Текст книги "Нашествие с севера"

– Ты говоришь, проклятье лежало? – удивился Святитель. – Да, я знаю, что Пальмера перед своим уходом прокляла всех, кто предал память ее отца, всех потомков их, всех, кто служит им, и всех, кто от их земель кормится…

– Напутствуя меня, королева Элис по праву наследницы сняла проклятье, – ответил Элл. – Я привез с собой грамоту об этом.

– Тут мало грамоту написать. – Святитель взял свиток оленьей кожи, протянутый эллором. – Тут надо еще и обряд совершить… А у вас там, похоже, и Служителей-то истинных не осталось… Иди. Братья тебя в трапезную проводят. А поговорим завтра на рассвете. Мне еще к Творцу обратиться надо… Вот до завтра мне или еще кому из наших Голос не услышится, тогда и будем сами решать, что делать…

Трое младших Служителей после разговора со старцем Листом действительно проводили Элла в трапезную. Обеденное время уже кончилось, и стол с ним разделили только его молчаливые стражи. Мальчики в рубахах из некрашеного льняного полотна поставили перед ними одно большое деревянное блюдо с жареной осетриной, приправленной луком, несколько ломтей черного хлеба и кувшин кислого брусничного вина. Братья тут же взяли руками по рыбьему ломтю, и каждый начал не спеша поедать свою долю. На лицах их сразу же нарисовалось такое умиротворение, что Элл понял – такие жирные кусочки не часто перепадают младшим Служителям. Его самого больше привлек хлеб, который в Пальмере был большой редкостью даже на столах знатных эллоров и считался чуть ли не лакомством. Братья справились со своими кусками рыбы и хлеба гораздо быстрее, чем Гордог, но терпеливо ждали, когда он закончит кушать, и не начинали разливать вино в черные глиняные кружки.

Несколько раз в трапезную заглядывали какие-то бородачи в рясах и головных накидках, но стоило им заметить, что гость еще трапезничает, быстренько скрывались за дверью. Когда наконец мальчики унесли опустевшую посуду, в дверь чинно друг за другом вошли три Служителя, а братья вышли, но, судя по всему, остались стоять за дверью.

– Приветствуем гостя, – хором сказали Служители и коротко поклонились.

– Примите и мой поклон. – Элл тоже кивнул в ответ. – А почему у вас эти братья такие молчаливые, слова из них не выдавишь. – Он кивнул в сторону полуоткрытой двери.

– Они еще не Служители, они только послушники, – ответил тот, что казался старше остальных. – В молчании и смирении они ждут, пока на них Откровение снизойдет… Только мне кажется, что не дождутся.

– Что за откровение? – спросил Элл.

Служители переглянулись, двое схватились за бороды, изобразив глубокую задумчивость, а старший после короткой паузы ответил:

– Ныне не время об этом говорить. Нам Первый Святитель указал расспросить тебя подробнее о делах ваших, нам доселе неведомых, пока он сам Голоса ждет в уединении…

Дверь вновь распахнулась, чинно вошли те же мальчики и поставили на стол еще пару кувшинов вина и четыре глиняных кружки, видно, для того, чтобы беседу оживить. Пришлось эллору снова повторять то, что он Святителю рассказал. Один из Служителей, который на уголке скромно присел, разложил на столе чистые листы телячьей кожи, плеснул из пузырька в плошку густой черной жидкости и начал хитро заточенной палочкой что-то записывать. А другой, что слева от старшего сидел, всё причитал, слушая: «Вот беда-то какая… А нам-то и невдомек…»

И неизвестно, сколько времени они бы его расспрашивали, если бы в трапезную не вошел еще один Служитель, помоложе и в плечах так широк, что в дверь едва протиснулся. И еще ряса у него была широким кожаным ремнем подпоясана, а на нем висел широченный меч.

– Прощенья просим, братья… – сказал он негромко. – Но гостя нашего мне велено в алтарный зал отвести и там с ним побеседовать.

– Это кем это велено?! – возмутился старший.

– Мной и велено. Вы тут уже довольно наболтались, пора и дело делать. – Больше не обращая на них внимания, он обошел стол и приблизился к эллору на расстояние шепота. – Пойдем со мной, эллор, поговорим промеж собой как воин с воином. Меня зовут Герант, старшина храмовой дружины. Ты уж, наверно, про меня слыхал.

Элл вспомнил рассказ рыбака о том, как воины в рясах моментом перебили толпу оборотней, осадивших соседнее селище, и, поднявшись, крепко пожал протянутую руку. Когда они выходили, послушники, караулившие дверь, мыча что-то непонятное, загородили им путь. Но Герант отвалил первому попавшему под руку славную затрещину, и молодежь тут же расступилась.

– Это им Первый Святитель не велел тебя из трапезной выпускать, пока писаря с тобой не наговорятся, – пояснил он Эллу.

– А если еще и Святитель сам их по ребрам погладит за то, что приказ не выполнили? – вроде как забеспокоился Гордог.

– А ему по сану драться не положено! – рассмеялся Герант. – К тому же с этих спрос невелик. Разве что выгонят отсюда, да их и так выгонят, кроме того белобрысенького, который в стороне стоял. А прочие оба – дураки каких мало, а балбесам Откровение не приходит.

– Так что же это за Откровение? Тут про него все говорят, а объяснить никто не хочет, – поинтересовался Элл.

– А вот об этом, брат, я тебе расскажу, когда к тебе смерть постучится, – ответил Герант, – если вдруг окажусь тогда рядом с тобой… Откровение это штука такая – оно либо приходит, либо нет…

Когда они вышли на площадь перед Храмом, Элл почему-то сразу вспомнил, что свою телогрейку из оленьего меха он оставил еще в келье Первого Святителя, и поежился от холода. Было, конечно, далеко не так морозно, как на его родине в эту пору, но его кафтан из тонкого сукна насквозь продувал влажный леденящий ветер.

– А ну, давай пробежимся. Тут недалеко, – предложил Герант и первым припустил в сторону ворот, да так, что Элл, в котором весу было раза в полтора меньше, едва за ним успевал.

Они выбежали из ворот, поперек которых всё еще лежал посох, но на этот раз перед Эллом не возникло той прозрачной стены, сквозь которую он в первый раз с трудом протиснулся. Герант свернул направо и побежал вдоль стены, потом нырнул в какую-то нишу и постучался в небольшую металлическую дверцу, украшенную причудливыми коваными знаками.

– Вот, – сказал Герант, поглаживая дверцу, пока кто-то изнури гремел ключами. – Сам ковал из чистого серебра, и обереги сам составлял…

Дверца распахнулась, и тот, кто открыл, тут же метнулся в сторону, уступая дорогу. Герант протолкнул вперед Элла и лишь потом протиснулся сам. Они оказались в просторном длинном зале, по всей длине освещенном настенными факелами. На широких стеллажах, поднимавшихся от пола до потолка вдоль одной из длинных стен, было разложено оружие – мечи, кинжалы, булавы разного размера, кистени, кольчуги, панцири, шеломы. Длинные копья вязанками стояли в углу. Элл приметил, что связаны они теми узлами, которые развязываются одним движением, а прочее было разложено так, чтобы воины могли, не путаясь, разобрать, что надо. Сзади захлопнулась дверца. Эллор оглянулся и увидел мальчишку лет тринадцати с диковинной вещицей на плече – что-то вроде лука с упором для плеча. Пацан повернул ключ в замке, и Элл на мгновение снова ощутил себя пленником, но лишь пока Герант не заговорил снова.

– Это Ос, приемыш мой, – представил он мальчишку и тут же сделал ему знак, чтобы тот удалился. Ос тут же стремительно поднялся по лестнице, приставленной к стене, и исчез в каком-то проеме. – Вот теперь-то и поговорить можно… Так что был я у Святителя и знаю, что он тебе скажет. Только он, прежде чем сказать, думать долго будет, а после того, что ты порассказал, чую я, что нет у нас времени на раздумья. Пока старец Лист дождется Голоса своего, да пока его истолкует как надо, твои бледные меченосцы точно уж тут окажутся. А они, судя по всему, твари настолько тупые, что на них те обереги, какими мы тут оборотней давим, не подействуют, и серебра они не так уж боятся. Верно?

– Они не серебра боятся… – ответил Гордог. – Они вообще боли не чуют. Вот огонь для них – хуже осинового кола.

– Вот по дороге и расскажешь, чем с ними лучше драться. Я мальчишку за телогрейкой твоей послал, он ее утянет, так что Святитель и не заметит. Дам тебе двух дружинников своих в провожатые, поезжай в Холм-Дол к лорду Бранборгу и всё ему расскажешь.

– А почему именно к нему? Или других толковых лордов у вас тут нет?

– Есть-то есть, да только Бранборги, пока в лордах ходят, меньше всех других соседям своим насолили. А когда общая забота появляется – так тут они всегда первые были. Другие-то всё больше до последнего отсидеться за стенами норовили, а иные так и вообще не прочь были руки на чужой беде нагреть. Он тебе поверит, по всему видно, да и я тут ему весть прописал. – Герант подал ему тугой свиток. – Держи и выезжай нынче же.

– Там мои люди у рыбаков остались… – сказал Элл, надевая только что принесенную Осом телогрейку.

– Знаю, – ответил Герант, перебирая мечи на полке. – Как лорд Бранборг за подмогой к нам пошлет гонца, так Святитель меня с частью дружины и отправит к нему. А я уж и твоих прихвачу или морем обратно отправлю. На вот. – Он сунул в ладонь эллора рукоять выбранного им меча. – Если по пути оборотень попадется, их лучше этим рубить, я его сам серебрил. А на лезвии знаки оберегов серебром выведены. А если много оборотней встретится, тут уж мои дружинники знают, что делать, ты лучше не встревай. Они скажут что надо, и уж сам Творец защитит вас. И еще: вам там лиг двадцать вдоль границы Холм-Гранта ехать придется, так сильно не высовывайтесь, уж больно там нехорошо нынче. Сам пока не знаю толком, что у них там творится, и Святитель не знает, но слишком уж много нечисти там развелось, нигде столько нет…

Герант вывел его наружу тем же ходом, возле стены уже стояли три коня, которые казались в темноте черными, но на самом деле были темно-рыжей масти. К седлам были привязаны длинные копья, а рядом стояли два Служителя, как и Герант, подпоясанные мечами. Они слегка ежились от холода, и было слышно, как под рясами звенят кольчуги. Они поклонились Гордогу, и тот, что был чуть ниже ростом, подвел ему коня. Элл поставил ногу в стремя и еще раз глянул на купола Храма. Он вдруг понял, что крепостная стена здесь гораздо выше, чем ему показалось, просто возвышающийся над ней Храм был невиданно огромен.

– Ворота Ночи открыты! Храните же Свет в пути! – произнес Герант охранительное напутствие для странников и легонько шлепнул по крутому боку рыжего коняги, на которого уселся Элл. Конь сорвался с места и умчался в ночь, как будто сам знал дорогу.

Глава 10

Всякий, с кем он заговаривал, был готов ему служить уже из благодарности за то, что он снизошел до разговора. Но никто не смел обратиться к нему первым…

Сказание об Эрлохе Незваном

Хозяйка ждала его в опочивальне, а может, и не ждала его вовсе. Скорее, она просто всегда знала заранее, когда и где он может появиться, а иногда ему казалось, что он получает безмолвный приказ, ослушаться которого невозможно, потому что, сделав шаг назад, он боялся более никогда не найти дорогу вперед, туда, где ждала его нечеловеческая слава, нечеловеческая сила и нечеловеческая власть. Нет, он уже ее не боялся, а если и боялся, то совсем не так, как при первой встрече. Да, он хотел ее, и почему-то в этом самом желании нечеловеческого он видел свое последнее человеческое желание.

– Тебе пора уже быть не здесь! – сказала она вместо приветствия, и ее глаза вспыхнули в темноте красными угольками, но это уже не испугало Дриза. Он знал, что, пока он нужен, Красотка, как про себя Дриз назвал свою госпожу, будет с ним хоть и в меру сурова, но и в меру покладиста. А когда нужда в нем отпадет, он рассчитывал накопить достаточно сил, чтобы защитить себя да и потеснить ее на ступеньках трона Великолепного.

– Почему твоя армия еще не выступила?! – Показывая ему свой гнев, она как бы уже признавала его равным, ведь только равный достоин гнева.

– Она и не выступит, – спокойно ответил он, – пока в тылу такой бардак, пока мои рабы сжигают собственные мои хижины и амбары с собственным моим урожаем, пока святоши из Холм-Гота бродят по моей земле как у себя дома и настраивают моих же рабов против меня, а в это время мои сотники в таверне льют вино мимо рта за мое здоровье и падают под лавку, вместо того чтобы за мое здоровье пролить кровь моих врагов.

Дриз, не снимая сапог, завалился на лежанку и начал в упор смотреть на Хозяйку, которая сидела в собственном его кресле, изящно разбросав по плечам длинные темные волосы. «Всё-таки как же она хороша, эта дрянь», – подумал он, и тут же его скрутил внезапный приступ страха. Он посмел, пусть мысленно, назвать ее дрянью. Но страх его был замешан на сладости запретного плода… Он уже совсем было успокоился, но тут на него обрушился сокрушительный и совершенно неотразимый удар.

– Чтобы нравиться тебе, нельзя не быть Дрянью! – Хозяйка величественно поднялась и нависла над ним черной тенью. – Ты упорно допытываешься моего имени, так вот – отныне можешь называть меня Дрянью и никак иначе. Если ты хоть раз назовешь меня иначе, я превращу тебя в бессловесное чучело, сделаю тебя пленником того тела, которое ты занял…

Каждое слово, как отравленный кинжал, вонзалось в его плоть и тупыми ударами обрушивалось на то, что когда-то было его душой. Он скатился с лежанки, как раненый вепрь, отполз в самый темный угол комнаты, но тень Хозяйки, нет – Дряни продолжала надвигаться на него. Лишь где-то на дне сознания промелькнуло сожаление о том, что он посмел вообразить себе, что может хоть что-то скрыть от сил, владеющих им. Он впервые понял, что он часть этих сил, что он не вовне, а внутри их и… Тень исчезла, Дрянь по-прежнему сидела в кресле и была по-прежнему прекрасна. Дриз поднялся, стряхнул с себя паутину, вскользь подумав о том, что неплохо бы казнить слугу, убирающего в опочивальне, вернулся к лежанке. Он хотел было вновь завалиться на нее, сделав вид, будто ничего не произошло, но не посмел.

– У тебя есть неделя… – сказала Дрянь своим обычным бархатным голосом. – Через неделю или чуть позже примчится гонец из Холм-Дола и призовет тебя встать под знамена лорда Бранборга и отправиться с войсками в поход на север против общего врага, который настолько свиреп и отвратителен, что ни один лорд, достойный своей короны, не отказался бы сразиться с ним. Ты ответишь, что согласен, но пусть сам лорд Бранборг встает под знамена Кардогов. Если они согласятся, возглавь поход, и я подарю тебе легкую победу. Тогда ты станешь лордом лордов, потому что после победы воины всех Холмов станут твоими. А потом ты потребуешь, чтобы и Холм-Гот подчинился тебе…

– А если лорды не согласятся? – прервал ее Дриз, к которому вернулась часть былой смелости. – Ведь, скорей всего, так оно и будет.

– Если они не согласятся, ты объявишь им войну и нападешь, пока они не объединили свои силы, – сказала она, улыбаясь. – Ведь у моего лорда самая большая и самая преданная армия, какой нет ни больше ни в одном Холме. И еще у тебя есть я, твоя восхитительная Дрянь. – Она снова поднялась, но странным образом вся ее одежда осталась лежать в кресле, а сама она предстала перед ним совершенно обнаженной.

Дриз подскочил с лежанки и бросился ей навстречу, но его руки схватили пустоту. Дрянь (а он действительно уже не смел называть ее иначе) исчезла. Лишь ее накидка, как будто от порыва ветра, свалилась с кресла и бесформенной грудой замерла на полу. Лорд привычным движением схватил один из кинжалов, лежавших на туалетном столике, нацелился было метнуть его в оставленную Дрянью накидку из шкуры черного барса, но, сдержав себя, развернулся и вонзил кинжал в собственную лежанку. Присмотревшись к вибрирующей после удара рукояти, он узнал именно тот кинжал, которым лорд Кардог зарезал своего беспомощного брата Дриза…

Соул был услужлив и молчалив. Сак был секретарем лорда, а Соул был секретарем Сака, и доклады, с которыми Сак приходил к лорду каждое утро, готовил по ночам Соул. И когда Сака не стало, Соул занял его место так естественно, что на это никто не обратил внимания в той суматохе, в той веренице великих событий, которые вели Дриза к высшей власти. Соул теперь тенью следовал за лордом, и даже сам Дриз не заметил, что начал советоваться со своим новым секретарем, а тот, казалось, сам не заметил, что начал давать советы своему грозному господину. Когда он говорил «Великий лорд…», он это делал так буднично, что это никем не воспринималось как лесть, но всё чаще и чаще он обращался к Дризу «Мой лорд…», что обычно дозволялось лишь дальним родственникам и близким друзьям. Для него уже не имело значения, что родственников у лорда не осталось, а друзей никогда не было…

– Мой лорд! – сказал Соул, идущий за спиной Дриза впереди остальной свиты. – Леди Нега упала от усталости и говорит, что больше не может…

– Скажи ей, что если она не дойдет с нами до трактира, я пришлю своих пьяных сотников помочь ей, – сказал лорд, усмехнувшись. Соул сдержанно хохотнул в ответ и бросился исполнять приказание, и несчастная дама из свиты в отчаянье заковыляла в хвосте процессии. В тот день случилась внезапная оттепель, и полы ее длинного платья волочились по грязным лужам.

Сегодня Дриз решил совместить приятное с полезным – вечернюю прогулку с посещением трактира, в котором, получив жалованье, в последнее время дневали и ночевали его сотники. Он отправлял к ним посыльных, но они возвращались, передавая слова сотников, что, мол, лорд приказал только его личные приказы исполнять, а больше никого не слушать, и никто, кроме лорда, им теперь не указ.

Таверна располагалась прямо в нижнем уровне крепостной стены и даже имела небольшую дверку, ведущую наружу, через которую в более спокойные времена за определенную плату в замок пропускали торговцев дурью, бродячих фокусников и гулящих девиц. Но уже несколько лет этот ход был наглухо замурован, и с тех пор таверна несколько утратила популярность среди всякого отребья, которое часто ходило в лохмотьях, но всегда было при деньгах. Теперь здесь чаще засиживались после караулов дружинники лорда, и это гораздо меньше устраивало хозяина заведения, потому что они часто имели обыкновение не платить, а управу на них найти было труднее, чем на прочую публику.

Когда процессия во главе с лордом приближалась к таверне, все прибавили шагу, надеясь хоть ненадолго попасть в сухое теплое помещение. Соул решил было пробежать вперед, чтобы услужливо отворить перед лордом дверь, но потом справедливо подумал, что тот не откажет себе в удовольствии распахнуть ее ударом ноги. Так оно и произошло, разве что дверь от удара не только распахнулась, а слетела с петель и, разломившись пополам, влетела в тускло освещенное дымными горелками помещение, придавив кого-то уже и так стоявшего на четвереньках. Все, кто был в таверне, тут же повскакивали с мест, хватаясь за оружие, но как только самые бдительные разглядели, кто стоит на пороге, многие из тех, кто мог еще стоять на ногах, встали навытяжку и устремили преданные взоры на своего господина. Лорд пальчиком поманил к себе хозяина таверны, предусмотрительно забившегося в самый дальний угол, и тот, заранее согнувшись в поклоне, быстренько к нему подбежал, не забыв накинуть на руку свежее полотенце. Лорд схватил его за вздернутый подбородок, достал другой рукой из-за пояса кошель с деньгами и сунул его хозяину за шиворот.

– Плачу за всех! – торжественно объявил он и, оттолкнув трактирщика, прошел вовнутрь.

– Слава лорду! – раздался одинокий хмельной крик.

– Слава лорду!!! – подхватил нестройный хор охрипших от длительного веселья голосов.

Трактирщик с помощью двух половых оттащил пару бесчувственных тел от столика, стоявшего в центре, и привычным движением смахнул с него мусор, скопившийся за вечер, но лорд не обратил на это внимания и продолжал стоять, ожидая, когда смолкнут приветствия. Не дождавшись, он поднял правую руку, и наступила тишина.

– Мои доблестные воины… – Он говорил тихо, но в голосе его было что-то такое, от чего многие моментально протрезвели. – Скоро, очень скоро я поведу вас к новым победам и неувядаемой славе. Пора готовить оружие к битвам и отмыть свои рыла от блевотины! Сегодня я еще дозволяю вам хлебать ту отраву, которой поит вас этот висельник. – Дриз указал пальцем на трактирщика. – Но если кого-то из вас я найду здесь завтра, тот будет долго корчиться на дыбе.

Дриз развернулся и, не торопясь, вышел. На улице его ждала промерзшая насквозь свита, которая так и не решилась войти вслед за лордом. Они молча расступились, две дюжины кавалеров и дюжина дам, и когда шел он сквозь их молчащий строй, несколько ненавидящих взглядов вонзилось в его затылок. Он даже не знал того, что, войдя в тело своего слабовольного брата, он уже несколько раз вкушал пищу, обильно приправленную ядом, но, слава Хозяйке (Дряни!), яд уже не мог его убить, а лишь приносил чувство легкого опьянения. Свита последовала за ним, на этот раз несколько бодрее – знали, шельмы, что скоро от них пусть на время, но отвяжутся…

Не успели они и на сотню шагов удалиться от таверны, как гулявшие там сотники и немногочисленные рядовые дружинники начали по одному, по два расходиться. Только те, чьи гарнизоны располагались за пределами стен, решились остаться на ночь, но и они предусмотрительно отказались от вина, уже оплаченного лордом. Трактирщик сразу же почувствовал себя чуть ли не разоренным, но когда он зашел в свою каморку и высыпал на стол содержимое лордова кошеля, ему просто стало страшно – перед ним лежала горка золотых монет чеканки времен Толла Кардога, первого лорда Холм-Гранта. Еще с десяток лет назад каждая такая монета ценилась во много раз дороже, чем новая того же веса и достоинства, но сейчас только наемные варвары соглашались принимать плату подобными деньгами. Ему ничего не оставалось делать, как завтра поутру ссыпать монеты в глиняный горшочек и закопать в укромном месте до лучших времен, чтобы пусть не ему, а хотя бы его потомкам, которых пока не было, они бы пошли на пользу.

Лорд вошел в опочивальню, сбросив прямо на пол в прихожей мокрую накидку. Обшарил пристальным взглядом комнату, особенно ее затемненные углы, подошел к столику, на котором стояла шкатулка со снадобьем, которое глотало это тело, когда еще не было Дризом. Теперь в нем не было нужды, лорд и так знал всё, что нужно и что ему делать. Присутствия Хозяйки не ощущалось, не было и предчувствия, что она появится… На всякий случай он посмотрел сквозь стены комнаты, оглядел мысленным взором окрестности замка, не обнаружив вблизи ни людей, ни даже оборотней. Хоть он и знал, что для Хозяйки, этой Дряни, не существовало ни расстояний, ни стен, ни других препятствий, сотворенных людьми или природой, но ясное ощущение, когда она может появиться, а когда нет, в последнее время его не обманывало. И еще он понял, что стоит ему узнать ее подлинное имя, и они будут на равных, они будут стоить друг друга…

Он дернул за шнурок колокольчика, и через мгновение в опочивальню вошел Соул. Он, конечно, стоял за дверью и терпеливо ожидал, не изволит ли чего его лорд.

– Как, говоришь, зовут ту дамочку, которая сегодня утомилась, сопровождая меня на прогулке? – спросил он, не глядя на Соула.

– Нега, жена эллора Гая Ондора, сотника гвардии Вашей Милости.

– Где сейчас сотник?

– Отправлен третьего дня досматривать пограничные заставы на рубежах с Холм-Готом. Есть основания думать, что он может не вернуться…

– Я тоже так думаю… – сказал Дриз, отстегивая перевязь меча. – А она должна явиться сюда. И пусть поторопится – у нее было время отдохнуть… И еще лирник пусть придет, сыграет нам что-нибудь.

– Эол или Ясон? – уточнил Соул.

– Пусть Эол придет, он старик, ему всё равно…

Лирник пришел первым, молча поклонился, сел, как и надлежало, прямо на пол, положив на колени лиру о дюжине гудов. Его узловатые длинные пальцы легли на струны, пробежались по ним, извлекая нежный перезвон, а сам он посмотрел исподлобья на господина, ожидая, когда тот закажет музыку.

– Играй что хочешь, пока дама не пришла… – Дризу вдруг подумалось о том, что будет, если в самый интересный момент вдруг откуда ни возьмись появится Хозяйка.

Лирник вновь провел пальцами по струнам, робкий перезвон превратился в мелодию, нежную и суровую. Потом он запел своим чистым и сильным голосом, который скорее мог принадлежать юноше, чем старику:

 
Над долиной Лейнора плывет половина луны,
Словно пленники ночи, плывем мы в серебряном свете,
Мы ушли из зимы в бесконечное нежное лето,
Мы сквозь грохот сражений услышали зов тишины…
 

Это была древняя песня, которую сложили задолго до Великого Похода, песня о блаженной долине Лейнора, которая принимает души умерших и дарует им новую, лучшую жизнь, но только тем, кто при жизни не преступил Предела, после которого – только остаток жизни и вечная Тьма.

Не успела песня докатиться до середины, как лорд почувствовал смутное беспокойство, чувство Предела, давно оставленного позади. Он рванулся вперед отравленной стрелой, и его лицо застыло перед лицом лирника. А руки его, словно кузнечные клещи, вцепились в лиру, разламывая ее в щепы. А Эол продолжал петь, пока его лира не превратилась в груду щепы, а потом встал и пошел умирать… Лира давалась лирнику его учителем одна на всю жизнь, и если умирала лира, умирал и лирник. Дриз прекрасно знал об этом, и то, что он сделал, было казнью, самой изощренной из всех, которые он когда-либо придумал.

Когда дверь распахнулась, пропуская сгорбленную фигуру Эола, навстречу ему двигался секретарь лорда, держа за локоть смертельно напуганную Негу. Он втолкнул ее в опочивальню и захлопнул за ней дверь. Лорд сидел на корточках, молча ковыряя ногтями останки лиры, а она стояла, прижавшись спиной к двери, и каждое новое мгновение казалось ей страшнее предыдущего. В конце концов Дриз поднялся, подошел к Неге и, легонько потрепав ее за побледневшую щеку, сказал:

– Завтра придешь. В это же время. Сама. – Он сунул ей в руки щепки и обрывки струн – всё, что осталось от лиры. – А это где-нибудь по дороге выброси.

Он распахнул дверь, и молодая женщина в ужасе, пятясь, покинула опочивальню и, не смея повернуться, двинулась по коридору, пока не натолкнулась на Соула, стоявшего в трех локтях от входа в ожидании приказаний. Нега взвизгнула от неожиданности, и собственный крик вывел ее из оцепенения, и она побежала, стремясь оказаться как можно дальше от апартаментов лорда, прижимая к груди обломки лиры…