Текст книги "Солнце нашей доброты"

Солнце нашей доброты
Сергей Николаевич Усков

Дизайнер обложки Олег Кейнз

Фотограф Сергей Николаевич Усков

Корректор Ирина Снежина

© Сергей Николаевич Усков, 2023

© Олег Кейнз, дизайн обложки, 2023

© Сергей Николаевич Усков, фотографии, 2023

ISBN 978-5-4490-5924-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Автор книги Усков Сергей Николаевич, 2017 г

Когда старость не в тягость

Посвящается памяти Ксении Вьюжаниной

На обочине дороги лежит крупная белая собака. Вокруг столпились куры во главе с осанистым белоснежным петухом. Вельможным шагом петух обходит дрыхнувшего пса, что-то выглядывая и высматривая, и порой сердито и властно покококивает на простушек кур и на самого пса, словно внушая им стоять как по струночке в строю, ему – лежать смирно, без движений.

Собаку зовут Шарик. Он был старой псиной с сединой на морде, подслеповат и плохо слышал, еще у него болели лапы, хрипело в груди, а безымянная боль, кочующая хаотичными кругами по телу, разучила бегать. Целыми днями он спал: когда тепло и сухо – на обочине дороги, напротив дома хозяйки; когда моросил дождь, сыпал снег – прятался в крытом подворье, а то и, поскуливая, просился в избу.

Когда-то пёс мог мастерски хитрить и притворяться. Обычным трюком было намеренно сделаться больным: он хромал, повизгивал якобы от боли. В какой-нибудь уж шибко студеный зимний вечер хозяйка впускала-таки четвероногого артиста в избу. И Шарик мигом проскакивал за порог. По пути к заветной лежанке еще порой опростает миску с молоком у кошки, порой получит скупую ласку хозяйки. У пышущей жаром русской печи он, блаженный и умиротворённый, растягивался на теплом полу, как барин развалился бы в вольтеровском кресле, разомлевал от великого блага дремать в тепле, сытости и покое.

На длинном собачьем веку Шарик побывал во многих и многих передрягах: его и медведица трепала, и пьяный охотник сдуру палил из ружья, отчего пёс ослеп на правый глаз. И не раз драли его в кровь свирепые псы из соседней деревни, когда Шарик добивался симпатий у тамошних молодых красивых сук в пору сезонной течки. Не счесть других тяжелых и жестоких испытаний, что составили его доблесть, ум и отвагу.

Жил Шарик у старой бабки, одинокой и суровой. Бабка, как вышла на пенсию, взялась за сторожничество на ферме. Поэтому появилась у неё нужда в шустром и чутком помощнике, который бы лаем поднимал тревогу: мол, бабуля, смотри в оба, кабы волк не залез в телятник, кабы злой человек не сунул руку в чужое добро; дескать, нюх мой собачий уже чует опасность, так что иди старая, хватит дремать, покажись, покричи, погрози, чтобы дошло до нечестивца какой надёжный и храбрый приставлен тут страж.

Белый окрас Шарика с песочным оттенком. Небольшие треугольные уши стоят торчком, морда крутолоба с черными глазами и черной маковкой носа – мордой Шарик здорово походил на белого медвежонка. В профиль почти квадратный, лапы имел толстые, голос – громкий басистый.

Отдал Шарика бабке пастух, он же в свой черед взял его из армейского питомника, где молодого пса забраковали по причине неудовлетворительного экстерьера. Для овчарки Шарик несколько мал, для лайки – несколько крупен и с великоватым хвостом, для дворняжки – слишком красив и аккуратен. Впрочем, бабку мало заботило, какой породы у неё пёс. Ей важно, чтобы пёс был надежным охранником: был чуток, умел вовремя подать голос на чужих, чтобы знал только свой дом и был в нём чистоплотен.

Когда бабка привела его к себе на постоянное жительство, Шарик быстро уразумел правила хорошего тона и сразу признал в бабке свою хозяйку, вожака стаи. Все ему приглянулось: и дом, и бабка, и кормёжка. Довеском к ежедневному порциону, что установила хозяйка, вскоре стал добывать витаминную добавку сам: мышковал, бегал в лес, где ловил зайчат, молодых куропаток или рябчиков, покушался и на более крупную дичь.

И вот уже какие годы – второй, а то и третий десяток лет – пёс живет в доме бабки, стараясь служить ей верно и честно.

Шарик давно пережил положенный собачий срок жизни. Бабка говорила, что ему не менее двадцати лет. Правда это или нет – сказать невозможно, поскольку бабка и на вопрос: сколько ей лет? – путалась, однозначно лишь утверждала, что доживает восьмой десяток, и кто в деревне её старше, кто – моложе. Но конечно, покумекав и загнув узловатые пальцы, она скажет, сколько ей годков. Однако верно то, что Шарик – настоящий собачий долгожитель. Шарика она взяла, когда сама была ещё крепкой боевой труженицей, без устали работающей и не на какую хворь не жалующуюся. У обоих тогда хвост морковкой стоял.

Ксения Сергеевна Вьюжанина и пес Шарик

Как неизбежность незаметно пришла подлинная старость к хозяйке с дряхлостью, дрожанием и болью. Еще больше постарела и её собака. И вот оба, старые покалеченные трудной жизнью, с утекающими остатками сил, между тем продолжали каждый вечер в одно и то же время неспешно отправляться на ферму. Бывало, Шарик просыпал время выхода на работу и продолжал спать, несмотря на ещё зычный голос хозяйки.

Спал Шарик в самых разнообразных положениях: он и вытягивался в струнку, положив морду на лапы, и на боку, выпрямив лапы, и свернувшись клубком, пробовал и на спине – ровно своеобразной гимнастикой разрабатывал дряхлеющие суставы. Быть может, так создавая некоторое разнообразие своей угасающей жизни. Что, если снились сны, подобие снов человеческих? Ему как много пожившей уникальной собаке, в которой лучшие человеческие качества – верность, преданность и способность жертвовать собой – присутствуют изначально, возможна и такая человеческая якобы блажь, как сны.

Причём каждому положению тела, соответствовал особенный сон. Спишь на спине – сны приходят радостные и беззаботные, на левом боку – напротив, случаются чаще бывать кошмарные и ужасные сны, на животе – сновидения имеют мечтательный феерический сюжет, на правом боку – обрывки каких-то воспоминаний, желаний, которые приобретают неясный несообразный характер.

Так оно или нет, в полной мере или крохотной частицы того, но выражение морды Шарика менялось с изменением положения тела. Это замечала хозяйка и, обозревая своего помощника, наслаждающегося сном, сама уж подумывала уподобиться ему, если бы неискоренимая привычка к труду: что-то делать, куда-то шагать, чем-то обстоятельным занимать свою голову и руки.

Постоянное желание спать стало причиною того, что Шарик уже не мог, так как прежде добросовестно служить. Он всё чаще и чаще просыпал момент, когда хозяйка уходила из дому. Между тем, смолоду Шарик усвоил твердое правило: повсюду следовать за вожаком-хозяйкой. Проворонить уход её было большим позором.

Так вдруг спохватившись, что бабка ушла, не докричавшись до него, он начинал бегать кругами, обнюхивая землю. Когда его старческому носу удавалось уловить в примятой траве знакомый и родной запах, он скорее бежал по следу и догонял её, милую и родную. Чаще он оказывался бессильным отыскать след. Тогда донельзя озабоченный пес обходил все те места, куда бабка обычно ходила: к соседке заглянет – та уж понимала, зачем этот старый барбос зашел, и кричала ему: «Нет бабки здесь! нет!» Он понимал, что нет и плелся в магазин, на ферму – и так пока не найдет её. А найдет, обрадуется, повинится, опять же задремлет около ног, и опять же потеряет, не толкни его хозяйка, уходя еще куда-нибудь.

Бабка, хотя и привязалась за долгие годы к Шарику, однако, когда она сама становится немощна, а сторожничать продолжает, то сторожевая собака у неё должна быть без единого изъяна. Получалось, что Шарик вместо помощника становился обузой. Стала бабка помышлять избавиться от дряхлого пса и завести другую собаку: молодую, сильную, здоровую. Как-то просила заезжих охотников застрелить пса-ветерана, да охотнички почему-то не смогли этого сделать за недостатком ли времени, по другой ли причине. Уже наведывалась бойкая старушка в армейский питомник. Вдруг да снова отбракуют какого-никакого пса, не укладывающегося в стандарт породы? Ей пообещали подарить щенка.

Однажды сговорилась неугомонная старуха с соседкой повесить Шарика, сделать эвтаназию как сейчас говорят.

Бабка подозвала Шарика, сказала:

– Шарко! А вот я тебя удавлю? Что будет?

Пёс отворачивал голову.

– Удавлю я тебя, Шарко! Удавлю! – говорила она, потрясая веревочной петлёй.

Пёс порывался бежать.

– Понимает, – сказала она соседке, такой же старухе, как и она.

Обе не решились привести задуманное в исполнение, как-то узрев в этом грех тяжкий. На следующий день Шарик неожиданно исчез. Прошел день, два дня – пса, как ни бывало. Тут вдруг приходит женщина, снявшая с семьей дом под дачу на лето, и говорит, что к ним в подполье забралась белая собака. Собака больная и немощная, видимо, подыхает. Похоже, собака эта ваша, так забирайте собачину, иначе не сегодня так завтра околеет – мертвечиной пропахнет весь дом. Пробовали сами вытащить из подполья псину – не подпускает: рычит, норовит укусить.

Бабка скорее пошла в этот дом. Шарко заскорузлыми руками приласкала. Пёс слабо помахал хвостом, повинился, пожалуй, в тысячный раз, уткнув сухой нос в раскрытые ладони хозяйки. Нехорошо как-то стало бабулечке, ведь собакой её брезгуют, вышвырнуть норовят со смертного одра. И она сама, окаянная, худое дело замышляла. Ко всем придёт смертный час, тяжело будет увидеть в глазах окружающих подобную брезгливость и отвращение. Пусть это собака, но по тонкости понимания, по умению сострадать, служить верно и беззаветно – она почище человека будет! Ох, как жалко стало бабке Шарика! Его страдания, его больной немощный вид отозвались в ней с той же болью и тоской, что скрутили и вытягивали из Шарика последние нити жизни. Затужила бабушка.

Позвала всё ту же соседку, с которой пробовали подступиться к псу с веревочной петлёй и повесить. Взяли они на этот раз корыто, бережно переложили в него Шарика и поволокли тихонечко домой.

Временами корыто, скользящее по росистой траве, наталкивалось на неприметный с виду бугорок. Лёгкий толчок встряхивал больную собаку. На мгновение Шарик пробуждался, приподнимал голову, удивлённо различал мелькающую придорожную траву и впереди двух старух, которые, ухватившись за конец веревки, тянули её, что было мочи, другой же конец веревки был привязан к корыту. Что-то, видимо, поменялось в привычном порядке вещей: его как барина за неимением другой тяговой техники везут в корыте точно в карете!

Бабка Шарику отвела в сенях теплое мягкое место. Изо дня в день теперь с особенной сердечной теплотой поила болезного пса парным козьим молоком, кормила свежими сырыми яйцами. Уж и повинилась она перед ним за своё тёмное и гнусное намерение остановить ход его жизни, и прощение попросила, шершавыми руками разглаживала его шерсть, сама дивясь этой нежданной и непривычной ласке. Вскоре Шарик поправился, но былая сила так и не возвратилась. Он по-прежнему сутками спал, однако во двор чужих не пускал. Лаял!

В это лето развелось небывалое количество паутов, оводов иначе, да таких больших, с полпальца. Дремлет на обочине дороги Шарик, крупная белая собака. Вокруг столпились куры во главе с осанистым белоснежным петухом. Вельможным шагом петух обходит дрыхнувшего пса, что-то выглядывая и высматривая, и порой сердито и властно покококивает на простушек кур и на самого пса, словно внушая им стоять как по струночке в строю, ему – лежать смирно, без движений.

Вот петух плавно приближается к Шарику, поклёвывает травку как бы между прочим, а сам косит глаз на пса: его привлёк большой паут, усевшийся на собачье ухо. Петух подкрадывается ближе и ближе – и стремительным броском склёвывает паута, успевшего присосаться к плоти собаки, бросает придушенное насекомое-кровопийцу чуть в сторону, на примятую траву.

Молодцеватым и торжествующим покококиванием подзывает кур и позволяет им вкусить лакомой кусок протеинов, трепыхающийся в траве. Та курица, что порезвее, мигом склёвывает добычу. Петух же, приосанившись, высоко вытягивается на лапах, похлопывает крыльями и вновь подходит к спящему Шарику, склоняя голову то вправо, то влево, выжидая и выглядывая следующего закружившегося паута, учуявшего тепло собаки. Стоит пауту сесть на свою добычу – добычей становился он сам. Петух мастерски в очередной раз снимает крылатого кровопийцу с Шарика и бросает на разживу своим курам.

Так он продолжает охоту пока неосторожный удар клюва не разбудит основательно собаку. Потревоженный Шарик вскинет морду и начнет таращить на петуха сонные глаза. Петух и ему что-то внушительно скажет на петушином языке, и куры тут же заквохчут в поддержку обожаемого воеводы и кормильца. Шарик так же как петух склоняет голову то на один бок, то на другой, и что-то уразумев из интонации и звуков куриной братии, сладко и энергично потягивается и вновь ложится, падая в недосмотренный сон.

Петух принимает благочинный вид и степенно, исполненный важного достоинства, ждет, когда пёс окончательно уляжется. А то и, похваляясь перед курами, эдак громко цыкнет раз-другой на Шарика, торопя его погрузиться в ставшую нужную дремоту, чтобы была успешна охота на паутов и добавилось сытости курам. И в том яйце, что угостит болезного пса их общая хозяйка, будет и частица его, теперь вот такого, маломальского труда.

Ключи в почтовом ящике

Битый час Нина сидит у окна. Мохнатый серый кот ходит вьюном возле ног, временами присаживается, всматриваясь круглыми желтыми глазами в опечаленную хозяйку, тихо мяукая на разные лады. Вообще, он хочет жрать, наложи хозяйка в миску обыкновенной каши с подмешанным сухим кошачьим кормом, без промедления отстанет. Пусть тоскует-печалится. Кошки не тоскуют. Они знают о жизни всё. Расшифровать знание не могут ни ученые, ни литераторы разного толка.

Нина, похоже, ничегошеньки не знает о жизни. Пробует что-то уразуметь, сложить слова в кирпичики отдельной реальности. Хозяйка вдруг хватает доску, которую кличет гаджетом, выстукивает пальцами буквы и слова, губы шепчут непонятные строки. Воздух вторит гулким эхом.

Нина называет это занятие стихосложением. Мать дуростью, нынешний отчим – блажью неумех, прежний отчим – матерным словом, отец – Божиим даром. Первый парень, с которым стала общаться по-взрослому, – никчемной тратой время. Потому что за стихосложение денег не платят. А надо заниматься лишь тем, за что платят.

Чем впустую стучать пальцами по гаджету, размещать стишки в инете, можно в легкую зарегистрироваться в том же инете на сайте для взрослых, где в on-lain занимаются практическим изучением позиций Камасутры и прочими телесными забавами, иначе называемыми коротким матерным словом из четырех букв. Для этого нужен компьютер, веб-камера и полное отсутствие стыда. Последнее, кстати, очень пригодится по жизни – так внушал парень.

Как оказалось, он уже зарегистрирован на этом, как ни крути, порно-сайте. Ему нужна новая партнерша. Парень уломал Нину попробовать. Как она могла устоять?! Ведь он у неё первый, а значит, сердце настежь, взгляд с обожанием.

Она надела черную маску в пол-лица. Его руки раздели догола под зрачком веб-камеры… Краем глаза видела на мониторе комментарии (иначе комменты) зрителей и тощие чаевые в форме электронных денег, типа нашимани.

Требовали снять маску. Парень, подыгрывая, объявил конкурс, кто даст больше, для того устроят приватный чат, где исполнят любое извращенное желание. Ставки росли, сыпались электронные деньги. Когда на кону собралась приличная сумма, парень ухватил Нину за волосы. Девушка вскрикнула от боли – вслед за ней вскрикнул парень, алая полоса выступила на волосатой руке. Вместо трепыхающейся от стыда девушки в кулаке остался пучок волос.

Парень и не подозревал, что в заднем кармане короткой юбчонки припрятан финский нож с четырехсантиметровым лезвием, острым как бритва. Этот нож подарил первый отчим, убежденный вор-рецидивист. Нож ручной работы, точная копия в миниатюре бескомпромиссной воровской финки. Сделан в тюрьме, во время очередной ходки.

On-lain сообщество разразилось электронными комментами, ставки возросли вдвое. Дозированное насилие в виртуальном сексе раззадорило публику. Парень отвечал на сообщения, анонсировал крутые сцены. Между тем, Нина, спотыкаясь, бежала домой. Она горела от стыда, боли, унижения. Ночь прошла как в бреду.

Утром позвонил парень, потребовал отработать эпизод со снятием маски. Нина ни в какую. Парень не отступал: просил, умолял, грозил… Нина заблокировала его номер. Для неё первый сеанс стал и последним, но парень оказался упёртым. Он считал иначе.

Нина теперь боялась выйти на улицу в темное время суток. Она заканчивала лицей по специальности секретарь-референт. По некоторым дисциплинам ходила на консультации вечерами. Не всегда удавалось перенести занятия на дневное время, теперь зачастую пропускала. Качество учебы пошатнулось, а впереди выпускные экзамены.

***

В прихожей громыхнула дверью. Детский плач и ругань матери оборвали мечтательный транс девушки вперемежку с волнами грусти. У кота кончик хвоста стал описывать хаотичные круги. Увидев курточку дочери в гардеробе, мать крикнула:

– Нинка, почему не в шараге?

В народе лицей (по сути профтехучилище) называли шарагой. Обычно в это заведение шел тот, кто не мог окончить среднюю школу и продолжить образование в институте. Не мог из-за отсутствия у родителей денег содержать великовозрастное дитя, отсутствия тяги к всесторонним глубоким знаниям.

– Перенесли. – После ужасного эпизода с парнем Нина училась врать.

– Опять в инете писАлками занимаешься, дрянь такая?! Пожрать хотя бы сготовила, полы помыть не мешала бы. Сейчас отец придет с работы, злой и голодный.

– Холодильник пустой. Осталось чуток картошки да пару луковиц, – буркнула Нина.

Мать прошла на кухню, трехлетняя дочь, хныкая, топала следом.

– Давай быстро сгоняй в магазин. Купи крупы, молока, пива полтарашку.

– Пива мне не продадут.

– Как не продадут?! Восемнадцать лет дурище. Возьми паспорт.

Нина вздохнула: начнешь пререкаться, подзатыльников получишь. За окном страшная темень, разгулялась вьюга, лютая под занавес зимы. Может быть, сумеет серой мышкой прошмыгнуть в магазин и обратно. С чего вдруг третью неделю кряду будет караулить парень? Ну, поманил деньгами, постращал, не потащит же насильно в домашнюю дерьмовую студию.

Девушка накинула пуховик, надела кроссовки, хотя на дворе стоял мороз градусов в минус 15, взяла хозяйственную сумку. Вышла на улицу с уверенностью: она в кроссовках, её не догнать. Волшебство зимнего вечера прогнало последние страхи.

Вечерняя мгла напоминала серебристое окно в комнате; от тепла пальцев созидается призрачный абрис фантазий. От мчащихся огней машин, от вспыхивающей рекламы на фасадах здания, от теней прохожих рисуется образ таинственного города, созданного для исполнения желаний.

Магазин располагался в десяти минутах ходьбы. Нине захотелось продлить прогулку: подышать свежим воздухом и сэкономить деньги, с которыми у матери всегда проблемы. Чуть дальше есть магазин, где цены чуть ниже. Нина туда и направилась, совсем забыв, что будет проходить мимо лицея, в котором должна находиться в это время.

Минуя сквер под окнами лицея, Нина боковым зрением увидела, как со скамьи вскочила фигура, рванула наперерез. У девушки подкосились ноги, кроссовки вросли в снег. Через минуту её за грудки держал парень, и, дыша перегаром, гоготал от радости, что наконец-то словил беглянку.

– Я не отстану, пока ты не зайдешь со мной в приватный чат. Че артачишься? Тысячи парней готовы виртуально поиметь тебя. Ты им чем-то понравилась. Один разок можно дойти до конца. Надо развивать сексуальность.

– Отпусти гад, – хрипела девушка. – Мне нужен один парень, но настоящий.

– Я буду один настоящий и толпа виртуальных. Деньги не пахнут, знаешь такую мудрость?

– Зато пахнешь ты! Меня тошнит от твоей вони.

Парень зарычал, оскорбленный. Кулак взлетел оттянутой пружиной. Нина закрыла глаза. Мать, бывало, ребром ладони давала затрещины вскользь по лицу. Больно! Кулак разозленного парня однозначно больней.

Глаза разомкнула серия сумасшедших звуков: хряць, вопли, хряць, вопли. Нина отпрянула, глаза моргали в ритм ударов. Её бывший парень лежал, зарываясь в снег. Второй парень, точно разъяренный бык, поднимал за шкирку с размаха бил кулачищем. Кровь алыми гроздьями расцветила сугроб. Лицо превращалось в отбивную котлету.

Нина схватила незнакомого заступника за руку, что есть мочи, потянула прочь, крича над ухом:

– Хватит, хватит, ты покалечишь его.

– Ну и что, – осклабился заступник.

– Посадят. Испортишь жизнь из-за какого-то дерьма.

– Жизнь и так испорчена, – буркнул парень, но позволил себя утянуть в сторону.

Отойдя метров на десять, потеряв из виду насильника, барахтающегося в окровавленном сугробе, Нина всмотрелась в освободителя. Здоровенный детина с физиономией олигофрена. Впрочем, физиономия побитого парня ничем не лучше.

– Чем испорчена твоя жизнь? – поинтересовалась Нина.

– Хронически не везёт. За что бы ни брался – везде облом.

– Почему? Не пробовал разобраться?

– Не знаю как. Мозгов не хватает. Мне бы шарагу закончить, на последнем курсе учусь.

– И я на последнем. Ты на кого учишься?

– На слесаря. Хотел бы на повара.

– На повара?! – Нина призадумалась. – Вообще-то бывают мужчины-повара, очень даже знаменитые. Почему не пошел учиться, чем нравиться заниматься?

– Родичи сказали, что слесарем везде можно найти работу. Кашеварить  – женская профессия.

– Они не правы. Мне тоже не везет. Потому что никогда не везло родителям. У нас в семье традиция хронического невезения. Я хочу выбраться из этого круга невезения.

– Одна?.. С чьей-то помощью?

– Говорят, волшебница живет внутри нас. Если точно сформулировать вопрос, она (или он) начинает исполнять желания с нашей помощью.

– Врут. Как ты думаешь, волшебнику нужна волшебница?

Нина выпучила глаза:

– А ты прав! Чтобы состоялось волшебство в жизни, волшебник должен найти волшебницу. Где-то внутри тебя живет волшебник, который совсем не хочет быть слесарем, и где-то внутри меня живет волшебница, которая ищет достойную пару. Вместе они начинают творить чудеса и подтягивать нас до себя.

– Гм, давай поживём вместе. Если родители учат нас не тому, то вдруг да помогут партизаны-волшебники. У нас недавно умерла бабушка. Я временно переехал в её квартиру. Бабушка, приколись, завещала мне квартиру. Родичи размышляют, согласиться или в суд подать. Получается на меня подать?! Я им говорю, че подавать, я переду в бабушкину квартиру, в счет доли родительской квартиры. Ну и переехал.

– Я согласна, – не дыша, произнесла Нина. – Мне, правда, сейчас надо сходить в магазин, купить продуктов матери.

– Давай сходим вместе. Туда-сюда, потом ко мне. Какие-то твои вещички помогу перетащить.

– А в квартире у тебя сколько комнат?

– Квартира однокомнатная. Кухня почти как комната, есть лоджия.

– Значит, мы будем спать вместе?

– Конечно. Что тут такого особенного?

– У тебя есть компьютер? – с опаской спросила Нина.

– Не-а. Нафиг он мне. Неохота им пользоваться. Зато у меня есть большой телевизор и пятьдесят каналов в нём. Тебе, че, этого мало?

– Как раз наоборот! Мне и телевизор будет не нужен. Ведь мы будем искать друг у друга тайные кнопочки, чтобы пробудить наших волшебников. Ты не против, если возьму кота? Он очень добрый.

– Кота можно.

– Кота зовут Кичел, меня Ниной.

– А меня Колей.

– Вот и познакомились! Больше никаких имен не надо.

***

Новый Год справили втроём: Коля, Нина, Кичел.

За десять месяцев совместной жизни произошло следующее.

Нина и Коля закончили профтехучилище. Коля сменил четыре места работы, в настоящее время в поисках. Кое-как перебивались с деньгами. Небольшие приработки, пособие по безработице, иногда подкидывали деньги родители Коли.

У Нины четыре попытки устроиться. Секретарем не взяли: своих некуда пристраивать. По вакансии секретаря-референта в крупное рекламное агентство не прошла тесты. Для продавщицы не хватило умения всучивать лежалый товар по далеко не скромной цене. Не взяли гладильщицей в прачечную: пар, вырывавшийся из-под гладильного пресса, валил с ног тщедушных пигалиц.

Один Кичел раздобрел. Коля упражнялся в приготовлении блюд. Первую пробу снимал кот. Серый плут находил толк в котлетах по-селянски и зразах по-венски, в отварной стручковой фасоли, сдобренной соевым соусом. Уплетал домашние колбаски и фаршированную щуку. Из-за скудости кошелька Коля готовил в минимальных размерах.

Нина худела. Она словно истаивала: снимала цепи реального с того волшебного, что дремало в человеческой плоти. Казалось, вот-вот придут изменения.

Однажды в долгий январский вечер сказала:

– Коля, будет лучше, если мы уедим отсюда. Я нашла куда.

Коля в одних трусах лежал на полу, устланным ковром, заложив руки за голову. Кот, мурлыча, катался со спины на бок. Нина в тонкой футболке, одетой на голое тело сидела в ногах парня. Она Коле делала массаж ступней. Это у неё получалось хорошо. Единственным развлечением у молодых и постижением граней чувственности стал разнообразный тактильный контакт.

– Ты хочешь уехать, где не надо тратиться на одежду, на жильё, где мы будем нарасхват? – спросила Нина.

– Не представляю, куда. И на что ехать. Денег на жратву не хватает.

– Я все обдумала, и для себя решила. Главное решиться тебе. Хочешь обскажу подробнее?

Коля скривил лицо, дескать, валяй.

– Как думаешь, для чего штудирую вьетнамские разговорники и могу сносно говорить по-вьетнамски?

– От нечего делать.

Нина мотнула головой, глаза вспыхнули.

– Я разыскала туристическое агентство, владеющее несколькими ресторанами и отелями. Запулила наши резюме по электронке. На днях получила ответ. Они готовы взять нас на работу. Тебя помощником повара в ресторан, меня помощницей управляющего отеля.

– Куда-куда?.. Ты бы, в Антарктиде еще поискала, там точно найдется работа уборщиков снега. – Коля потянулся за лентяйкой, чтобы включить телевизор. Нина схватила его за руку.

– Подожди. Послушай, это серьёзно. Ты и я будем официально трудоустроены, постепенно получим нужные сертификаты соответствия по профессиям, сможем продвинуться по работе, вернуться лет через пять-десять с при деньгах с удачей на короткой привязи. Я хочу попробовать себя в написании книг фэнтази о расе волшебников. Мне даже в издательстве скинули нужный сюжет. Стихи – это баловство, это для себя. Ты станешь знаменитым поваром, со временем откроешь собственный ресторан.

– Чтобы поехать, нужны деньги на перелет, на обустройство на новом месте. Денег нет.

– Есть. – Нина взмахнула рукой, точно рубанула шашкой. – Прошло намного больше, чем полгода после смерти бабушки. Ты стал собственником квартиры. Это стартовый капитал. Квартиру срочно продаем, срочно оформляем нужные документы и начинаем новую жизнь.

– Чё сдурела?! У меня нет работы, зато есть квартира. Я в ней могу прожить всю жизнь, как прожила бабушка. Проблема с жильем для меня решена. Вдруг ещё из родичей кто-нибудь помрет, привалит вдобавок денежное наследство – плевал на работу. Буду жить в своё удовольствие: жрать, пить и ничего не делать!

– Десять месяцев назад ты совершил благородный поступок. Сейчас наговариваешь на себя, очерняешь себя.

– Это какой такой благородный поступок?

– Ты защитил девушку. Приютил, взял под свою опеку. Даже два благородных поступка сделал!

– Да мне просто давно хотелось набить морду тому хмырю, случай удобный представился. Тебя позвал к себе жить? Объясняется просто: всякий там ВИЧ, СПИД бродит по планете, да и просто удобно иметь девчонку при себе. Ты тонкая, гибкая, удобная для секса. А вообще я не привередливый: мне хоть какая в постели со мной, лишь бы не придумывала такой чуши, какую ты сказала.

– Обо мне подумал? Что я совсем не принадлежность твоей постели. Помимо того, что удобно трахать – я человек!

– Кто?!

– У меня есть интересы, желания, планы.

– А чё работу не можешь найти? Значит, человеческое обчество тебя не принимает, бракует. Ты не человек, ты – недоделка. Как и я.

– Так нельзя говорить своей девушке, и вообще никому нельзя такое говорить.

– Не нравиться, что говорю и что делаю – можешь убираться, куда хочешь. В два счета найду тебе замену.

– Мне некуда идти.

– Тогда уйду я. – Коля, сопя от ярости, быстро оделся.

Хлопок входной двери ударил по мозгам, как пощечина от того, кого считала близким и родным.

***

Коля не вернулся ни через день, ни через два. Не звонил и не отвечал на звонки. Словно навсегда пропал. Словно ушел не только из дома, но из жизни Нины.

В кухонном гарнитуре был специальный ящичек, где в жестяной коробочке из-под чая хранились общие деньги на питание и на прочие текущие расходы. В основном общая касса пополнялась Колей.

Когда опустели скудные запасы продуктов, Нина сунула руку в жестяную коробочку, помятую, что не так давно клала в неё пособие по безработице, своё и Коли. Рука судорожно шарила по гладким стенкам: коробочка пуста! Лишь смятый листок бумаги выудили тонкие пальцы. Разгладив, прочитала:

Не забудь вернуть ключи

Слезы так и брызнули, стал ясен коварный замысел Коли. Решил прогнать, взяв на измор.

В морозильнике лежит одна рыбина, тощая и костлявая, как Нина, две картошины, скрюченная морковка и с пол-литра подсолнечного масла. Отыскался надорванный пакетик с кошачьим кормом. До очередной выплаты мизерного пособия – две недели. Пошарила карманы, в кулаке звякнула медь. На пару булок хлеба хватит. Хлеб можно жарить на подсолнечном масле, морковку использовать как приправу. На сердце полегчало, как-нибудь перебьется неделю-другую.

Однако радость оказалась преждевременной. Булка хлеба заплесневела через три дня. Кот опрокинул бутылку с подсолнечным маслом. Нина дико хохотала, глядя, как разъезжаются лапы Кичела в подсолнечной глади пола. У кота съезжала крыша, как от голода, так и от нечаянных ловушек.

Осталась мороженая рыбина. Нина предполагала, что растянет поедание рыбины на пару дней – кот слопал в один присест и свою порцию, и незадачливой хозяйки. Потом кот не давал спать, от голода мяукал беспрестанно.

План Коли выжить из квартиры Нину сработал.

Бедная девушка собрала пожитки, уместившиеся в одной сумке, поверх усадила кота. Крупным почерком оставили Коле три прощальных слова:

Ключи в почтовом ящике

Закрыла дверь, бросила ключи в железный ящик, приостановилась на крыльце дома. Ветер завывал, почти как год назад, поднималась вьюга, сумка с котом отнимала последние силы.

Куда податься? Мать из-за недостатка денег продала квартиру, переехала в дом, который раньше назывался семейным общежитием. Для великовозрастной дочери там вряд ли найдется место. Первый отчим живет с новой женщиной. Отец пропал. С парнями не везет.