Текст книги "Русский хлеб в жерновах идеологии"

И есть ещё третий аргумент в пользу версии об использовании ЦСК МВД заниженных данных – правда, именно он–то и обессмысливает любые попытки вычислить точный поправочный коэффициент; да тем более определять его не в 10 или 20, а в 19 %.

Дело в том, что какая–то часть товарного зерна всегда куда–то вывозится (а не потребляется в той же местности, где оно было произведено). Это касается не только экспортного зерна, но любого продажного зерна – которое не потребляют те, кто его непосредственно вырастил.

В полной мере это относилось и к царской России. Хоть Российская Империя и была по преимуществу аграрной страной, с значительным преобладанием крестьянского населения (около 85 %; если включить в это число всех казаков и «инородцев»…), разные её территории были в неодинаковой степени обеспечены собственным хлебом. Так, в Европейской России начала 20–го века обычно насчитывают 34 «ввозящие» губернии, 20 «вывозящих» и 10 условно «самодостаточных».

При этом транспортная статистика – подобно статистике внешнеторговой – в силу понятных причин оперировала несколько более объективными показателями, нежели данные опросов какого–нибудь безграмотного, но хитрого «Ромейки», на которые приходилось полагаться урожайной статистике. Хотя, разумеется, и транспортная статистика имела очень большие изъяны!.. Так вот цифры транспортной статистики порой оказываются в вопиющем противоречии с цифрами урожайной статистики. В иные годы из той или иной губернии того или иного зерна могло быть вывезено в 1,5, 2 и даже 2,8 раза больше, нежели его там было (официально) произведено.

§ 6.5. Можно – ради мысленного эксперимента – согласиться с наиболее буйными неосоветчиками и допустить на мгновение реальность тех сцен насилия и садизма, которые (согласно их работам) разыгрывались повсеместно в России Николая Второго! Врывающиеся в деревни полицейские урядники во главе отряда «казаков–омоновцев», запоротые насмерть крестьяне, пылающие избы, выбранный до последнего зёрнышка хлеб…

Но даже действуя подобным образом можно «выбить» из губернии лишь 100 % собранного зерна! Притом – только один раз. Ибо уже к следующему году та губерния обезлюдеет (потому что жители разбегутся или вымрут от голода), и с неё отныне не удастся взять ничего – она зарастёт сорными травами и станет приютом волкам. Но ни 150, ни 200, ни 280 % нельзя вывезти в принципе! – это противоречит законам материального мира.

Объяснения в духе того, что, мол, у крестьян отбирали зерно не только нового урожая, но и предыдущего, не принимаются! О том, что с конца 19–го века зерно перестало сберегаться самими крестьянами «впрок» (в скирдах, в одоньях…), а стало сразу же полностью выбрасываться ими на рынок, криком кричали дореволюционные оппозиционеры, скорбя об утрате крестьянством такой «подушки безопасности» и именно в этом видя одну из главных причин голода в неурожайные годы.

Да и не только дореволюционные: «Хлебных резервов на случай неурожая не было – весь избыточный хлеб выметался и продавался за рубеж алчными хлебными монополистами. Поэтому в случае недорода немедленно возникал голод» (Павел Краснов «Как жилось крестьянам в царской России»).

§ 6.6. Всё это, конечно, забавно, но годится разве что в полемике с красновыми (чьё видение ситуации совершенно фантастично…). Понятно, что более образованные неосоветчики – из числа историков–академистов – находят этим статистическим нестыковкам более изысканные объяснения.

Сергей Нефёдов объясняет статистические расхождения тем, что–де в Российской Империи на протяжении календарного года перевозилось зерно не текущего, а прошлогоднего сбора (что, с учётом высокой колеблемости российских урожаев, и приводило порой к таким мнимым парадоксам). Это обстоятельство он считает едва ли не единственной причиной статистических нестыковок.

Так, в работе 2010 года «Россия в плену виртуальной реальности» (опубликованной в рамках научной дискуссии «О причинах русской революции») Нефёдов писал: «Главным аргументом М.А. Давыдова против статистики ЦСК являются сведения о вывозе хлебов из некоторых губерний, который в отдельные неурожайные годы оказывался больше, чем собранный в губерниях урожай. Например, в Оренбургской губернии в 1910 г. при урожае в 53,9 млн пудов пшеницы было вывезено 11,7 млн пудов, а в 1911 году при урожае в 5,0 млн пудов было вывезено 7,4 млн пудов (Давыдов 2003а : 67). Это «недоразумение», однако, легко объяснить тем, что до сентября 1911 года (а возможно, и позже) вывозился хлеб предыдущего урожая, который был исключительно обильным».

Тут, прежде всего, обращает на себя внимание уже огромная разница в объёмах сборов – даже без сопоставления с цифрами вывоза – почти одиннадцатикратная!.. Хотя надо иметь в виду, что Оренбургская губерния в 1911 году оказалась в самом очаге неурожая (из–за жестокой засухи), так что – всё может быть…

Но и тема «прошлогоднего зерна» получила дальнейшее развитие.

В 2013 году Нефёдов публикует в «Вопросах истории» материал под названием «О качестве дореволюционной урожайной статистики», где развивает свою аргументацию. Ссылаясь на опубликованную незадолго до того работу кандидата исторических наук Игоря Кузнецова «Российская дореволюционная урожайная статистика: методы критики», Нефёдов категорически утверждает: «Оказывается, в каждом текущем году вывозился урожай прошлого года. При характерных для юго–восточных губерний колебаниях урожаев сбор прошлого года мог быть в несколько раз больше текущего. Естественно, что и вывоз превосходил текущий урожай. При этом условия навигации по рекам были таковы, что основная часть урожая могла быть вывезена лишь весной следующего года, после вскрытия рек. «В отношении речных перевозок доля прошлогоднего хлеба, по–видимому, была подавляющей… – пишет Кузнецов. – Относительно железнодорожных перевозок трудно судить о процентных долях; транспортная статистика не даёт помесячной раскладки перевозок».

Надо сказать, что в 2011–2012 годах Кузнецовым была опубликована работа «Русская урожайная статистика 1883–1915 гг.: источник в контексте историографии», в которой вопрос соотношения дореволюционной урожайной и транспортной статистики был разобран весьма основательно.

Но Нефёдов, заручившись поддержкой Кузнецова (в своём многолетнем противостоянии с Давыдовым…) решает ругнуть обоих: «Таким образом, вопрос о доле прошлогоднего зерна в железнодорожных перевозках остался открытым как для Кузнецова, так и для Давыдова. Между тем такие данные существуют. Министерство путей сообщения ежегодно готовило документ под названием «Обзор грузового движения, происходившего в … году на русских железных дорогах нормальной колеи, непосредственно между собою связанных». В этих обзорах имеются помесячные данные о перевозках хлебов».

После такого предисловия можно было ожидать, что сейчас Нефёдов выложит свои козыри – приведёт отысканную им железнодорожную статистику за все «двадцать лет до Великой войны» и туширует Давыдова. То есть покажет, что на протяжении всех этих лет (или, по крайней мере, в те годы, о которых шла речь у Давыдова) в период с августа по декабрь зерна по России перевозилось мало, а с января по июль – много (сказано же: «оказывается, в каждом текущем году вывозился урожай прошлого года»!).

Однако Нефёдов не ищет лёгких путей: «Вот данные за 1902 год. Погрузка хлебных грузов составила: в январе – 75 123 тыс. пудов, феврале – 62 736, марте – 55 816, апреле – 38 653, мае – 64 532, июне – 48 422, июле – 51 981, августе – 96 454, сентябре – 108 052, октябре – 112 515, ноябре – 98 314, декабре – 93 314 тыс. пудов. Нетрудно подсчитать, что 44 % хлебов было погружено в январе – июле, когда везли зерно прошлогоднего урожая. Нужно, однако, учесть, что 1901 г. был неурожайным, а в 1902 г. был получен высокий урожай, так что 44 % – это минимальная доля прошлогоднего хлеба в железнодорожных перевозках. В обычные годы эта доля должна быть много больше, а если учитывать водные перевозки, то доля прошлогоднего зерна в общих перевозках будет преобладающей».

Конечно, куда лучше смотрелись бы «правильные» цифры – не требующие никаких последующих комментариев и умозаключений: мол, те–то годы были не обычные, а вот в обычные годы эта доля должна быть много больше. Но таких цифр Нефёдов не нашёл.

А те, что нашёл, выглядят недостаточно убедительно. Сразу бросается в глаза, что пик железнодорожных перевозок зерна выпадал на время уборки урожая и непосредственно после неё: август, сентябрь, октябрь, ноябрь и декабрь. При этом лидерство удерживают сентябрь и октябрь. Уже ноябрь – несмотря на высокий урожай 1902 года! – явно уступает им. В декабре объём перевозок падает ещё больше. Первый же месяц календарного года, январь, сильно уступал декабрю; и дальше продолжалось падение…

Так что утверждение Нефёдова (из «России в плену виртуальной реальности»): «Это «недоразумение», однако, легко объяснить тем, что до сентября 1911 года (а возможно, и позже) вывозился хлеб предыдущего урожая», представляется сомнительным. Ну где же «до сентября, а возможно, и позже»? – когда видно, что уже в июне–июле объём хлебоперевозок на минимуме; а потом, в августе, когда собирался новый урожай, – сразу резкий, двукратный, рост.

Да уж статистика статистикой, а Рождество Богородицы (8 сентября по старому стилю) традиционно было на Руси «праздником урожая». К этому времени завершались основные полевые работы. Но… очень хочется показать, что урожай собирался в одном году, а губернию покидал – только в следующем!

Не очень убедителен и следующий аргумент: «а если учитывать водные перевозки, то доля прошлогоднего зерна в общих перевозках будет преобладающей». Неужели это – такая уж «гиря на чашу весов»?..

Дело в том, что роль речных перевозок в начале 20–го века была незначительной. Речные магистрали в Российской Империи были сравнительно мало развиты. Большинство внутренних водных артерий не имело выхода к морским портам; каналы (там, где они были) годились только для прохода малотоннажных судов. Полноценных речных портов не было. Речные причалы не имели складских помещений, пригодных для хранения грузов; погрузочно–разгрузочные работы осуществлялись вручную. Да и доля зерновых грузов в объёме водных перевозок не была преобладающей – не более 1/6 части. А вот объём грузов, перевозимых по железным дорогам, был огромен. Перед Первой Мировой войной грузооборот российских железных дорог превосходил объём всех водных перевозок в шесть раз.

Впрочем, Нефёдов, похоже, сам понимает сомнительность такой аргументации – потому и старается как можно больше хронологически «растянуть» период вывоза прошлогоднего зерна именно по железным дорогам: «до сентября», «а возможно, и позже».

§ 6.7. Но дело не только в этих двух–трёх месяцах (считать до сентября–октября следующего года или только до июля…). Другой вопрос: всегда ли перевозки зерна (нашедшие отражение в «Обзорах грузового движения») заканчивались пересечением границ «производящей» губернии? Переотправки, формирование крупных партий, доставка в отдалённые «потребляющие» регионы или к границам и морским портам (в случае с экспортным зерном), могли занимать очень долгое время.

Особо важный момент – влияние рыночной конъюнктуры. Достаточно вспомнить эпопею с передвижением хлеба по российским железным дорогам летом–осенью 1891 года! – сначала к портам (после объявления о предстоящем ограничении экспорта), а потом из портов (после повышения внутрироссийских цен на зерно).

Ведь даже за границу российское зерно часто уходило ещё непроданным! Так, известный экономист–аграрий Пётр Лященко писал по этому поводу: «Американскому чистому и высокосортному зерну однообразно высоких стандартов, американской строгой организованности торговли, выдержке в снабжении и ценах русские экспортёры противопоставляли зерно засорённое (часто с прямым злоупотреблением), разносортное, не соответствующее торговым образцам, выбрасываемое на внешний рынок без всякой системы и выдержки в моменты наименее благоприятной конъюнктуры, часто в виде товара, непроданного и лишь в пути ищущего покупателя».

Общий негативный настрой автора понятен (недаром Лященко за свою труды был обласкан сталинской властью!..). Однако ситуация и впрямь далека от идеальной: «русские экспортёры противопоставляли зерно… часто в виде товара, непроданного и лишь в пути ищущего покупателя». Что уж тогда говорить о внутренних продажах? В свете этого неудивительно, что перевозки зерна по стране продолжались – хотя и с далеко не одинаковой интенсивностью – на протяжении всего года.

Достаточно взвешенным суждением касательно вопроса «несоответствия двух статистик» представляется вот этот абзац из «Русской урожайной статистики» Кузнецова: «Специалисты Особого совещания видели и хронологическую несопоставимость урожайной и транспортных статистик по принципу «год – к году»: «Отчёты по перевозкам даются за календарный год, который не совпадает с сельскохозяйственным, и поэтому данные о производстве главнейшего из продовольственных продуктов – хлеба не вполне соизмеримы с данными о вывозе и ввозе». Следовательно, вопрос о том, какая доля в объёмах перевозок относится к урожаю того или иного года в той или иной губернии, должен быть предметом специального исследования. Поскольку такого исследования никто не проводил, цифры М.А. Давыдова являются не более чем статистическим казусом».

В то же время можно заметить, что специалисты Особого совещания не утверждают, будто «в текущем году вывозится урожай прошлого года»: они отмечают «несовпадение календарного года с сельскохозяйственным»; то, что «данные не вполне соизмеримы»…

Как бы там ни было, но сегодня никто и не говорит, будто «статистики Российской Империи занижали реальные урожаи зерновых в 1,5 (2, 2,8…) раза». Однако имеющийся «люфт» между данными разных статистик в очередной раз указывает на то, что нельзя все официальные сведения об урожайности и сборах принимать на веру. Речь идёт о том, что урожайная статистика Российской Империи была занижена. Реальная урожайность основных сельскохозяйственных культур, объёмы их валовых и чистых сборов были выше тех, что указывались в статистических отчётах.

Насколько именно выше – этого не знали современники событий и вряд ли когда–нибудь узнаем мы. Важно то, что в действительности царская Россия была обильнее хлебом, нежели это можно предполагать, слепо доверяя всем официальным цифрам ЦСК.

Глава 7

§ 7.1. Но было бы поистине странным, если б наши неосоветчики не пожелали воспользоваться этими статистическими нюансами!.. Они и пользуются.

Суть проста. Возьмём для примера «Сборник статистико–экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств» (1917 года издания), содержащий сведения за 1913 год. Тем более что именно этот справочник всегда активно использовался неосоветчиками в их полемике с «лакировщиками дореволюционной действительности»! – в частности, конкретно на него опирались доктор исторических наук Анфимов (когда громил на страницах «Отечественной истории» знаменитую брошюрку Бразоля) и Пыхалов (в своей эпохальной работе «Кормила ли Россия пол–Европы?»)…

В Сборнике имеется «Таблица 7. Производство и вывоз хлебов в 1913 г.», в которой приведены сводные данные хлебной статистики Аргентины, Канады, США и России. Сравнение с заграницей нас сейчас мало интересует (этот вопрос, слава Богу, уже обсосали со всех сторон!). Речь – о России, о внутрироссийском потреблении.

Так вот в той таблице «Производство хлебов» определено в 5 636 601 тысячу пудов, «Вывоз» – в 663 465 тысяч пудов, а «Остаток в стране» – в 4 973 136 тысяч пудов. Сразу бросается в глаза, что доля вывоза не слишком значительна! – так что надуманность заявлений, будто именно вывоз хлеба за границу заставлял аграрную, хлебопроизводящую Россию «подыхать с голоду», очевидна. К тому же работники ЦСК МВД (для пущей наглядности) тут же вывели «% к произведённому»: 11,8 %.

Не приходится удивляться тому, что «Население» было определено аж в 178 905 тысяч человек, – понятно, что ЦСК МВД в своём сельскохозяйственном справочнике использовал свои же данные о численности населения Империи! Совершенно правильно (с точки зрения арифметики) поделив «Остаток в стране» (4 973 136 тысяч пудов) на «Население» (178 905 тысяч человек) и округлив результат до десятых долей, авторы в последней графе вывели потребление «На душу»: 27,8 пуда.

Тут не грех будет единственный раз вспомнить о загранице – ибо о ней в данном случае просто нельзя не вспомнить!.. Дело в том, что в передовой сельскохозяйственной Аргентине (которую неосоветчики так старательно противопоставляют отсталой России) «Остаток в стране», поделённый на «Население», дал потребление «На душу» в 26,7 пуда. Меньше, чем в голодной России. Бедные аргентинцы! – неужели кору с деревьев ели, опилками набивали живот, чтобы муки голода были не так мучительны?.. Но это к слову.

Теперь – о том, что нужно иметь в виду при чтении этой таблицы.

Прежде всего, данные ЦСК МВД о численности населения Российской Империи (как уже упоминалось) были существенно завышены – по причине неоднократности учёта. Как говорилось выше, согласно уточнённым данным УГВИ МВД, численность населения Империи по состоянию на середину 1913 года (без учёта Финляндии) была на 8 миллионов 488 тысяч человек меньше, нежели по данным ЦСК. Даже если исходить из того, что в Великом княжестве Финляндском дела с учётом обстоят идеально и в корректировке не нуждаются, то и в этом случае от 178905 надо отнять 8488.

Всякий желающий может – ради эксперимента и для пущей наглядности – самостоятельно выполнить несколько несложных арифметических действий. Для этого даже не надо уметь переводить «урожай сам–пять» в сегодняшние центнеры с гектара и т.п. Речь идёт о вещах достаточно очевидных.

Итак, скорректированная (то есть – более–менее близкая к реальной…) численность населения Российской Империи составила 170 миллионов 417 тысяч человек. Соответственно, «Остаток в стране» (4 973 136 тысяч пудов) приходится делить уже не на 178 905, а на 170 417. Понятно, что при уменьшении делителя увеличивается частное. В результате одной этой поправки реальное потребление «На душу» окажется равным не 27,8 пуда (как в таблице), а 29,2 пуда. Уже разница со знаком плюс в 1,4 пуда! Правда, неосоветчики всегда ссылаются только на официальные – минимальные – показатели душевого потребления.

Эх, вот если бы они ещё и во всех остальных вопросах так же безоговорочно доверяли мнению царских администраторов, как в вопросах статистики!..

Но ведь это не всё. Корректировка официальных данных ЦСК о численности населения (выполнявших в вышеприведённой формуле роль делителя) – корректировка, произведённая уже тогда, тем же царским МВД (что немаловажно!) – хотя и нужная, но не единственная необходимая поправка. Главная проблема заключается не в том, как «Остаток в стране» правильно поделить на «Население», чтобы получить потребление «На душу». Ведь в этом случае хотя бы приблизительно известна величина ошибки, которую нужно учесть.

Главная проблема кроется в расчёте, который должен предшествовать этому делению, – в действии на вычитание: «Производство хлебов» минус «Вывоз» равно «Остаток в стране». Беда в том, что в этой элементарной формуле мы знаем только вычитаемое («Вывоз»). Объёмы экспорта подсчитываются достаточно объективно (на то есть налоговые и таможенные органы нескольких стран, транспортная статистика) – так что к официальным цифрам «Вывоза» можно относиться с известным доверием. Хотя не стоит забывать о существовании каботажников–контрабандистов…

А вот самого уменьшаемого («Производство хлебов») мы не знаем! – о чём много и подробно говорилось выше. Соответственно, и разность («Остаток в стране») вычислить точно не удастся. Единственное, что мы знаем наверняка, – это то, что уменьшаемое должно быть больше официальной цифири (больше 5 636 601), а стало быть, и разность должна получиться больше официальной (больше 4 973 136).

Но большинство неосоветчиков, вопреки имеющимся фактам, предпочитают всецело полагаться на заниженные данные ЦСК. А меньшинство (особо буйные, вроде Роднова) – ещё и их обзывают «завышенными»!

Насколько же реальное душевое потребление в 1913 году было выше указанных в Сборнике 27,8 пуда? Ясно, что 29,2 пуда – это совершенно условный показатель! – выведенный из заведомо заниженных данных «Остатка в стране» (исключительно ради наглядности; чтобы показать всю «гуттаперчивость» официальной цифры). Сколько же пришлось «На душу» на самом деле? – понятно, что больше 30 пудов… А насколько больше? Сказать что–либо с уверенностью невозможно. Мнения высказываются разные.

§ 7.2. Да что уж там говорить о свободной рыночной экономике, раз даже в социалистическом (государственном, плановом!..) сельском хозяйстве размер реальных сборов мог отличаться от официальных на десятки процентов?

Разница с царской Россией была в том, что при социализме показатели обычно не занижались, а завышались (ибо для социалистического способа хозяйствования главное – не произвести материальные блага, а отчитаться наверх о выполнении и перевыполнении плана). Причём нельзя сказать, что это относилось исключительно к исполнителям на местах; само центральное руководство тоже порой откровенно «втирало очки» – только уже из соображений высокой политики: ради более наглядной демонстрации друзьям и недругам успехов социализма.

Неосоветчики, которым до зарезу хочется «назад, в СССР», должны знать хотя бы об узбекских хлопковых приписках. И ведь действовала та система не год и не два, а десятилетиями! И никто ничего не мог с этим поделать – ни Круглов при Сталине, ни Щёлоков при Брежневе (пока до верховной власти в Москве не дорвался враг Рашидова Андропов…). И тогда «вдруг» выяснилось, что только за пять лет объём приписок составил как минимум пять миллионов тонн!

И ведь это были не просто «недостоверные сведения», предоставляемые самостоятельными хозяйствующими субъектами любопытствующему статистическому учреждению (ради «мониторинга ситуации» в сфере сельского хозяйства), – нет, государство само приобретало этот несуществующий хлопок! И платило за него деньги!

Впрочем, сегодня некоторые неосоветчики заявляют о тотальной лживости и надуманности уже не официальных экономических показателей рашидовского Узбекистана, а… самого «хлопкового дела». Дескать, то дело было «дутым», «липовым» и заказным – сфабрикованным по инициативе Андропова (то ли в видах борьбы за власть в стране, то ли в видах ликвидации самой страны).

Не может не позабавить аргументация этих патриотов СССР – особенно в свете рассматриваемой нами проблемы: вопрос надёжности и достоверности официальной сельскохозяйственной статистики.

Так, если верить небезызвестному полковнику КГБ Сергею Шестову – бывшему спецназовцу, «афганцу», командиру группы «Тибет», бизнесмену–золотодобытчику и просто мастеру скандальных заявлений, – то в 1970–е годы хлопка в Узбекистане производили (наоборот!) намного больше, нежели официально считалось. Якобы космическая съёмка, произведённая в 1974 году, показала, что реальная площадь узбекских хлопковых полей превышала официальную на 30 %. Разница со знаком плюс шла советской мафии («теневикам», «цеховикам») – на производство неучтённой продукции.

От себя добавим, что большая или меньшая реальная площадь посевов ещё не означает пропорционального увеличения или уменьшения реальных валовых сборов. Социалистическая экономика (и особенно – социалистическая отчётность!..) – вещь причудливая и не подвластная здравому смыслу агрария–прагматика.

Известно, что в позднем СССР многие руководители на местах тайно увеличивали площадь посевов – пусть и не в таком масштабе… Делалось это для того, чтобы отчитаться о более высокой урожайности (при тех же самых сборах!). Ведь увеличение запашки – «экстенсивный путь», а вот повышение урожайности – другое дело: свидетельство прогрессивного ведения хозяйства. При помощи подобных уловок можно не только выбраться из «отстающих», но ещё и грамоту получить, и почётное переходящее звание.

Не приходится удивляться тому, что в нынешнем суверенном Узбекистане идейные наследники великого Шарафа поспешили признать «хлопковое дело» преступной акцией русских империалистов в отношении узбекского народа (чем–то вроде ежовских чисток 1937–го или массовых депортаций 1944–го); все его фигуранты были официально реабилитированы, создан «музей жертв» и т.д. Ну, это уж – местная специфика. Восток есть Восток…

Мы же сейчас, говоря о дореволюционной России, не будем подробно разбирать: кто ближе к истине – те, кто утверждает, что хлопка в советском Узбекистане выращивалось на 20 % меньше официальной, передаваемой наверх цифры; или же те, кто утверждает, что его было на 30 % больше? Обратим внимание на сам разлёт цифр.

В сравнении с таким обманом преуменьшение дореволюционными частными хозяевами объёмов своего собственного урожая представляется какой–то невинной детской шалостью… То, что непременной составной частью экономики является «теневая экономика», сегодня известно всем (в частности, к 2018 году эксперты Международного Валютного Фонда долю теневой экономики в ВВП Российской Федерации оценивали в 33,7 %).

Понимали эти очевидные вещи и в руководстве Российской Империи. Понимали и всю «относительность» цифр официальной статистики. Так, министр финансов Витте, говоря об улучшении российского торгового баланса, заявлял: «Если обратиться к статистике, то она говорит, что это явление происходит от недоедания русского населения. А я думаю, что население имеет больше хлеба, чем показывается по статистическим сведениям. Статистика делает наших крестьян голодными».

Да что Витте!.. Порой и у такого страстного обличителя «паразитирующих сословий» как Лев Толстой можно встретить откровенные рассуждения о недостоверности официальной урожайной статистики. Взять хоть его знаменитую статью «О голоде» (только, конечно, не те избитые, затёртые до дыр места, которые переписывают друг у друга и старательно тиражируют наши неосоветчики; а другие, почти никем и никогда не цитируемые…).

Например, вот это: «Бюджет мужика не сходится, – дефицит, – ему нечем кормиться», – надо его кормить.

Да учтите всякого среднего мужика не в неурожайный, а в обычный год, когда, как в наших местах, в тех самых местах, где голод сплошь да рядом, хлеба с надельной земли хватает только до рождества, и вы увидите, что ему в обыкновенные годы, по спискам урожая, кормиться нечем и дефицит такой, что ему непременно надо перевести скотину и самому раз в день есть. Таков бюджет среднего мужика, – про бедного и говорить нечего, – а, смотришь, он не только не перевёл скотину, но женил сына или выдал дочь, справил праздник и прокурил 5 рублей на табак».

§ 7.3. Однако надо иметь в виду, что эти доводы – при всей их очевидности – «не работают» в полемике с неосоветчиком! По той простой причине, что большинству неосоветчиков цифры статистики вообще ни о чём не говорят (хоть они и любят, для солидности, ссылаться на экономические справочники, таблицы, графики и диаграммы…).

Образчики бессовестного перевирания неосоветчиками статистических данных о российском дореволюционном импорте уже приводились – на примере «Ежегодника России» за 1907 год. А теперь посмотрим, что происходит в их руках со статистическими данными о российском дореволюционном потреблении.

Вот, например, Борис Ихлов – видный леворадикальный политик и публицист, один из основателей «Союза коммунистов» (Пермский Рабочий союз), бывший руководитель Общественно–политического объединения «Рабочий», теоретик «пролетаризма». Само собой, марксист Ихлов – яростный ненавистник Российской Империи, о которой он периодически пишет всякие гадости.

Есть у Бориса Ихлова работа с характерным названием «Ликбез о царской России для холопов». А в ней – совершенно замечательный фрагмент, который нельзя не процитировать: «В 1913 г. в США, Канаде, Аргентине с совокупным населением 114,3 млн чел. произведено 8 млрд. пудов хлеба, в России с населением 179 млн чел. – 5,6 млрд. пудов. Вывезено тремя странами 1,1 млрд. пудов, Россией – 0,67 млрд. пудов (Сборник статистико–экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств, Пг., 1917, с. 3, 6, 108, 111). То есть Россия была весьма зависима от импорта других государств.

Смотрим дальше: зерна на душу населения производилось: в США – 67,2 пудов, в Аргентине – 93,0, в Канаде – 117,6, в России – 31,5 пудов.

А вот последствия такого шикарного для России экспорта зерна: остаток зерна в стране на душу населения: Аргентина – 26,7 пудов, США – 60,8, Канада – 90,8, Россия – 27,8».

Ну, о «шикарном экспорте», вроде бы, всё уже было сказано; и не по одному разу… То, что «Россия была весьма сильно зависима от импорта других государств» – это тоже невеликое открытие: всякая страна с более–менее развитой экономикой сильно зависима от импорта других государств (к началу 20–го века времена «натурального хозяйства» давно миновали, появилось такое понятие как «международная специализация производства» и т.д.). О завышенных цифрах численности населения Российской Империи и заниженных цифрах производства зерна – тоже уже говорилось достаточно (однако не приходится удивляться тому, что неосоветчику именно такие цифры по нраву).

Но как прикажете понимать слова «а вот последствия такого шикарного для России экспорта зерна: остаток зерна в стране на душу населения… Россия – 27,8»?! Что хотел сказать «ликвидатор безграмотности»? Какие у данного показателя могут быть «последствия»?..

Эзоп в Ихлове не воскресал! Поэтому ниже он подробно расшифровывает смысл этого странного выражения: «Оттого заболеваемость и смертность в России были хуже, чем даже в обездоленных странах. Смертность в тот период в просвещённых странах составляла 15,6 промилле, т.е. число смертей на 1000 человек населения в год; в обездоленных странах – 23,8, в России – 29,6 промилле («Вестник финансов, промышленности и торговли», 1914, № 22, с. 438, 439).

Это 1917 год и ранее, никаких большевиков у власти ещё нет и в помине на момент выпуска стат. сборников».

Блин!.. Тут даже не знаешь, что сказать…

Похоже, хлебная статистика для Бориса Ихлова – «китайская грамота». Он приводит длинные выписки из статистических справочников, совершенно не понимая смысла цитируемого. Наверно, если бы Ихлов прочитал, что остаток зерна на душу населения в США составлял 608 пудов, в Канаде – 908 пудов, а в России – 278 пудов, то он именно в этом усмотрел бы причину высоких показателей заболеваемости и смертности: «не доедали».