Текст книги "Космос в наследство. История первого в мире космонавта во втором поколении"

Стартующая ракета действительно напоминает готового к забегу скакуна. Даже подергивания те же. А момент отрыва, что со стороны, что изнутри, – это просто непередаваемое ощущение!

…Ракета несет тебя, как в галопе – бережно, спокойно, а ты находишься внутри и работаешь. Начинает расти перегрузка, которая плавно вжимает тебя в сиденье ложемента. Немножко, конечно, давит, но в целом эти 526 секунд выведения ракеты на орбиту (примерно десять минут) вполне комфортны.

Дальше бывает так. До момента, как корабль выйдет на околоземную орбиту, космонавты должны следить за работой систем и при необходимости включаться в контур управления согласно бортовой документации. Если что-то не сработает, надо вовремя среагировать и начать управлять ракетой вручную. После выведения на орбиту контроль берет на себя Центр управления полетами в Подмосковье.

С появлением невесомости сразу же приступаем к работе: идет проверка герметичности корабля и работоспособности всех систем.

Так что пока внимательно слежу за процессом. К счастью, у нас все работает исправно. Выдыхаем… «С Богом!»

Глава 2
Трое в лодке и папа на орбите. Как живут семьи космонавтов

«Наверное, ты с детства хотел стать космонавтом?» Когда мне задают этот вопрос, что бывает довольно часто, отвечаю обычно так: «Даже не мечтал».

Я рос в семье космонавта и видел всю сложность этой профессии изнутри. При этом два момента имели для меня решающее значение.

Во-первых, чтобы попасть в отряд космонавтов, человек проходит сквозь многолетнее многоступенчатое сито отбора. Сначала необходимо поступить в военное училище летчиков, для чего требуется пройти медкомиссию в районном военкомате, затем областном. Приезжаешь в училище, а там помимо еще одной комиссии врачей надо сдать экзамены, пройти профессиональный отбор. Зачислением на курс дело не заканчивается. Пока учишься, снова идет отсев: кого-то отчисляют из-за неуспеваемости, кто-то не смог летать, у кого-то выявились проблемы с дисциплиной или здоровьем. Скажем так: училище заканчивает половина тех, кто поступил.

После выпуска летчик приходит служить в полк. Дальше – как повезет. Набор в отряд космонавтов не проводят на регулярной основе. Например, после нашей группы, которая приступила к занятиям в Центре подготовки космонавтов в конце 1997 года, следующая была собрана только в 2004 году. Кроме прочего, при поступлении в отряд нужно преодолеть огромный конкурс. Например, для нашего набора он составил сто человек на место.

И вот тебя зачислили! Ты преодолел все барьеры и стал кандидатом в отряд космонавтов. Однако в итоге ты все равно можешь не полететь на орбиту по множеству причин. Гарантии нет никакой! Скажем, в нашу группу отобрали двенадцать человек, но трое все равно так никогда и не полетели в космос.

Во-вторых, меня смущало, что работа космонавта – это постоянная учеба. Я видел, что отец сдает невероятное количество экзаменов, постоянно ездит на разные виды подготовок. Сами занятия – это, конечно, крайне увлекательно! Например, когда я впервые попал в гидролабораторию (отец тогда готовился к своему второму полету, и по программе у него был выход в открытый космос с французским космонавтом Жан-Лу Кретьеном[11]11
  Жан-Лу Кретьен – первый гражданин Франции, который летал на кораблях «Союз», орбитальных станциях «Салют-7» и «Мир», в космосе побывал трижды. Герой Советского Союза. Во время второго полета в 1988 году выходил в открытый космос вместе с Александром Волковым и таким образом стал первым пилотом третьей страны, не из СССР или США, который работал за бортом станции.


[Закрыть]), погружение космонавтов под воду и их работа там произвели на меня сильное впечатление. Или те же прыжки с парашютом… Но нескончаемый процесс обучения как жизненная модель, учеба в сорок лет – к такому развитию сюжета я, школьник, был абсолютно не готов!

В те годы я представлял, что буду летчиком – этакая карьерная программа-минимум по сравнению с отцовской.

Да, я понимал: чтобы поступить в летное училище, нужно заниматься в школе без троек, быть физически подготовленным. В этом случае все складывается успешно, я становлюсь курсантом, потом выпускником. После училища прихожу в полк и начинаю летать. Может быть, позже поступлю в Военную академию… Мне этот мой план очень нравился!

Мой отец тоже начинал свой путь с летного училища.

Он родился в Горловке. После школы поступил в Харьковское высшее военное авиационное училище летчиков им. С. И. Грицевца. Потом папу распределили в учебный полк в городе Чугуеве, где он стал инструктором. Учил курсантов летать.

Местного чугуевского аэродрома я не помню, хотя и видел его в трехлетнем возрасте. Но полагаю, и здания, и посадочная полоса очень похожи на те, что находились в Мичуринске – там тренировался я сам спустя годы. Тогда я уже был курсантом Тамбовского высшего военного авиационного училища летчиков им. М. М. Расковой.

Кроме отца, в семье не летал никто. Дедушка по папиной линии был водителем. Когда он приезжал домой на обед, я пользовался моментом и залезал в кабину самосвала. Как любому мальчишке, которого интересовала техника, мне нравилось посидеть за рулем.

С точки зрения местной детворы, у бабушки занятие было поскучнее – она работала бухгалтером.

Профессии маминых родителей также были далеки от авиации. Оба работали сельскими учителями. Дедушка преподавал географию и был директором школы, бабушка была завучем и по совместительству учителем украинского языка и литературы.

* * *

В раннем детстве я какое-то время жил в селе, у бабушки Поли – маминой мамы, – и ходил в местный детский сад. А когда наша семья переехала в Чугуев, мы поселились недалеко от училища, в котором служил отец – на пятом этаже хрущевки без лифта, в однокомнатной служебной квартире.

В моем свидетельстве о рождении записано, что я появился на свет в Чугуеве. На самом деле по факту я родился в Харькове. Точно не знаю, но, возможно, в те времена ЗАГСы ориентировались на прописку родителей ребенка. До моего рождения мама с папой жили в коммуналке прямо на территории училища. Скорее всего, когда я появился, отцу как раз дали отдельную квартиру. Отсюда в моих документах появилась пометка: «Место рождения – город Чугуев».

Как-то раз отец взял меня с собой на работу на аэродром: трехлетнего ребенка не с кем было оставить дома. Попав на летное поле, я испытал самое яркое переживание в своей жизни!

Во-первых, меня посадили в кабину настоящего самолета, который использовался курсантами для наземных тренировок. Во-вторых, коллеги отца разрешили потрогать разные кнопки и рычаги, подержаться за ручку управления самолетом. Я смотрел на приборную доску, ряды непонятных штук: надо же, отец во всем этом разбирается. Я очень волновался, чтобы случайно куда-нибудь не нажать – вдруг самолет полетит!

Не знаю, сколько времени я провел в кабине, но, выйдя из нее, уже твердо знал, кем хочу стать. С тех пор на все вопросы взрослых относительно будущей профессии, я отвечал одно и то же: буду летчиком! Потом я ни разу не изменил своему решению, даже вскользь не задумывался о чем-то другом. Помню, в 11-м классе перед выпуском спросил самого себя, куда поступлю, если не возьмут в летное училище. И не смог ничего придумать. Альтернативы просто не было!

* * *

В 1976 году начался новый набор космонавтов в Центре подготовки в Звездном городке.

Мой отец подал заявление в отряд. Зачем он это сделал? Конечно, ему нравилась летная работа, нравилось быть инструктором, но полагаю, он хотел двигаться дальше к большей самореализации, чувствовал потребность развиваться.

Отбор папа прошел и через какое-то время был зачислен кандидатом в отряд космонавтов. У него началась общекосмическая подготовка – период, когда нас учат основам профессии. После такой подготовки кандидат сдает государственный экзамен и назначается на должность – космонавт– испытатель. Подчеркиваю, это именно должность специалиста в Центре подготовки космонавтов в Звездном городке. О полетах на орбиту речь не идет. Для наглядности приведу в пример диалог, довольно типичный для тех времен. Человека спрашивали: «Ты кто?» – «Космонавт». – «А сколько раз в космосе был?» – «Ни разу». И человек, в общем-то, не обманывал собеседника, он действительно работал космонавтом.

Подтверждением того, что космонавт выполнил полет, является присвоение почетного звания «летчик-космонавт РФ» (раньше «летчик-космонавт СССР»).

Группу, куда вошел мой отец, планировали под полеты на космическом корабле «Буран». В это время команда летчиков, которую возглавлял Игорь Петрович Волк, приступила к испытаниям этого ракетоплана, а Центр подготовки космонавтов стал одновременно набирать пилотов для участия в программе. В такую группу отец и попал. Параллельно с общекосмической подготовкой его направили учиться в школу военных летчиков-испытателей в Ахтубинске. Это было необходимо. Чтобы стать пилотом «Бурана», нужно было иметь высокую профессиональную квалификацию – летчик-испытатель не ниже 2-го класса.

Думаю, отец был счастлив, что ему выпал шанс поучиться в Ахтубинске. Летчики-испытатели – это элита, лучшие из лучших! Объясню.

После того как конструкторы создали самолет, кто-то должен «научить его летать»: сесть за штурвал и показать, что получилась не просто красивая дорогая модель, но новая машина действительно полезна. И заодно нужно проверить, каковы ее возможности, до какой скорости она может разгоняться, как поведет себя в небе. То есть летчик-испытатель полностью отрабатывает возможные режимы эксплуатации, тестируя самолет. И он может оказаться в любой неожиданной ситуации, из которой придется выбираться. А это значит, он должен знать и уметь гораздо больше, чем обычный пилот.

Например, нас, курсантов, учили только одному способу выхода из «штопора». Это такое сложное падение самолета. Когда допущена грубая ошибка при пилотировании, у самолета снижается скорость, он теряет устойчивость и начинает беспорядочно падать. Говорят, «входит в «штопор»… Курсантов тренируют, как вводить самолет в этот режим полета и потом выводить обратно только одним способом. А летчик-испытатель знает, как справляться со всеми возможными типами «штопора», – к слову, их больше пяти!

* * *

В общем, отца взяли в отряд, и так началась «космическая жизнь» нашей семьи.

Год делился следующим образом: в марте-апреле папа уезжал в Ахтубинск, раз в две недели он возвращался домой, и в таком графике семья жила до октября. Тогда мы еще не поселились в Звездном городке, на месте нашего будущего жилого дома шло строительство. Семья временно обитала под Рузой, в профилактории – это что-то вроде гостиницы, построенной Центром подготовки космонавтов для своих сотрудников. Туда еще можно было приезжать на выходные или в отпуск.

Пару раз в месяц отец со своими одногруппниками приезжали в профилакторий на побывку. Как обычные люди, они ходили на рыбалку, жарили шашлыки… Потом снова улетали в Ахтубинск.

В октябре отец возвращался в Звездный городок и оставшиеся полгода занимался подготовкой в отряде космонавтов. Эти занятия включали в себя теоретическую часть и практику – например, погружения в гидролаборатории. Кроме того, у будущих космонавтов начались поездки в Воркуту на особые тренировки – «зимнее выживание» и «полеты на невесомость». Это тоже часть практики по программе общекосмической подготовки.

Отец о поездках в Воркуту интересно рассказывал.

Группу забрасывали на открытое пространство с носимым аварийным запасом, в который входят радиостанция, пистолет с запасом патронов, сигнальные огни, спички, запас еды, канистра с питьевой водой (6 литров) и рыболовецкие снасти. Задача команды – продержаться сутки на природе в любую погоду…

Наша группа не участвовала в таких «выживаниях», у нас занятия проходили в Подмосковье. Сейчас, когда я уже и сам прошел множество подобных тренировок, понимаю, насколько им было непросто. Я считаю этот вид подготовки одним из самых сложных. Да, нас забрасывали на два дня, а их – на сутки. Но, скорее всего, они не спали. В нашем распоряжении были куртки на гагачьем пуху, а у них – только шерстяные костюмы.

Помню, как из-за плохой погоды группа отца никак не могла вылететь из Воркуты. То есть «выживание» уже закончилось, они жили в нормальных условиях, но самолеты в небо не поднимались. Периодически я встречал в подъезде Алексея Архиповича Леонова, тогда он уже был заместителем начальника Центра подготовки космонавтов. Я был еще маленьким и положением взрослых не интересовался. Но почему-то был уверен, что Алексей Архипович в курсе, когда отец прилетит из командировки. И на мои вопросы он всегда отвечал. Например, «Ну, через три дня ждите». Так и случалось.

* * *

Появление отца дома после поездок и полетов всегда становилось событием. Помню, когда он отправлялся в командировки, было невесело. Мои друзья, наоборот, обычно радовались, когда их отцы (не космонавты) уезжали из дома хотя бы ненадолго: «Вот она, свобода!» Для меня же папины отъезды поводом для ликования точно не служили, их было слишком много.

С другой стороны, перед отъездом отец всегда оставлял меня за старшего. Так было из раза в раз – и до рождения брата, и когда он уже появился. Этот статус придавал мне собранности, дисциплинировал. Я ощущал, что отвечаю за порядок в доме, на меня можно положиться! Это очень важный опыт для мальчика. Он развивает те знаковые мужские качества, которые, по моему глубокому убеждению, должны закладываться именно в раннем детстве.

Как старший, я старался всегда во всем оправдать доверие папы…

С его возвращением домой из командировок связана и еще одна история, которая мне запомнилась. После первого полета в космос отец вручил мне подарок – часы «Омега». В них он летал на орбиту.

Такие часы перед полетом получает каждый космонавт, «Омега» – официальный хронометр корабля «Союз», это даже в бортовой документации прописано. Смысл в том, что они могут выручить во внештатной ситуации. Скажем, часы на корабле остановятся… В «Омеге» есть секундомер, хронометр сертифицирован по точности, и его можно использовать для работы в космосе.

Я учился тогда в шестом классе и носил «Омегу» в школу. Больше всего меня привлекала функция секундомера. А еще мы с друзьями нещадно проверяли подарок на противоударность и водонепроницаемость… А спустя два года часы вдруг остановились! Я отнес их в ремонт и только тогда узнал, насколько они дорогие!

Пожилой часовщик, разглядев циферблат, крайне удивился: «Откуда у тебя эти часы? Родители знают, что ты их вынес из дома? Знаешь, сколько они стоят? Один ремонт обойдется в сто тридцать рублей! И я возьму их только с разрешения твоих родителей». Дома я все рассказал отцу. После второго полета, когда папа поехал со своим экипажем во Францию, он отдал их там в починку.

Спустя 20 лет я и сам получил такие часы, а по возвращении подарил их своему старшему сыну Егору. Второй хронометр «Омега» достался позже младшему, Артему.

Сергей Волков с родителями и младшим братом в Звездном городке. 1985 г.

Сергей – курсант Тамбовского военного авиационного училища – провожает отца в третий полет на орбиту. 1991 г.

* * *

К рождению брата родители меня морально подготовили, поэтому никакой ревности или обиды я не испытал. Наоборот, обрадовался! Правда, я очень ждал сестру, но когда появился брат, посмотрел на Диму и подумал: «Совсем неплохо… С ним же можно играть в войнушку! Теперь я в семье не единственный ребенок. Нас двое, а это здорово!»

Так и повелось с первых дней: мы всегда были вместе. И в школе, и позже, когда я стал курсантом училища и приезжал домой в отпуск, я всегда брал Диму с собой к друзьям. Понятно, что мои товарищи были старше его на шесть лет, но это не мешало нам общаться на равных. Кажется, такая атмосфера «на вырост» хорошо на него повлияла. Больше того, с некоторыми моими друзьями в Звездном городке он сегодня общается чаще, чем я.

Мы никогда не ссорились, наоборот, крепко дружили. При этом я ни разу не ходил выяснять отношения со сверстниками брата на правах старшего. Принципиально! Считаю, что независимо от возраста все проблемы в своем коллективе ребенок должен решать сам. Допустим, старший брат за тебя вступился… Но он пришел и ушел, а окружение-то осталось! И тебе в нем жить дальше, с теми же не решенными самостоятельно проблемами… Все эти детские перебранки: «Мой дедушка – танкист!» – «А мой – артиллерист! И твой танк подобьет!» – такая глупость!

Кстати, о танкистах… Дима никогда не хотел быть военным. У него с детства наметились другие ориентиры. Он всегда был более «бизнесовым», поэтому неудивительно, что после школы выбрал факультет мировой экономики и менеджмента.

Сейчас у брата налаженная жизнь, двое детей. У меня тоже двое… Так совпало, что наши младшие дети – ровесники.

* * *

Дети, дети… Я часто задавал себе вопрос: «Как космонавту сохранить баланс между тем, чтобы находиться рядом с семьей, и долгом – желанием приносить максимальную пользу на работе?» Серьезная тема… Честно.

Спустя месяц после рождения моего старшего сына – Егора, я уехал на пять недель на свою первую сессию по подготовке к полетам в Хьюстон. С Артемом было немного по-другому, но в целом детство моих сыновей чем-то очень напоминает мое собственное.

Помню, в те дни, когда папа должен был приехать, я его всегда ждал… Либо вообще не шел гулять, либо старался вернуться с прогулки как можно раньше, чтобы обязательно его встретить! Ощущение, что все дома, было для меня драгоценным. Само это чувство. Даже совместных семейных занятий придумывать не требовалось! Я просто мог сидеть в комнате, делать уроки или читать, но точно знал: вся семья в сборе – мама, папа, брат.

Как и я в детстве, сыновья тоже переживали наши разлуки. Например, основные мои поездки «по космическим делам» пришлись как раз на ранние годы Егора. В период с 2001 по 2003 год я работал в очень сложном графике. Пять недель шли тренировки в Хьюстоне, потом – столько же в России… И так в течение двух лет. На все дела дома у тебя есть только эти пять недель, при этом основные занятия тоже никто не отменял.

Первые два года жизнь сына проходила как монтаж фильма. Он родился – я уехал, потом приехал – он уже сидит… Снова уехал – приехал, а он уже ходит…

С младшим сыном вышла другая история. Когда родился Артем, я четыре месяца провел на Земле, а потом улетел в космос… Его первые шаги я видел, уже будучи на орбите, во время сеанса связи. Вышло забавно. Вся моя семья, включая родителей, собралась в Центре управления полетами, начался эфир… А сын увидел меня на большом экране и вдруг… пошел! К экрану. Ко мне навстречу!

Я отлично понимаю, что чувствует семья, когда отец-космонавт улетает надолго, сам проходил через это неоднократно. И знаю, что близким приходится быстро перестраиваться.

С чем бы это сравнить? По-хорошему, с лодкой, в которой люди плывут длительное время. Когда один человек выходит на берег, челнок некоторое время качается на волнах, а потом все приходит в равновесие. Так же и здесь.

Ты улетаешь на орбиту… Конечно, звонишь домой (сейчас сеансы связи стали более частыми и качественными), но это все равно лишь виртуальное участие в семейной жизни и воспитании детей. Семейную лодку сначала какое-то время штормит, а потом все привыкают жить без тебя.

А потом выходит наоборот: как только все настроились обходиться без папы, ты запрыгиваешь в эту лодку снова! А в ней уже свой уклад жизни. Родные привыкли, что тебя нет рядом. Дети повзрослели, изменились, но ты-то возвращаешься в ту семью, какой она была полгода назад. И первое время не понимаешь, что время совершило скачок.

* * *

Мечтали ли хоть раз мои сыновья стать космонавтами? Я не знаю.

Вероятность появления династии в нашей профессии ничтожно мала. Должно срастись множество факторов. Это и готовность сына пойти в профессию, и его состояние здоровья, и тяга к учебе, и набор в отряд, в конце концов! При всех «но» я допускаю, что семейная преемственность в нашем деле в принципе возможна. Как вариант, мои дети тоже могли бы стать космонавтами, если бы (гипотетически!) захотели. Возможно, с появлением специализации в космосе, при увеличении количества полетов, смысл профессии поменяется. Он будет заключаться не только в том, что космонавт летает на околоземной орбите, как сейчас. Появятся те, кто строит объекты на поверхности небесных тел или работает вахтой на уже построенной базе.

У моих детей свои интересы. Егор в старших классах школы самостоятельно освоил гитару. Вообще я не поддерживал эту идею, думал, что гитара будет стоять в углу и пылиться. Оказалось, был не прав. Сейчас сын играет в группе, они записали свой первый альбом. И мне приятно, что все у него получилось! Сегодня он учится в Российской академии народного хозяйства и госслужбы, на факультете, где осваивают международную юриспруденцию.

Артем закончил пятый класс, математический. Он прирожденный инженер, любит мастерить разные виды оружия и вовсю развивает технические наклонности.

Так или иначе я убежден: дети космонавтов, наблюдая все сложности нашей профессии, не могут о ней мечтать. Вернее, так: мечтать могут, но высказываться об этом открыто не будут по разным причинам. Случаи, когда дети отрабатывают стратегии родительского тщеславия, я сейчас не учитываю.