Сам хозяин мирно дремал, прикрыв голову крылом, в размахе, прикинул Владимир, метров с пять-шесть, не менее. Обычный орел, похожий на беркута, вот только размерами явно не обиженный.

– На трудовые доходы не больно так-то понастроишься, – буркнул Конек, трижды обойдя гнездо кругом. – А он таких гнездышек, поди, в кажинном царстве-государстве не по одному свил.

– О, – послышалось глухо, но внятно, из-под крыла. – Явилось, не запылилось, чудо длинноухое. Конкурент. Тут, понимаешь, дни-ночи не спишь, от работы прямо помираешь, резану к резане складываешь, имуществом обзаводишься благоразумно, недвижимостью, а этот во всю жизнь не то что на конюшню там себе какую завалящую – на стойло, и то не заработал. А туда же – критикует…

– Вот я и говорю, – не остался в долгу Конек. – С трудов праведных не настроишь палат каменных. Чтой-то не больно я охотников вижу, за свою-то мошну путешествовать.

– Потому и не видишь, – отозвался орел, – что живешь по старинке. А у нас сервис – на высоте. Как в прямом, так и в переносном смысле.

– Какой-такой сервиз? – не понял Конек.

– Не сервиз, а сервис, – высунул голову из-под крыла орел. – Обслуживание, то есть, если по-нашему. Вот про тебя по сию пору легенды ходят, как ты посла половецкого возил.

– А как возил? – обиделся Конек. – Как обещался, так и возил. С ветерком.

– Да так. Посла того на твердой земле болезнь морская одолела. Версты обеда провезти не мог…

– Сам-то хорош. Про тебя тоже сказывают… Как ты царевича на свет верхний доставлял. Все ендову спрашивал. Аккурат до середины пути только и долетели. А там обоих из земли-матушки вынимали. По пояс ушли.

Владимир вопросительно взглянул на Конька.

– Истинная правда, – заверил его тот. – Он ведь себе за правило что взял? Ну, то, которое сервизом обозвал. Путь, говорит, неблизкий, так что бери-ка ты с собой, мил человек, вина побольше, да мяса пряного. Вот как я голову, значит, вправо поверну, так ты мне ендову подноси, а как влево – жаркое. Чтобы силушку восстановить. Ну и себе можешь, так сказать, за компанию. Вот пока они до полпути-то долетели, у царевича в глазах уже герб царьградский обозначился. Видал герб-то?.. Ну, орла их двуглавого… Так он и тыкал то ендову, то мясо, но все больше ендову…

– Вот за слова твои лихие, – окрысился орел, – коли за тем прибыл, сам и полетишь, ушми махать будешь. Вишь какие отрастил.

– Вот и попал крылом в небо, да в самую середку, – отозвался Конек, едва обернулся к Владимиру и хитро ему подмигнул. – С оказией мы. Проезжали недалече, вот и решили навестить. От Ворона поклон передать.

– С чегой-то он вдруг, – поинтересовался орел. – Столько лет глазу не казал, а тут вдруг поклон…

– Чего не знаю, того не знаю, – произнес Конек. – Знаю только, что стал он птицей важной, высокого, можно сказать, полета. Самим царем по службе финансовой главным поставлен. Доглядать, что да как. Потому, должно быть, про тебя и вспомянул… Да, к слову сказать, он тут докладать к царю собрался, так что, может, и сам заглянет попроведать…

– Погодь, погодь, – как-то разом встрепенулся орел обеспокоенно. – Да ты што мелешь-то? Какой-такой доглядатель царский?.. Вот сказанул – с разбегу не перепрыгнешь…

– А мне и прыгать нечего, – отрезал Конек. – Пусть тот прыгает, у кого рыльце в пушку да крылья клеем намазаны. Развели, понимаешь, мздоимство, некуда копыто поставить…

– Да какое-такое мздоимство, – вконец растерялся орел. – Разве ж обслуживание себе в угоду?.. Об людях забочусь… Как есть об людях. А что до мытника этого, так кто ж ему поверит, негоцианту? У самого клюв в пуху по самый хвост… Он, ить, даже язык-то свой вороновый позабыл, все больше по-вороньи каркает… Где ж ему вера-то?..

– Ты-то чего встрепенулся? – хитро прищурился Конек. – Раз чист перед царем, так и беспокоиться нечего.

– Как так нечего? На чужой роток не накинешь платок. Понаплетут невесть что, обмажут дегтем – ввек не отмоешься… Впрочем, чего это я, и в самом деле? Давно ведь к царю-батюшке собирался, по делу важному… Чего ж тянуть?.. Ну, бывайте здоровы, а я полетел.

– Постой, – обеспокоился Конек. – Как так полетел? Никуда, вроде, не собирался, спал, понимаешь, себе спокойненько, а тут враз на тебе – полетел!

– А так и полетел. По нужде великой. Меня, может, все время совесть мучает, что я от царя-батюшки, что мне яйца родного к сердцу ближе, прожект на предмет пополнения казны скрываю.

– Да не обеднеет царь твой батюшка до завтрева-то. Куда ж на ночь глядя лететь? Пока долетишь, пока то да се… Они уже и ужинать сядут. Так что все одно утра ждать придется.

– Не откладывай на завтра… Ну, сам ведаешь.

– Точно тебе говорю, точнее не бывает. А мы как завтра в путь-дорогу тронемся, с рассвету самого, так за тобой и заедем.

– И что ж у вас за беда?

– Да вот собрались мы в Киев, к старцам-пещерникам. Разъяснить кое-что надобно. А мужики здешние прямо-таки раками вцепились: не пустим, говорят, без трапезы, заодно и наши заумки старцам отвезете, что решить не можем.

– Мужики, значит… – раздумчиво протянул орел. – По делу, значит… Тогда вы вот что, – решил он. – Решайте дела ваши с мужиками, да так ненавязчиво, вроде как к слову пришлось, шепните им. Орел, мол, нас завтра в царство верхнее доставит. Задарма. И без сервиса. Бессребреником, мол, стал…

…Вот так и обошлись наши путешественники без половины царства (три штуки), платьев-кафтанов там разных и прочего (тоже три), чем им Ворон кланяться заповедывал. Сговорились.

А у мужиков, тем временем, обсуждение проблемы Лиха шло полным ходом. Миновав сени, донельзя захламленные хозяйственным скарбом, пару раз наступив на грабли (первым, к слову, наступил Конек), Владимир со своим провожатым, поднырнув под низкую притолоку, очутились в довольно-таки просторной горнице. Пара окон пропускали достаточно света, чтобы рассмотреть всю творившуюся обстановку. Большая русская печь справа от двери, длинный мощный стол, за которым на лавках примостились селяне, лавки же вдоль стен, полки с глиняной и деревянной утварью, еще пара дверей в соседние комнаты, половики домотканого полотна, прислоненный к печи ухват, развешанные пучки трав, подкова над притолокой, светлецы. Обычная сельская изба, каких много.