Текст книги "Замок отравителей"

ГЛАВА 11
НЕСУРАЗНЫЙ ЗВЕРЕНЫШ

По причине поста в тавернах не подавали вино. Были запрещены даже ячменное пиво и «депанс» – чуть подкрашенная пикетом водичка. Жеан заказал себе миску овощного супа и ломоть хлеба, стараясь растянуть их подольше.

Он сидел за столом перед этой скудной едой, когда три человека в черном переступили порог наполовину пустой таверны и остановились перед ним. Это были двое мужчин и одна женщина; лица их были суровы, но одеты они были в одежду из хорошего сукна, что выдавало в них путешествующих богачей. Самый старший бесцеремонно подсел к столу, а другие остались стоять справа и слева от него.

– Меня зовут Пьер, я – суконщик, – представился мужчина. – А это мой брат Ришар и сестра Маргарита. Несчастный, которого вы знали под именем Гомело, был нашим старшим братом. Мы загнали шесть лошадей, чтобы вовремя приехать сюда. До нас дошли слухи, что вы пытались доказать невиновность нашего брата. Выражаем вам за это благодарность.

Жеан махнул рукой.

– Мои старания ни к чему не привели, – сказал он. – Я столкнулся с всесилием церкви. Если бы я упорствовал, то разделил участь вашего брата.

– Это нам тоже известно, – продолжал суконщик. – Пойти против аббата Дориуса, про которого говорят, что он уезжает сегодня за назначением главного заклинателя злых духов, – уже доказательство смелости. Ведь мы с вами убеждены в невиновности Гомело. Наш брат был с причудами, взбалмошным, но на подобную мерзость он не способен. Мы хотим выяснить, кто использовал его, чтобы убить барона. Мы готовы поручить вам расследование этого дела. Вы понимаете, что в памяти нашей семьи навсегда останется черное пятно. Мы хотим отыскать истинного виновника.

– Работенка очень опасная, – заметил Жеан.

– Соответственно ей мы и заплатим, не беспокойтесь об этом, – сказал суконщик Пьер. – Мы богаты, ведем торговлю по всему миру. Вы кого-нибудь подозреваете?

– Преступление готовилось очень давно, – ответил Жеан. – Год, не меньше. Начало подготовки совпало с объявлением о помолвке. Можно предположить, что кто-то намеревался помешать замужеству Оды.

– Кто именно?

– Некий Робер де Сен-Реми, например. Воздыхатель красавицы Оды. Ревнивый юноша помешался от душевной боли при известии о ее замужестве. Он может быть преступником, но у меня нет никаких доказательств. К тому же все осложняется болезнью барона.

– Какой болезнью?

Жеану пришлось ввести их в курс дела.

– Черт побери, проказа! – с отвращением выговорил Пьер. – Каким человеком надо быть, чтобы решить жениться на пятнадцатилетней девушке, зная о своей страшной болезни?

– Очень влюбленным человеком… и очень верующим, – ответил Жеан. – Настолько, чтобы непоколебимо верить в силу мощей. Кто-то посчитал, что эти мощи не гарантируют выздоровления, и предпочел убить барона прежде, чем он ляжет в постель Оды.

– Но кто же?

– Все те, кто обожает Оду… Робер де Сен-Реми… но также – а почему бы и нет? – ее отец, Гюг де Шантрель, безумно любящий свою дочь. Весть о болезни барона могла дойти до одного из них. Убийца предпочел отравить Орнана де Ги, чтобы помешать ему заразить красавицу Оду.

– Причина основательная, – проворчал Пьер. – Но не проще ли было обнародовать болезнь сира де Ги?

Жеан поморщился.

– Легче сказать, чем сделать. Орнан де Ги был очень могущественным сеньором, и его многие поддерживали.

– Вижу, что вы уже поразмышляли над этим вопросом, – одобрительно произнес суконщик. – А этот Дориус?

– Дориус – просто суеверный монах, интриган. Думаю, он искренне верил в излечение Орнана де Ги при помощи мощей. Он надеялся, что эта услуга принесет ему огромную выгоду: барон сделает его капелланом… или духовником. Орнан надавит на духовные власти, выпросит для Дориуса назначение, достойное его талантов. Монаху крайне необходимо было, чтобы барон жил как можно дольше. Преждевременная смерть Орнана обескуражила его и оставила с пустыми руками. Потому-то он и старается изо всех сил раздуть историю об одержимости дьяволом: это возвеличит его в глазах архиепископства. Если его признают знатоком демонологии, он может рассчитывать на должность заклинателя злых духов и ничего не потеряет… Но Дориус больше выиграл бы от женитьбы Орнана де Ги на Оде.

– Да, вы правы, – произнес Пьер. – Признаюсь, я не испытываю симпатии к этому монаху, и меня устроило бы, если бы во всем оказался виновен он один, но я не так ограничен, чтобы идти против фактов. Насколько я понимаю, версий много?

– Не следует хвататься за первую же или позволить ненависти ослепить себя, – осторожно ответил проводник. – Здесь не простое убийство с целью ограбления. Нет сомнения, что ваш брат Гомело помимо своей воли был втянут в отвратительные махинации.

– Так будьте же нашим следователем! – отчеканил Пьер. – Вы не пожалеете. Я чувствую в вас большую рассудительность… и осведомленность. Такое редко бывает у меченосца. Мы еще некоторое время побудем в городе, в таверне «Единорог». Поверьте, мы очень заинтересованы в этом расследовании.

Жеан согласился. Ему известно было влияние, которым с некоторых пор пользовались гильдии суконщиков. Немного лет прошло с тех пор, как бывшие сукновалы обогатились, продавая тряпье во всех углах королевства. Начав одевать богатых, они понемногу стали вмешиваться и в государственные дела. Из мелких лавочников они превратились в крупных нотаблей [4]4
  Во Франции XIV—XVIII вв. члены собрания, созывавшегося королем для обсуждения государственных, финансовых и административных вопросов. – Примеч. ред.


[Закрыть], активно участвуя в управлении жизнью всех городов. Суммы, предложенной Пьером, вполне хватало на обзаведение экипировкой. Предложение было слишком соблазнительным. Время бежит, а выглядеть надо прилично. Наступит день, когда старость остановит бесконечные странствия Жеана, и он будет счастлив уединиться у камина в каком-нибудь прелестном домике. А для этого нужны деньги. В общем, Жеан дал согласие, и суконщик Пьер выложил на стол первый кошель, набитый полновесными золотыми монетами.

– Заставьте восторжествовать истину, – вибрирующим голосом сказал он. – Мы сумеем вознаградить ваши старания.

Они вышли, провождаемые испуганными взглядами немногочисленных завсегдатаев таверны, которым эти мрачные фигуры внушили страх.

Жеан вернулся в «Черную кобылу». Кошель приятно оттягивал пояс. Но радость его испарилась, когда он увидел Ирану, собирающуюся в путь. Она переоделась в дорожное платье и завязала свой мешок. Жеан внутренне бичевал себя. На что он надеялся? Что трубадурша будет ждать его? Вот еще! Об этом нечего и мечтать, не такой мужчина ей нужен. Образованные женщины вроде Ираны в конечном счете всегда оказывались в объятиях богатых людей, если не в постели мелкого барона, очаровав их своими сказками и надарив им потом бастардов.

Женщина, умеющая читать и писать, не вступит в неравный брак с простым проводником в рваной одежде, пропахшим лошадиным потом и спящим не раздеваясь, не отнимая руки от головки эфеса меча.

Досада овладела Жеаном, и у него возникло желание всерьез поссориться с молодой женщиной, чтобы избежать прощания с ней. Но едва он открыл рот, как в таверну вошли стражники из замка.

– Мы ищем проводника Жеана и трубадуршу Ирану! – громко произнес сержант. – Их срочно требует аббат Дориус.

– Дело в том, что я уезжаю, – не смутилась Ирана.

– Ты непонятлива, красотка, – засмеялся солдат. – Тебя не на танцы приглашают. Если ты сама не пойдешь, поведем тебя в цепях.

– Хорошо, – вмешался Жеан, – мы идем.

В окружении стражников они направились в замок. Проводник спрашивал себя, не связано ли требование Дориуса с его встречей с суконщиками. В главной башне их разделили. Жеана провели в почти пустую комнату, преобразованную в небольшую часовню; ее единственное окошко украшал стеклянный витраж. Жеан с любопытством рассматривал эту диковинку, так как стекла можно было увидеть только в соборах. Орнан де Ги при его богатстве мог позволить себе такую роскошь, тогда как другие сеньоры довольствовались набожной картинкой, нарисованной на промасленном пергаменте.

Вошел Дориус. Его лицо было серым и растерянным, руки он прятал в широких рукавах рясы, чтобы не видно было, как они дрожали. Монах тщательно прикрыл обитую гвоздями дверь и, подойдя к алтарю, осенил себя крестным знамением.

– Зачем вы меня позвали? – вызывающе спросил Жеан.

– Мне нужны твоя проницательность и прозорливость, – пробормотал монах. – Я попал в скверную историю, которую не следует предавать огласке… и, признаюсь, я ошибался в тебе.

Это неожиданное смирение насторожило проводника. Дориус никогда не отличался скромностью, Жеан к этому не привык. Что же случилось? У монаха была жалкая физиономия. Можно подумать, что дьявол из ада всю ночь вытягивал ему ноги.

– Я знаю, что тебе все известно, – продолжил монах. – По поводу мощей. Мне донесли о том, что ты делал у Шантрелей. Знай, меня обманули. Я стал жертвой проходимцев, сбывавших фальшивые священные предметы и дававших все гарантии их подлинности. Не моя вина, что барон – упокой Бог его душу – много месяцев торопил меня приобрести раку святого Иома, знаменитую тем, что излечивает проказу простым прикосновением к ней. Он слышал об этих мощах в Святой Земле, но не мог достать их. Тогда он попросил меня их поискать до того, как болезнь не станет явной. Мне пришлось действовать тайно, хитрить. Многие сведущие монахи считают, что святого Иома не существует, а останки его не обладают чудодейственной силой. Другие, наоборот, полагают, что этот святой творил множество чудес, но все это хранится в секрете из страха перед наплывом прокаженных в его святилище. Кроме того, считается, что проказа – наказание Божие за серьезные грехи и должно терпеть болезнь, не пытаясь избавиться от нее никакими чудесами.

– Ловко вас провели, – заметил Жеан, которому надоели эти излияния.

– Да, – смущенно согласился Дориус. – Мошенники в конце концов узнали о цели моих поисков. Они встретились со мной и предложили то, что мне надо. Барону было наплевать на цену, для него главное – выздороветь. Эти жулики убедили меня; признаюсь, я поверил им. Остальное ты знаешь: фальшивая обитель, фальшивый отшельник…

– Они убили настоящего, заменив его своим сообщником, – уточнил Жеан. – Статуя тоже была липовой, ее выточили и состарили, чтобы все выглядело правдоподобно.

– Да знаю я, – простонал Дориус. – Не рви мне сердце. Мощи, которые я купил за золото, были обычными костями, перед которыми барон в ночной рубашке преклонял колени. Боже! Я вынудил этого героя войн склонять голову перед собачьими костями! Какой ужас! Какой промах!

– Как вы докопались до истины?

– Когда слова Мао де Шантрель посеяли во мне сомнение, я открыл раку… Я не мог устоять, мне надо было знать. Тогда только я понял, как лихо меня обманули. Пройдохи даже не дали себе труда поумнее сделать свою работу… или они были столь невежественны, что набрали из оссуария [5]5
  Сосуд из глины, камня или алебастра для хранения костей умершего. – Примеч. ред.


[Закрыть] что попало. Там были человеческие кости вперемешку с собачьими, слишком много костей рук и ног. Останки взрослых и детей. Невероятный скелет. Но неужели негодяи насобирали эти отбросы, чтобы посмеяться над нами? Ведь раку не принято открывать.

– Все это достойно сожаления, вам нужно было быть осмотрительней, – сказал Жеан. – Но чем я могу вам помочь? Вы хотите, чтобы я разыскал этих подонков?

– Нет, – вздохнул монах. – Мошенников уже не найти… да и слухов об этом обмане нельзя допустить.

– Что тогда?

– А то, что мне страшно, – наконец признался Дориус. – Используя эти нечистые останки в религиозной церемонии, я оскорбил Бога и потешил дьявола. Лукавый высоко ценит подобные богохульные шутки. Я, не зная того, чистосердечно слушал черную мессу. Меня провели, но сатана обожает простачков.

– Я не принадлежу церкви! – оборвал его Жеан. – Ничем не могу облегчить вашу душу. Идите на исповедь или посоветуйтесь с настоятелем.

– Нет! Ты ничего не понял! – завизжал Дориус, заливаясь краской. – Благословив фальшивые мощи, я разбудил дьявола… С этого дня кости начали сами шевелиться в ларце. Я не раз слышал их постукивание.

– Это крыса, – постарался успокоить его проводник. – Крысу привлек запах, и она залезла в раку.

– Нет! – запротестовал Дориус, – поверь мне… Это был звереныш, который сам себя собирал. Невероятный зверь, раздраженный тем, что вынужден создавать себя из различных костей. Это я породил его… понимаешь? Это я вызвал его к жизни. Он кое-как собрал свой костяк, свой скелет. Но существо это несуразное, бессмысленное… немощное. Непоправимо уродливое. Рожденное, чтобы страдать, полное ярости и злобы.

– Вы заговариваетесь, аббат, – вздохнул Жеан. – Откроем ларец, я убью крысу, и вы снова будете спать спокойно.

– Ларец пуст, – задыхаясь, выговорил Дориус. – Слишком поздно, звереныш уже ушел.

– Как?!

– Пошли, покажу.

Взяв подсвечник, Дориус открыл дверь и углубился в пустынный коридор. Жеан последовал за ним, не зная, как относиться к этой небылице. Ирана, конечно, посмеялась бы. А у Жеана ум был не такой критический, как у трубадурши, и рассказ монаха его неприятно поразил.

Они пришли в небольшую ротонду, заплесневелую от сырости. Там под каменной скамьей валялся перевернутый ящичек с открытой крышкой.

– Видишь? – выдохнул Дориус.

Жеан опустился на колени. Да, это рака. Печати из красного воска сорваны. В ящике ничего нет. Кто мог его опустошить? Собака? Глупость: ни одна собака не унесла бы все кости. Здесь нужна свора собак…

– Звереныш воссоздал себя и ушел, – заикаясь, произнес Дориус. – Сейчас он бродит по замку, озлобленный.

– Вы его видели? – спросил проводник, поднимаясь с колен.

– Нет, не видел, – признался монах, – но мадемуазель Ода – да… Вчера вечером звереныш проник в ее комнату, он говорил ей ужасные вещи… С тех пор бедное дитя пребывает в страхе. Поэтому я и послал за вами, за тобой и трубадуршей. Пока Ирана будет успокаивать Оду, ты обшаришь все коридоры, чтобы прогнать озлобленного звереныша. Я благословлю твой меч. Как только лезвие коснется чудища, его скелет рассыплется.

– Похоже, вы очень уверены в этом лекарстве, – проворчал Жеан. – А я не очень-то смыслю в колдовстве.

– Сделав это, ты сможешь уехать, – пробормотал Дориус.

Проводник уловил в его словах скрытую угрозу. Не стоило доводить монаха до крайности: страх мог превратить его в опасного противника.

– Я хочу, чтобы Ирана успокаивала Оду своими песнями, – пояснил Дориус. – Все это женские дела, которые мне совсем не подходят. Не хочется, чтобы это дитя с воплем вскакивало среди ночи.

– Что ей сказал звереныш?

– Чудовищные вещи, которые я не могу повторить; они, без сомнения, выходят из уст дьявола. Пойми, очень важно действовать быстро. Со временем звереныш станет зверем. Он обрастет плотью, кожей, шерстью, появятся когти на лапах. Пока он еще слаб, но это не надолго. Звереныш питается нашим страхом, и как только станет известно о его существовании, он вырастет, и его не победить. Когда он разрастется и будет злее медведя, мы окажемся безоружными перед ним.

– Покажите мне наши комнаты. Мне надо поговорить с Ираной и набраться сил. Освободите нас от соблюдения поста и велите принести нам обильное угощение. С чудищами на пустой желудок не сражаются.

– Согласен, – проблеял Дориус. – Ради такого задания можно сделать исключение. Я освобождаю вас от поста.

«Жирная каналья! – думал Жеан, направляясь в апартаменты Оды де Шантрель. – Каким же ты сделался уступчивым. Хорошо бы ты от страха немного похудел».

Ода спала на предпоследнем этаже главной башни. Для нее освободили и вычистили бывшую комнату Орнана де Ги, труп которого перенесли в подвал: очень уж от него воняло. Сейчас над ним трудились бальзамировщики, но привести барона в пристойный вид было неимоверно трудно. Похоронить его собирались этим же вечером.

Дориус приоткрыл дверь, показал Жеану Оду, спящую на своей кровати; ее лицо было бледным, глаза опухли от слез.

– Я отослал всех стражников, – сказал он. – Они слишком болтливы. Если кто-то посторонний прознает про чудище, начнется ужасная паника. В епископстве подумают, что я не способен управлять событиями. Следует соблюдать осторожность.

Как только Дориус удалился, чтобы дать распоряжения, проводник осмотрел близлежащие помещения вплоть до мельчайших уголков. Он ничего не знал о повадках дьявольского зверья, поэтому облава показалась ему затруднительной и опасной. Жеан надеялся, что Ирана просветит его, но ошибся: молодая женщина при встрече рассмеялась ему в лицо.

– Не будь таким глупым, – задыхаясь от смеха, проговорила она. – Если уж и есть здесь несмышленыш, так это ты! Оде все это приснилось после тяжелого дня, тем более она видела, как палач толок в ступе большим пестиком останки Гомеле.. А что до костей в раке, думаю, их утащила собака, вот и все. Нет никакого дьявольского вмешательства.

– Хотел бы я быть таким же уверенным, как ты, – вздохнул Жеан.

– Ты скоро таким станешь, – ободрила его Ирана. – Держу пари, ночью зверь и носа не покажет.

В ней было столько убедительности, что Жеан почти поверил ей. Напрасно: в этот раз Ирана ошибалась…

ГЛАВА 12
НОЧНЫЕ УЖАСЫ

Им принесли ужин, которым можно было бы заполнить их желудки, съежившиеся от поста, но аппетит пропал. А ведь тут были рыба, приправленная травами, каплуны и вдоволь ячменного пива. Однако Жеана и Ирану грызла глухая тоска, поэтому они лишь попробовали всего понемногу.

Дориус не появился. Он заперся на двойной оборот ключа в часовне и каялся перед алтарем, взывая к милости Божией. Прежде чем уединиться, он отдал необходимые распоряжения; Жеан и Ирана могли теперь свободно ходить по всему замку.

Когда Ода проснулась, Ирана подсела к ней и пела песни Бретани, отвлекая от тревожных мыслей до самой ночи. Жеан завернулся в плащ и улегся на каменной скамье, чтобы поспать перед ожидающим его длительным дежурством.

Проснулся он, когда солнце уже заходило. Разбудил его звон колоколов на звоннице церкви, игравших отходную. Жеан совсем забыл о похоронах Орнана де Ги.

Замок почти опустел. Все влились в похоронную процессию.

Прижимаясь к стене, мимо проскользнул слуга, зажигающий свечи в канделябрах и подсвечниках. Он казался очень напуганным тем, что вынужден в одиночку пройти длинные коридоры и лестницы. Жеан подумал, что, очевидно, о существовании звереныша стало известно служащим замка, и решил последовать за носителем огня.

Так он дошел до кухни. Гигантский камин, в котором можно было поджарить нескольких баранов на одном вертеле, был потушен по причине поста. Черный, полный остывшей золы, он напоминал адские врата. Мрачный повар, стоявший посреди перевернутых котлов, крошил кусочек хлеба в постный бульон. Жеан внимательно осмотрел кухню и подсобные помещения, поскольку именно отсюда вынесли злосчастного отравленного кабанчика. Он познакомился с поваром. Того звали Кокевин [6]6
  Молокосос.


[Закрыть]. Как оказалось, это было прозвище, которое с течением времени заменило его имя Бернар.

– Не знаешь ли, кто уносил блюдо с кабаном? – резко спросил Жеан, остановившись перед поваром.

Красноватое лицо хозяина кухни посерело.

– Я много думал над этим, рыцарь, – простонал он. – После того случая мне снятся ужасные сны. Но тогда здесь было столько народу, что я не могу вспомнить всех лиц. – Понизив голос, он доверительно добавил: – Я перестал пить и есть. Боюсь, как бы меня не обвинили в небрежности или, не дай Бог, в сообщничестве и меня не постигла бы участь Гомеле. И все же я тут ни при чем. Я сам пробовал соус для кабана, еще когда он не покидал кухни. Если бы кабан к этому моменту был отравлен, я свалился бы мертвым прямо в свои котлы.

– Дело в том, что яд подсыпали во время переноски, – сказал Жеан. – Помнишь ли ты, кто нес блюдо?

– Какой-то незнакомый мне молодой человек, – ответил Кокевин, ерзая на стуле. – Пиршество было пышное, и рук нам не хватало. Мы наняли красивых юношей для обслуживания столов. Работа несложная, надо держать блюдо так, чтобы не пролить соус, ничего больше. Пришло много молодых людей. Большинство уверяли, что уже работали в тавернах. Признаюсь, для меня все они были на одно лицо, у меня другие заботы, ведь барон был таким гурманом, и неудавшееся блюдо могло нам стоить приличного количества ударов палкой.

– Тот молодой человек… – настаивал Жеан. – Высокий? Черноволосый? Рыжеватый, как нормандец? Загорелый, как беарнец, или белый, как бретонец?

Кокевин беспомощно покачал головой, в его глазах стояли слезы.

– Клянусь, большего я не знаю, – лепетал он. – Нужно быть молодым, чтобы обращать внимание на такие детали. Для меня же все они похожи друг на друга.

Любопытная мысль зародилась в мозгу Жеана. Узнав, что набирают помощников, не мог ли Робер де Сен-Реми воспользоваться таким удачным случаем и проникнуть на кухню, выдав себя за простолюдина?

– Тебе знаком некий Робер де Сен-Реми? – осведомился проводник. – Такой бледный молодой человек, подстриженный под пажа?

Кокевин пожал плечами.

– Мне кажется, они все были такими, рыцарь. Может, порасспросить служанок? Они всегда пялятся на парней и перемигиваются с ними. Но в тот день мы наняли и много незнакомых девушек, чтобы ощипывать птицу, мыть посуду и таскать воду из колодца. Все ходили туда-сюда. Любой мог пройти на кухню, лишь бы у него была корзина на голове или ощипанная курица в руке.

Жеан поразмыслил над своим предположением. Робер де Сен-Реми вполне мог воспользоваться сутолокой и смешаться с обслугой. Он не был богат, и его лицо вряд ли кому было знакомо. Переодевшись пажом, он легко мог занять место в веренице слуг, обслуживающих гостей. Да, пожалуй, так все и произошло. Робер знал все тонкости церемониала. Знал он и то, что барон первым накладывал еду на свою тарелку, поэтому Робер и выбрал быстродействующий яд. Надо было избавить Оду от этого отравленного мяса, чтобы она не ела его! Как только начались конвульсии у сеньора Кандарека, все отпрянули от стола. Если яд и был выбран быстродействующий, то прежде всего из-за того, чтобы Ода де Шантрель не успела прикоснуться к нему… и эта предосторожность сама обвиняла Робера. Ведь как только блюдо перешло в руки Гомело, Робер должен был спешно покинуть замок, пока ни у кого не возникла мысль перекрыть все выходы.

Все произошло, как он предвидел: взгляды устремились на Гомело, и никто не обратил внимания на подавшего блюдо.

«Он, правда, рисковал, – размышлял Жеан. – Его могла узнать Ода, когда он вошел в зал с блюдом в руках. Но риск этот был мизерным. В зале жонглеры веселили гостей, а Гомело не позволял слугам переступать через порог. Да и потом, кто будет терять время на рассматривание служителя кухни?»

Махинация была хорошо задумана, и у Робера имелся год на ее осуществление. Идеальное преступление, очень трудно доказуемое.

– Сожалею, что не могу вам помочь, – причитал Кокевин. – Ах, если бы знать…

Жеан уже вставал со стула, чтобы возобновить обход, когда хозяин кухни испуганно спросил:

– Скажите, рыцарь, это правда, что тут болтают? Будто некое дьявольское создание часто посещает замок? Один паж увидел его на лестнице башни и поседел от ужаса. Похоже, это страшная уродина, горбатый медведь с человеческой головой и собачьими клыками. Передвигается он медленно, царапая когтями камни стен…

– Помолчи-ка лучше! – остановил его проводник. – А то аббату не понравятся твои слова.

– О, я ничего не говорил, – залепетал толстяк. – Я просто очень боюсь. Если оголодавший зверь найдет дорогу в кухню, что будет? Что мне делать? Из-за поста я даже не имею права бросить ему кусок мяса, чтобы он не тронул меня.

Жеан оставил Кокевина с его страхами и ушел исполнять свои обязанности. Эта история с озлобленным зверем повергла его в плохое настроение, поскольку он не знал, где в ней правда, а где выдумки.

На верху башни он встретил Ирану, выходившую из апартаментов Оды.

– Она заснула, – сообщила трубадурша. – Мне кажется, она и песен-то моих не слушала. У нее испуганный вид, и она совсем не отвечает на вопросы.

– Ода говорила тебе о звереныше?

– Нет, ни слова. Похоже, ее что-то мучает. А ты? Что-нибудь выяснил?

Жеан рассказал ей о разговоре с поваром.

– Ты обвиняешь Робера, – заметила Ирана, – но это мог быть кто угодно… Например, какой-нибудь паж, выполнявший приказ Гюга де Шантрель.

– Не исключено, – согласился проводник. – Отец вполне мог устроить заговор за спиной своей супруги с целью спасти дочь.

– Пойду-ка я спать, – зевнула Ирана. – Будь осторожен. Буди меня, если тебе понадобится помощь.

Жеан вслушивался в удаляющиеся по коридору шаги, потом все стихло, и он остался один. Было холодно, сыро, в некоторых местах, как и во всех замках, по стене сочилась вода. Проводник вынул меч, расстегнул аграф плаща на случай, если придется сражаться. С обнаженным клинком на плече он добрался до дозорного пути. Там Жеан снова стал размышлять. Если зверь – порождение дьявола, может, он становится невидимым по своему желанию… или ведет себя, как существо во плоти, вынужденное искать убежище в каком-нибудь темном углу, скрываясь от людских глаз? Если же речь шла об устрашающей шутке, то вместо зверя могла быть обычная звериная шкура с навешенными для устрашения безделушками, и тогда ее легко спрятать в сундуке. Но кому выгодно изображать монстра? Неясного было много.

Жеан прошел дозорным путем, стараясь держаться подальше от зубцов на случай, если кому-нибудь взбредет в голову скинуть его с крепостной стены.

Луна была на исходе. Он вдруг подумал, что если Орнана де Ги похоронили, то замок уже ничей. Завтра Ода вернется домой, Дориус уедет в свой монастырь, на этом все и закончится. В итоге Робер де Сен-Реми, если только он всему виной, хорошо провернул это дельце. Теперь он может выступать в роли утешителя девушки, сколько угодно держать ее ручку и влюбленно закатывать глаза.

Из раздумий Жеана вывел страшный крик, от которого он вздрогнул, едва не уронив меч. Потрясая мечом, он бросился к лестнице башни. Кричала Ода де Шантрель. Жеан вбежал в ее комнату, дверь в которую была приоткрыта. Молодая девушка лежала на полу, прижимаясь к стене. Она так испугалась, что вскочила с кровати совершенно обнаженная, пытаясь найти укрытие в другом конце комнаты. Глаза Оды расширились от ужаса, зубы стучали. Своей тоненькой фигуркой с маленькой грудью она ничуть не отличалась от девочки. К тому же, по тогдашнему обычаю всех благородных дам, ее лобок был обрит, и эта деталь довершала сходство.

Концом меча Жеан быстро обшарил всю драпировку, чтобы убедиться, что за ней никто не прячется. Девушка смотрела на него невидящим взглядом, в глазах вспыхивали искорки безумия. На пороге появилась Ирана. Она успела наспех надеть рубашку, неплотно прикрывающую грудь, в руке держала короткий острый кинжал. Заметив Оду, лежавшую на полу, Ирана хотела накинуть на нее мех, но девушка резко оттолкнула ее.

– Не трогайте меня! – громко крикнула она. – Не дотрагивайтесь…

– Вы простудитесь, – убеждала ее Ирана. – Камин холодный…

– Какая разница? – рыдала Ода, закрыв лицо руками. – Теперь это не имеет значения. Все кончено.

– Вы видели зверя? – спросил Жеан.

– Да, – выдохнула девушка. – Он пришел, как и прошлой ночью, сказать, что я скоро умру.

– Как он выглядел?

– Зверь стоял в дверях… Он показался мне огромным, поросшим шерстью и безобразным… таких иногда можно увидеть на ярмарках. Вместо головы у него был голый череп с черными дырами на месте глаз… Да, череп скелета… И длинные когти на лапах.

– Он пытался напасть на вас?

– Нет… Он меня никогда не трогает, наверное, боится. Он только говорит, что со мной случится…

Она разрыдалась. Ирана опять попыталась прикрыть ее, но Ода зарычала, как тигрица, не давая приблизиться.

– Я сказала: не прикасайтесь ко мне! – взвизгнула она. – Так будет лучше для вас. Поберегитесь.

Ужасное сомнение кольнуло Жеана. Он стал на колени подле девушки.

– Почему вы считаете, что зверь боится вас? Должно быть наоборот.

– Нет, вы ничего не понимаете, – простонала Ода. – Я более опасна, чем он. Намного опаснее.

Ирана побледнела. Она все поняла.

– Вы… – вопросительно пробормотала она.

– Я вышла замуж за барона, – бесцветным голосом произнесла Ода. – Он очень желал меня, не мог ждать… Мы поженились тайно три дня назад. Дориус обвенчал нас, уверяя, что все это пустяки, а публичная церемония – всего лишь представление для простолюдинов, можно устроить тайную свадьбу, и в этом не будет никакого греха.

– Вы вышли замуж за Орнана де Ги… – подавленно промолвила Ирана.

– Да, это произошло в маленькой часовне. Орнан выглядел таким влюбленным… У меня не хватило решимости отказать ему.

– А брачная ночь была безупречной? – обеспокоенно спросил Жеан.

– Да, – ответила Ода, опуская глаза. – Ну как я могла ему отказать? Он так долго желал меня.

– Это случилось до или после того, как мы предупредили вас о наших подозрениях по поводу болезни барона? – спросила Ирана.

– После… – призналась Ода, подняв на трубадуршу глаза, полные слез. – О… надо было послушаться, но я вам не поверила. Мне все это показалось отчаянной попыткой Робера разлучить меня с Орнаном… Какая я глупая… Я уповала на всесилие святых мощей. Меня воспитали истой христианкой, приучили склонять голову перед чудом… Орнан постоянно твердил мне, что излечился, и, положив руку на раку святого Иома, он почувствовал, как болезнь выходит из него, а душу заливает яркий свет. Я нисколько не сомневалась в его словах… Он был мой хозяин… мой господин. И он был так велик, так силен…

– Орнан переспал с вами? – лихорадочно спросила Ирана. – Он по-настоящему сделал вас женой?

– Да… – заплакала Ода. – Хотите, я покажу свою простыню с пятнами крови, докажу вам?

– Успокойтесь, – мягко сказала трубадурша. – Я просто хотела убедиться, девушки часто не разбираются в таких вещах.

– О! – горько ухмыльнулась Ода. – Можете не сомневаться. Я три раза была его женой, на этом самом ложе. И не вижу в этом греха, поскольку церковь освятила наш союз. Это не был грех разврата… Я была женой, отдающейся своему мужу.

– К чему такая поспешность?

– Он больше не мог… Сказал, что семя душит его, уже больше года он не прикасался к женщине, даже к проститутке. Орнан запретил себе все плотские наслаждения, как только узнал о своей болезни…

– Кто рассказал вам правду о мощах? – спросил Жеан. – Дориус?

– Нет, – простонала Ода. – Зверь… да, зверь. Он вошел в комнату и сообщил, что меня ждет… Тело будет гнить… Зловоние… Он сказал мне, что я буду гнить заживо, что я должна удалиться в лепрозорий и жить там среди таких же полутрупов. Он показал мне свое ужасное костлявое лицо и сказал, что мое скоро станет таким же. Кожа слезет со щек, а нос и губы отвалятся…

Большего она сказать не смогла и повалилась на пол, корчась в нервных судорогах.

Ирана инстинктивно бросилась к ней, но, не дотронувшись до нее, отшатнулась. Жеан положил руку на плечо трубадурши и заставил отойти назад.