Текст книги "Стража последнего рубежа"

Так началась служба на новом месте. Целую неделю Тамара занималась всякой, с ее точки зрения, ерундой – сидела в архиве и подшивала в папку рапорты о перечаровке за прошлый год. Словечко это – «перечаровка» – беспокоило девушку. Смысла его она не понимала, а без этого текст рапортов превращался в какую-то китайскую грамоту: «Объект – телевизор «Самсунг cs 2032 mv». Основание для перечаровки – станд. заявление владельца гр. Самсоновой В.К. Исполнитель – гвардмейстер к-н Щукин. Время перечаровки – 34 мин. В процессе перечаровки вид биоэнерг. структ. не опред. Полное разложение на энерг. потоки зафиксир. Накопит. батареи разряжены. Коллектор очищ.». Число и подпись.

Временами Тамара готова была разреветься от обиды. Она не видела смысла в своей работе и из-за этого чувствовала себя ненужной, лишней. Ее готовили к серьезным делам, а вместо этого сослали в архив. Нет, конечно же, слез на людях, да и в одиночестве, она себе никогда бы на позволила, это не в ее характере, но так дальше продолжаться не могло. «Надо что-то делать!» – решила Тамара и обратилась к заведующей архивом Наталье Петровне, дородной даме с бородавкой на верхней губе, целыми днями болтавшей по телефону с подругами:

– Вы не могли бы дать мне какую-либо более содержательную работу?

– Милочка! – рассмеялась Наталья Петровна, – вы мне решительно нравитесь. Инициатива, как известно, наказуема, и вы это, безусловно, знаете. И тем не менее обращаетесь ко мне с подобными просьбами. Это что-то! Ну, будь по-вашему. У нас верхние полки постоянно покрываются пылью. Прямо беда. Стихийное бедствие. Вот вам задание: очистить архив от пыли. Приступайте!

И, похохатывая, заведующая удалилась в свой кабинет.

– Я не буду плакать! Я не заплачу! – несколько раз вслух произнесла Тамара дрожащим голосом и отправилась за ведром и тряпкой. Спас ее Женя Стеклов, тот самый шутник, что встретился Тамаре на лестнице в первый день. Стеклов носил длинные волосы, потертые джинсы, имел звание лейтенанта и прозвище Джимморрисон за портретное сходство с рок-легендой.

– Поливанова, срочно в блок «А»! – крикнул он, распахнув дверь архива. – Северьяныч вызывает. Перечаровка! Высшая категория!

Из кабинета выглянула заведующая архивом.

– Женя, что случилось?

– Наталь Петровна, похищаю вашу послушницу, – улыбнулся Джимморрисон. – Пора ей пороху понюхать.

– Пора, ой пора! – кивнула заведующая и затворила дверь.

Тамара не шла – летела по коридору. «Перечаровка! Пороху понюхать! Высшая категория! Наконец-то!» – звенело у нее в голове. Стеклов петляющей походкой шагал впереди, с клоунскими поклонами открывая перед девушкой двери. Блок «А» находился в одном из подвальных этажей здания управления. Это был большой зал, изнутри экранированный блестящими листами меди и забитый разнообразной аппаратурой. Когда Тамара и ее провожатый вошли, в блоке уже собралось человек десять. Гудели трансформаторы, по мониторам бегали цветные кривые и скакали цифры. Чеканин, сменивший свитер на блестящий комбинезон, расхаживал позади сидящих за пультами людей и время от времени задавал непонятные вопросы, получая на них не менее загадочные ответы.

– Амплитуда?

– В норме.

– Энергетический баланс?

– Рабочий уровень.

– Батареи?

– Полный заряд.

– Объект?

– На ленте.

И так далее…

– Компьютер из штаба Дальневосточного военного округа, – прошептал на ухо Тамаре Стеклов. – Подозрение на активированного гварда высшей категории. Скорее всего китайский или, что еще вероятнее, мимикрия под Китай.

С удивлением обернувшись, Тамара заметила, что с Джимморрисона слетела его всегдашняя маска шутника-студента. Лейтенант побледнел, слова произносил быстро и четко, без всякого ерничества.

– Поливанова! – Чеканин повернулся к ним, махнул рукой в сторону огороженного помоста в углу зала. – Идите туда. Наблюдайте. Потом поделитесь со мной вашей субъективной оценкой. Стеклов! К турели.

Лейтенант судорожно сглотнул и бросился к возвышающейся посреди зала установке, напоминающей одновременно телескоп и скорострельный зенитный автомат.

Тамара поднялась на помост в тот момент, когда Чеканин коротко гаркнул:

– Начали!

Из дыры в стене выплыл, покачиваясь на резиново-металлической ленте транспортера, обыкновенный ноутбук с откинутой крышкой. На экране мотался туда-сюда какой-то разноцветный скринсейвер. Все замолчали, лишь звуки работающих приборов и жужжание транспортера нарушали тишину, воцарившуюся в блоке «А». Ноутбук дополз до полированной металлической плиты, установленной в центре, и съехал на нее по пандусу.

– Стеклов? – Чеканин посмотрел на Джимморрисона.

– Готов, Терентий Северьянович! – ответил лейтенант, не отрывая глаз от окуляра прицела.

– С Богом!

Стеклов нажал гашетку, и установка зашипела, как пробитое колесо. Из раструба потекли густые струи жидкого азота, затем над плитой возникло зеленоватое свечение, окутавшее ноутбук.

– Напряжение поля растет! – отрывисто произнес кто-то из сидящих за мониторами.

– Готовьте колпак! – приказал Чеканин. Тамара посмотрела на него и про себя ахнула – куда делся престарелый бард-КСПшник? Перед нею замер, впившись взглядом в ноутбук, не человек – зверь, причем зверь хищный; сейчас он готовился броситься на свою добычу.

Неожиданно зал наполнился гулом голосов. Операторы одновременно начали выкрикивать:

– Энергия – рост!

– Поле – рост!

– Амплитуда за шкалой!

– Коэффициент «Н» – выше двух нулей!

– Выход! Выход! Выход!

И все покрыл громовой рык Чеканина:

– Колпак – товсь! Стеклов – огонь!

Из раструба ударил поток ослепительного белого света. Тамара невольно прищурилась, как от электросварки, подняла руку, пытаясь защитить глаза, но так и застыла, потому что ноутбук вдруг побелел, подернувшись инеем, и прямо из него, из черной клавиатуры, как из люка, высунулась серая паучья лапа, покрытая жесткими волосками. Вот только толщиной эта лапа была с пожарный шланг и заканчивалась кривым блестящим когтем.

Тамара почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Вся стройная картина мироздания, сложившаяся за двадцать три года жизни в ее голове, начала рушиться, потому что жуткая лапа не вписывалась в нее, она просто не могла быть, но однако же – была. Мало того, следом за первой появились вторая, третья – и через мгновение восемь паучьих лап, омерзительно суставчатых, подергивающихся, уперлись в металл, готовые поднять – откуда? из ноутбука? – нет, из снежного холмика, возникшего на месте компьютера, тулово некоего неизвестного, но, безусловно, ужасного и отвратительного существа.

– Мамочка… – просипела Тамара, хватаясь рукой за поручень.

Она уже не слышала голосов, звучащих в зале, не обращала внимания на то, что установка, управляемая Джимморрисоном, перестала источать свет и странно накренилась, а из трансформаторных блоков у дальней стены валит густой дым. Ледяная стужа заполнила блок «А», замигали оранжевые тревожные лампы, взвыла сирена, и тут монстр – а это был именно монстр, урод, тварь, рожденная извращенным воображением сумасшедшего генетика, – вознес себя над плитой, представ перед пытающимися обуздать его людьми во всей красе.

Закованное в граненый панцирь тело раскачивалось между хищно напружиненных лап, кольчатая желтоватая шея вознеслась едва ли не под потолок, а венчающая ее человеческая голова повернулась к Тамаре, и мертвенно-серые, подернутые пеплом глаза заглянули, казалось, в самую душу.

– Пресс! – заорал Чеканин, длинным прыжком подлетел к красному рубильнику, укрепленному на стойке, и рванул его. Потолок раздвинулся, и серебряная шайба двухметровой толщины рухнула оттуда, придавив изготовившуюся к прыжку тварь. Волосатые лапы остались торчать наружу, и когти в бессильной злобе скребли металл, оставляя глубокие борозды. Но девушка ничего этого не увидела – она потеряла сознание…

Очнулась Тамара от того, что кто-то настойчиво совал ей под нос ватку с нашатырем. Машинально оттолкнув руку, она села и так же машинально поправила юбку. Перед глазами все плыло. Блок «А» был в дыму, запах горелой проводки пробивался даже сквозь резкую вонь нашатыря. Несколько человек уносили кого-то на носилках.

– Душа моя, а ты молодец. Долго продержалась, почти до конца, – услышала Тамара голос Чеканина и повернула голову. Полковник сидел рядом с ней на корточках и улыбался.

– А это… кто? – прошептала Тамара и взглядом показала на носилки.

– Стеклов. Прошел боевое крещение. С ним все будет в порядке, просто шок, последствие ментоудара гварда. Тебя-то краем только задело, а ему весь заряд достался.

Чеканин поднялся, подал Тамаре руку.

– Пойдем-ка ко мне. Тебе надо прийти в себя. Заодно и побеседуем.

До стоянки, расположенной на Ивановской площади, нужно было идти пешком. Канаев запахнул плащ и не спеша побрел по асфальтовой дорожке вдоль Большого Кремлевского дворца. Над его седеющей головой кружилась в сером московском небе одинокая птица. Странный силуэт с коротким хвостом и выгнутыми, серпообразными крыльями привлек внимание владельца холдинга «Кошкин дом». Канаев остановился, прищурился, наблюдая за незнакомым и явно не городским крылатым созданием. Референт, двигавшийся позади, на почтительном расстоянии, ускорил шаг, вопросительно глянул на босса, но тот смотрел в небо. Проследив его взгляд, референт заметил птицу и негромко сказал:

– Леонид Дмитриевич, это сокол. Балабан. Орнитологическая служба Кремля содержит четырех таких птиц – для защиты куполов храмов от ворон.

– Зачем? – удивленно спросил Канаев, продолжая следить за ныряющим полетом сокола. – У нас что, ворон к сатанистам приравняли?

– Они скатываются по пологим склонам куполов, цепляясь коготками, и сдирают позолоту. – Референт позволил себе легкую полуулыбку. – Как говорил Сервантес, если бы все, что блестит, было золотом, оно стоило бы намного дешевле.

– Золото, золото. Охренели уже все с этим золотом… – проворчал Канаев, продолжая путь.

Совещание у президента оставило в душе олигарха неприятный осадок. Но последней каплей, окончательно испортившей настроение, почему-то стал парящий в небе сокол.

– Ворон гонять у них деньги есть, – бормотал Канаев, широко шагая по мокрому асфальту.

Вышколенный референт снова отстал – он работал с Леонидом Дмитриевичем пятый год и хорошо изучил характер своего босса.

Повернув налево, Канаев прошел мимо темной ступы Царь-колокола и ступил на брусчатку Ивановской площади. Его машину, серебристый широкий «линкольн», было видно издалека. На фоне темных «мерседесов» и «БМВ» других участников совещания он выделялся, как полярный волк в стае бродячих собак. Канаев усмехнулся – пришедшая на ум метафора была, мягко говоря, излишне пафосной. Да и сравнивая эксклюзивные изделия, вышедшие из недр немецкого автопрома, с беспородными шавками, он, конечно же, хватил через край. Но уж больно не по сердцу Канаеву было все немецкое, не исключая автомобилей.

Бодигард, шедший позади, рядом с референтом, ускорил шаг, забежал вперед и открыл тяжелую, бронированную дверцу лимузина. Канаев, не глядя по сторонам, скинул плащ на услужливо подставленные руки – он терпеть не мог верхнюю одежду в машине – и ввалился в удобное, приятно пахнущее нутро «линкольна». Автомобиль был изготовлен по его заказу, и с серийными однофирменниками его связывала, пожалуй, только эмблема на капоте.

Референт, мягко захлопнув дверцу, обежал машину и сел в кресло позади водительского сиденья, лицом к боссу. Вытащив из кейса ноутбук, он вопросительно посмотрел на Канаева.

– Подготовь два письма, – раздраженным баском произнес олигарх, глядя в окно. – Одно – в администрацию президента, другое – китайцам. В первом попроси отсрочки платежей на месяц, во втором – сообщи, что мы согласны вложиться на их условиях. Деньги должны работать, мать их… Саша, поехали!

– На Бережковскую? – спросил водитель.

– Домой, – устало ответил Канаев и прикрыл глаза, сжав кожаный подлокотник сиденья.

Неожиданно заиграл телефон в кармане референта. Мелодия заставила Канаева вздрогнуть и открыть глаза. Он хорошо знал, кто его вызывает. Знал это и референт. Вытащив трубку, он протянул ее боссу, но тот вдруг нахмурился и коротким жестом показал – нет, говорить не буду.

– Алло! Владимир Владимирович? Добрый день. Вы знаете, Леонид Дмитриевич сейчас не может подойти. Да, хорошо, передам. Всего доброго, до свидания!

– Отключи! – буркнул Канаев. – Оборзели! Три часа руки выкручивали, как в гестапо, и опять звонят. Я что, рисую их, эти деньги? Этим дай, тем дай! И зачем только мы…

«Линкольн» между тем вырулил со стоянки и через Спасские ворота покинул Кремль. Мелькнула и осталась позади многолюдная Красная площадь; лимузин спустился на набережную, быстро вывернул на мост и рванулся прочь от центра города. Позади пристроился джип охраны, вперед, сверкая мигалкой, вырулила машина ДПС.

– Налей-ка… водки, грамм сто пятьдесят.

Референт откинул столик, быстро сервировал его. Из холодильника появилась бутылка «Полярной звезды», блюдце со строганиной, серебряная мисочка с икрой, отдельно, в плетеной корзинке, ароматный бородинский хлеб.

Канаев протянул руку, сжал крепкими пальцами граненый стакан – он не любил тонкой посуды и считал, что ничего лучше для водки, чем сдизайнированный Верой Мухиной стакан, не придумано, – шумно выдохнул, но выпить не успел. На этот раз звонил его собственный, «семейный» телефон. Досадливо крякнув, Канаев сунул стакан референту и вытащил трубку.

– Да. Кто это? К-какой… Что? Как вы узнали номер? Ах вот так? Да пошел ты!

Выпучив глаза и побагровев, Канаев уже был готов швырнуть телефон, но неизвестный собеседник олигарха, видимо, сказал нечто такое, что заставило того остаться на связи. Часто дыша, он некоторое время слушал, потом тихо, четко выговаривая слова, произнес:

– Хорошо. Да, давайте. Приезжайте ко мне… скажем, послезавтра к семи. Охрана будет предупреждена. Обсудим все спокойно и примем решение. Всего хорошего!

Сунув трубку в карман, Канаев некоторое время сидел, тупо глядя перед собой, потом вытер рукавом пиджака вспотевший лоб, выхватил у вопросительно вытаращившегося референта стакан, выпил и, не успев закусить, сиплым от водки голосом приказал:

– Собери мне всю информацию по некоему Хорсту Убелю. Он представляет немецкую компанию «Шварцен Форричтанг». Кто, что, когда родился-женился – в общем, все.

– Пояснения будут? – деловито уточнил референт, делая пометки в блокноте.

– Нет… – задумчиво ответил Канаев и поставил пустой стакан на откидной столик.

Глава вторая

Спелеологией Олег увлекся давно. Еще в седьмом классе он и двое его друзей, начитавшись газетных статей о подземной Москве, решили проникнуть в катакомбы, якобы имеющиеся под столицей. С этой целью были тщательно обшарены подвалы всех соседних домов, и в одном из них начинающим диггерам повезло: они обнаружили люк, а под ним – шахту и лаз, уводящий в таинственный мрак подземелий. Олег пошел первым, обдирая локти и коленки о грязный бетон, и скоро застрял в переплетении кабелей. Товарищи его испугались, бросились за родителями, те вызвали спасателей из МЧС, и все закончилось вовсе не так, как предполагали ребята. Сюжет о вызволении подростка из кабельного штрека показали по телевидению с унизительным и нечестным комментарием: «Жертвой собственного любопытства стал московский школьник, попытавшийся найти в одиночку библиотеку Ивана Грозного». Олег получил от родителей по первое число и неделю домашнего ареста в придачу, да еще и заработал дурацкую кличку Библиотекарь.

Но все это было давно и, как говорится, неправда. При родной школе давно существовали спелеологический клуб «Морион», куда Олег без колебаний и записался уже через год. Руководил клубом легендарный среди любителей подземного туризма бывшего Советского Союза человек – Григорий Валентинович Афанасьев, широко известный в узких спелеологических кругах как Старик. Основательный, кряжистый, спокойный, он, казалось, побывал во всех известных пещерах Европы и Азии, сам открыл несколько дыр, как именовали пещеры спелеологи, а выйдя на пенсию, набрал ребят, организовал клуб и учил теперь юных москвичей премудростям подземной науки.

Первые спуски Олег и другие морионцы делали в Сьянах, потом были Кисели, Никиты и другие известные каждому начинающему спелеологу подмосковные дыры. В Сьянах Олег прошел «пещерное крещение», там же впервые услышал леденящие душу истории о Белом спелеологе. Дальше – больше: летом Старик повез морионцев в Крым, на следующий год на Урал, потом на Алтай. К окончанию школы Олег был уже далеко не новичком в спелеологии и сам водил группы «чайников» в те же Сьяны, «к Аристарху[4]4
  Аристарх – неполный человеческий скелет, находящийся в подмосковных Сьянских пещерах, «подземный страж» (спелеологический фольклор).


[Закрыть] в гости».

…Пока поезд метро нес Олега через весь город, столица проснулась. На станциях стало многолюдно, вагон наполнился пассажирами. Невыспавшиеся, хмурые москвичи отрешенно смотрели в темные окна, кто-то читал, молодежь подергивала головами в такт звучавшей в наушниках музыки.

«Теплый стан» встретил Олега шумом и толчеей. Олег выбрался из вагона, протолкался через людское месиво к эскалатору и поднялся наверх. Город по-прежнему окутывал густой туман. По улицам тащилось нескончаемое автомобильное стадо. По счастью, в сторону области дорога была не так загружена, и маршрутка, следующая до Зареченска, довольно быстро добралась до кольцевой дороги.

На остановке, перед тем как сесть в оранжевую «газель», Олег не удержался и все-таки выкурил сигарету. Пока он глотал горьковатый дым, взгляд его привлекла лежащая у газетного киоска собака. Большой рыжий пес, каких в последние годы развелось в Москве великое множество, казался спящим, но что-то в его позе заставило Олега присмотреться к собаке внимательнее. И вдруг он понял, что пес мертв и у его трупа копошатся крысы…

От Зареченска, небольшого городка в часе езды от Москвы, путь Олега лежал в Залогово, полузаброшенную деревеньку на берегу речки Камаринки. Потратив еще двадцать минут на тряску в холодном «пазике», он вышел на перекрестке и, вдев руки в лямки рюкзака, отправился по снежной целине к реке, туда, где в свете разгоравшегося дня высился пологий холм, поросший редким ивняком. К этому моменту на душе у Олега, несмотря на все тревоги и неприятные моменты этого утра, воцарилось спокойствие. Первая часть его плана уже была выполнена. Правда, оставалось самое сложное, но, как говорится, дорогу осилит идущий.

Олег добрался до склона холма и остановился. На берегу замерзшей речки застыл гусеничный трактор и железные сани с синей строительной будкой. Внизу, шагах в тридцати, надежно укрытый зарослями тальника, находился «их» вход в Разлоги. Вот только никакой он теперь уже был не секретный… Завтра, ну максимум послезавтра вход замуруют, и пещера станет недоступной.

Снег вокруг, да и по всему склону, выглядел нетронутым, лишь у кустов виднелись отпечатки птичьих лап. Спустившись вниз, Олег быстро переоделся, уложил в рюкзак «городские» вещи, затянул ремешок каски. Потом он пучком ивовых веток подмел снег вокруг кустов и на четвереньках полез в темную земляную дыру, волоча за собой рюкзак. Перед спуском Олег привычно отметил время – часы показывали 8:54. Над Подмосковьем разгорался новый день, второе декабря.

Кабинет Чеканина походил на декорацию к фильму о тридцать восьмом годе. Дубовые панели, вощеный паркет, тяжелые портьеры на окнах, кожаный диван, сейф и огромный стол с черной эбонитовой лампой на нем. Помимо лампы Тамара заметила также письменный прибор полированного гранита, несколько старинных дисковых телефонов и могучее чугунное пресс-папье каслинского литья в виде головы витязя из «Руслана и Людмилы». Впрочем, детали обстановки кабинета она отмечала машинально, а перед глазами все стояли мерзкие паучьи лапы выбирающегося из компьютера гварда.

– Давай-ка, душа моя, на диванчик, вот сюда, – заботливо проговорил Чеканин, усаживая девушку. – Сейчас чайку сообразим. О, да ты дрожишь вся. Ай-яй-яй, ну нельзя же быть настолько впечатлительной. Тебе что же, на курсах о нашей специфике не рассказывали?

– Т-только т-теоретически, – стуча зубами, ответила Тамара.

– «Т-теоретически», – очень похоже повторил полковник и вздохнул. – Да уж… И что прикажешь теперь с тобой делать? С такими нервишками, душа моя, тебе в бухгалтерии впору сидеть или в кадрах.

– Я… Я уже… Все в порядке. Это просто… Просто первый раз потому что! – Тамара вскочила, одернула юбку. – Терентий Северьянович! Пожалуйста! Не надо в бухгалтерию.

– Ну-ну. – Чеканин улыбнулся, извлек из ящика стола вполне современный электрический чайник, наполнил его водой из графина и воткнул в розетку.

– Нам, понимаете, на курсах только один раз запись показывали. Сказали – рутинный пример перечаровки.

– И что же ты увидела, позволь узнать? – Чеканин иронически поднял лохматую бровь и посмотрел на Тамару.

– Пятна какие-то. Люди в белых халатах. Контейнер УУ-9. И все.

Полковник рассмеялся.

– Душа моя, раз уж ты прошла «т-теоретическую» подготовку, то должна помнить, что гварда невозможно заснять ни на один носитель. У них принципиально иная энергетическая структура. Да и универсальные уловители девятой модели лет пятнадцать уже как не используются. Тут не тебя, тут преподавателей и методистов, составлявших программу, в бухгалтерию впору отправлять. Обязательно зайду завтра к Богданову.

– Вот-вот, – обрадованно закивала Тамара. – Мы же старались. Кто ж знал, что они… что он…

От пережитого ужаса девушку снова передернуло. Чеканин внимательно посмотрел на нее и задумчиво пробормотал:

– Пожалуй, тут одним чаем не обойдешься.

Открыв сейф, полковник вынул из него початую бутылку коньяка, блюдце с нарезанным лимоном и две хрустальные рюмки.

– КВВК! Из старых запасов. Самое лучшее лекарство от стрессов, нервов, давления и… И от всего остального. Прими-ка, душа моя.

– Да я не пью, – робко прошептала Тамара.

– А я разве предлагаю тебе выпить? – нахмурился полковник, и в голосе его послышался металл. – В настоящий момент, стажер Поливанова, вы получили приказ вышестоящего начальства: принять… э-э-э… принять лекарство. Ваши действия?

– Слушаюсь! – выдавила из себя Тамара, зажмурилась и вылила содержимое рюмки в рот.

– И лимончик! Обязательно лимончик! – Чеканин подал блюдце, подмигнул и тоже выпил.

Вопреки ожиданиям коньяк оказался вовсе не противным. Обжигающая ароматная жидкость согрела Тамару, в голове прояснилось, и она с удивлением поняла, что уже может вспоминать о произошедшем в блоке «А» без содрогания.

– Почти семьдесят лет этим вот, – полковник кивнул на бутылку, – наша служба только и жива. Иначе никак.

– Семьдесят лет? – удивленно переспросила Тамара. – А нам говорили, что управление «Т» в конце шестидесятых годов создано…

– Хе-хе. – Чеканин выключил закипевший чайник, убрал коньяк и уселся за стол. – Управление-то – да, оно в шестьдесят восьмом организовано, при Андропове. А служба, служба наша гвардмейстерская, она, душа моя, с сорок первого года, с «Корнуолла», с «дома Некрасова» отсчет ведет.

– А кто такой Некрасов и при чем тут Корнуолл? Это же в Англии?

Чеканин снова захехекал. Видно было, что он не прочь поговорить. Коньяк ли был тому виной или опытный гвардмейстер хотел успокоить неофита, отвлечь от пережитого – Тамара не очень поняла, да и не пыталась понять. Ей было уютно и покойно на скрипучем кожаном диване, мягкий свет лампы создавал в кабинете приятный полумрак, за портьерами приглушенно шумела вечерняя Москва.

– «Корнуолл» был большим паровым угольщиком, возившим кардиф из Бристоля в Нью-Йорк еще в годы Великой депрессии. – Чеканин достал «Житан», закурил и, выпустив струю голубоватого ароматного дыма, продолжил: – Перед самым началом Второй мировой его подремонтировали, переделали котлы под мазут и выпустили на линию как сухогруз. Капитанил в ту пору на «Корнуолле» старый морской волк Саймон О’Коффин, в Первую мировую командовавший знаменитым английским дестроером «Манчестер», тем самым, что в Ютландском сражении потопил немецкий крейсер «Росток».

Тебе, душа моя, наверное, интересно, зачем это я так подробно рассказываю про этого О’Коффина? Видишь ли, как ни странно, во всей этой истории он едва ли не главный персонаж. Впрочем, не будем отвлекаться. Значит, дело было так: летом сорок первого года некий американец Юджин Стэплтон, банкир и, как это говорится, финансовый воротила, купил в Девоншире дом. Крепкий двухэтажный каменный дом викторианской постройки. У них, душа моя, у воротил, тогда мода такая пошла. Целые замки покупали и перевозили в Штаты – вроде как историческую основу для своей новорожденной цивилизации создавали. Ну, наш Стэплтон на замок замахиваться не стал, да и ни к чему ему замок был. Дом-то этот, девонширский, когда-то его предкам принадлежал. В девятнадцатом веке продал прапрадедушка воротилы родовое гнездо и подался в Америку. За сто лет потомки его разбогатели, и вот теперь частичка «старой доброй Англии» должна была переместиться на новое место, чтобы напоминать отпрыскам Стэплтона об исторических корнях.

Дом аккуратно разобрали, пометили каждый камень, каждый блок фундамента, каждую потолочную балку и черепицу, погрузили на «Корнуолл» и отправили через Атлантику. Конечно, шла война, и каждый корабль был на счету, но Стэплтон заплатил очень хорошие деньги, и правительство Великобритании сочло возможным выделить судно и даже миноносец охранения, дабы древние камни благополучно добрались до Штатов.

Так и вышло, что «Корнуолл», имея на борту двадцать три человека команды и полный трюм девонширских стройматериалов, вышел из Бристоля и взял курс на Нью-Йорк. Надо сказать, душа моя, плавание сразу не заладилось. Сперва в тумане эскортный эсминец и «Корнуолл» потеряли друг друга. О’Коффин, которому было обещано за успешный рейс весьма приличное вознаграждение, тратить время на поиски не стал и наудачу отправился на запад в одиночку. Но спустя еще сутки судовой радист «Корнуолла» принял сигналы бедствия от канадского транспорта «Лабрадор стар». Находясь в двадцати милях прямо по курсу «Корнуолла», канадец подвергся атаке сразу двух немецких субмарин. О’Коффин решил не рисковать понапрасну и повел корабль на север, стремясь обойти опасный район. Как я думаю, он хотел достичь Фарерских островов и далее следовать к Исландии, чтобы потом постепенно спускаться на юг-запад, прижимаясь к канадскому побережью, как каботажник. Ох, душа моя, что, заговорил я тебя, а чай-то стынет…

Полковник поднялся, но Тамара опередила его:

– Сидите, сидите, Терентий Северьянович! Я сама.

– Э нет. – Чеканин улыбнулся. – В моем кабинете чай наливает только хозяин.

Он разлил кипяток в высокие стаканы, угнездившиеся в серебряных подстаканниках, добавил черной как деготь заварки из фарфорового чайника с длинным носиком, бросил в каждый стакан по дольке лимона.

– Прошу. Так, на чем мы остановились? Ах да, маршрут «Корнуолла»… Значит, у Фарер О’Коффина ждал неприятный сюрприз: прямо на его глазах невесть откуда взявшаяся подлодка потопила американский военный транспорт с грузовиками на борту. В отчаянии «Корнуолл» пошел дальше на север, но в тумане штурман неверно проложил курс, и судно отклонилось к востоку. Когда ошибка стала ясна, было поздно – «Корнуолл» находился в территориальных водах Норвегии, к тому моменту захваченной немцами. Вскоре в небе над злосчастным сухогрузом появился самолет-разведчик. О’Коффин проклял все дома мира, весь Девоншир, Америку, американцев и лично Юджина Стэплтона, закрылся в своей каюте и начал молиться. «Корнуолл» тем временем продолжал идти ошибочным курсом, все дальше отклоняясь к востоку. Это их и спасло. Немцам в голову не пришло, что гражданское судно под английским флагом в одиночку, без сопровождения боевых кораблей отважится пройти вдоль побережья Норвегии в сторону Кольского полуострова. Разведчик, выработав топливо, улетел, сообщив на базу Буде о «Корнуолле», и на перехват вышли два эсминца. Но они искали сухогруз к западу от места обнаружения, тогда как судно шло на восток.

В конечном итоге «Корнуолл» забрался настолько далеко, что оказался в полярных владениях Советского Союза. Здесь он едва не стал жертвой линкора «Адмирал Шеер», но в самый критический момент, когда пушки немецкого рейдера уже готовы были отправить «Корнуолл» на дно, «Адмирал Шеер» подвергся атаке советских торпедоносцев, и О’Коффин благополучно довел свое судно до Мурманска. Там ему предложили дождаться любого английского военного корабля и под его охраной следовать на родину, но О’Коффин принял другое решение. Согласно контракту портом назначения «Корнуолла» значился Нью-Йорк, но в документе имелся пункт «Особые обстоятельства», где говорилось, что в форс-мажорной ситуации груз может быть доставлен в любой порт Соединенных Штатов. И О’Коффин, связавшись с британским консулом и заправившись мазутом, направил судно далее на восток, по Северному морскому пути – прямиком на Аляску.

Плавание было тяжелым. Сложная ледовая обстановка, сильные ветра, холод и нехватка продуктов заставили бы любого другого отказаться от полярного маршрута и вернуться в Мурманск или зимовать на Диксоне, но О’Коффин и его команда были отчаянными мореманами, которым сам Клабаутерманн не брат. Они рвались к вожделенной цели и кругленькой сумме с решимостью одержимых, а по их кильватерному следу катилась зима. «Корнуолл» фактически шел по шуге, а временами бестрепетная рука О’Коффина направляла его прямо на свежий лед, встававший под форштевнем судна.

К ноябрю «Корнуолл» достиг острова Врангеля, и, собственно говоря, на этом его плавание заканчивается, и начинается непосредственно история гвардмейстерской службы в России.

Сухогруз попал в жестокий шторм, обледенел, сбился с курса и сел на мель между островами Огетен и Тенежот. На языке местных жителей синуитов, народности, родственной иннуитам-эксимосам, названия этих островов переводятся как Земля-у-края и Земля-за-краем. Собственно, полноценным островом можно считать только Огетен, тогда как Тенежот – всего лишь длинная отмель. В иной год она возвышается над океанскими волнами, но обычно скрыта под водой.

«Корнуолл» било штормом, у подветренного борта росла песчаная гряда, обледеневшие антенны оборвало, а в довершение всех бед полопались рулевые тяги, и сухогруз потерял управление. О’Коффин попытался было сняться с мели самостоятельно, отправив команду перетаскивать камни в кормовой трюм, чтобы облегчить нос, но было поздно – «Корнуолл» намертво врос в песок. Никто на его борту не знал, что той же злосчастной ночью у южного берега Огетена ушла на дно груженная кирпичом и метеооборудованием самоходная баржа «Главсевморпуть-14» – ее открытые трюмы попросту залило гигантскими волнами. Целью баржи была Земля-у-края, на которой согласно приказу с Большой земли следовало поставить капитальное жилье, метеостанцию и стационарный пост связи. Семнадцать человек спаслись на вельботе, почти тридцать – рабочие, полярники, члены команды – погибли. Погиб и назначенный военным комендантом острова майор Старостин. Среди спасшихся был оперуполномоченный НКВД Виктор Михайлович Некрасов. Он и принял на себя командование.