Текст книги "Сталин, Александров и Краснознаменный ансамбль"

Поколение Первой мировой и Гражданской войн не могло воспринимать происходящее на сцене главного театра страны иначе, как сказку, поскольку в стране царила разруха, а в столице творческая интеллигенция постоянно опаздывала на «службу» (по большей части бесцельную) в «советские учреждения», стоя в бесконечных очередях, – «за молоком на Кудринской, за воблой на Поварской, за конопляным [маслом] на Арбате»⁵¹.

Борису Александрову, обладателю красивого альта и абсолютного слуха, посчастливилось в составе детского хора Большого театра принимать участие в спектаклях, в которых блистали такие выдающиеся певцы, как Ф.И. Шаляпин, А.В. Нежданова, Н.А. Обухова, Г.С. Пирогов, В.Р. Петров, Л.В. Собинов⁵². Практически ни одни русские мемуары той эпохи не обходятся без упоминаний о феноменальном самородке – Ф.И. Шаляпине. Из книги Б. Александрова: «Еще более яркие впечатления связаны с оперой “Борис Годунов” М.П. Мусоргского. Могучая музыка и главный герой оперы – царь Борис, которого тогда чаще других пел Фёдор Иванович Шаляпин. Вот он стоит, величественный и красивый. Нам казалось, что он отрешен от всего, что происходит за кулисами, лишь музыка привлекает его внимание. К Шаляпину в театре было особое отношение. Его любили все – от ведущих солистов до рабочих сцены. Проходя за кулисы, он здоровался, спрашивал, как здоровье, как домашние. В спектаклях, где он участвовал, всегда ощущалась какая-то взволнованность, праздничность»⁵³.

Как и отец, Борис Александров выступал во многих творческих ипостасях. В частности, он записался на отделение изобразительного искусства Пречистенских рабочих художественных курсов: «Сдал экзамены, прошел. Занятия проводились опытными художниками, и я усиленно начал учиться рисовать. Писал картины, лепил. Вскоре мои работы стали отмечаться, а скульптура – портрет старика – была даже послана на выставку. Но самым неожиданным оказалось то, что всем курсантам (так в тексте. – С.В.) выдавался продуктовый паек – горбуха хлеба, хвост селедки и два кусочка сахара. Это было счастьем»⁵⁴. Талантливый человек, как известно, талантлив во всем (или почти во всем). «Увлечение живописью не прошло, пустив глубокие корни. И я всю жизнь в отпускные месяцы продолжаю рисовать, лепить, очень серьезно интересуюсь, знаю и люблю изобразительное искусство, собираю картины»⁵⁵. Последнее принесло семье Александровых одно горе, но об этом речь впереди.

Занятия в хоре Большого театра и в художественном училище не освобождали Бориса от занятий музыкой – за этим пристально следил отец. Из книги «Песня зовет»: «Мне посчастливилось в Москве попасть к замечательному педагогу, ученице Сергея Ивановича Танеева Софье Ивановне Богомоловой, человеку доброму, сердечному, но необыкновенно требовательному во всем, что касалось музыки»⁵⁶. С.Т. Богомолова «открыла» Борису Александрову «истинную красоту фортепьянного искусства»⁵⁷. В ее доме «стояло два рояля. Один из них всегда был закрыт чехлом. Позже узнал, что это инструмент Сергея Васильевича Рахманинова, с которым Софья Ивановна была знакома и дружна. “Рояль Серёженьки”, – говорила Богомолова и разрешала играть на нем лишь в праздничные дни, особенно в день своих именин. Игра на рояле Рахманинова почиталась для нас чем-то священным, и добиваться этой чести приходилось упорным трудом. Не всегда, к своему теперешнему огорчению, я был добросовестным учеником. В те дни, когда нетвердо выучивал программу, бросался на хозяйственные дела в доме учительницы: колол и носил дрова, топил печь, выполнял мелкие поручения»⁵⁸. Словом, заглаживал вину как мог. Помимо всего прочего, С.Т. Богомолова «тактично и умело»⁵⁹ познакомила Б.А. Александрова с особенностями столичной жизни.

Одновременно Б.А. Александров начал заниматься на фортепианном отделении Мерзляковского музыкального училища, затем в Музыкальном техникуме им. А.Н. Скрябина⁶⁰.

У него завязались дружеские отношения со многими студентами, и прежде всего – с Дмитрием Кабалевским, который, «когда отсутствовали педагоги», случалось, сам проводил «занятия, толково объясняя непонятное […] из области теории музыки, гармонии, музыкальной литературы»⁶¹.

Дружба оказалась весьма плодотворной. Во-первых, два будущих композитора в четыре руки играли многие музыкальные произведения – к примеру, Брамса. Во-вторых, в рамках дружеского соревнования оба они приобрели первые навыки композиторской работы: «решили, соревнуясь, написать по фортепианному концерту»⁶². Сам же он «взял за образец музыкальной формы один из концертов Бетховена»⁶³. Услышав игру сына, А.В. Александров поинтересовался, что исполняет Борис, но, получив ответ, что это его музыка, в восторг не пришел, «а еще раз напомнил, что главное – учеба и выполнение заданий»⁶⁴.

Теплые отношения с Д.Б. Кабалевским Борис Александров поддерживал на всем протяжении их жизни. В РГАЛИ отложился ряд поздравительных телеграмм Бориса Александровича «Дорогому Мите»⁶⁵ и (полушутливо) «Дорогому Дмитрию Борисовичу»⁶⁶ и личные письма, три из которых приведем целиком:

«Дорогой Митя!

Сегодня, в день твоего юбилея, мне хочется от всей души, от всего сердца горячо поздравить тебя, пожелать доброго здоровья и успехов в работе.

Вспоминаю нашу молодость, Консерваторию, хождение на концерты, нашу игру в четыре руки и многое другое, что связано с днями юности.

Бесконечно рад тому, что ты стал большим музыкантом, общественным деятелем, что твоя кипучая творческая жизнь продолжает бить ключом и приносит людям большую радость.

Крепко обнимаю.

Твой Борис Александров.

P.S. Вместе со мной тебя поздравляет моя жинка и наша внучка Лера, которая будет петь сегодня в детском хоре».

РГАЛИ. Ф. 2017. Оп. 2. Д. 242. Л. 8.

Автограф синими чернилами.

«Дорогой Митя!

Я был бы очень счастлив, если бы ты с супругой смог приехать ко мне в понедельник 11 октября к 7 часам вечера, чтобы в семейной обстановке отметить бокалом доброго вина мое 60‑летие.

С уважением,

твой Б. Александров».

РГАЛИ. Ф. 2017. Оп. 2. Д. 242. Л. 9.

Автограф синими чернилами.

«Дорогой Митя!

Поздравляю тебя и семью с праздником 50‑летия Великого Октября.

Желаю здоровья, счастья, многих лет жизни и новых творческих побед!

Обнимаю!

Твой старинный дружище!

Б. Александров».

РГАЛИ. Ф. 2017. Оп. 2. Д. 242. Л. 10.

Автограф черными чернилами.

В школьные годы началась подработка Бориса Александрова в клубе типографии «Искра революции», длившаяся и в период его консерваторской учебы. В клубе будущий композитор занимался музыкальным сопровождением немых фильмов, проще говоря, был тапером: «…с товарищами мы организовали драматический кружок, участвовали в программах “Синей блузы”. Рабочие запросто бывали у нас дома и нередко просили поиграть на собрании или вечере. Обычно приходил рабочий Артамонов и, бася, говорил: “Ну, Александров, уважь людей, поиграй…”»⁶⁷

12 июня 1924 г. Борис Александров получил выпускное свидетельство об окончании 18‑й школы 2‑й ступени в Большом Кисловском переулке, куда перевелся годом ранее⁶⁸. Из всех педагогов Александрову-младшему (что вполне естественно, учитывая его вечную занятость) запомнилась лишь одна учительница – и то по причине отличных от советских стандартов облика и манер: «До революции в этом здании был женский пансион, директриса которого, бывшая смолянка (выпускница Смольного института благородных девиц. – С.В.) осталась работать в советской школе и преподавала французский язык. Ходила по школе строгая и требовательная, с лорнетом на цепочке, а в специальном карманчике у нее был флакон с каплями и нюхательной солью. Когда ученики отвечали плохо, она доставала флакончик и нервно нюхала его, горько печалясь о нашем несовершенном произношении. Не раз и мне в ответ на бесхитростный “нузавон” говорила: “Ну как же вы, Александров, такое произношение!”»⁶⁹

Из школьного прошлого запечатлелся и эпизод организации драмкружка. На поставленный ребятами спектакль удалось пригласить руководителя театральной студии, актера и режиссера Ю.А. Завадского. Впрочем, визитом будущего мэтра история кружка, как видно, и завершилась. Завадский коротко отметил, что «не почувствовал» в их инсценировке «Звезды» В.В. Вересаева «атмосферы подлинного искусства»⁷⁰. Равнодушию удивляться не приходится: в скором прощании с незрелыми постановками и не вполне, по их мнению, способными актерами тон задавали К.С. Станиславский и Вл. И. Немирович-Данченко⁷¹.

По воспоминаниям Бориса Александровича, его отец «как правило […] сочинял [музыку] без ф[ортепья]но. Сначала набрасывал эскизы, затем садился за ф[ортепья]но – проигрывал, импровизировал, а затем начисто переписывал. Композиторская техника, а особенно хоровая, у него была на большой высоте. Я не знаю ни одного хорового произведения А[лександра] В[асильевича], чтобы хор плохо звучал и было бы неудобно петь. Мне пришлось много заниматься у отца. Одно лето (1922 г. – С.В.) он готовил меня и еще дирижера Тимофеева (ныне – проф[ессора] М[осковской] г[осударственной] к[онсерватории]) в консерваторию. Доставалось нам обоим здорово. Но зато основы настолько были крепкие, что до сего времени весь курс гармонии я помню наизусть»⁷².

Естественно, в консерваторию сына привел А.В. Александров, хотя по тогдашней традиции ни на кого не давил, и своим относительным успехом Борис был обязан самому себе, чувству юмора директора да погодным условиям: «Незадолго до летних каникул 1923 г. отец решил показать мои сочинения профессорам [Московской] консерватории и ее директору Александру Борисовичу Гольденвейзеру. […] В просторном кабинете директора уже собралось несколько человек, и, когда мы вошли, присутствующие обернулись. Вдруг за большими окнами раздался оглушительный треск, загрохотал гром, и невиданная гроза разразилась над Москвой. Все бросились к окнам. Потоки воды обрушились на город. Сразу же образовались огромные лужи, а из улицы напротив хлынула настоящая река, неся на поверхности различные предметы, ящики и даже бочку. В ту же минуту Гольденвейзер, ни слова не говоря, сел за рояль и начал играть знаменитый эпизод из оперы “Сказка о царе Салтане” Римского-Корсакова – “Бочка по морю плывет”. Это было так неожиданно и остроумно, что присутствующие заулыбались, оживились. В такой обстановке мне было легче сосредоточиться и проиграть свои произведения. Мнение комиссии было следующим: по сочинению может поступать в консерваторию, а по фортепиано надо тщательнее подготовиться. На том и порешили, хотя отец остался недоволен моей игрой и тем, что учеба на фортепианном факультете на время откладывалась»⁷³. На лето 1923 г. А.В. Александров, дабы сын не терял профессиональные навыки, устроил его в вокальный квартет братьев Ширяевых, с которым сам он занимался постановкой голоса и ансамблем. В обязанности Бориса входил аккомпанемент на фортепиано⁷⁴.

В Московской консерватории Бориса Александрова зачислили в класс профессора С.Н. Василенко, однако вследствие болезни последнего довольно быстро перевели в класс композитора Р.М. Глиэра. Рейнгольду Морицевичу Глиэру Борис Александров уделил значительное место в книге своих воспоминаний. Р.М. Глиэр вроде бы называл учеников «по имени-отчеству» («вроде бы» потому, что далее в прямой речи то и дело – фамилия); «стремился своим авторитетом не подавлять индивидуальных способностей ученика, но незаметно, день за днем обучал мастерству на примерах творчества больших композиторов, на разборе отдельных произведений, на анализе какой-то части сонаты, симфонии, концерта: “А как это сделано у Моцарта, как у Бетховена, как у Скрябина?” Учил уму-разуму»⁷⁵; внушал, что «композитор должен свободно ориентироваться в музыке, помнить темы классических произведений, знать о них все – какая гармония, фактура, принципы развития»⁷⁶, дабы, опираясь на опыт «мастеров прошлого и лучшие сочинения современников», следовать «дальше»⁷⁷; требовал «не только добросовестной работы в классе по […] заданиям, дома по композиции, но и того, чтобы» студенты «постоянно ходили на концерты, в театры, на выставки», т. е. «духовно обогащались», разъясняя: «Знакомство с другими искусствами рождает массу идей. Советую на музыкальные спектакли и симфонические концерты непременно ходить с партитурой»⁷⁸