Текст книги "Соседский ребенок"

Глава 11

Сегодня воскресенье, и Доминик опять на тренировке. Мы с Дейзи одни. Вчера он вернулся в полчетвертого, так что вечер мы провели вместе, но время до его возвращения тянулось чудовищно медленно. Я в проигрышной ситуации. Если скажу, что не хочу, чтобы он уходил на тренировки, буду выглядеть сварливой бабой, вцепившейся в своего мужа; если дам благословение, в течение шести недель целыми днями буду сидеть в одиночестве. К тому же я уверена, что это не последние соревнования, в которых он примет участие. Будут новые гонки, новые тренировки. Или я веду себя неразумно? Если честно, не знаю. Знаю одно: передо мной разверзлась пропасть одиночества, и я падаю в нее, лечу, кувыркаясь, вниз.

Дейзи издает раздраженные возгласы, ей жарко, она чем-то обеспокоена и раздражена, поэтому я, прихватив игрушки, выношу ее на лужайку, и мы сидим под зонтиком и наслаждаемся несмелым ветерком. Я держу малышку на коленях, чтобы она видела мое лицо, и ее распахнутые глаза и улыбка немного утешают меня. Подбрасываю ее, но делаю это без воодушевления. Мне хочется одного: вернуться в кровать. И заснуть, чтобы не чувствовать одиночества. Почему в моей душе так много отчаяния, если, на поверхностный взгляд, у меня есть все, чего я когда-либо желала? Что изменилось?

Один греческий философ сказал, что «самое постоянное – перемены». Ну а я не хочу, чтобы что-то менялось. Я хочу, чтобы мы с Домиником оставались прежними. Чтобы наши отношения оставались крепкими, а наш дом – безопасным и уютным. Я понимаю, что уже четыре дня, с тех пор как я услышала голоса в радионяне, мне неуютно в собственном доме. Я боюсь оставаться здесь одна. Возможно, именно поэтому меня возмущают тренировки Доминика. Не знаю. Я не доверяю своим чувствам. Я их не понимаю.

Такое впечатление, будто нечто извне пробралось мне в душу и овладело ею. Сделало меня неуверенной во всем. Подозрительной, недоверчивой. Я смотрю на небо, на деревья вдали, на траву, но все они не наполняют меня спокойствием, а насмехаются надо мной в своей изменчивости. Их перемены незаметны, их ощущаю только я. Синева неба стала более жесткой, холодной, отчужденной. Листья на деревьях вероломно нашептывают о предательстве. Зелень травы приобрела неестественный оттенок, как будто она ненастоящая. Я трясу головой, чтобы избавиться от этих мыслей. Наверное, со мной что-то не так. Может, я заболела, а может, страдаю от того, что мой раскалившийся на жаре мозг перестал контролировать мое воображение.

Звонок в дверь возвращает меня в реальность. Кто это там? Пусть убирается прочь. Я не уверена, что способна на обычную беседу с кем бы то ни было. Прижимаю Дейзи к груди и вдыхаю исходящий от нее запах молока. В дверь снова звонят, и мое тело каменеет от напряжения. Мне хочется наорать на тех, кто за дверью. Потребовать, чтобы оставили меня в покое. Но звонок опять звонит. Ну, рано или поздно они капитулируют. Начинаю считать, молча шевеля губами. На шестидесяти, когда звонок не повторяется, облегченно выдыхаю. Они – кто бы это ни был – ушли.

Я понимаю, что нужно зайти в дом и проверить замки. Встаю на ноги, но тут слышу чей-то голос. От неожиданности я подпрыгиваю и едва не роняю Дейзи.

Я вскрикиваю.

– Кирсти, извини, если напугал тебя.

Поворачиваю голову и вижу над забором очкастую физиономию Мартина.

– Господи, Мартин, я едва не померла от страха.

– Я звонил в дверь, но никто не открыл. Решил, что ты в саду и не слышишь.

– Что тебе надо? – спрашиваю я сквозь стиснутые зубы, молча издавая вопль, который отзывается во всем моем теле.

– Прими извинения за то, что потревожил тебя в воскресное утро. Я тут подумал, а не могла бы ты вместе со мной сходить к соседям? Это ненадолго.

– Опять? – спрашиваю я. – Ты хочешь, чтобы я пришла к тебе?

– Вообще-то нет. – Он краснеет и продолжает, понизив голос: – Я надеялся, что ты заглянешь в сад шестого дома, пока там нет строителей. Я хочу обмерить пристройку и свериться с планом, который мне вчера удалось получить в совете.

– А разве это не проникновение на частную территорию? – спрашиваю я.

– Ты права, Кирсти, – отвечает Мартин, и стыдливый румянец на его щеках становится ярче. – Но если мои подозрения оправдаются, это будет означать, что рабочие, возводя пристройку ближе к моему забору, чем дозволено, нарушают разрешение на строительство.

Я молчу, лихорадочно подыскивая отговорку. Эх, не вышла бы я из дома, у него не было бы возможности позвать меня.

– Так ты пойдешь? С малышкой?

Как ни печально, ни одна отговорка на ум не приходит.

– Между прочим, если мы зайдем ко мне, мы сможем взглянуть на пристройку из моего сада. А потом проберемся на их участок и все обмерим.

– Ладно, – говорю я, злясь на себя за неспособность сказать «нет».

– Вот и славно. Жду тебя, Кирсти.

Когда его физиономия исчезает, я закатываю глаза и заставляю себя встать, костеря соседа на чем свет стоит.

На пути к его дому я вспоминаю, что у Мартина есть подвал. Глупо с моей стороны дергаться по этому поводу. Это попахивает паранойей. Мартин уже много лет живет в нашем «анклаве» и стал нашим соседом с тех пор, как мы поселились здесь. У нас никогда не было повода подозревать его в чем-то неблаговидном. Но факт остается фактом: у него есть подвал, хотя я и узнала об этом только недавно. Когда он был построен? Когда и дом? Или после того, как Мартин переехал сюда?

Царящая вокруг тишина действует на нервы. Какая ирония: мне хочется, чтобы рабочие вернулись, перекрикивались, стучали молотками, сверлили. Я не слышу пения птиц, до меня доносится только шорох моего платья да биение моего сердца.

Начинаю размышлять о том, что находится там, внизу, в подвале. Как его используют? В качестве какого-нибудь хранилища? Или дополнительной спальни? Я не могу отделаться от страшных мыслей. А вдруг это своего рода камера пыток или тюрьма? А вдруг он держит там в плену девушек? О таких случаях часто рассказывают по новостям. Я содрогаюсь и приказываю себе не глупить.

Мартин открывает входную дверь, когда мы с Дейзи ступаем на дорожку.

– Не забудь про обувь, – говорит он.

Мне хочется снять эту самую обувь и швырнуть ему в башку, но вместо этого я послушно снимаю шлепанцы и прохожу в его вызывающий клаустрофобию дом. От запаха соснового освежителя воздуха начинает тошнить.

– Той молодой паре должно быть стыдно, – говорит Мартин, качая головой. – Ну, Клиффордам из второго дома.

Иду за ним на кухню и выхожу в сад. У меня нет желания затевать обсуждение, но Мартин продолжает, хотя и не видит никакой реакции с моей стороны:

– Ты замечала, что к ним постоянно приезжают какие-то люди? И они, паркуя свои машины, бесцеремонно заезжают на бордюр или на соседские площадки. Я даже видел, как они парковались у вас. Ты должна заявить им, что такое поведение неприемлемо.

– Я не замечала, – отвечаю я.

– Ну а я видел, – упорствует он. – Оставляю записки у них на ветровом стекле, но они, кажется, не обращают на них внимания.

Раздраженно выдыхаю, стараясь не застонать. Обычно я спокойно отношусь к его занудству, но сегодня он доводит меня до такого бешенства, что мне хочется гаркнуть на него.

– И еще кое-что, – продолжает Мартин, понизив голос. – Не хочу совать свой нос в чужую жизнь, но я считаю, что тебе надо знать, что твой муж очень много времени проводит в доме Клиффордов.

– Ты это о чем? – Мы с Домиником очень расположены к молодой паре из номера два, но я бы не сказала, что мы с ними близкие друзья. И Доминик никогда не говорил, что бывает у них.

– Ну, не люблю выбалтывать чужие секреты, – говорит Мартин, с извиняющимся видом пожимая плечами, – но я сам видел, как молодой Доминик часто заходит к ним.

– Что ты подразумеваешь под «часто»? – резко спрашиваю я.

– Может, раза четыре или пять. Обычно после его возвращения с работы. А еще я видел его у них по выходным.

Я хочу сказать Мартину, чтобы он не лез куда не надо, однако я еще хочу выяснить, о чем речь.

– И подолгу он там бывает? – спрашиваю, ненавидя себя за то, что выслушиваю сплетни о собственном муже.

– Гм, трудно сказать. Недолго. Только время я не засекал. – Мартин фыркает, но я говорю себе, что он как раз из тех, кто засекает. – Несколько минут, наверное, – добавляет он.

– Уверена, что Доминик просто навещал их по-соседски, – говорю я, желая погасить алчный блеск в глазах Мартина. Вероятно, он догадался, что сильно разбередил мне душу своими откровениями.

– Не доверяю этой парочке, – говорит он. – Скажи Доминику, чтобы был осторожен. Они шумные и легкомысленные, а еще в них есть что-то порочное, изворотливость какая-то.

– Они просто… беззаботные люди, любят повеселиться, как и большинство двадцатилетних, – говорю я.

– Гм. – Мартин складывает на груди руки.

– Как бы то ни было, – говорю я, спеша закончить визит, – на что я должна посмотреть?

– Ах да. На этот раз у меня есть план, так что можем проверить мои предположения. – Он торжествующе трясет листком бумаги. – Как я уже говорил, меня беспокоит, что подведение фундамента под соседскую пристройку нарушает целостность моего фундамента. Я думаю, они строят ее слишком близко к забору. – Мартин, тыча пальцем в план, еще несколько минут бубнит о высотах и вертикальных проекциях.

Я перебиваю его:

– Так давай пойдем к соседям и все измерим.

– Отличная идея, Кирсти. Пойдем добывать веские доказательства.

Я подхватываю Дейзи и иду за Мартином через дом к входной двери. Когда мы проходим по коридору, Мартин останавливается и закрывает приоткрывшуюся дверь под лестницей, но я успеваю заметить объемистые сумки, составленные на верхней ступеньке лестницы в подвал. Я узнаю логотип – они из «Той шэк». Откуда у Мартина фирменные пакеты из магазина игрушек?

Мне становится неуютно. У Мартина нет ни детей, ни внуков, если не считать ту дурацкую куклу его покойной жены. Я застываю как вкопанная. В душе появляется нехорошее чувство.

– Пошли, Кирсти, – говорит Мартин, поворачиваясь ко мне. – Что ты там замерла? В чем дело? – Он улыбается, показывая желтые зубы, и на меня накатывает приступ тошноты. Что за человек мой сосед? Я же, по сути, совсем не знаю его. Как я решилась прийти к нему, да еще и с ребенком? Ведь никто не знает, где я.

Неожиданно я вспоминаю, что в «Той шэк» продаются еще и товары для младенцев – молочные смеси, подгузники.

А что, если у него там настоящий ребенок?

И именно его плач я могла слышать в радионяне. Господи! Не исключено, что наш сосед психопат.

«Беги отсюда, – кричит внутренний голос. – Уноси Дейзи подальше от него».

– Извини, Мартин. – Как ни удивительно, я говорю спокойным и уверенным тоном. – Вспомнила, что у меня важное дело. Мне надо идти.

– Что? Сейчас? Но ведь мы не…

– Извини, – обрываю я его.

– Ты не можешь уйти, – говорит он. – Ты же сказала, что поможешь мне.

Мой взгляд прикован к входной двери впереди. Зря я поспешила со своим отказом, надо было подождать, когда мы выйдем из дома. Здесь он может помешать мне уйти. Я подавляю поднимающийся во мне ужас и делаю шаг к двери, гадая, хватит ли у Мартина наглости не выпустить нас из дома.

Затаив дыхание, я прохожу мимо него, затем толкаю входную дверь, мысленно молясь о том, чтобы он не втащил нас обратно.

– Кирсти, мне очень нужно, чтобы ты пошла со мной, – говорит он, опуская руку мне на плечо.

Вскрикнув, я сбрасываю его руку и выскакиваю наружу. Бегу по площадке, забыв, что я босая. Боюсь, что Мартин побежит за нами, но мне страшно оглянуться и проверить. Я, наверное, сошла с ума, если решилась прийти сюда. О чем я только думала? Надо поскорее вернуться домой. Надо запереть все окна и двери, задернуть шторы, чтобы отгородиться от подглядываний. Придется оставить в саду все – игрушки Дейзи, мою кружку с недопитым чаем. Опасно выходить в сад даже на минуту. Мартин может запросто перелезть через забор. Похитить у меня дочь и запереть ее в подвале. Мне жарко и холодно одновременно, я задыхаюсь. Неужели это правда? Неужели я живу по соседству с психопатом?

Глава 12

Влетев в дом, я захлопываю за собой входную дверь, набрасываю цепочку и, прижимая к себе Дейзи, медленно сползаю вдоль створки на пол. Малышке, вероятно, передался мой страх, потому что она ноет и извивается у меня на руках. Я всегда считала Мартина безобидным занудой. А что, если он не такой? Что, если за соседской дверью творятся страшные вещи? О таких случаях часто говорят в новостях, когда люди не подозревают, что рядом с ними живет сумасшедший. Может, и он такой? Может, Мартин опасен?

Шаги снаружи. Приближаются. Я пытаюсь поцелуями и вымученными улыбками успокоить Дейзи, но она не поддается. В дверь звонят, и я холодею от страха.

– Кирсти, это я, Мартин!

Значит, он пошел за мной к моему дому. Что ему здесь надо? Вдруг он понял, что я его раскусила? Вдруг пришел сюда, чтобы затащить нас в свой подвал? А заперла ли я заднюю дверь? Не помню. В дверь снова звонят, и этот звук эхом отдается в моем теле, вынуждая стиснуть зубы. Я отползаю от двери, встаю и на цыпочках крадусь к кухне. Неожиданно раздается голос Мартина, четкий и громкий, и я взвизгиваю.

– Кирсти, с тобой все в порядке? – Он говорил в щель для почты. Я уверена, что он видит меня, но не решаюсь оглянуться. – Мне показалось, что ты чего-то испугалась, – продолжает он. – Что случилось? Я же вижу тебя, Кирсти.

Я замираю. Я не знаю, что делать. Я не могу ответить. Я не могу шевельнуться.

– Что ты делаешь? – не унимается он. – Почему ты вдруг убежала? Ты вернешься?

Я все еще в ступоре. Дейзи начала плакать, ее недовольное личико покраснело.

– Ладно, я пошел, – говорит Мартин. – Но я вернусь позже – чтобы убедиться, что с тобой все в порядке.

– Я в порядке, – хриплю. – Просто мне стало нехорошо. Не надо возвращаться.

– Нехорошо? Ладно. Надеюсь, это не заразно. Видимо, мне придется самому делать обмеры у соседей.

– Все, пока, Мартин.

Я слышу, как почтовая щель с клацаньем закрывается, и мечтаю о том, чтобы Мартин действительно ушел. Чтобы он не пошел к задней двери. Я так и не повернулась. Выражение «застыть как вкопанная» вполне реально. Я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой.

Но недовольство Дейзи в конце концов побуждает меня к действию. Тяжело дыша, я несу ее в кухню, усаживаю в детский стульчик и кладу на столик ее любимую игрушку – набор пластмассовых ключей. Она тут же перестает плакать и сует один из огромных ключей в рот. Я иду к задней двери и с облегчением убеждаюсь в том, что она закрыта и заперта. Жалею, что у нас здесь нет жалюзи или штор, чтобы я могла скрыть от чужих глаз широкий проем. Дальше проверяю кухонные окна, дрожащими руками поворачивая ручки. Я понимаю, что просто так не успокоюсь, и собираюсь проверить ведь дом, снизу доверху. Подумываю о том, чтобы оставить Дейзи в стульчике, но тут же отбрасываю эту идею. Придется взять ее с собой.

Переходя из комнаты в комнату, пытаюсь упорядочить мысли. Найти логическое объяснение тому, что видела в доме Мартина, и связать это с другими событиями. Факт: в один из вечеров я слышала детский плач. Факт: плакала не Дейзи. Факт: у Мартина в доме есть сумки из «Той шэк». Вероятность: в них могут быть принадлежности для ухода за младенцем. Факт: у Мартина в доме есть подвал. Вероятность: плач мог доноситься из подвала Мартина – может, там есть окна или вентиляционное отверстие. Не исключено, что в тот вечер Мартин принес ребенка в главные помещения дома, вот поэтому я и услышала его плач.

Но если у него в доме ребенок, почему он тогда солгал полиции? А вдруг он удерживает в подвале и мать ребенка? А вдруг ребенок – его отпрыск, результат его связи с пленницей, а сам Мартин – этакая дорсетская версия Йозефа Фритцля?[7]7
  Йозеф Фритцль (р. 1935) – австрийский инженер-электрик, 24 года удерживавший свою дочь Элизабет в подвальном бункере и насиловавший ее, в результате чего она родила 7 детей.


[Закрыть]

Закончив проверку, останавливаюсь у окна в комнате Дейзи и смотрю на простирающиеся вокруг поля. Я понимаю, что у меня нет никаких доказательств. Только внутреннее чутье, которое подсказывает, что творится нечто ужасное. Но можно ли доверять чутью? По идее, я должна бы расслабиться от сознания того, что все окна и двери заперты и чужаку в дом не пробраться. Но вместо успокоения меня охватывает еще больший ужас. Я чувствую себя пленницей. Словно внешний мир постепенно со всех сторон сдавливает наш дом, выталкивая воздух из комнат, из моих легких. Снаружи никого нет. Лишь какой-то человек в отдалении, у дальних деревьев, выгуливает свою собаку. Перевожу взгляд на сад Мартина, но и там никого нет. Может, он отправился к соседям, в шестой дом? А может, он с самого начала никуда не собирался? Все это было затеяно для того, чтобы заманить нас к себе? Я ежусь.

Эх, вот если бы Доминик был рядом. Если бы он не ушел на весь день. Я даже не знаю, когда он должен вернуться. Нет. Не хочу превращаться в жалкую клушу, отчаянно нуждающуюся в поддержке и утешении мужа. Я сильнее, ведь так? Я хочу стать образцом для подражания для своей дочери. Научить ее независимости и умению постоять за себя. Я всегда гордилась своей карьерой, умением жить своим умом. Я не робкая и не кроткая. Тогда почему мне так отчаянно нужно, чтобы мой муж был рядом? Почему я превращаюсь в дрожащую субстанцию, когда его нет дома?

Я не могу позвонить родителям: они сразу начнут беспокоиться и суетиться. Я не хочу рассказывать Мел: она отмахнется от меня и заявит, что у меня разыгралось воображение. Она будет подкалывать меня по этому поводу, и мне станет противно общаться с ней. Сейчас у меня слишком хрупкое сознание, чтобы меня можно было подкалывать. К тому же после того разговора наши с ней отношения оставляют желать лучшего. Нет. Мне придется разбираться с этим самой. Я не успокоюсь, пока не выясню, что там, в подвале.

Какое-то движение за окном заставляет меня вздрогнуть. Кто-то стоит у забора Паркфилдов. Мужчина. Не Стивен Паркфилд и не Мартин – кто-то выше ростом, моложе и с темными волосами. Я прижимаюсь носом к стеклу, стараясь разглядеть его, но мне мешают деревья и кусты. Мне не видно лицо. А что, если он намерен забраться в чужой дом?

Я не могу стоять и ничего не делать. А хватит ли у меня храбрости выйти из дома? Едва ли. От этой мысли у меня сразу потеют ладони и начинает кружиться голова. Можно вызвать полицию, но я сомневаюсь, что после предыдущего вызова они приедут. Если мне все же удастся собрать в кулак свою отвагу и выйти в сад, возможно, я спугну этого человека.

Опасаясь, как бы я не отговорила себя саму от этой идеи, я с Дейзи на руках спускаюсь вниз, спешу на кухню и открываю складную дверь. Раскаленный воздух и ощущение беззащитности заставляют меня тут же пожалеть об этом. Мне кажется, что я на грани обморока. Я быстро закрываю дверь и пытаюсь унять панику.

Чего я боюсь? Мартина? А вдруг его физиономия опять возникнет над забором? Но что он может мне сделать? Ведь без борьбы через забор ему меня не перетащить. Я буду сопротивляться и кричать. А сам он недостаточно крупный и сильный, чтобы запросто одолеть меня. Но он может выхватить у меня Дейзи. Только для этого ему надо прийти в мой сад. А потом ему придется перебираться через забор с ней на руках. Так что это маловероятно. Я решаю запереть Дейзи в доме. В четырех стенах она будет в большей безопасности. Я сажаю ее в стульчик, пристегиваю и кладу на столик игрушки. Я уйду ненадолго. Максимум на несколько минут.

Я опять открываю складную дверь и вынимаю ключ. Делая глубокий вздох, я неуверенно переступаю через порог. Затем закрываю дверь за собой и поворачиваю в замке ключ. Ветра нет, воздух напоен сладостью. Поют птицы, в отдалении лают собаки, подхватывая эстафету у других собак. У меня над головой жужжит крупная муха, но я игнорирую ее и продолжаю свой путь по пожелтевшей траве. Может, тот человек уже ушел. Я надеюсь, что он не в саду Паркфилдов и не прикидывает, как забраться в дом. А может, если злоумышленникам не удастся вломиться к соседям, они попытаются залезть в мой дом? От этой мысли я на мгновение замираю как громом пораженная. Но я не могу сидеть взаперти и ждать, когда ко мне вломятся или совершат кое-что похуже.

Я дохожу до заднего забора, выглядываю из-за него и тут же прячусь. Мужчина все еще там, стоит, опершись руками на забор. Похоже, он просто смотрит на дом. Может, присматривается к нему? Ищет слабые места? Надо срочно спугнуть его.

– Эй! – кричу я самым грозным голосом, хотя и продолжаю прятаться за забором. – Что вы там делаете? Это частная территория.

Я прислушиваюсь, но ответа нет. И нет ни единого звука, указывающего на движение. Может, он ушел? Я снова выглядываю и утыкаюсь взглядом в знакомое лицо, обрамленное шоколадно-каштановыми волосами. От неожиданности я вскрикиваю.

– Здравствуйте, мисс, – низким и хриплым голосом говорит мальчишка.

Хотя по возрасту он скорее юноша, а не мальчишка. В памяти тут же всплывает его имя. Это Каллум Карсон. Когда-то он был моим учеником, но в конце прошлого года ушел из нашей школы. Он был подающим надежды художником, но отказался идти по этой стезе. Он говорил, что никогда не пойдет в художественное училище, что он хочет зарабатывать деньги, а не влезать в долги. Едва ли его можно осуждать за это, однако всегда жалко, когда недостаток финансирования мешает расцвести какому-нибудь таланту.

– Ты напугал меня, Каллум. Что, ради всего святого, ты тут делаешь?

Он на мгновение опускает глаза долу и опять смотрит на меня. Мыском кроссовки он пинает траву.

– Мой футбольный мяч залетел в их сад. Я его ищу.

– Хочешь, зайду к ним и попрошу поискать мяч? – предлагаю я.

– Не, не надо. Лучше пойду.

Тут мне в голову приходит одна мысль.

– Каллум…

– Да?

– Ведь твоя фамилия Карсон, да? Роб Карсон, прораб в шестом доме, – он твой отец?

– Ага. Я с лета работаю у него.

– И нравится?

– Нормально.

– А сегодня выходной?

– Ага. Папа тот еще эксплуататор, но даже он дает мне выходной на воскресенье. Я думал попинать мячик на поле.

– Ладно, была рада увидеть тебя.

– Я тоже, мисс. – Он поворачивается и идет прочь, сунув руки в карманы джинсов и ссутулившись.

Как ни странно, после разговора с Каллумом я немного успокаиваюсь. У меня уже нет такой паники. Чувствую себя почти нормальной. Я решаю пройти к соседям и достать мяч. Смогу передать в понедельник, когда он придет на стройку. Но сначала мне надо проведать Дейзи, убедиться, что с ней все хорошо. Иду к дому, ощущая на душе некоторую легкость. Встреча с Каллумом напомнила мне о школе. О работе. О нормальной жизни. Мой мозг почему-то выдал мне зловещую картину, когда в реальности обычный подросток играл в невинную игру – в футбол. Может, и в доме Мартина произошло то же самое? Наверное, у меня была паническая атака. Даже если у Мартина и есть какой-то хитроумный план, вряд ли он стал бы хватать меня средь бела дня.

Личико Дейзи начинает лучиться радостью, когда я открываю складную дверь и прохожу на кухню. Она тянет ко мне ручки, и я расстегиваю ремешки на стульчике.

– Скоро у нас тихий час, солнышко мое.

Она счастливо лепечет в ответ. Запираю заднюю дверь и, прежде чем мужество не покинуло меня, выхожу через парадную. Чувствую себя так, будто собственноручно выталкиваю себя из зоны комфорта, но мне нравится. Я словно плюю в лицо своим страхам. А Каллум хороший мальчик. Я рада, что к нему вернется его мяч, хоть кому-то будет приятно.

Прохожу мимо знака «Продано» в саду Паркфилдов, останавливаюсь на крыльце и звоню в звонок. Через несколько секунд дверь открывает сильно возбужденная Лорна. На ней шорты и старая майка, ее обычно уложенные в идеальную прическу светлые волосы взъерошены. Она раскраснелась и смотрит на меня так, будто ей тошно видеть меня.

– Привет, Лорна. Э, прости, я не вовремя?

– Нет, все в порядке. Я просто пытаюсь упаковать вещи. У меня в доме полный переворот.

Я пячусь с крыльца на дорожку, и она проходит вперед и закрывает за собой дверь.

– Не завидую тебе, – говорю я. – Это настоящий кошмар – паковать вещи.

– Тем более с тремя детьми, – говорит она без малейшего намека на улыбку.

Кажется, моя просьба будет некстати.

– В общем, извини, что отвлекаю тебя, но один паренек, мой бывший ученик, случайно запулил свой футбольный мяч к вам на задний двор. Я хотела бы забрать мяч, чтобы потом передать ему.

– Мяч? – говорит Лорна. – Паренек?

– Его зовут Каллум.

Она тяжело вздыхает и мотает головой.

– Нет, – отвечает она. – Не видать ему своего мяча. А теперь прошу извинить меня.

– Ох. – Я ошарашена злобой в ее голосе.

– Послушай, Кирсти. Думаю, никакого мяча нет. Этот мальчишка запал на Ханну и шляется вокруг дома. Он еще здесь? Если да, то он у меня сейчас получит.

– Он уже ушел.

– Вот и хорошо. А где конкретно он был?

– На поле за вашим домом. Но он отличный паренек, поверь мне. Он безобиден.

– Откуда ты знаешь? – резко спрашивает она.

– Он учился у меня. – Будь на ее месте кто-то другой, я бы отнесла эту грубость на стресс от переезда, но Лорна всегда отличалась спесивостью – и это мягко говоря. Я сдерживаю резкую отповедь и вместе этого решаю спросить кое о чем другом. – Ты, случайно, не слышала, чтобы у нас на улице плакал маленький ребенок? Не Дейзи?

– Ребенок? – Она хмурится. – Нет.

– Я могу поклясться, что на днях слышала детский плач, и я очень беспокоюсь о Март…

– Послушай, Кирсти, я уже сказала, что у меня дел по горло и что у меня нет времени стоять тут и чесать языком. Как-нибудь в другой раз, ладно?

«Ага, после дождичка в четверг».

– Конечно, извини, не буду беспокоить тебя. – Я собираюсь уходить.

– Кирсти…

Я оборачиваюсь, гадая, извинится она или нет.

Не в этот раз.

Лорна уже в прихожей, ее лицо угрюмо.

– Если снова увидишь поблизости Каллума Карсона, передай ему, что я вызову полицию, если он попадется мне на глаза.

– Зачем? Что он такого сделал?

– Ой, не лезь не в свое дело, Кирсти. – Она захлопывает дверь.

Я еще мгновение не могу сдвинуться с места, ошарашенная таким хамством. Я же всего лишь хотела помочь другому человеку. Эх, это была пустая трата времени. Я от души порадуюсь, когда Паркфилды наконец-то уедут из Магнолия-Клоуз.