Текст книги "Последний поход Ермака в Сибирь"

Малая Родина

После переезда на Алтай я при каждом удобном случае стараюсь побывать в Павлодаре. Гуляю по его улицам, навещаю родные мне места, манящие невидимыми нитями памяти. Прихожу и на берег своего детства, преобразившийся до неузнаваемости за последние десятилетия.

С незапамятных времён, в период весеннего половодья, пойму Иртыша постоянно заливает водою, заполняя широкую речную долину, насколько хватает взгляда, брошенного вдаль с высокого берега реки. После её схода заливные луга превращаются в сенокосы и бахчевые участки, с которых владельцы по осени собирают хороший урожай сена и овощей.

С годами многое меняется. Практически не стало полевых огородов. Порою не хватает и уровня речной воды для весеннего разлива. Тем не менее, как и прежде, в прибрежных плавнях, озёрах и луговых протоках, заполненных талыми и родниковыми водами, останавливаются во время весенней миграции перелётные птицы для строительства гнёзд и выведения пернатого потомства. К осени подросшие и окрепшие за лето птенцы собираются в стаи и улетают в тёплые края, чтобы вернуться сюда на следующий год и продолжить установленный мирозданьем порядок их жизни.

Мне трудно представить свой любимый город без реки. Она присутствует в судьбах родившихся здесь людей, украшая речными мотивами городской уклад бытия, наполняя нежностью к родному краю.

Горожане, очарованные её красотою, открывают в себе таланты, рождая темы и образы для воплощения в творческих и производственных делах.

Павлодарцам, чтобы отдохнуть от повседневной суеты, надо лишь выбраться на речные просторы, побродить в прибрежных лесах, половить рыбу, насобирать ягод и грибов, пополнив продовольственные запасы на зиму домашними солениями и варениями.

Я горжусь своей причастностью к Павлодару в четвёртом поколении моих предков, внёсших посильный вклад в строительство и развитие этого прекрасного города. Его старинные улицы, современные деловые и спальные кварталы многоэтажных микрорайонов уютно обосновались на высоком берегу реки, уходя стройными линиями архитектурных сооружений в степные просторы Прииртышья.

С прежних времён в старой части города, неподалёку от реки, среди кирпичных и деревянных строений располагалось каменное здание тюрьмы. В тяжёлое послевоенное время там выпекали хлеб, который горожане покупали в хлебной лавке, пристроенной снаружи её высокой ограды.

В семидесятые годы двадцатого столетия это учреждение было закрыто и разрушено. Но из рассказов мамы я узнал, что вплоть до начала Великой Отечественной войны в нём отбывали тюремные сроки политические заключённые.

Каждый вечер на закате солнца обитатели мрачных казематов пели старинные русские песни о Муромской дороге, о бродяге, бежавшем с Байкала, о Ермаке, объятом думой над Иртышом. Душевные мелодии, усиленные акустикой каменных помещений, проникали сквозь кованые решётчатые оконца, незримо расплываясь над вечерним городом и рекою, уносясь к закатной линии горизонта.

Жители окрестных улиц любили слушать эмоционально-глубокие народные напевы, сострадая судьбам их исполнителей, многие в эти минуты задумывались и о своей нелёгкой доле.

Творчество подобного рода не вписывалось в идеологические особенности советского государства, и тюремное пение властями было запрещено.

В начале шестидесятых годов прошлого столетия, в период освоения Советским Союзом целинных и залежных земель, на противоположном от Павлодара берегу Иртыша, на слиянии его с речкой Белая, началось строительство современного города энергетиков и металлургов.

Возможно, тем, кто слышал песни тех тюремных сидельцев и в чьей это было воле, пришла светлая мысль назвать новое поселение именем первопроходца и покорителя Сибири – легендарного казацкого атамана Ермака.

Город вырос красивым и уютным. Казалось, он парит над беловодным притоком Иртыша. На кольце его центральных дорог, по одной из которых в город приезжают автомобилями, а другая вела к деревянной речной пристани, в 1965 году советскими первоцелинниками была установлена на высоком пьедестале шестиметровая скульптура казака. Авторами монумента стали украинские зодчие – отец и сын по фамилии Зноба, удостоенные за свой труд звания «Лауреат Государственной премии Союза Советских Социалистических республик».

Памятник городской архитектуры доставили в Павлодарскую область по железной дороге из украинской столицы Киева, расположенной на берегах могучего Днепра, о котором с трепетной любовью писал в литературном произведении известный малоросский писатель Николай Васильевич Гоголь.

Образ князя сибирского гармонично вписалась в природный ландшафт устья полноводного притока, став визитной карточкой одноимённого города, символично выражая государственную идеологию освоения российских территорий к востоку от Уральских гор.

С друзьями я ездил полюбоваться на атамана в бетоне.

Мы гордились, что живём на большой реке и имеем особое отношение к покорителю Сибири, проплывавшему несколько веков назад на речных стругах мимо берегов, где мы родились. Вряд ли кто из нас, тогда молодых людей, всерьёз задумывался о своей исторической причастности векам минувшим. Но ощущение этого странным образом жило во мне.

Вглядываясь в течение седых вод Иртыша и скульптурный облик Ермака со скрещенными на груди руками, задумчиво смотрящего в даль времён, я чувствовал себя частицей моего Отечества, не осознавая, как всё может быть переменчиво.

Город Ермак в Павлодарской области Казахской ССР

В конце прошлого столетия, перед самым распадом Советского Союза, к ранее «дикому», а теперь уютно обустроенному пляжу Павлодара, подошёл речной буксирный теплоход с белыми палубными надстройками и развевающимся на корабельной мачте трёхцветным Российским флагом. Глядя на возрождённый имперский стяг, я остро почувствовал: не стало моей прежней Родины и теперь многим из нас придётся как-то по-новому устраивать свою дальнейшую жизнь.

События, последовавшие в скором времени, изменили представления о жизненных ценностях, с которыми мы росли и жили, воспитываемые идеологами рухнувшего государства.

Но город над рекою, с её бесконечно текущими водами, несмотря ни на какие перемены в окружающем нас мире, останутся добрыми символом всей моей жизни.

Глава четвёртая
Холодный март 1992 года

Я русский, какая радость!

А. В. Суворов

Развал

Накануне распада Союза Советских Социалистических Республик мне довелось стать свидетелем выступления представителя организации «Общество знаний», приглашённого для проведения лекции в одно из подразделений УВД Павлодарской области, где я служил инструктором политотдела по личному составу.

В помещении актового зала собрался весь офицерский состав учреждения. Лектор-казах с учёной степенью, профессор Павлодарского Индустриального института, вдохновенно рассказывал о будущем Казахстана, к тому времени вступившего в парад суверенитетов бывших республик СССР. Выступление он закончил нескрываемым, националистическим пафосом, торжественно заявив:

– Мы построим процветающий Казахстан и начнём наше возрождение свержением памятника колонизатору казахского народа – Ермаку!

Его слова были настолько абсурдны, что я, как и мои коллеги в тот момент, даже не сообразил, как следует на них реагировать.

Промолчав тогда, подумалось:

– Бред какой-то! О какой колонизации он говорит?

Впоследствии наше молчание дорого стоило для многих из нас, а бред лектора оказался реальностью…

Кто интересуются историей, знают о Киргизо-Кайсацком договоре, подписанном ханами трёх родовых жузов с Российской Империей, о добровольном вхождении степных кочевых племён под скипетр русского самодержавия. Согласно ему, в 1731 году к России присоединились казахские племена Младшего жуза, а в начале XIX века в русское подданство постепенно вошли и представители Среднего жуза. Наконец, в 1846 году состоялся приезд в Омск послов султанов и биев Старшего жуза с просьбой принять их в состав русского государства.

Царская Россия никогда не претендовала на самостоятельность казахского народа. Это подтверждает исторический факт, когда в 1826 году Султан Сюк – сын влиятельного Абылай-хана – обратился к российскому Царскому двору с прошением о принятии степняками подданства Его Императорского Величества. Ему было отказано из-за существовавших в то время разногласий между султанами родов Старшего жуза.

Много лет прошло с той поры. Сменились поколения людей, проживавших на среднеазиатских просторах. Неузнаваемо изменилась и жизнь самих потомков кочевников.

После сложения Михаилом Горбачёвым с себя полномочий первого и последнего Президента СССР, политические элиты бывших союзных республик принялись активно реализовывать планы построения суверенной государственности в подведомственных им национальных автономиях. В этом патриотическом порыве амбициозные лидеры особо не задумывались о сохранении историко-культурных связей с Россией. Они не стремились бережно относиться к духовным и нравственным устоям некоренных наций, оставшихся проживать на постсоветском пространстве. Их мало заботили и ценности межнационального общения, сложившиеся в период совместного проживания наших с ними предков в границах единого государства, которые формировались столетиями, обеспечивая условия сохранения национальной идентичности, в том числе и среднеазиатских народов.

Так было и в Казахстане, где руководству вновь возникшего государства потребовалась публичная акция для демонстрации его многонациональному сообществу приоритетов своей национальной идеологии с целью показать всему миру, кто в доме хозяин.

Ранее, в середине восьмидесятых годов двадцатого столетия, в столице Казахской Советской Социалистической Республики – городе Алма-Ате – местные националисты уже пытались устраивать массовые беспорядки, нацеленные против политики, проводимой руководством СССР. В результате тех противоправных действий пролилась кровь ни в чём не повинных людей, шокировав население Республики жестокостью, проявленной организаторами бесчинств.

Алма-атинские события стали первой ласточкой и примером для аналогичных выступлений в ряде других союзных республик стремительно разваливающейся страны Советов.

В начале девяностых годов прошлого века, когда к власти в Казахстане пришли национальные политики, используя сложную межгосударственную обстановку, они задумали окончательно реализовать вынашиваемые ими планы. Но, опасаясь вступить в конфликт с теми, кто в открытом противостоянии способен был дать отпор, хозяева нового государства решили тайно ночью совершить циничный акт вандализма – разрушить памятник Ермаку в одноимённом городе Павлодарской области.

В первых числах марта 1992 года по городу Ермак потекли тревожные слухи, что из южных областей Казахстана прибывают реакционно-настроенные группы людей с целью уничтожить монумент покорителю Сибири. Русскоязычные жители, составлявшие в то время почти девяносто процентов городского населения, были в тревоге, не зная, как на это реагировать и что следует в данном случае предпринять.

Инициативная группа работников Ермаковской ГРЭС и Ермаковского завода ферросплавов решила посетить городское отделение милиции и выяснить, правда ли, что с юга Республики приезжают экстремисты для проведения националистических провокаций. Милицейские чины в один голос отвечали:

– Никого нет и ничего не предвидится!

Не поверив, обеспокоенные горожане отправили руководству Павлодарской области информацию о готовящемся заговоре. Сами же решили организовать охрану бетонного монумента.

В ночь на 12 марта погода выдалась холодная с пронизывающим ветром и мокрым снегом. Дежурившая в тот день группа людей не покидала свой пост до двух часов ночи. Мороз крепчал, ничто не предвещало беды. Сильно продрогнув, приняли решение разойтись по домам, договорившись перезваниваться, наблюдая за происходящими у памятника событиями из окон своих квартир, расположенных в ближайших от него жилых кварталах.

Еще какое-то время всё в округе оставалось спокойным, но по указанию городских властей свет и телефонную связь в прилегающем к монументу микрорайоне предусмотрительно отключили.

В начале третьего часа ночи территорию городского автодорожного кольца заполнили прибывшие на автобусах многочисленные группы сотрудников правопорядка. В оцепление выставили курсантов из южных областей Казахстана, проходивших в Павлодарской школе милиции первоначальную милицейскую подготовку.

Вскоре подъехал автокран и большой трактор «Кировец» с прицепом. В свете фары-прожектора, на глазах безучастно взирающих на всё происходящее стражей закона, «национальные герои» с помощью техники и металлического троса сдёрнули с постамента безмолвную скульптуру. С глухим протяжным звуком, похожим на стон, она упала.

Добивали атамана на земле…

Железобетонный монумент состоял из четырёх частей: головы, двух фрагментов туловища и пьедестала. При падении голова скульптуры, ударившись о землю, раскололась в прах. Туловище же, укреплённое металлической арматурой, оказалось прочнее…

В результате яростного разрушения ломами и кувалдами рельефный слой бетона на памятнике был практически уничтожен.

Насладившись бесчинством, участники погрома погрузили автокраном на тракторную телегу расчленённые и изуродованные части монумента и увезли в неизвестном направлении в сопровождении машины Госавтоинспекции.

Операция разрушения в ту ночь продолжалась чуть более получаса, но милиция не снимала оцепление места происшествия до самого рассвета, пока не началось движение пассажирского автотранспорта.

А утром жители города, проезжая на работу по автомобильному кольцу, увидев пустой пьедестал, поняли, что произошло ночью. Народной обиде и горькому унижению не было предела.

* * *

После ночного шабаша незваные гости с юга собрались у здания Администрации города Ермака у монумента Ленина.

Именно вождь мирового пролетариата своим революционным Декретом создал казахскую национальную автономию, перекроив ранее сложившиеся в Российской Империи границы сибирских территорий. Так он стремился ликвидировать традиционное влияние казаков в Сибирском и Семиреченском регионах созданного им советского государства.

Вандалы, уверенные в своей безнаказанности, не скрывали восторга по поводу разрушенного символа гордости казачества и русского народа.

В очередном номере Павлодарской областной газеты была опубликована заметка, где говорилось, что потомки кочевников отомстили Ермаку за его победу многовековой давности над ханом Кучумом, который, по правде сказать, был этническим узбеком и имел очень опосредованное отношение к казахам.

Идеологи мракобесия, плохо разбираясь в собственной истории и событиях Ермаковских походов, надеялись, разрушив скульптурный образ, стать сильнее и независимее в окружающем их мире.

Циничное беззаконие, возмутившее людей, было сотворено по указанию действующего в те годы председателя Ермаковского городского Совета депутатов. С его помощью, свергнув монумент и переименовав город Ермак в Аксу, власти Республики продвинули «заслуженного общественного деятеля» в сенаторы Парламента Казахстана. Всякий раз, когда речь заходила о разрушенном памятнике, «народный избранник» лживо уверял, что сделал всё мирно с общественного согласия жителей города и области.

Позже, находясь в отставке со всех государственных постов, на одной из вечеринок, организованной им по поводу собственного юбилея, узнав о восстановленном в Алтайском крае памятнике Ермаку, он побледнел и дрожащим голосом в смятении промолвил:

– Этого не может быть!

Ходили слухи, что ранее руководство одного из сибирских регионов Российской Федерации обращалось в Администрацию города Ермака с просьбой передать на территорию России неугодный им скульптурный образ. Даже предлагали за него деньги. Ведь монумент представлял произведение искусства. Но им тогда отказали.

А в марте 1992 года русский народ, возмущённый оскорблением своего национального достоинства, в мирной форме выразил несогласие с политикой, проводимой властью нового Казахстана. Инициаторов протестного движения государство подвергло административным и уголовным репрессиям. Лидеров возрождающегося казачества, возглавивших те народные акции, органы правопорядка арестовывали. Особо влиятельных из них судили, в том числе лишая свободы.

Указом Президента Казахстана деятельность казацких организаций и ношение казачьей национальной одежды – справы – на территории Республики было запрещено.

* * *

В девяностые годы двадцатого столетия политикам ослабленной и раздираемой на части полукриминальной России оказалось не до исторического наследия российского общества и государства. Новоявленных реформаторов мало заботила судьба соотечественников, оставшихся проживать за пределами границ Российской Федерации. Почуяв свой алчный час, они вожделенно кинулись растаскивать по частным карманам лакомые куски национального достояния российского народа.

Разрушение памятника Ермаку в конце второго тысячелетия новой эры явилось предвестником массового исхода русскоязычного населения из ставших самостоятельными среднеазиатских республик бывшего СССР. Миллионы людей, бросая сложившийся уклад жизни, оставляя за бесценок нажитое ими и их предками материальное благополучие, уезжали в поисках лучшей жизни, в надежде сохранить безопасное будущее для себя и своих потомков.

Трагическое беззаконие, произошедшее в городе Ермак Павлодарской области, стало началом массового переименования в Казахстане русских названий городов, улиц, заводов, малых населённых пунктов, географических территорий, всего того, что напоминало о совместном проживании в единой границе народов Российской Империи, позднее – Советского Союза. Когда на протяжении длительного исторического периода русский народ заступничеством обеспечил территориальные, экономические и социальные условия безопасности соседствующих с ним среднеазиатских наций, защитив их от рабства и уничтожения более сильными империями, предоставив условия для развития своих национальных автономий.

Конструкция на автодорожном кольце в городе Аксу (бывший г. Ермак) Павлодарской области, Республики Казахстан

После свержения скульптуры Ермака его постамент, символизировавший береговой утёс, ещё какое-то время стоял в центре автодорожного кольца. Кто-то снял с него мемориальную плиту с надписью: «Ермаку от благодарных потомков-целинников». Позднее власти переименованного города поставили на этом месте странную конструкцию, получившую в народе прозвище – паук. «Шедевр архитектуры» по замыслу его авторов обязан был олицетворять единство народов суверенного Казахстана.

Пьедестал монумента Ермака на свалочном полигоне завода металлоконструкций в городе Аксу (бывший г. Ермак) Павлодарской области, Республики Казахстан

А во многих домах бывших и нынешних казахстанцев до сих пор хранятся маленькие статуэтки – копии памятника легендарному казаку, ранее продававшиеся в киосках Союзпечати, напоминая о прежних временах и случившейся тогда беде.

Участники и свидетели мартовских событий 1992 года после ночного погрома нашли разрушенные фрагменты монумента. Они лежали неподалеку от Ермаковской ГРЭС на свалке завода металлоконструкций, где их уже запорошило мартовским снегом. Выступающие контуры скрещенных на бетонной груди изувеченного атамана рук, как и одно из сохранившихся очертаний сапога, с характерной для стародавних времён формой приподнятых носков, нельзя было ни с чем спутать.

Постояв в безмолвном молчании, они сфотографировали то, что осталось от памятника покорителю Сибири.

Казалось, восстановить ничего было нельзя…

Глава пятая
Время, события, люди

 
…Умей поставить в радостной надежде
на карту всё, что накопил трудом
всё потерять и нищим стать, как прежде
и никогда не пожалеть о том.
 

Р. Киплинг

События

Прошло три года после мартовских событий 1992 года.

Однажды со своим знакомым Михаилом Владимировичем Крюковым – руководителем одного из комитетов Администрации Павлодарской области – я находился в служебной командировке в городе Экибастуз – центре павлодарских угольных месторождений. Пробыв там большую часть дня, решив свои дела, мы возвращались домой.

Михаил был задумчив и явно чем-то озадачен. Вскоре он поделился содержанием разговора, состоявшегося у него с представителем Американской инвестиционной компании, генеральным директором крупнейшего Экибастузского угледобывающего разреза «Богатырь» по фамилии Родзянко.

Потомок русских эмигрантов оказался прямым родственником последнего председателя царской Думы Российской Империи – Михаила Владимировича Родзянко, эмигрировавшего в Америку вскоре после свершившейся в России Октябрьской революции. Внук известного предка интересовался судьбой разрушенного монумента Ермака, выразив желание его восстановить.

Меня по-доброму тронуло и удивило стремление гражданина Америки с русскими этническими корнями возродить культурно-историческое наследие Российского государства. Через Михаила я передал нашему зарубежному соотечественнику данные о месте нахождения фрагментов скульптурного образа.

Спустя какое-то время, вновь возвращаясь с Крюковым из очередной поездки в Экибастуз, я поинтересовался:

– Было ли продолжение разговора с его американским знакомым о памятнике?

Покачав головой, он сообщил, что мою информацию передал, но дальнейших действий с его стороны так и не последовало. Оставшуюся часть пути мы ехали молча, но мысли наши были о Ермаке. На душе было неспокойно, казалось, погас отчаянный луч надежды, неожиданно вспыхнувший в неразберихе развала «Союза неделимого – республик свободных». Нахлынуло обострённое чувство несправедливости за нас – оставшихся жить за пределами России, тщетно пытавшихся понять, что же произошло с нашей бывшей уже великой Державой.

Терзала обида и за Ермака – основоположника продвижения русского государства на просторы Сибири и Дальнего Востока, чья трагическая судьба так варварски повторилась через столетия в бетонном облике.

Подъезжая к Павлодару, когда вдали показались силуэты многоэтажных зданий береговых улиц, у меня зародилась идея вывезти фрагменты разрушенного монумента в Алтайский край, где к тому времени я стремился обосноваться на постоянное место жительства, и попытаться там его восстановить. Своими мыслями я поделился с приятелем.

Рождённый в семье сибирских казаков, чьи предки жили на территории Иртышской охранной линии, Михаил пристально посмотрел на меня. На его смуглом скуластом монголоидном лице проступил румянец, в глазах появился шальной блеск.

Взволнованным голосом он спросил:

– Ты не шутишь?

В ту минуту сложно было сказать что-либо определённое. Но после нашего разговора я принял решение, исполнение которого стало одной из главных задач на многие годы моей жизни.

* * *

Время шло. Идея возрождения монумента душевным светом разгоралась во мне, наполняя жизнь добрым содержанием. Она берегла в трудные времена, не давая поддаться унынию. Для её исполнения на протяжении последующих лет я искал единомышленников, знакомился с художниками и скульпторами, общественными, политическими и военными деятелями, журналистами и бизнесменами, муниципальными руководителями и губернаторами.

Встречи эти не были похожими одна на другую. Многие, с кем приходилось общаться, соглашались с важностью исполнения задуманного. Некоторые даже предлагали варианты его решения. Тем не менее, всё оставалось на уровне разговоров, советов и пожеланий. Трагическая история скульптурного образа вызывала живой отклик в умах и сердцах широкого круга людей. Но, чтобы изменить в ней что-либо, требовались профессиональные навыки и немалые материальные ресурсы.

Те, к кому я обращался, показывая искорёженные фрагменты памятника, не верили в возможность его восстановления. Если не сказать большего – считали эту идею абсурдной.

В конце 1998 года состоялась моя встреча с работниками Алтайского краевого научно-производственного центра «Наследие», занимавшегося в регионе сохранением объектов наследия истории и архитектуры. Сотрудники специализированной организации имели необходимые знания и практический опыт в подобных делах. Осмотрев части монумента, вывезенные к тому времени из Казахстана на Алтай, они вынесли неутешительный вердикт – восстановление невозможно. Их приговор больно задел мои чувства, но отказываться от мечты я не торопился.

Летом 1999 года из города Екатеринбурга в Змеиногорск прибыл генерал, командовавший Сибирским округом пограничной стражи Российской Федерации. Я обратился к знакомому начальнику Змеиногорской пограничной комендатуры и попросил организовать встречу с высокопоставленным военным в кафе санатория, расположенного в селе, где к тому времени я приобрёл небольшой сельский домик.

Любезно приняв моё приглашение, командующий прибыл в назначенное время в сопровождении руководителей местных силовых структур. Был с ним и атаман, возглавлявший в те годы Алтайский отдел Сибирского казачьего войска.

Во время общения я рассказал присутствующим историю разрушенного монумента и предложил принять участие в его восстановлении.

К сожалению, заинтересованности на лицах собеседников не увидел, но остро почувствовал непонимание и безразличие к моей инициативе. Это заставило всерьёз задуматься, под силу ли без единомышленников, не имея достаточных средств и необходимого профессионального опыта, исполнить задуманное?

В годы развала Советского Союза основная масса российских соотечественников была вынуждена в отсутствие стабильной работы и достойной заработной платы как-то сводить концы с концами, решая свои насущные бытовые проблемы. У большинства сложилось понимание, в котором помимо заботы о семье всё остальное уходило на задний план.

Присутствующие со мною на встрече руководители государственных учреждений не бедствовали и обладали административным ресурсом, но убедить их поучаствовать в восстановлении монумента так и не удалось. Расставаясь, я решил не показывать разрушенные фрагменты памятника, чтобы не вызвать ненужной иронии, или чего хуже – необдуманных комментариев в свой адрес.

* * *

После переезда в Алтайское село с неброским названием Барановка я окунулся в богатую историю горно-металлургического производства Змеёвских рудных месторождений. Мне было интересно знакомиться с судьбами людей, живших и ныне живущих на этой удивительной земле. Прикасаться к вещам, казалось, до краев пропитанных событиями вековой давности.

Как мог, я стремился наполнить свою жизнь новым содержанием. Старался стать полезным на приютившей меня земле. По мере возможности участвовал в экономических и общественных делах города и района, вкладывая часть дохода от дела, которым занимался, в нужные и полезные дела.

Всё это доставляло искреннее удовольствие, хотя часто вызывало непонимание, а порою и противостояние в определённой среде местного населения.

Нередко знакомые задают вопрос: почему я, выросший в большом городе с широким кругом интересов, переехал жить в провинцию, ограничив себя, как может кому-то подуматься, в возможностях для самореализации.

С этим, пожалуй, не соглашусь. Российское село – близкая мне по духу и содержанию жизнь. Не хочу показаться идеалистом, но принять иной порядок, чем тот, которым живу, мне так и не удалось.

События конца двадцатого столетия, периода российского экономического дефолта, не вселяли моим соотечественникам особого жизненного оптимизма. Низкий уровень дохода, правовая незащищённость, уподобляли многих персонажу литературного произведения Антона Павловича Чехова «Человек в футляре».

Один знакомый, занимавший тогда ответственный пост в системе Змеиногорского муниципального управления, на моё предложение войти в инициативную группу по восстановлению памятника, неожиданно истерично заявил:

– Что ты носишься со своим Ермаком? Кому он нужен? Сейчас надо думать, чем семьи кормить будем!

Странно было слышать такие слова из уст человека, имевшего престижное образование и немалый жизненный опыт. Обладая широким кругозором знаний и высокопрофессиональными навыками врачевания, он не бедствовал и пользовался у змеиногорцев заслуженным уважением. С его мнением трудно было не считаться.

После разговора с ним, меня вновь посетили сомнения, подумалось, тем ли я занимаюсь, беря на себя столь непростую ношу?

В такие минуты взгляд неизменно тянулся к фрагментам скульптуры, хранившимся в ограде моего дома. Накатывали щемящее душу воспоминание о прошлом. Становилось тоскливо от собственного бессилия что-либо изменить.

Однажды редактор Змеиногорской районной газеты Вячеслав Иннокентьевич Александров предложил поделиться на страницах возглавляемого им издания историей разрушенного памятника и планах его восстановления.

Я спросил уважаемого мною человека:

– Неужели Вы считаете, что это кому-то надо?

Он настоял на своём, и статья в газету была написана. Заканчивалась она достаточно самоуверенным заявлением, что восстановление скульптурного образа стало смыслом моей жизни. После её публикации, я до конца ещё не осознавая, наложил на себя определённого рода обязательства, которые в немалой степени развеяли сомнения в необходимости продолжить историю бетонного образа.

* * *

В 2002 году у меня состоялось знакомство с главным врачом одной из больниц города Рубцовска, исполнявшим обязанность помощника депутата Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации от Алтайского края. Его представили как любителя истории и краеведения. После короткого общения он выразил желание ещё раз увидеться и поговорить о памятнике Ермаку.

Как-то, находясь в Рубцовске, я позвонил ему, и мы договорились о встрече. Во время беседы доктор предложил передать фрагменты скульптурного образа его знакомому – руководителю одного из специализированных рубцовских учреждений, чтобы там восстановить, а затем и установить в одном из городских микрорайонов на берегу реки Алей.

Я пояснил собеседнику, что части монумента находятся в очень плачевном состоянии, и для их восстановления потребуются квалифицированные специалисты, способные выполнить сложные реставрационные работы. Немного подумав, он предложил сделать новый памятник и из другого материала.

Такой вариант был не приемлем. За прошедшие годы то, что осталось от прежнего, стало мне родным и близким. Создать новодел предлагали и ранее, но это означало похоронить бывший образ, ставший символом не только прошлой моей жизни, но и для судеб многих моих земляков-казахстанцев.

Вспомнилась старинная казацкая поговорка: «Если казак не мёртвый, значит он живой».

Я был убеждён: восстанавливать следует разрушенное, находя для этого любые возможности. В ином случае, сделанное ранее, теряло всякий свой смысл. Интуитивно понималось, нельзя отпускать контроль над исполнением задуманного. Ведь если что-либо пойдёт не так, как потом это можно будет исправить?