Текст книги "Приговор приведен в исполнение"

– …ничего не остается, кроме чести…

Горбун посторонился, уступая дорогу странному экскурсанту, продолжившему осмотр в глубокой задумчивости. Святой шел, повторяя про себя запавшие в душу слова, согревающие сердце. Он многое потерял: друзей, имя, оболганное продажным правосудием, но только не честь. У алтаря, в восточном приделе храма, Святой сбавил шаг перед статуей патрона города великомученика Стефана. Каменотес, трудившийся над изображением небесного покровителя лет семьсот тому назад, не был слишком искусным скульптором. Великомученик получился насупленным, с грозно выпяченным подбородком и совершенно не смиренным выражением лица. Мимоходом бросив взгляд на статую, больше похожую на памятник разбойнику-барону или предводителю кровавого крестового похода, чем на образ пострадавшего за веру праведника, Святой тихо, словно немного стесняясь своего панибратского обращения к святому великомученику, прошептал:

– Хоть бы ты помог, приятель. Мы же с тобой вроде как тезки. Только ты на небесах, ближе к Господу, а я на грешной земле.

Перекрестившись по-православному, Святой направился к дверям собора, сопровождаемый горбуном, что-то лопочущим скороговоркой. Ступая по холодному каменному полу, рассеченному полосой света, струившегося из приоткрытого проема дверей, Святой не мог отделаться от ощущения, что статуя великомученика смотрит ему в спину.

На следующий день он познакомился с Дэвидом Стерлингом.

Вообще-то отношение в Сан-Стефано-дель-Сантино к русским (а таковыми считали любого туриста из стран, некогда составлявших Советский Союз) было особенным. Их уважали за грандиозные траты в эксклюзивных магазинах, удивлялись чудовищному количеству спиртного, выпиваемому в один присест, побаивались за разгульный нрав после возлияний. В свод устных преданий городка молва записала ставшую легендарной драку, когда представитель далекой России, повздорив в ресторане с перебравшими скандинавами, за три минуты нокаутировал шесть человек. Пока официанты вызывали полицию, русский выскочил на улицу, купил у зеленщика тележку, утрамбовал на нее скандинавов и увез к себе в отель. По слухам, недавние противники прониклись к россиянину таким уважением, что несколько суток не выходили из номера и беспробудно пили, закусывая спаржей, апельсинами и прочим ассортиментом тележки зеленщика.

Впрочем, такие воспоминания оставила первая волна туристов, нахлынувшая из меняющей свой облик страны. Затем состоятельные русские, быстро разобравшиеся, что к чему, перестали отличаться от европейцев, хотя экстравагантных типов, швыряющих щедрые чаевые официантам, среди них по-прежнему хватало.

Все вышесказанное не относилось к нелегальным эмигрантам, желающим подзаработать. Этот сорт людей, без скидки на национальную принадлежность, местные откровенно не любили, находя их нахлебниками, повинными в безработице. Албанец ли, югослав или иной чужеземец из какой-нибудь нищей страны мог получить исключительно грязную работенку с мизерной оплатой у скупого хозяина, желающего сэкономить на дешевой рабочей силе в обход закона.

Со Святым англичанин повел себя иначе, по-джентльменски. Для начала он наведался в мэрию и побеседовал по-дружески с ее главой. Затем нанес визит вежливости начальнику карабинеров, намекнув на нежелательность слишком придирчивой проверки документов у своего нового помощника.

Почетному гражданину Сан-Стефано-дель-Сантино никто из представителей власти не отказывал. У стражей порядка хватало проблем с ворами-гастролерами, с осевшими на побережье албанцами, сбивающимися в бандитские шайки, а также с продавцами «дури», бесперебойно снабжающими ею почитателей наркотического кайфа. Мэр города, пропустив со Стерлингом по стаканчику вина пятилетней выдержки, выбор одобрил:

– Русские порядочнее, чем эти дикари-албанцы или вороватые румыны. Но почему бы вам не нанять югославов? Они такие покладистые…

Первое время старик приглядывался к Святому, доверяя исполнение мелких поручений вроде ремонта крыши виллетты, чистки бассейна, мойки машины, которую, несмотря на преклонный возраст, англичанин водил сам.

Постепенно они привыкали друг к другу – два человека, принадлежавших к разным мирам. Вечерами Стерлинг приглашал Святого на бокал коньяку, превращая эту процедуру в настоящую церемонию. Он регулировал кондиционер, доводя температуру в помещении до двадцати одного градуса по Цельсию, накрывал стол зеленой скатертью, а если темнело, заменял ее на белую, выставлял бокалы из тончайшего стекла, напоминающие тюльпаны с распустившимися лепестками. Плеснув на донышко «Курвуазье», старик смотрел через идеально прозрачное стекло, оценивая цвет напитка, а затем вдыхал аромат крепкой жидкости, освобождающейся из стеклянной неволи. Спустя минуту Стерлинг делал маленький глоток, смакуя коньяк.

Присутствовавший при этой церемонии Святой каждый раз вспоминал ветеранов своей Родины – бедное, забытое старичье, получавшее убогие подарки ко Дню Победы, продающее за гроши ордена и медали, добытые кровью, влачившее жалкое существование в ожидании смерти как избавления от постылой жизни, недостойной победителей. От таких мыслей на душе становилось тошно, и Святой залпом опрокидывал коньяк, после чего следовала целая лекция Стерлинга о способах получения максимального удовольствия при употреблении божественного напитка.

Блаженно жмурясь, старик бормотал:

– Начинайте дегустацию глазами, полюбуйтесь цветом, прозрачностью и чуть маслянистой консистенцией коньяка. Повертите бокал в руках, заставляя улетучиваться нежный аромат. Когда ваше обоняние утонет в нем, настанет черед для губ и языка. Наслаждайтесь букетом.

Не желая обижать своего покровителя, Святой следовал указаниям англичанина, признавая его правоту в области вкуса. Потом наступал черед неторопливой беседы обо всем на свете. Человек с богатым прошлым, Стерлинг, сохранивший живой, острый ум и интерес к окружающему миру, нашел в Святом достойного собеседника, умеющего слушать.

Воспоминания – страсть пожилых людей, особенно если их прошлое было наполнено яркими событиями, рискованными ситуациями и встречами с неординарными людьми. Дэвиду Стерлингу было чем поделиться. Более того, именно в событиях полувековой давности Святой обнаружил причину странной для англичанина симпатии к русским. Предшествовала этому банальная перестановка мебели в достаточно скромном для состоятельного человека жилище.

– Дружище, помогите передвинуть чертов гроб. – Мистер Стерлинг подпирал плечом высоченный, до потолка, шкаф из красного дерева, занимавший четверть комнаты.

Святой запротестовал:

– Вдвоем нам не справиться. Надо позвать кого-нибудь.

Критически осмотрев антикварную мебель и упершись руками в стенку шкафа, он все же попытался сдвинуть его с места.

– Не поддается!

Старик порывисто распахнул дверцы и принялся доставать вещи.

– Сейчас разгрузим! – приговаривал Стерлинг, вышвыривая костюмы и висевшие на плечиках рубашки.

Посередине комнаты рос холм из одежды. Святой, зная, что упрямого старика бесполезно отговаривать, молча наблюдал за опустошением хранилища. Внезапно англичанин будто натолкнулся на невидимое препятствие и замер в глубине шкафа, скрытый до поясницы дверцами и стенками.

– Мистер Стерлинг… Что-то случилось? – Святой подошел поближе.

Старик не отвечал, что-то рассматривая в сумрачных недрах громоздкого шкафа. Наконец он зашевелился, громко чихнул, наглотавшись пыли, и с величайшей предосторожностью извлек парадный мундир оливкового цвета. Встряхнув френч, Стерлинг развернул его лицевой стороной к Святому. Под левым карманом пестрел прямоугольник орденских колодок. Англичанин расстегнул потемневшие латунные пуговицы, снял мундир с плечиков, бережно уложил на стул. Под оливковым френчем скрывался полиэтиленовый мешок, которым обычно заботливые хозяйки укрывают шубы от моли. Подрагивающими руками, выдающими волнение, старик снял шуршащий мешок. Внутри него оказалась неказистая, выгоревшая на солнце роба, сменившая окраску хаки на почти белую. Куртка напоминала Святому «афганку» – полевую форму одежды в российской армии. Он коснулся выбеленной солнцем и потом ткани, понимая, что прикасается к истории.

Заштопанная в нескольких местах широкими мужскими стежками, куртка явно побывала не в одной передряге. Судя по отношению хозяина – Стерлинг смотрел на нее затуманенными воспоминаниями глазами, игнорируя парадный мундир с пестрыми ленточками регалий, – эта истрепанная одежда давно стала реликвией.

На правом боку Святой разглядел застиранное бурое пятно, оставленное кровью. Вспоротая, по-видимому, осколком ткань была зашита черными суровыми нитками. Точно так же пришит поблекший нарукавный шеврон: орел, заключенный в круг, распростер крылья над автоматом «томпсон» – оружием британских парашютистов, а внизу под ним композицию дополняли два вертикально стоящих снаряда. Над кругом располагалась дуга, составленная из букв, идущих вслед за одной-единственной цифрой.

Святой бережно подхватил рукав куртки, переместив ладонь под шеврон. Напрягая зрение, он прочитал вслух:

– «Намбер уан Лонг Рэйндж Демолюшн Скуадрон…» Номер один Истребительный отряд дальнего действия. – Святой машинально перевел надпись на русский язык.

Читая немой вопрос в глазах своего молодого собеседника, Стерлинг аккуратно сложил куртку, жестом попросил следовать за ним. Перейдя в комнату, служившую гостиной, он приспустил жалюзи, придвинул плетеное кресло к круглому столу, на который выставил пузатую бутылку. Нарушая железный распорядок – до ужина англичанин не брал в рот крепких напитков, – Стерлинг разлил коньяк, но вопреки обыкновению не стал дегустировать, а выпил в русском стиле, одним глотком.

Откинувшись на спинку кресла, старик уперся взглядом в потолок. Выдержав паузу, он заговорил:

– Знаешь, как по ночам холодно в пустыне?! Холод пронизывает до костей даже под шерстяным одеялом… Я оказался в Египте после рождественских праздников, в самом начале сорок второго года. Зеленый, необстрелянный юнец, воображавший войну романтическим приключением с погонями и перестрелкой. – Стерлинг пригубил коньяк. – Наше положение было паршивым. Мы, попросту говоря, драпали, как перетрусившие крысы, и гибли под гусеницами германских танковых дивизий…

Любимец Гитлера, командующий Африканским корпусом генерал Роммель, чехвостил наши войска в хвост и в гриву. Его танки рвались через Ливийскую пустыню в глубь Египта, намереваясь затем пробиться через Палестину в Ирак, куда шли на соединение немецкие армии, захватившие Северный Кавказ и юг России.

Пальцы Стерлинга вычерчивали схемы, направления ударов, разорванные немцами оборонительные линии. Со стороны он мог показаться безумным художником, воплощающим на поверхности стола свои буйные фантазии.

– Мы испытывали панический страх перед Роммелем. Солдаты запугивали друг друга легендами о Лисе Пустыни, танки которого появлялись внезапно и неуклонно выполняли намеченное, а когда отходили, по сторонам дороги, прикрывая их, стояли эти ужасные пушки восемьдесят восьмого калибра! Низкие, отлично замаскированные среди барханов за сухими кустами, они прошивали снарядами броню наших танков, как лист бумаги. Танки горели, словно спичечные коробки! – Стерлинг передернул плечами, взволнованный воспоминаниями.

Завороженный рассказом, Святой не перебивал, представляя пустыню, кровь на песке, объятые пламенем машины, атакующих солдат.

Старик опустил голову и, казалось, задремал, но его ладонь разглаживала нарукавный шеврон хлопчатобумажной куртки, которую он держал на коленях.

– Там, в Египте, я стал солдатом самого удивительного подразделения Второй мировой войны – Частной армии Попского, истребительного отряда номер один!

Стерлинг усмехнулся, поднял бокал:

– Выпьем, Дмитрий, за моего командира, самого потрясающего человека, с которым мне приходилось встречаться! За Александра Пенякова. – Фамилию он произнес с чистейшим русским произношением.

Святой поддержал тост. Пригубив коньяк, он приготовился слушать дальше, предчувствуя что-то необычное.

Англичанин говорил медленно, тщательно подбирая слова:

– Я познакомился с Александром в Кабрите, провинциальном городишке, провонявшем верблюжьей мочой. Меня направило туда командование. Какой-то бельгиец российского происхождения захотел прижать хвост Лису Пустыни и просил поддержки при формировании добровольческого отряда. Сведения о Пенякове имелись самые скупые: после революции его родители бежали из России, осели в Бельгии. К середине тридцатых годов Александр перебрался в Египет, купив там плантацию сахарного тростника. Когда немцы вторглись в Египет, добровольцем вступил в британскую армию. Настоящий сорвиголова! Отчаянно смелый, с фантазией, он был прирожденным коммандос! Талантов Александру было не занимать! – Стерлинг, отбросив английскую сдержанность, не скрывал своего восхищения. – Командование дало согласие на создание небольшого мобильного диверсионного отряда. К моему прибытию Александр уже набрал одиннадцать арабов, отлично знающих местность, храбрых и преданных ему лично. Я стал тринадцатым солдатом Частной армии Попского.

Мы отличились в первых же рейдах. О нас заговорили повсюду: в штабах, в офицерских ресторанах Каира, в солдатских палатках. Но фамилия Пеняков труднопроизносима для англичанина. Радиотелеграфисты упрощали ее, говоря: «Попский». Официально отряд именовался, как указано на шевроне, – Номер один Истребительный отряд дальнего действия. Вскоре полковник Хаккет из Ставки главкома британских войск на Ближнем Востоке в шутку назвал наш отряд Частной армией Попского. С легкой руки полковника название прижилось, и даже командование его приняло.

Святой заметил:

– Лихой был командир, если отряд Частной армией окрестили.

Стерлинг охотно согласился:

– Чертовски храбрый! Арабы Александра боготворили, и я старался не отставать. При проведении одной акции к югу от Марета швабы накрыли нас с воздуха. Четыре джипа уничтожили, но мы чудом избежали смерти. Мы прошли по пустыне двести километров, питаясь змеями и кожей собственных ремней, делая в день по пять глотков воды, которой катастрофически не хватало. Командир экономил на себе, делал только три глотка. Нас записали в мертвецы. Готовили приказ о посмертном награждении. А мы, стиснув зубы, шли за командиром по раскаленной каменистой пустыне и верили ему. Когда мы вышли к кочевью бедуинов, то походили на вылезшие из саркофагов мумии. Кожа да кости, ни фунта мяса. – Англичанин расхохотался. – Мы отплатили швабам звонкой монетой. Двадцать рейсов за линию фронта, сто пятнадцать самолетов, уничтоженных на полевых аэродромах! Александр придумал гениальную тактику молниеносного удара. Он приказал снять с джипов все ненужное и заменить на канистры с водой и бензином, ящики с патронами и взрывчатыми веществами. На каждый джип установили по два пулемета, позаимствованных у «Гладиаторов»[1]1
  «Гладиатор»– тип британского истребителя.


[Закрыть]. Езда на автомобиле с рессорами, жесткими, как камень, по бездорожью при температуре пятьдесят градусов – настоящий кошмар! Главное – уберечь ноги, не разбить колени о края ящиков. Обычно мы атаковали ночью, не давая немцам сориентироваться в количестве нападающих. Потом быстро уходили в пустыню. Роммель назначил за голову Александра высокую цену – Железный крест, кирпич рейхсмарок и отпуск в фатерлянд… – Старик снова залился раскатистым смехом. – Командир бредил мечтой – снять шкуру с Лиса Пустыни. Мы готовили налет на штаб фельдмаршала, ставили магнитные мины под носом у немцев. Но не судьба!.. В мае сорок третьего африканский корпус капитулировал, а нас перебросили в Италию. Частная армия Попского полным составом на шести джипах высадилась в порту Таренто.

– Пеняков дожил до конца войны?

– Последние месяцы были для Александра неудачными. Он подорвался на мине уже после капитуляции немцев. Противотанковый фугас взорвался под правым передним колесом джипа. Обидно погибать в конце войны.

– Погибать всегда довольно-таки паршиво! – невесело усмехнулся Святой, гася горечь своих воспоминаний доброй порцией коньяку.

Стерлинг в знак согласия склонил почти лысую голову со смешным венчиком седых волос, сохранившихся на висках и затылке. Помолчав – паузы в разговоре становились все продолжительнее, и Святой подумал, что не следует позволять старику пить слишком много, – он, словно подводя черту под разговором, сказал:

– Все, что ни делается, к лучшему! Нужно хотеть жить и уметь в нужный момент умереть. Вы, русские, люди крайностей. Любите действовать, как у вас говорится, на полную катушку. Я не представляю Александра тихим стариканом, играющим в гольф или пишущим героические мемуары. Это у нас, англичан, холодная, как воды Темзы, медленно текущая по венам кровь. А у него под кожей струилась вулканическая лава. В послевоенном мире Александр свихнулся бы от скуки. Снова растить сахарный тростник или проводить вечера за партией в бридж… – Стерлинг скривил рот в саркастической улыбке. – Нет!.. Он умер командиром своей Частной армии. И до сих пор мне его чертовски не хватает!

В глазах старого англичанина предательски блеснула влага. Пальцы мяли ткань куртки. Подбородок клонился к груди.

«Удивительно устроен человек… – размышлял Святой. – Всего у него в достатке: процветающий бизнес, обеспеченная достойная старость, всеобщее уважение, безоблачное небо над головой, а тоскует по военным временам. Может, потому, что тогда он был нужен? Страдал, умирал от жажды в раскаленных песках Ливийской пустыни, недосыпал, стрелял во врага и сам боялся быть убитым, но жизнь его имела смысл, радовала победами и была настоящей. А сейчас она похожа на надоевший леденец – вроде бы сладко, но удовольствия все меньше и меньше. Так и со мной… Наконец-то достиг относительного спокойствия. Причалил к райскому берегу. Живу благодаря сентиментальной привязанности старика, как у Бога за пазухой, а на душе тошно. Что ж, такое состояние, наверное, типично для изгнанника, бежавшего из страны с поддельным паспортом. Но я вернусь. Я обязательно вернусь!» – повторял про себя Святой, не подозревая, что смутное желание уже начало осуществляться, что уже выстраивается цепь событий, первым звеном которой стало знакомство со старым англичанином.

В разгар сезона виллу Стерлинга арендовал новый клиент. Супружеская чета из России заблаговременно предупредила о своем приезде, прислав уведомление по факсу. Приняв сообщение, англичанин поспешил обрадовать Святого:

– Скоро познакомишься с русским Рокфеллером. Это правда, что все ваши бизнесмены связаны с мафией?

– Нет, просто в России сложно разобраться, кто бизнесмен, а кто мафиози, – с верой в правоту своих слов ответил Святой.

Клиент и впрямь наклевывался знатный.

Сведения о Платоне Петровиче Бодровском Святой почерпнул из средств массовой информации. Промышленный магнат, удачливый финансист, ловкий делец, проворачивающий многомиллионные сделки, он сколотил поражающую воображение империю. Ее становым хребтом были предприятия добывающей промышленности, ряд горно-обогатительных заводов, нефтяные месторождения в Тюмени и комбинаты по переработке черного золота, терминалы в черноморских портах и приписанные к ним нефтеналивные танкеры. Свои владения, как и положено императору, господин Бодровский постоянно расширял, прикупая то банк, то очередной завод.

Если верить газетным сплетням, на политической сцене Платон Петрович придерживался народной мудрости: «всем сестрам по серьгам». Он подкармливал самые различные партии и движения, никому не отдавая предпочтения. Хитроумная тактика приносила плоды.

Партийный вождь, обожающий поливать противников соком и тягать женщин за волосы, называл Бодровского патриотом, лидеры движений, близких к власти, – настоящим русским пахарем, пекущимся о возрождении большой экономики, а коммунисты, по крайней мере, не гавкали, воздерживаясь от полива грязью конкретно Бодровского. Журналисты писали о нем почти исключительно в превосходных тонах, утверждая, что этот одаренный от природы человек прошел жестокую школу жизни, сумев подняться из низов на вершины предпринимательского Олимпа. Но вообще-то Бодровский старался не мелькать на телевизионных экранах, редко давал интервью, держался в тени. Частную жизнь он оберегал от посторонних глаз, вплоть до конфликтов с прессой.

Святой припомнил скандал, когда телохранители Бодровского разбили об асфальт фотоаппаратуру назойливого корреспондента, проникшего в загородную резиденцию магната. На память ему пришла еще какая-то темная история, случившаяся с Бодровским-младшим, но подробностей он вспомнить не смог.

Святого слегка удивлял выбор миллионером места для отдыха. Обычно толстосумы предпочитали престижные курорты вроде Ривьеры, Капри или, на худой конец, Римини, куда они слетались, как мухи на мед. Там серьезные люди, совмещая полезное с приятным, заключали не подлежащие огласке контракты, делили сферы влияния, а их жены щеголяли друг перед другом в новых нарядах от кутюрье, бриллиантовыми колье и золотистым загаром. Они снимали виллы или апартаменты, где раньше отдыхали графы, князья и прочие представители титулованной знати, чтобы затем, вернувшись домой, в страну, где эту самую аристократию вырубили под корень, похвастаться ночами, проведенными на ложе под балдахином, расшитым фамильными гербами.

Впрочем, вилла мистера Стерлинга, внесенная в престижный туристический каталог, котировалась достаточно высоко. Построенное по индивидуальному проекту здание стояло на обращенном к заливу склоне. Заботливо ухоженные сад и цветники, терраса, ведущая к морю, бассейн с мозаичным полом – все отвечало самым изысканным вкусам.

К приезду гостей виллу убрали, надраив даже краны ванных комнат до зеркального блеска. Стерлинг лично проинспектировал комнаты, проверил работу кондиционеров, осмотрел каждый закуток и остался доволен достигнутым образцовым порядком.

Бодровский прибыл из аэропорта точно в указанное время. Черный лимузин, взятый напрокат вместе с одетым в униформу шофером, шурша шинами по гравию дорожки, въехал в распахнутые решетчатые ворота.

Обслуживающий персонал: кухарка, горничные встречали временного хозяина, выстроившись на нижней ступеньке лестницы парадного входа. Отдельно от них, соблюдая дистанцию, стоял англичанин, за спиной которого маячил Святой. Чуть наклонив корпус, старик просеменил по дорожке к лимузину. Он протянул руку, церемонно произнося:

– Мистер Бодровский, рад вас приветствовать в Сан-Стефано-дель-Сантино!

Кряжистый мужчина с фигурой, испорченной животом, нависавшим над брючным ремнем, сдержанно улыбнулся, подавая широкую, словно лопата, ладонь:

– Простите, я слабо владею английским…

Настал черед Святого. Он быстро шагнул вперед, встав плечом к плечу со стариком:

– Мистер Стерлинг счастлив вас видеть!

Отдав дань вежливости, Святой собрался было вернуться на прежнюю позицию, но магнат опередил его. Буравя Святого взглядом цепких стальных глаз с желтыми прожилками, сигнализирующими о проблемах со здоровьем, он отрекомендовался:

– Платон Петрович Бодровский… Промышленник!..

«Промышленник? Скромно, но значительно», – оценил Святой, одновременно пожимая крепкую ладонь гостя.

– Не ожидал встретить соотечественника. Вы что же, компаньоны с мистером Стерлингом? – неприятно властным тоном спросил Бодровский.

– Всего лишь помощник. Зовите меня просто Дмитрием. – Святой отступил за спину англичанина.

Отсюда он рассмотрел спутников Бодровского. Их было двое: смиренно молчавшая женщина и молодой накачанный парень, беспрестанно вертевший коротко стриженной головой.

Супруга Бодровского, одетая с яркой, безвкусно кричащей роскошью, не соответствующей ее возрасту, походила на курицу в перьях колибри. Ее лицо напоминало маску марионетки: густо накрашенные губы с опущенными к подбородку уголками, удлиненный клювообразный нос, придававший лицу выражение печали, невыразительные потухшие глаза. Выйдя из машины, она немедленно закурила, выпуская дым через ноздри.

– Ольга Григорьевна… – Кислая, вымученная улыбка скривила ее малосимпатичную физиономию.

Телохранитель назвался Толей. Физические данные у парня были неплохими. Широкая грудная клетка, бугрившиеся литые бицепсы, массивная шея и тяжелая нижняя челюсть. Он усердно изображал высшую степень озабоченности, зыркая по сторонам прищуренными глазами, тяжело топтался возле хозяина, но его взгляд предательски уплывал к загорелым стройным ножкам молоденькой горничной, нанятой обслуживать гостей.

«Кабанчик! – усмехнулся про себя Святой. – Выдрессировали в какой-нибудь охранной фирме, может, на стажировку в Штаты свозили, а потом продали втридорога с лучшими рекомендациями Бодровскому. Демонстрирует собачью преданность, но толку от него, как от огородного пугала. Годится только, чтобы уличных бандитов бицепсами отпугивать. Но не стоит задевать самолюбие мальчика. Пускай мнит себя начальником императорской гвардии».

Святой не корчил из себя гордеца. Споро подхватив кожаный чемодан, выставленный взопревшим на солнцепеке шофером, он направился в дом, но был остановлен раздраженным окриком Бодровского:

– Вы носильщик или переводчик? За что вам деньги платят?

Святой остановился, роняя чемодан:

– Я?!

– Запомните, персонал действует по моему распоряжению. Запомните и переведите остальным! – рокотал басом Бодровский.

Уловив раздраженную интонацию постояльца, Стерлинг попытался разрядить конфликтную ситуацию, пригласив приехавших осмотреть сад, насладиться великолепной лазурной линией горизонта. Вышколенные горничные испарились.

Призвав на помощь все свое самообладание, Святой ровным голосом произнес:

– Мы не в России, господин Бодровский, и вы не удельный помещик, распоряжающийся крепостными. Будьте чуточку повежливее.

Огорошенный неожиданной отповедью, финансовый воротила, привыкший к беспрекословному подчинению, запыхтел от натуги, раздувшись, как индюк в брачный период. Его брюшко заколыхалось, будто он собирался заняться чревовещанием. Лоснящиеся, гладко выбритые щеки Бодровского обрели багровый оттенок.

«Ух, как тебя развезло! – немного злорадствуя, подумал Святой. – Приучила поганая российская действительность людей ни в грош не ставить. Учись, господин Денежный мешок, уважать права личности. В чужой монастырь со своим уставом не суются!»

Чем дальше, тем комичнее становилась сцена.

Деликатный англичанин, скроив озабоченную физиономию, разглядывал безоблачное небо. Супруга Бодровского в знак солидарности с мужем астматически дышала, не находя слов. Шофер лимузина, смуглолицый итальянец, полировал платком лакированный козырек форменной фуражки.

– Парень, ты и борзеешь…

Московский говорок резанул ухо Святого.

«Кабанчик решил порезвиться», – понял он.

В телохранителе прорезалось чувство долга. Насупившись, Толя жонглировал буграми мышц, при этом цедил слова на приблатненный манер, через выдвинутую нижнюю губу:

– …и рога в загранке выросли?

Желваки величиной с грецкий орех играли на скулах раздухарившегося охранника, подбадриваемого молчанием шефа.

Он подошел к Святому, ткнул ему пальцем в грудь, а другую руку положил на плечо.

– Приятель, не в службу, а в дружбу убери свою конечность, – миролюбиво, но вместе с тем интонацией предупреждая о возможных последствиях, попросил Святой.

Шея телохранителя начала набухать, точно пожарный брандспойт под напором воды, глаза округлились.

«Какие халтурщики таких олухов готовят? Стоит раскорячившись, корпус открыт, бей – не хочу. Подкачали парня на тренажерах, азам рукопашного боя подучили, а настоящей техники, по-видимому, нет. Ситуацией не владеет. Глоткой берет».

Желание проучить наглого выскочку становилось непреодолимым. Охамевший молодчик, подбадриваемый молчаливым невмешательством Бодровского, дернул Святого за ворот рубашки:

– Надо попросить прощения у Платона Петровича!

Пуговицы, вырванные с мясом, отлетев горошинами, сгинули в траве.

– Ты, парень, не выкалывайся! Тебе бабки за услуги платят… – Ребром ладони охранник постукивал по предплечью Святого.

Назревала драка. Но омрачать приезд гостей банальным мордобоем Святой не желал. Однако спускать на тормозах жлобские выходки лощеного кабанчика он тоже не мог.

– Анатолий, я умоляю, не навредите молодому человеку! – пискнула супруга промышленника, водружая на длинный нос солнцезащитные очки.

– Будьте спокойны, Ольга Григорьевна! – с улыбкой от уха до уха ответил телохранитель.

Коротким, как выстрел, взглядом Святой извинился перед стариком. Его жесткие, словно стальные прутья, пальцы нажали на болевые точки у подмышки и на шее телохранителя. Древнее искусство «жалящего прикосновения», переданное Святому одним степным мудрецом, кочевавшим в забайкальских просторах, было бескровным, но безжалостным способом укрощения самого свирепого противника.

Улыбка застыла на лице охранника, брови изогнулись дугой, поднявшись чуть ли не к макушке, руки беспомощными плетями свесились по бокам, а из уголков рта двумя ровными струйками потекла слюна. Телохранитель нечто промычал голосом обреченного на заклание животного. Сделал три шатких шага к лимузину.

– Что… что происходит? – истерически завизжала супруга миллионера.

Сам Бодровский, будто под гипнозом, наблюдал за маневрами несчастного охранника, а тот, парализованный почти неприметными прикосновениями, продолжал вытанцовывать заплетающимися ногами сумасшедший кордебалет. Мокрыми вывернутыми губами Анатолий издавал нечленораздельные звуки, сопровождая невнятицу фонтаном брызг слюны.

«Теряю навыки. Обленился… – Огорчению Святого не было предела. – Учитель, старина Ульча, был бы очень недоволен. Нечисто кабанчика обработал. Теперь боль идет по позвоночному столбу к головному мозгу. Верхние точки не дожал. Бедолага Толик, сочувствую, но извини, практики не было».

Высший пилотаж жалящего прикосновения состоял в мгновенном отключении сознания человека. Импульсы, посланные одновременно разными болевыми точками, достигали мозга, срабатывающего по принципу предохранительных пробок электросети. Чтобы не допустить разрушения всей системы, то есть организма, мозг отключался на время, принимая удар на себя. Но с телохранителем получилось так, что импульс из нижних точек опередил болевое послание верхних. Одна волна догоняла другую, а обманутый мозг охранника пытался сопротивляться.

Видимая сторона представления была очень эффектной. Здоровый парень за сотую долю секунды превратился в позеленевшего от страха зомби с нарушенной координацией движений. Казалось, кто-то невидимый, затолкав кляп в рот телохранителя, препарирует его суставы и выворачивает ребра. Глаза Анатолия излучали суеверный ужас первобытного человека, подвергшегося нападению потусторонних сил.