Текст книги "Цветы зла. Перевод с французского языка Веры Адамантовой"

Цветы зла
Перевод с французского языка Веры Адамантовой
Шарль Бодлер

Редактирование, корректура и фото переводчицы Наталья Робертсон

Копия с картины К. Коро. «Женщина с жемчужиной» Вера Адамантова

Дизайнер обложки Владимир Стома

© Шарль Бодлер, 2023

© Владимир Стома, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0060-6748-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Переводы сделаны из следующих книг:

Charles Baudelaire. Les Fleurs du Mal. Librairie Générale Française, Paris, 2016.

Charles Baudelaire. Les Fleurs du Mal. (Texte de 1861), Gallimard et Librairie

Générale Française, Paris, 1964Charles Baudelaire. Les Fleurs du Mal et autres poèmes, Garnier-Flammarion, Paris, 1964.

БЕЗУПРЕЧНОМУ ПОЭТУ

совершенному магу французской словесности

моему очень дорогому и очень уважаемому

МАСТЕРУ И ДРУГУ ТЕОФИЛЮ ГОТЬЕ

с чувством самого глубокого смирения

ПОСВЯЩАЮ

ЭТИ БОЛЕЗНЕННЫЕ ЦВЕТЫ

Ш. Б.

Читателю

 
Грех, глупость, жадность и ошибка
Живут в наших душах, тело истощая.
От укоров совести у нас есть подпитка,
Как нищие, мы свою нечисть сохраняем.
 
 
Наши грехи упрямы, раскаяния трусливы;
Мы щедро платим за все признанья,
Хотя все наши грязные пути так лживы,
Мы верим, что слёзы смоют наши злодеяния.
 
 
У Сатаны Трисмегиста здесь большая доля:
Он рьяно очаровывает наш разум,
И твёрдый металл нашей воли,
Благодаря ему, испаряется сразу.
 
 
Сам Дьявол нам даёт, что мы хотим!
Нас завлекают мразь, коварство, страх;
Спускаясь в Ад, мы к гибели летим,
Без ужаса, чрез смрадный мрак.
 
 
Как бедный распутник целует страстно
Плоскую грудь одной древней шлюхи,
Так мы крадём мимоходом тайное счастье,
Как лимон выжимая последние вздохи.
 
 
Киша, как глисты, в попойках хлёстких,
Демоны в нашем мозгу творят все деянья,
И Смерть с каждым вздохом в лёгких
Сбирает несметную реку глухих роптаний.
 
 
Если насилие, яд, нож и пожары
Не сумели приукрасить ни одного штриха
На банальной канве нашего жалкого дара,
Потому что наша душа, увы! – не совсем дерзка.
Но среди шакалов, пантер, шелудивых,
Обезьян, скорпионов, хищников, змей,
Чудовищ урчащих, ползущих и нерадивых,
В мерзком зверинце наших пороков ясней
 
 
Есть один – некрасивый, более гадкий и более злой!
Не делая никаких жестов, ни криков,
Он охотно свершит разруху земли такой,
Что проглотит в дыре весь мир без звуков;
 
 
Это – Тоска! – Глаз, полон слёз без мер,
Он мечтает о плахе, куря свой кальян.
Тебе он знаком, читатель, этот тонкий обман,
– Мой двойник и брат, читатель-лицемер!
 

Сплин и идеал

Альбатрос

 
Часто, чтоб развлечься, моряки
Ловят альбатросов, больших птиц моря;
Этих ленивых спутников пути,
Скользящих с кораблём по горькой буре.
 
 
Но, как только их кинут на доски,
Эти принцы лазури стыдливы, неловки,
Жалко складывают большие белые крылья,
И, как вёсла, они виснут рядом от бессилья.
 
 
Этот спутник крылатый, как он угловат и вял!
Недавно красив, он комичен и страшен,
Когда ему в клюв трубкой машут,
Иль подражают инвалиду хромому, который летал!
 
 
Так и Поэт похож на принца облаков,
Он не боится бури, смеётся над стрелками;
Изгнанник на земле, под гиканье свистков,
Он не может ходить гигантскими крылами.
 

Приподнятость

 
Над прудами, морями и долинами мира,
Над горами, лесами и сводами облаков,
Выше солнца и выше эфира,
За границами звёздных кругов,
 
 
Мой дух, ты с лёгкостью бежишь,
И, как искусный пловец, замирая от счастья,
Ты весело пространство бороздишь
С неистовым и мужским сладострастьем.
 
 
Лети далеко от этих страшных миазмов;
Очисть себя в воздушной высоте
И пей, как пьют божественный разум,
Светлый огнь в прозрачной чистоте!
 
 
Когда жизнь печали и скуки полна,
И мрак обременяет дни нам,
Счастлив тот, кто может ударом крыла
Устремиться к ярким, спокойным полям;
 
 
Тот, у кого мысль одолеет бессилье,
И, как жаворонок, полетит к небесам,
– Кто реет по жизни и поймёт без усилья
Язык вещей и цветов по утрам!
 

Соответствия

 
Природа – храм, где от живых столпов
Порой растут неясные слова;
Человек там проходит лес даров,
Которые даёт ему привычная среда.
 
 
Как эхо долгое расходится по звеньям
Глубокий и мятежный гул унять,
За тёмной ночью будет ясный день,
Так цвет, запах, звук должны в единстве отвечать.
 
 
Есть запахи – свежее рта ребёнка,
Как гобой мягки, как степи зелены,
Другие – тайные, богатые и тонкие,
 
 
Они бессмертию подчинены,
Так амбра, муск, бензой и фимиам
Несут и дух, и смысл словам.
 

Маяки (светочи)

 
Рубенс, река забвений, сад лени вечной,
Постель из свежей плоти, где любовь не знает сна,
Но куда жизнь течёт, крутясь бесконечно,
Как воздух в небе и как моря волна.
 
 
Леонардо да Винчи, мрачное зеркало без дна,
Где милые ангелы, нежную улыбку утоля,
Полные тайны, осеняют тёмные места
Ледников и сосен, запирающих их края.
 
 
Рембрант, грустный госпиталь, полный шептаний,
Украшенный только большим распятьем,
Где скорбная молитва изливается бранью,
И внезапный зимний луч пронзает проклятья,
 
 
Микеланджело, пустырь, где сквозь Геркулесовы Тернии,
Поднимаются ввысь, смешаясь с Христами,
Мощные призраки, которые во мгле вечерней
Рвут саваны, вытягивая пальцы, своими руками.
 
 
С яростью боксёра, с безумием фавна,
Собравший в себе дар слуги прекрасный,
С гордостью в сердце, человек хилый и славный,
Пюже, император рабов, задумчивый, страстный.
 
 
Ватто, именитых сердец карнавал,
Где мотыльки летят и сгорают в огне,
Где украшают легко, с блеском, бал,
Добавляя безумие в вертящемся сне.
 
 
Гойя, полный жестокого кошмара,
Где есть зародыши, которых варят на шабаш,
Где старухи в зеркале и детей нагих пара,
Для соблазна которых готовят демонов ералаш.
Делакруа, озеро крови, где живут злые гении,
В тени рощи вечнозелёные елей лекала,
Где под тёмным небом фанфар упоение
Проходит, как вздох Вебера под сурдинку усталый.
 
 
Эти проклятия, кощунства, жалобы бесконечные,
Эти экстазы, крики, слёзы – Te Deum, —
Эхо повтора тысячью лабиринтов вечных;
Для сердца смертных – это божий опиум!
 
 
Это крик, повторённый тысячами на часах,
Приказ, посланный рупором тысячам на посту;
Это горящий маяк на тысячах крепостях,
Зов охотников, потерявшихся в дремучем лесу!
 
 
Поистине, Господи, лучший свидетель
Нашего уважения, которого не счесть,
Из века в век, это пылких рыданий благодетель,
На берег вашей вечности, приходящий умереть!
 

Продажная муза

 
О, Муза сердца моего, любовница царей,
Найдётся ль у тебя в Хладе январей,
В чёрной скуке заснеженных ночей,
Для хладных ног тепло от головней?
 
 
Зажжёшь ль блеск ты мрамора плечами
Под редкими вечерними лучами?
Когда нет ни гроша и ни дворца,
Приемлишь ль злато ты с лазурного крыльца?
 
 
Чтоб есть свой хлеб, ты неизменно,
Как дитя-певчий, должна в ночи самозабвенно
Петь «Te Deum», пусть вера не крепка.
 
 
Иль, как паяц голодный в представлении,
Смешить, скрывая слёзы и мучения,
Когда от вульгарности – тоска.
 

Плохой монах

 
С больших стен старых монастырей
Эффект шёл от картин Святых Взываний,
Согревая бдения долгих ночей,
Умеряя строгость созерцаний.
 
 
Когда Христос расцветил те времена посева,
Не один известный монах, теперь встречен пустотой,
Творил, как в ателье, на похоронах и без гнева
Прославлял Смерть с особой простотой.
 
 
– Душа моя – могила, где как плохой монах,
Иду я в вечность и превращаюсь в прах;
Ничто не скрасит мрак моих ночей.
 
 
О, монах бессильный! Как сохранить средь тесноты
В живом спектакле грустной нищеты
Работу рук и любовь моих очей?
 

Враг

 
Моя юность прошла, как бешеный гром,
Порой вперемешку с солнечным блеском;
Гроза свершила такой разгром,
Что в саду осталось мало плодов чудесных.
 
 
Но ближе к осени идеи уже дремлют,
И нужно браться за лопаты, вилы,
Чтоб заново собрать затопленные земли,
Где вода роет большие дыры, как могилы.
 
 
И кто знает, найдут ли новые цветы
В земле, в песок размытый, – мои мечты, —
Мистический продукт, который даст им силу?
 
 
О, боль! о, боль! Сжигает Время силы,
И смутный Враг, грызущий сердца кровь,
Её теряя, растёт и созревает вновь!
 

Неудачник (невезение)

 
Чтобы нести такой груз легко,
Сизиф, я о твоём мужестве мечтал!
Хотя я труд близко к сердцу принимал,
Искусство вечно и Время коротко.
 
 
Далеко от знаменитых погребений,
Ближе к кладбищу в глуби,
Как тамбур под парусом, сердце моё в скорби,
Идёт круто под марши хоронений.
 
 
– Многие ценности спят в захоронении
Во мраке и полном забвении,
Далеко от зондов в тесноте;
 
 
Многие цветы испускают в сожалении
Свой аромат нежный от прикосновения,
Как секрет в глубокой пустоте.
 

Ранняя жизнь

 
Я долго жил под портиком широким,
Солнцем окрашенным в тысячу огней,
Где от столбов прямых в порядке строгом
Шёл вечером отсвет от базальтовых теней.
 
 
Волны, катясь, гремели в небесах
И смешивали торжественно, мистически,
Мощный аккорд их музыки фантастической
С цветом заката солнца в моих глазах.
 
 
Здесь я жил в спокойном наслаждении,
Средь волн, лазури и чудес,
И, с запахом рабы нагие, под куполом небес,
 
 
Освежали пальмами мой лоб со рвением,
Для них одна была забота – продвигать
Секрет страданий, заставивших меня изнемогать.
 

Цыгане в пути

 
Племя профетическое, с жаркими глазами,
Вчера пустилось в путь, малюток унося
На спинах, к их аппетиту поднося
Сокровище, готовое под висячими сосками.
 
 
Мужья бредут пешком, силой цепких рук
Таща повозки, где семьи съёжились сейчас,
Устремляют в небо взор тяжёлых глаз,
Скорбя угрюмо о химере мук.
 
 
Со дна своей норы в песке, паук,
Смотря на проходящих, удваивает свой звук;
Сивилла11
  Сивилла – фригийская Богиня плодородия (3 века до н.э.).


[Закрыть] место зеленит, её горячая любовь
 
 
Топит скалу и чарует пустыню
Пред путниками, для них открыта ныне
Империя родная во тьме будущего вновь.
 

Человек и море

 
Человек свободы, ты полюбишь море навсегда!
Море – зеркало, где твоя душа объемлит,
Что отражает бесконечная волна,
А твой горький дух ей в бездне внемлет.
 
 
Ты любишь созерцать своё изображенье,
В него впиваясь руками и глазами, и печали
Часто замирают от твоего волнения
Под шум необузданной и дикой дали.
 
 
Вы оба угрюмы и скромны:
Человек, тебя тщетно мерят много лет;
О, море, никто не знает чар твоей волны;
Вы ревностно храните свой секрет!
 
 
Однако, уж веками, без милости, без угрызения,
Вы бьётесь за бессмысленную твердь;
Настолько оба любите резню и смерть.
О, вечные бойцы! о, братья непримиренья!
 

Дон Жуан в преисподней (в аду)

 
Когда Дон Жуан спустился в первый круг
И отдал Харону свою оплату,
Один мрачный нищий, Антисфена гордый друг,
Схватил его весло, как мщение, в расплату.
 
 
С обвислыми грудями, в одеяниях нескромных,
Под чёрным небосводом, женщин рой
Кривлялся, как стадо тварей вероломных;
За ним полз исступлённый вой.
 
 
Сганарелла, смеясь, просил залог под их игру,
А Дон Луис перстом дрожащих рук
Указывал на мёртвых, ползущих по кругу,
Дерзкий сын же морщился от всех их мук.
 
 
Чистая Эльвира, в трауре, испуская клик,
Забыв измену любовника и бывшего супруга,
Казалось, требовала его первой клятвы миг,
Когда он был её нежным другом.
 
 
Прямой в своих доспехах, большой каменный гость,
Держа штурвал, волну достойно разрезал;
Но спокойный герой, опёршись на рапиру, как на трость,
Смотрел презренно за корму и ничего не замечал.
 

Наказание спеси
(Анекдот)

 
В то прекрасное время, когда в Теологии
Весна расцветала в соку и энергии,
Говорят, что известный доктор оживил
Мёртвые сердца и их расшевелил.
В глубокой чёрной глубине он там
Дошёл до славы по своим делам,
По пути незнакомому, он сумел постичь
То, куда только чистый Разум мог достичь, —
Так достигши высоко, обуял его страх панический,
Он вскричал, полный спеси сатанической:
«Иисус Христос! Я тебя продвинул высоко!
Но, если захочу, уменьшу твоё торжество,
Без доспехов, у стыда и славы будет один ход,
И ты станешь только ничтожный, утробный плод!»
 
 
Внезапно его разум оделся пеленой.
Яркое солнце покрылось мглой;
Ужасный хаос клокотал в мозгу,
Храм, раньше живой, богатый, согнулся в дугу.
Под пышным потолком с фресками святыми
Молчание и ночь стояли не живыми.
Как в подземелье без ключа, как дикий зверь,
Он бродил по улицам теперь,
Не видя ничего, переступив порог,
Он лето от зимы отличить не мог,
Как грязный, скверный лоскут старых вещей,
Он стал мишенью радости и смеха детей.
 

Красота

 
Прекрасна я, о, смертные! как статуя,
А грудь моя – поэту вдохновенье
И гибель, плата за любви мгновенье,
Она безмолвна, вечна, как материя.
 
 
Как Сфинкс, я царствую в лазури и горжусь,
Что бела, как лебедь, холодна, как иней;
Я – ненависть движенья, что смешивает линии,
Никогда я не плачу, никогда не смеюсь.
 
 
Поэтов я обликом своим влеку,
Как гордый памятник бесстрастья,
Они сжигают дни свои в несчастье;
 
 
Но делают, покорные, как я хочу:
Краса моих очей с чистотой зеркал
Возбудит навечно их любви накал!
 

Идеал

 
Никогда эти красавицы виньеток,
Негодные дары скабрёзного века творения,
В ботинках вышитых, на пальцах – кастаньеты,
Не смогут соблазнить моего сердца биение.
 
 
Я оставлю для Гаварни, поэту хлороза,
Его больных, журчащих красоток аврал,
Так как не могу найти в бледных розах
Цветок, похожий на мой алый идеал.
 
 
То, что нужно этому тайному сердцу, мгла,
Это вы, леди Макбет, могучая душа зла;
Мечта Эсхила в буйстве жалит раны;
 
 
Или ты в странной позе, великая Ночь,
Тихо рвёшь, как Микельанджело дочь,
Свои жеманные прелести в пастях Титанов!
 

Гигантша

 
В то время, как Природа в полном вдохновении
Рожала чудовищных детей в упорный взлёт,
С молодой гигантшей я б жить хотел в благоговении,
Как в ногах у королевы сладострастный кот.
 
 
Я б хотел знать, как её тело с душой горело,
Расти свободно на свой риск и страх,
Угадать, как в сердце пламя тёмное тлело,
Сквозь влажный туман, плывущий в её глазах.
 
 
Разглядывать свободно и прелестей не счесть,
Карабкаться на колено, где попросту присесть,
А иногда летом, когда всё млеет от жары,
 
 
Усталую, положить её вглуби полей
И уснуть беспечно в тени её грудей,
Как мирное сельцо у подножия горы.
 

Маска
Аллегорическая статуя в духе Ренессанса

Эрнесту Кристофору, скульптору

 
Рассмотрим чудо флорентийской грации;
В изгибах мускулистого стана
Элегантность и Сила живут с грацией.
В этой женщине трепещет рана,
Она божественно тонка, изящества полна,
Царить на пышном ложе создана,
К восторгам князя иль верховного жреца.
 
 
– Также, её улыбка – краса и пламень,
Где шествует Гордость на пределе;
А томный взгляд, насмешливый, как камень;
Лицо жеманное, под флёром в деле,
Здесь каждая черта победно нас взывает:
«Страсть меня зовёт, и Любовь меня венчает!»
Это существо с величием чарует;
Гляди, что делает её чудо-доброта!
Ближе, смотри вокруг, какая красота!
 
 
О, хула искусства! какой обман теперь!
У девы с дивным телом, с обещаньем чуда,
Наверху сидит двуглавый зверь!
– Да нет! Это просто маска, декора груда,
Вот лицо, сияющее тонкой гримасой,
А вот, смотри, сморщенная ужасно,
Настоящая голова, а лицо без конца
Опрокинуто и скрыто от лгущего лица.
Бедная большая красота! великая река
Слёз впадает в сердце мне сейчас;
Ложь твоя меня пьянит, а душа полна
Страданий, бьющих из твоих глаз!
 
 
– Но, отчего же она плачет? Такую красоту,
Кто сможет бросить к своим ногам?
Какая тайная боль грызёт её чистоту?
 
 
– Она плачет, безумная, так как она жила!
И всё живёт! Она хочет всех клеймить
До дрожи в теле, что жизнь всё не ушла,
Что завтра, увы! нужно опять жить!
Завтра, послезавтра и всегда! – как нам!
 

Гимн красоте

 
Пришла с глубин небес иль вышла из пучины,
О, Красота? Твой взор божественен и страшен,
Соединяй добро с преступностью змеиной,
И тебя сравнить с вином не страшно.
 
 
Твой взгляд несёт закат и восход;
Твой аромат в бурю вечер усыпит;
Твой поцелуй – зельё, и амфора – твой рот,
Где герой предаст, и мужество ребёнок искупит.
 
 
Спускаешься со звёзд иль выходишь ты из бездны?
Как собака, вслед идёт пленённая судьба;
Ты сеешь, как в игре, любовь и горе безвозмездно,
Ты правишь всем, и это дело божества.
 
 
Ты идёшь по трупам, Красота, пройдя все грани;
Из всех сокровищ Ужас тоже властен,
И Убийство средь самых близких злодеяний,
Как брелок на гордом животе, пляшет страстно.
 
 
Ты – свеча, и мотылёк к тебе летит в крови,
Горит, трепещет и говорит: «Вот пламя освящения!»
Любовник трепетно склонясь к своей любви,
Ласкает прах её без содрогания.
 
 
Пусть ты с неба, из ада, иль ты – зверь,
Неважно! О, Красота! Чудовище бездушное наивное всегда!
Если твой глаз, улыбка, нога – для меня дверь
В Бесконечность желанную, которую не знал никогда?
 
 
Ты – Сатана иль Бог, неважно? Ангел иль Сирена,
Неважно, если ты, – фея с яркими глазами, даёшь в кипении
Ритм, свет, запах, о, мой единый гений! —
Мир менее ужасен, менее тяжки мгновения?
 

Как небосвод ночной…

 
Как небосвод ночной ты в моём обожании,
О, ваза грусти, о, великое молчание,
Люблю тебя ещё больше, когда, напоив свой гнев,
Ты мне являешься, краса ночей, оцепенев,
Иронически, заставляешь меня биться лбом,
Когда руки покоятся в твоём плену голубом.
 
 
Я устремляюсь в атаку, скольжу в окружении,
Как на одном трупе рой червей в созтязании,
Люблю тебя, о, зверь жестокий и железный!
Холодная краса, я у тебя, в твоей бездне!
 

Не удовлетворённая

 
Богиня странная, темна, как ночи,
В аромате мускуса и табака Гаваны,
Созданье мага, Фауста саванны,
Колдунья из эбена, ребёнок в полночи.
 
 
Ни опий, ни Нюи, ни Кап не сравняли
Эликсира твоих уст, где кичится любовь;
Когда желанье караваном бежит вновь,
Твои глаза – цистерна, где пьют мои печали.
 
 
О, эти чёрные глаза, вдыхатели души,
О, демон без пощады! убавь пламя мне в тиши,
Я не Стикс, чтоб целовать по девять раз,
 
 
Увы! и я не могу с Мегерской миной,
Разбить твой дух и затравить тебя сейчас,
В аду твоей постели стать Прозерпиной!
 

Одета в блеск…

 
Одета в блеск, струистый выгиб тела,
Когда идёт она, как бы танцует,
Как проклятый жонглёр в такт напева,
С змеёй на палочке, гарцует.
 
 
Как песок тусклый и лазурь в пустыне,
Оба без чувств к людским страданиям,
Как морская волна, вечная поныне,
Она блестит в безразличном сиянии.
 
 
В лоске глаз от минералов чарующий экстаз,
В натуре этой странной, символичной,
Где ангел смешан со сфинксом античным,
 
 
Где всё, – злато, сталь, свет, алмаз,
Сверкает навсегда, как ненужная звезда,
Стерильной девы холодная краса.
 

Я кричал со дна бездны

 
Я о милости молю, только Тебя люблю одну,
Из бездны мрачной, куда моё сердце упало.
Здесь тусклая земля, не снять на горизонте пелену,
Где ужас и кощунство нависало;
 
 
Полгода сверху реет солнце без тепла,
Ещё полгода покрывает землю ночь;
Эта страна скупее, чем полярная земля;
– Ни ручьёв, ни травы, и звери бегут прочь!
 
 
Ведь нет ужаса в мире сильнее, когда
Есть холодная жестокость солнечного льда,
И, точно старый Хаос, эта огромная ночь;
 
 
Я завидую тем негодным зверям, когда им невмочь,
Они могут забыться в глупом сне,
Пока клубок мотает медленно время в тишине.
 

Вампир (кровопийца)

 
Ты, как удар ножа,
В моё жалкое сердце входила;
Как куча чертей и вина сильна,
Хороша, безумна, меня усладила,
 
 
Чтоб из души околдованной
Сделать ложе себе и поместье;
– Теперь я с позором прикованный,
Как каторжник, с цепью вместе,
 
 
Как к игре упорный игрок,
Как к бутылке пьяный,
Как к нечисти червь рьяный;
– Будь проклята, проклятие – мой рок!
 
 
Я просил у меча острого
Даровать мне свободу,
И я молил яда коварного
Одержать над трусостью победу.
 
 
Увы! – с презрением сказали
Коварный яд и острый меч:
«Ты недостоин, чтоб тебя убрали,
Не о проклятом рабстве речь,
 
 
Дурак! – При нашей власти
Если б мы тебя освободили,
Труп твоего вампира б воскресили
Твои поцелуи страсти.
 

Ночью я был…

 
С некрасивой Еврейкой я был ночью раз,
Вдоль её трупа мой труп лежал.
Рядом, у продажного тела я размышлял
О грустной красе, от которой получаю отказ.
 
 
Я представлял, как был от неё в восхищении,
Её сильный и грациозный взор,
Волос надушенную каску – её убор,
И память о любви приводит меня в оживление.
 
 
Так как любил я твоё благородное тело со рвением,
От твоих свежих ног до чёрных кос,
Разбудив глубокие ласки до слёз,
 
 
Если бы, одним вечером, с невольным рыданием,
Ты, о, королева жестоких! хотя бы раз
Смогла затемнить блеск твоих холодных глаз.
 

Посмертные угрызения совести
(посмертный укор)

 
Когда ты уснёшь, моя грозная дама,
Под памятником из мрамора чёрного, дорогого,
И, когда у тебя вместо замка и алькова
Будет только мокрый склеп и пустая яма;
 
 
Когда камень, притеснив твою пугливую грудь
И нежные бока, чтоб небрежно зреть,
Остановит твоё сердце биться и хотеть,
А твои ноги бежать куда-нибудь,
 
 
Могила, наперстник моей бесконечной мечты,
(А могила всегда поймёт поэта),
В долгие ночи, когда сны удалены,
 
 
Тебе скажет: «Низкая куртизанка, к чему вам это,
Не знать, почему мёртвые плачут с давних пор?»
– И червь изгложет твою кожу в укор.
 

Кот

 
Иди ко мне, любимый кот, моя краса,
Держи свои когти в лапках,
Пока я погружусь в твои прекрасные глаза,
Где смесь металла с агатом сладка.
 
 
Когда мои пальцы так нежно ласкают
Твою голову и спину эластичную,
И моя рука от счастья замирает,
Чувствуя, как твоё тело наэлектричено,
 
 
Тогда в сознании у меня жена. Взгляд её,
Как твой, любезное животное,
Глубок и холоден, бьёт, колет, как копьё,
 
 
И, от головы до подноготной,
Лёгкий воздух, опасный запах льнёт
И вкруг её тёмного тела плывёт.
 

Поединок

 
Два борца бросились друг на друга; их оружие
Пошатнуло воздух в блеске и крови.
Эти игры, бряцанья железа – подножие
Юности, жертвы хищной любви.
 
 
Мечи разбиты! их наша молодость ломала,
Милая моя! Но вскоре зубы и сталь ногтей
Отмстят за шпагу и за изменника-кинжала.
О, ярость зрелых душ, любви когтей!
 
 
В овраге, где бродят рыси и пантеры,
Наши герои, зло сжимая свои тела,
Катились, и их кожа цвела колючкой без меры.
 
 
– Это – ад, эта бездна друзьями поросла!
Без укоров, нелюдская амазонка, скатимся туда,
Чтоб жар нашей ненависти продлился навсегда!