Текст книги "Омар Хайям"

Представители некоторых редких и странных направлений в исламе говорят, что необязательно ходить в мечеть: Всемогущий Аллах вездесущ, у истинно верующего он всегда в сердце. Для общения с Ним не нужны храмы и пятикратные прилюдные моления – это рвение для толпы, обман, когда сердце на самом деле пусто. Один из таких странных мусульман сказал: «Я удивляюсь тем, кто странствует через пустыни и глухие места, чтобы найти дом Аллаха и святыню только из—за того, что там есть следы его Пророка. Почему они не пройдутся по своим собственным стремлениям и страстям, чтобы обрести свои сердца, где есть следы Аллаха?» Такие слова Ибрагим услышал однажды, но старался не размышлять над ними. Он был глубоко верующим мусульманином: твердо соблюдал пятикратный намаз; дважды совершил хадж в благословенную Мекку; всегда вовремя выплачивал закят; строго постился в месяц рамадан и делал ифтар (разговлялся) так, как это делал Посланник Аллаха – мир ему и благословение Всевышнего! – едой бедняков; постоянно, и вслух и про себя, говорил шахаду – Аш—хаду ан ля иляха илля Аллах ва ашхаду анна Мухаммаду – расул Аллах (Свидетельствую, нет божества, кроме Бога, и свидетельствую, что Мухаммад – посланник Аллаха).

Главное здание мечети, в котором находился минбар имама, было выстроено очень давно: миновало тому, наверное, около трехсот лет. Оно сооружено известным Абу Муслимом, тем самым Абу Муслимом, который способствовал падению нечестивой династии Омейядов и возвратил власть семье Пророка, правда, не по прямой линии, а по ветви его дяди Аббаса. Позже мечеть достраивалась Амром ибн Лейсом.

Часть святого храма уже опиралась на круглые кирпичные колонны. По сторонам мечети выстроено три портика, в середине – прекрасный позолоченный купол с одиннадцатью воротами и с колоннами из разноцветного мрамора. Здесь же был высокий минарет, который возвел другой хо—расанский правитель, Абдаллах ибн Тахир. Сравнивая эту мечеть с газнийской, которая была конечно же богаче и ярче, Ибрагим все же отдавал предпочтение своей. Между правителями Аббасидского халифата, предшественниками и потомками, шло негласное соперничество по части архитектуры. Позже Омар Хайям напишет: «Они горячо стремились к возведению зданий… и если царь возводил высокий дворец, город, селение, караван—сарай, крепость или проводил канал и если строительство не заканчивалось в его время, его сын или преемник на троне державы после взятия дела мира в свои руки не обращал внимания ни на что, кроме окончания постройки здания, не достроенного прежним царем… Сын царя в этом отношении был еще более жаден, чем его отец».

 
Сей караван—сарай, где то и дело день
Спешит, как гостя гость, сменить ночную тень, —
Развалина хором, где шли пиры Джемшидов,
Гробница, что дает Бахрамам спящим сень.
 

Кого сейчас в мечети больше – суннитов или шиитов? Кто может сказать точно? Махмуд перед каждым своим походом получал у халифа в Багдаде разрешение на ведение войны и благословение на «утверждение и установление чистого ислама среди неверных». Под «чистым исламом» подразумевалась суннитская форма. При нем запрещалось упоминать в пятничной хутбе (проповеди) о существовавших в южной части нишапурского рабада могилах потомков Хусейна. Сельджуки же терпимо и лояльно относились и к суннитам, и к шиитам.

До сих пор здесь вспоминали суфийского шейха Хамду—на аль—Кассаба, умершего более 160 лет назад, который первым в Нишапуре встал на «путь порицания». Последователи этого тариката считали, что главный враг верующего на пути к Всевышнему – это глубоко укоренившееся лицемерие человека, внешнее, проявляющееся в поведении, и внутреннее, спрятанное в глубинах нафса (самосознания), незаметно, но постоянно порабощающее сознание, мышление, интуицию, иман (веру). Аль—Кассаб говорил, что именно безупречная искренность в любой ситуации, даже если социальное окружение будет ненавидеть и порицать тебя за такую искренность – лучшее средство борьбы с мунафикийя (лицемерием).

Говорят также, что когда—то на стенах главной нишапур—ской мечети были начертаны такие странные и непонятные для многих людей Сунны, но полные глубокого значения для сторонников тариката слова: «О Аллах, если я служу Тебе из страха перед адом, то покарай меня адом; если я служу Тебе из стремления попасть в рай, то лиши меня этой возможности, но если я служу Тебе из чистой любви, тогда делай мне, что Тебе угодно». Возможно, именно эти слова могут помочь разгадать загадку другого суфийского шейха Абу—ль—Аббаса Кассаба: «На духовном Пути встречаются настоящие герои, кому не отведено места ни в этом мире, ни в следующем».

Суфии вызывали у Ибрагима двойственное чувство. Называли себя таковыми разные люди. Одни проводили жизнь в уединении, отшельничестве, умерщвлении плоти ради высшей своей цели – познания Аллаха и не могли не вызывать уважения. Это были истинные подвижники дела Всевышнего. Другие, которых многие иронически называли су—фитами, использовали суфийские слова, понятия, ритуалы, одежду для своекорыстия, обогащения, получения власти. Они говорили: кто достиг наивысшей ступени святости, для того отпадают все заповеди веры – молитва, пост, милостыня, а все запрещенное – блуд, питье вина – разрешено. И по этой причине даже позволяют себе посягать на чужих жен. Они утверждают: мы видим Аллаха и говорим с Ним, и все, что Он вкладывает в души наши, – истина. Этим людям Ибрагим отказывался верить.

Среди тех, кто пришел сейчас на молебен, много шиитов. Приверженцы шиитских сект говорят, что только потомки Пророка имеют исключительную власть над правоверными. Да, Мухаммад – Посланник Аллаха на земле и обладает святой благодатью. Целью его прихода на землю было не только принести истинную веру, но и передать по наследству свою благодать, дабы вечно в подлунном мире царили Истина и Справедливость. А суть этих понятий знают те, кому перешла барака Пророка. Они же знают правильную дорогу, по которой должны вести верующих.

Кому после смерти должна была перейти святая благодать Печати пророков Мухаммада? Конечно, истинно преданному Али – его двоюродному брату и зятю, мужу его дочери Фатимы. Истинные имамы, наставники и кормчие верующих – потомки Али. Это прежде всего его сыновья Хасан и Хусейн, их дети и внуки, вплоть до двенадцатого имама, который таинственно исчез в возрасте подростка. Этот скрытый имам рано или поздно вновь явится людям в виде мессии – махди – и принесет с собой царство Истины и Справедливости. Так утверждали имамиты.

Близка к ним и другая многочисленная группа шиитов – приверженцев имамата аль—Хусейна, младшего сына Али. Аль—Хусейн обрел ореол мученика за веру, стал самым почитаемым имамом в этой шиитской секте. Ежегодно в определенные дни месяца мухаррам приверженцы секты следуют за колесницей с изображением мученика и предают себя истязаниям, радостно восклицая: «Ах, Хусейн, вах, Хусейн!» Этим они, по их мнению, приобщаются к святости пострадавшего за веру имама. После таких шествий на дорогах порой остаются бездыханные тела.

Были и такие проповедники крайнего прямо еретического шиизма, которые шепотом говорили: могло случиться и такое, что архангел Джабраил просто перепутал Мухаммада и Али, потому что они были очень похожи, и Пророком стал другой.

Были также другие секты шиитов, основную массу которых, как подметил палаточник, составляет простой люд: разносчики воды, пастухи, обедневшие земледельцы, небогатые ремесленники.

А среди мусульман—суннитов, наоборот, много богатых людей: важные купцы, крупные землевладельцы и скотоводы. Суннитами называют всех тех, кто признает святость Сунны – священного предания, состоящего из хадисов о жизни Пророка и его изречений. Суннитами были Омейя—ды, от их рук пал аль—Хусейн, и это было началом вражды двух течений.

Тем не менее в доме Аллаха они держались вместе. Так было заведено издавна. И тому есть свое объяснение. Раньше мечеть в Нишапуре служила местом ночлега бездомных и странников, и суннитов и шиитов. И вообще раньше мечеть в благословенном городе Нишапуре никогда не пустовала.

Целыми днями кади вершил здесь правосудие. Споры были самыми разными. Приходили торговцы, не сумевшие поделить выгодное место на базаре, ремесленник с жалобой на своего бывшего безалаберного ученика, который теперь ходил и поносил своего хозяина, отбивая покупателей. Шли и с более серьезными жалобами и просьбами рассудить спорящих: как, например, поделить отцовский дом между четырьмя братьями или как заставить должника вернуть долг, если тот неплатежеспособен. Решения принимались различные – в зависимости от того, какого правового толка придерживался кади. Иногда у должника изымалось его имущество, его же самого сажали в тюрьму. Там его держали ночью, а днем он – в цепях и колодках – должен был собирать подаяние в пользу заимодавца.

Недостатка в зеваках не было. Ну а зимой по вечерам в мечети всегда можно было найти общество для беседы. Здесь собирались мужчины, обсуждали городские происшествия, вслух читали суры из Корана и делились мнением о прочитанном. После утраты близкого человека сидели по три дня подряд в мечети, чтобы принимать соболезнования.

Здесь случались и забавные происшествия. Рассказывают, что однажды в пятницу к дому Аллаха подошел нарядный индиец и на почтительном от него расстоянии расстелил роскошный молельный коврик. На вопросы людей он отвечал: «Скоро прибудет мой господин совершить намаз». В четвертом часу верхом на муле, в раззолоченном седле, в сопровождении трех пышно одетых рабов к мечети подъехал всадник и приветливо поклонился присутствующим. Вглядевшись, люди увидели, что это… обезьяна. Индиец почтительно подбежал и помог обезьяне спрыгнуть с седла. Потом мартышка подошла к коврику и стала молиться. Всем, кто спрашивал о ней, индиец отвечал так: «Это заколдованный сын могущественного царя Индии. Клянусь, не было в свое время никого более прекрасного и более богобоязненного, чем этот юноша. Однако верующий всегда во власти Аллаха. Его заколдовала жена, а отец, стыдясь сына, прогнал его прочь. За сто тысяч динаров эта женщина обещала снять с него заклятие, а пока у него лишь десять тысяч. Так пожалейте же этого юношу, у которого нет ни племени, ни родины, которого принудили сменить свой облик на этот». При последних словах обезьяна вынула из—за пояса платок и стала им вытирать глаза. Тут сердца всех, кто при этом присутствовал, растаяли, и на поднос рабу посыпались монеты.

Человеку двадцать первого века эта история едва ли покажется невероятной: дрессировка совершает в наши дни не менее удивительные чудеса.

Да, разные истории происходили порой вокруг нишапур—ской мечети. Но времена меняются. Сейчас мечеть – место служения Аллаху, и для всего остального путь закрыт.

Отбросив все посторонние мысли, Ибрагим стал молиться. Делал он это истово, долго. Все, что было у него на сердце, пытался вложить он в священные, а оттого, как ему казалось, обладавшие магической силой арабские слова. Иссохшие от бессонных ночей губы повторяли слова молитвы, и после того как она закончилась, сборщик подаяний на строительство мечети получил от него большой куш.

Протискиваясь сквозь толпу людей, собравшихся возле бронзовых сосудов с питьевой водой, Ибрагим вышел на улицу. Поход на базар и так занял у него слишком много времени. А растущая тревога (как—то там мать и малыш?) заторопила его домой.

Не успел Ибрагим покинуть базар, как навстречу попались ребятишки.

– Ах чертенок! – успел он потрепать затылок одному, который с разбега ткнулся ему прямо в живот. Но тот вырвался и, не оборачиваясь, побежал догонять друзей, спешащих за город, туда, где подземные каналы выходят из—под земли на поверхность и вода используется для орошения полей. В такую жаркую погоду Ибрагим и сам бы с удовольствием искупался.

Около Нишапура протекает речка, которую за горько—соленый вкус воды называют Шуреруд. Люди, побывавшие во многих частях земли, удивлялись такой ее особенности. Старики рассказывали легенды о том, что когда—то за непослушание злые духи отравили эту воду. Но Ибрагим, как человек практический, любил докапываться до сути вещей и путем умозаключений сделал вывод, что вода, стекающая с гор, промывает какие—то минералы, которые и придают ей такой привкус. Сейчас в эту речку, непригодную для питья, жители Нишапура сбрасывали помои и домашний мусор.

Так, заложив руки за спину и размышляя о неисповедимых путях Аллаха, Ибрагим дошел до дома, где его ждала приятная весть: малыш и его мать чувствуют себя хорошо. Потом он долго сидел у ложа жены и смотрел на малыша, сосущего материнскую грудь. Мальчик причмокивал губами и чему—то улыбался во сне. «Пусть в твоем сердце всегда живет любовь к Богу, Омар. Ты пришел в этот мир, где выживают только сильные. Так будь им. Но не продавай свою честь. Аллах, сотворивший тебя, имел непостижимую для нас, смертных, цель. Будь богобоязненным, и ты сможешь приблизиться к познанию этой цели. Твори в своей жизни лишь богоугодные дела. Никогда не стремись достичь высоких званий и почестей ложью и обманом. Будь тем, кто ты есть, даже если тебе предначертан путь лишений и страданий. И все гда стремись к Знанию, путь к которому лежит через постижение величайшей во всех мирах Книги. Не забывай свою мать, давшую тебе жизнь, а если в твоем сердце останется еще немного местечка – что ж, я согласен его занять». Так шептал Ибрагим, сидя у постели, пока не стало сказываться напряжение последних дней и не начали смеживаться веки.

Однако Ибрагим тщательно спрятал лист бумаги, где было написано то, что за небольшую плату сообщил ему на базаре бродячий астролог: «Счастье сына моего Омара – Близнецы; Солнце и Меркурий в день его рождения находились в степени восхождения в третьем градусе Близнецов, Меркурий в перигелии, и Юпитер, смотря на них обоих, находился в утроении».

 
Ах, где надежный друг? Ему я расскажу
О человеке то, что про себя твержу:
Из праха мук рожден, на глине бед замешан,
Придя на свет, спешит к другому рубежу.
 

Поистине Нишапур – центр ученых всего Востока. Со всех концов Хорасана и других частей Персии и арабского мира приезжали сюда молодые и немолодые люди, стремившиеся к знаниям. И недаром здесь бытовала пословица: «Алмазу нужна шлифовка, человеку – образование». Знатные и не только знатные люди стремились иметь и приумножать свои библиотеки.

Книги, книги… Их приобретали многие, у кого водилась монета, хотя, написанные от руки, они стоили недешево. Поэтому и отношение к ним было бережным и трепетным. Но, несмотря ни на какие цены, в соответствии с исламской традицией доступ во многие библиотеки, то есть к знаниям, был открыт каждому желающему. Например, кади ибн Хиб—бан завещал Нишапуру дом с библиотекой и жилыми помещениями для приезжих ученых, а вдобавок к этому большую сумму на ^стипендии им. В середине IX века придворный Али ибн Йахья аль—Мунаджжим выстроил у себя в имении прекрасное книгохранилище, которое назвал «Хизанат аль—хикма» – «Сокровищница мудрости». Со всех сторон стекались туда люди для занятий наукой и содержались за счет хозяина. Некий исфаханский богослов и землевладелец израсходовал на свои книги 300 тысяч дирхемов. Ас—Сахиб отклонил предложение саманидского правителя стать у него визирем и среди прочих причин сослался на трудность переезда, так как одних книг по богословию, не считая других, было у него 400 верблюжьих вьюков.

После смерти кади Абу аль—Мутрифа целый год продавали его книги, выручив за них 40 тысяч динаров. Визирь ибн Киллис держал свою частную академию, где ежемесячно на содержание ученых, переписчиков и переплетчиков расходовал тысячу динаров. Визирь Ардашир ибн Сабур, умерший в 1024 году, основал дом науки. В великолепной библиотеке хранилось 100 экземпляров одного только Корана, переписанных лучшими каллиграфами, и 10 400 других книг, главным образом автографов или экземпляров, принадлежавших ранее знаменитым людям. Говорят, коллекция книг халифа аль—Азиза насчитывала от 120 до 200 тысяч книг.

Какие же книги находились в этих прекрасных храмах и домах науки, кроме, разумеется, Корана? Перу каких авторов они принадлежали?

В первые годы после смерти последнего Пророка халифы – руководители мусульманской общины особое внимание уделяли исламским наукам – правильному чтению Корана, тафсиру (интерпретациям коранических аятов и положений), хадисоведению. Настороженность к светской науке проявляли Омейяды. Но потребность в книгах возрастала, особенно в такой чисто практической науке, как медицина.

Начинается большая и плодотворная деятельность переводчиков, которая приняла особенно широкий размах при халифе Мамуне (813–833), когда праздновали свой час му—тазилиты – рационалисты ислама. В это время переводятся на арабский язык работы древнегреческих ученых по философии и логике. Мамун создает специальную палату переводчиков. Благодаря им мусульманский мир широко знакомился с работами крупнейших умов Древней Греции – от Галена и Аристотеля до Птолемея и Евклида.

В Нишапуре Омар Хайям учился у известного ученого и богослова шейха Наср ад—Дина Мухаммада Мансура. На занятиях учитель любил повторять слова Посланника Аллаха: «За знанием идите даже в Китай». Его ученики, чтобы доставить ему удовольствие, повторяли аят из Корана: «Скажи: Господи! Умножь мне знание». Во главу угла в обучении он ставил использование рациональных, логических методов и средств при изучении богословских предметов, а также естественно—научных дисциплин.

Примерно за сто лет до рождения Омара группа ученых из Басры (Абу Сулайман Мухаммад ибн Машар аль—Бусти аль—Мукаддаси, Абу—ль—Хасан Али ибн Харун аз—Занджани, Абу Ахмад аль—Михрджани аль—Ауфи и Зайд ибн Руфаа) решила подвести своеобразный итог переводческой деятельности и добытым знаниям, систематизировать обучение. Кружок «Ихван ас—сафа» («Братья чистоты») поставил перед собой цель «очистить проникшие в мусульманское знание нелепости при помощи философской мысли». На свет появилась своеобразная энциклопедия, которая состояла из пятидесяти одного трактата и распадалась на четыре раздела. На протяжении многих лет она станет одним из главных пособий для студентов мусульманского мира. В соответствии с программой этой энциклопедии скорее всего занимался и Омар.

Долгое время шли споры: в каком возрасте следует приступать к учению? Одни говорили, что с двадцати или даже с тридцати лет. Это были приверженцы старой школы хади—сов, еще не утратившей своего значения. Считалось, что именно к этому возрасту человек созревает для восприятияя живого слова Аллаха. Другие рекомендовали обращаться к учебе уже с пятилетнего возраста. «Братья чистоты», любившие логическую ясность и стройность во всем, не обошли стороной и этот вопрос. Они говорили, что к обучению надо приступать с десяти—двенадцатилетнего возраста.

– У саранчи пять способностей, но ни одного таланта, – говорил Наср ад—Дин своим питомцам. – Она бежит, но небыстро; летает, но невысоко; ползает, но только по земле; плавает, но недолго; копает, но неглубоко. В каждом из вас тоже заложены способности. Сколько их? Пока я не знаю. И моя задача – хотя бы одну из них довести до совершенства. Подобно слепым щенкам тыкались бы мы во все углы в поисках ответа на вопрос: что собой представляем и на что годны, не будь у нас в руках книг «Братьев чистоты», которые определили пути поиска Аллаха. Так возьмем в руки весла разума и доверимся лодке мудрости.

Пятьдесят один трактат энциклопедии «Братьев чистоты» распадается на четыре раздела: I – пропедевтика и логика (трактаты 1—13); II – естественные науки и учение о человеке (14–30); III – учение о мировой душе (31–40); IV – богословские науки (41–51). По принятой в этой энциклопедии греческой системе учащегося сначала подготавливали к логическому мышлению путем освоения пропедевтических, в данном случае математических, наук и знакомили сначала с арифметикой (изучались простейшие свойства чисел, натуральных и дробных, и действия над ними), потом переходили к геометрии по Евклиду. Возможно, на этом этапе Омар впервые встретился с пятым постулатом Евклида, который заинтересовал его настолько, что впоследствии ему будет посвящен целый научный трактат Хайяма—математика.

Дальше в программе обучения шли астрономия и география, которые в основном опирались на «Алмагесту» и «Географию» Птолемея. В «Алмагесте» указано положение и яркость 1028 звезд, детально разработана геоцентрическая модель мира. Затем учащиеся знакомились с теорией музыки и учением о математических отношениях.

Следующий этап обучения заключал в себе философию. «Наука наук», как говорили о ней, излагалась таким образом. Сначала ученик должен был твердо усвоить теорию и классификацию наук, понять, как применяются они на практике, различать их типологию. За этим следовала логика в изложении Аристотеля. Она полностью вытекала из свода логических сочинений древнегреческого мыслителя, которому поздние его последователи дали название «Органон». И прежде чем приступить к изучению этой науки, ученики под руководством учителя штудировали труд «Введение в „Категории“ Аристотеля» или «О пяти общих понятиях» философа—неоплатоника Порфирия, в котором он дает определение роду, виду, отличительному признаку, существенному признаку и случайному признаку. Эта работа Порфирия была в Средние века главным источником знакомства с логикой Аристотеля. Однако изучение логики было не самоцелью. Логику сам Аристотель называл аналитикой и считал, что она необходима как инструмент научного исследования. На это нацеливали учеников и «Братья чистоты».

Вслед за «Введением» Порфирия ученик приступал к изучению первой части «Органона» – «Категории». «Категории», в свою очередь, также делились на три части, в каждой из которых давались семантические различия и терминологические определения сущностей вещей, классификация предикатов и соответствующих им формальных родов бытия. Вторая и третья часть «Категории» – «Герменевтика» и «Первая аналитика». «Герменевтика» переводится примерно как «наука о языковом выражении мысли». Здесь освещается теория предложения и суждения. В «Первой аналитике» – теория силлогизмов. Во «Второй аналитике» приводится теория доказательства, определения и познания принципов. На этом первая часть программы «Братьев чистоты» заканчивалась.

Обладая необходимым инструментом познания, учащийся теперь мог перейти и к изучению природы. В следующих восьми трактатах – с 14–го по 21–й – ученики знакомились с аристотелевской физикой, учением о материи, форме, месте, времени, движении; учением о небе и земле; о четырех элементах; о явлениях в эфире (метеорология); о минералогии. Затем следовали ботаника и зоология.

От изучения животных учащиеся переходили к человеку. Поэтому в энциклопедии «Братьев чистоты» в качестве приложения к 21–му трактату введена изящная притча о споре человека с животным, из которой следовало, что человек, когда он отдается во власть пороков, опускается ниже самого презренного животного. Следующие за этим восемь трактатов о человеке также построены по Аристотелю. Они изложены в таком порядке: строение человеческого тела; органы восприятия и их объекты; эмбриология, связываемая с астрологией; учение о человеке как микрокосме; учение об индивидуальной душе; о границах познания; о жизни и смерти; о наслаждении и мучении; о различии языков. Весь этот раздел можно было бы охарактеризовать словами самого Аристотеля: «В системе мира нам дан короткий срок пребывания – жизнь, дар этот прекрасен и высок. Бодрствование, чувствование, мышление – высшие блага, исполненные наслаждения… Мышление – верх блаженства и радость в жизни, доблестнейшее занятие человека».

С завершением второго раздела энциклопедии «Братьев чистоты» завершалось знакомство учеников с философией Аристотеля. Далее составители переходили к метафизическим проблемам, становясь уже на почву неоплатонизма, крупнейшим представителем которого являлся глубокий и оригинальный позднеантичный мыслитель Плотин.

Плотин родился в 204 году в Никополе (нынешний Асьют) в Египте. Изучал курс философии у своего учителя Аммония Саккаса. Чтобы пополнить свои знания, принял участие в персидском походе императора Гордиана III. Около 244 года вернулся в Рим и занимался там преподаванием своей системы. Умер в 269 году в поместье своего друга в Кампанье.

Что же представляет собой его учение? На этот вопрос дают ответ «Эннеады» («Девятки»), названные так потому, что труд должен был состоять из девяти книг, каждая из которых делилась на девять глав. Свою главную работу жизни Плотин так и не завершил. Но законченные части дают ответ на все поставленные вопросы.

Слова «Бог» у Плотина нет, Божество непознаваемо. Божество – это то единство, которое лежит за всеми противоположностями, оно – чистое благо, первая сила. Мир – порождение Божества, но оно не творит его по своей воле, а порождает необходимо, вечно и вне времени. Вместо слова «Бог» употребляются «первые», «неизреченные». Единое, начало всего сущего, именуется у Плотина Благом и сравнивается с солнцем. Мир эманирует из Единого, как своего рода истечение от переполнения, но по мере истечения Единое ничего не теряет, а остается неизменным, как свет. Эманации по мере удаления от первоисточника плотнеют, подобно тому, как свет меркнет, удаляясь от источника. Существует, говорит Плотин, пять ступеней эманации: единое – разум – душа – материя – явления физического мира. Всякая низшая ступень рождается от высшей, причем высшая, порождая, не терпит ущерба.

Мировой разум – отображение Единого, и в нем уже заложено понятие двойственности. Здесь содержится все многообразие будущего мира, но не реально, а в форме пости—гаемости. В душе заложены и высшее, и низшее начала. Душа человека существует еще до земной жизни и в зависимости от заслуг человека может переселяться в различные тела. Материя – это полная полярность Единому. Это первобытная тьма, «несуществующее», «всяческая нищета», «пер—возло». Единое вечно сияет в своей сверхпрекрасной благости, вечно душа устремляется к ней. Задача человека – освобождение души от зла физического тела и приобщение ее к божественной жизни. Путем разума этого достигнуть нельзя. Единственный путь – это экстаз, при котором человек перестает сознавать себя как индивидуальность. Это состояние ведет к конечной цели, называемой «соприкосновение», или «единение».

Вот на этой философии Плотина было построено обучение по третьему разделу «Братьев чистоты». Начиналось оно с изложения теории чисел, то есть учения об эманации всех чисел из единицы и возвращении их к ней же. Следующий трактат – об эманации мира из первичных духа и души. Далее следует учение о макрокосме, о духе и духовном восприятии, о круговом движении созвездий, о сущности любви, об искушении и воскресении, о различных движениях, о причине и результате, о правильном определении.

И наконец, четвертый раздел – о богословских науках в узком смысле слова. Десять последних трактатов посвящены следующим темам: о различных учениях в религии, о правильном пути к Богу, об образе жизни «Братьев чистоты», об исламе, о божественных велениях и пророчестве, о призыве Аллаха к чистоте и любви, о воздействии на человека духовных существ, о различных видах управления государством, о мире как вращающемся колесе, о магии и колдовстве.

Фасад мечети Магоки-Аттари в Бухаре.XII в.

Видимо, именно такой сложный цикл обучения прошел в юности Омар Хайям, как, впрочем, и множество других ученых средневекового мусульманского Востока.

 
В детстве ходим за истиной к учителям,
После – ходят за истиной к нашим дверям.
Где же истина? Мы появились из капли,
Станем – ветром. Вот смысл этой сказки, Хайям! —
 

напишет он спустя много лет. Здесь капли и ветер – намек на два из четырех первоэлемента Аристотеля.

Но не только по книгам обучался сын Ибрагима. Жизнь в Нишапуре – радостная и горькая, неожиданная, трудная, а порой и невыносимая – для кого ведь как? – оказывала воздействие на впечатлительного мальчика. В молодости бывают недолгие периоды, когда мы, чаще даже не замечая этого, словно впитываем всеми нашими клетками окружающий нас мир во всех его мельчайших нюансах и деталях. А потом, позднее, эти воспоминания, неожиданно и по неизвестной причине вынырнувшие из глубин бессознательного, удивительным образом влияют на наши привычные мысли, впечатления, ощущения, поступки. Не случайно же говорят: скажи мне, о чем ты не хочешь вспоминать и думать, и я скажу тебе, что с тобой будет.

Однажды, когда Омару было лет восемь—девять, он вместе с отцом пошел на близлежащие холмы. Жаркая весна переходила в знойное лето. Ибрагиму нужно было собрать какую—то траву, которую он использовал для приготовления красок. Часа через три отец наполнил свой мешочек. Возле небольшого ручейка с холодной и прозрачной водой присели отдохнуть. Ибрагиму было почему—то тоскливо: он чувствовал, как печаль жадно облизывала его сердце. То ли какие—то недобрые предчувствия стучались в его душу и не могли проникнуть через толстые и жесткие оболочки, накрученные прошедшими годами, а может быть, именно здесь, в этом райском уголке, приближающаяся старость сумела вдруг прямо взглянуть в его глаза. Он вздохнул и неожиданно для себя заговорил:

– Сынок, я тебе хочу рассказать сказку. Ее мне поведал года за три до твоего рождения некий дервиш. А сам он услышал ее от своего шейха.

Жил—был купец. Много поездил он по миру и накопил большие богатства. Однажды, приближаясь со своим караваном к большому торговому городу, он увидел такую картину: земледелец пахал землю, а в упряжке у него шли вол и изможденный раб. У купца была добрая душа, и он, пожалев раба, заявил хозяину, что готов выкупить того и отпустить на волю. Но, удивительное дело, раб поблагодарил купца и сказал, что не имеет смысла его покупать. Посмотрел спокойно на купца, на караван и добавил: «Все проходит, о благородный господин. И это тоже пройдет». Неприятно стало купцу. Ничего он не ответил. Караван направился дальше.

Прошло несколько лет, и купец вновь оказался в том же городе. Он уже забыл о странном случае с рабом. Купец выгодно распродал свои товары и по заведенному обычаю вместе с другими приезжими торговцами был приглашен во дворец падишаха. Купцы поднесли правителю богатые подарки, а он в их честь устроил большой пир. Сидя за обильным угощением, купец вдруг увидел человека, которого он хотел когда—то освободить от неволи. Тот был одет в богатые одежды и сидел справа от падишаха. Еще больше удивился купец, когда узнал, что бывший раб стал первым визирем государя.