Текст книги "Цветы зла. Перевод с французского языка Веры Адамантовой"

Одержимый

 
Солнце скрылось под крепом. Как оно, спи,
О, Луна моей жизни! закутайся в тени,
Спи иль кури, как хочешь; молчи в мрачной лени,
И вся целиком в бездну Тоски нырни;
 
 
Я люблю тебя такой! Но, если хочешь один раз,
Как скрытая звезда, выходящая из мглы,
Поважничать в местах, где затмишь Умы,
Ладно! Кинжал остр, закалывай сейчас!
 
 
Зажги от люстры пламенем твой глаз!
Зажги под взором грубым желанье в экстаз!
Порыв иль страсть – всё от тебя мне в наслажденье;
 
 
Будь, как хочешь, ночь чёрная иль алая свирель;
Все фибры тела моего в исступлении
Кричат: «О, обожаю тебя, моя дорогая Джезебель!»
 

Призрак

 
1. ТЬМА
 
 
В бездонный грустный склеп пустой,
Куда Судьба уже меня сослала,
Где ни солнца луч, ни радость не сверкала,
Где только мрачная хозяйка Ночь одна со мной,
 
 
Я, как художник, кого Бог-насмешник
Осуждает на живопись, увы! тьмы;
Где, как повар роковой судьбы,
Я варю и ем своё сердце неспешно,
 
 
Иногда заблестит, заиграет, ляжет робко
Спектр, дар милости и красоты.
Своей грациозной восточной походкой,
 
 
Когда он достигнет полной высоты,
Я узнаю мою гостью, прекрасное создание:
Это Она! чёрная, и однако вся сияние.
 
 
2. АРОМАТ
 
 
Читатель, вдыхал ли ты иногда
С опьянением и с долгим вкушением
Крупицу ладана в церковном дуновении,
Иль, когда плывёт от мускуса волна?
 
 
Магия и шарм в безумье опьянения
Воплощают в настоящем прошлого экстаз!
Так любовник с милого тела и глаз
В сувенир берёт цветок в упоении.
 
 
От её волос эластичных и густых,
С живым саше, в альков сакраментальный,
Запах поднимался, дикий и подвальный,
 
 
И от одежды из велюра и тканей дорогих,
Её чистой юностью наполнённой,
Шёл аромат меха опьянённый.
 
 
3. РАМА
 
 
Как прекрасная рама прибавляет картине,
Даже если она очень хвалёной кисти,
Так может что-то странное в восторг привести
В отдельной безмерной натуре ныне.
 
 
Итак, драгоценности, мебель, металл, позолота
Обрамляли только её редкую красоту;
Ничто не оскорбляло её ясную чистоту,
Всё, казалось, служило бордюром к пустотам.
 
 
Даже говорили иногда, что она воображала
Любовь всего к себе; она погружала
Сладострастно свою наготу
 
 
В поцелуи сатина и белья в упоении,
И, медленная иль быстрая, в каждом движении
Показывала в детской грации обезьянью красоту.
 
 
4. ПОРТРЕТ
 
 
Болезнь и Смерть оставят только пепел,
Благодаря огню, которым всё пылало.
От этих пылких глаз, их взора трепет,
От этих нежных уст, где сердце утопало,
 
 
От этих сладких поцелуев, как бальзам,
Восторгов жгучих этих, как сиянья свет,
О, душа моя! Что ж осталось нам?
Только бледный, трёхкарандашный портрет,
 
 
Он, как и я, один умирает с тоской,
А Время, этот ущербный старик,
Дни стирает своей грубой рукой…
 
 
Чёрный убийца Искусства и Жизни миг,
Ты никогда не сотрёшь память рукой лукавой
Той, кто была моей утехой и славой!
 

Всегда та же

 
«Откуда у вас, – говорили вы, – эта грусть оцепенённая,
Как море, бьющая на чёрный утёс голый?»
– Когда однажды наше сердце было опустошённое,
То жить – это мука. Секрет всем знакомый,
 
 
Секрет простой, не тайное страдание,
И, как ваша радость, доступное всем.
Не ищите больше, о, прекрасное создание!
И, хотя ваш голос нежен, лучше, когла он нем!
 
 
Молчите, невежда! С лучезарной душой!
С детским смехом! Больше, чем Жизнь порой,
Смерть нас держит в сетях небылиц.
 
 
Оставьте, оставьте моё сердце упоённо лгать,
Утонуть в ваших прекрасных глазах и спать,
И дремать долго в тени ваших ресниц!
 

Всецельная

 
Чую в спальне Демона вздох,
Сегодня утром он застать
Меня пришёл врасплох
И говорит мне: «Хотел бы знать,
 
 
Во всей её красе,
Которой она пленяет,
В чёрно-розовом волшебстве,
Которым она обольщает,
 
 
Что самое нежное?» – О, моя душа!
Ты Ненавистнику отвечал:
«Поскольку Она так хороша,
Я ничего не выбирал.»
 
 
«Когда я в восторге восхищения,
Не знаю, что меня соблазняет,
Она, как Заря в своём ослеплении,
И, как Ночь, она утешает.»
 
 
«Её гармония так тонка,
Правя её прекрасным телом,
Чтобы бессильная критика
Согласиться сполна сумела.»
 
 
«О, мистическое превращение
Всех моих чувств в один взлёт!
В её дыхании – музыка воплощения,
В её голосе – аромата полёт!»
 

Что скажешь ты…

 
Что скажешь ты вечером, бедная одинокая душа,
Что скажешь ты, моё сердце, которое давно увяло,
Той, кто очень красива, очень дорога, очень хороша,
От взора которой вдруг в тебе всё засияло?
 
 
– Направим нашу гордость на её восхваление:
Ничто не стоит её нежной власти;
В её духовной плоти Ангелов дуновение,
А взгляд её нас одевает в покров ясности.
 
 
Пусть будет это ночью и наедине,
Пусть это будет на улице и в толпе,
Её призрак, как огонь, танцует в пустоту.
 
 
Иногда он говорит: «Я прекрасна, в приказе приведённом
Из-за любви ко мне, вам любить лишь Красоту;
Я – хранитель Ангел, Муза и Мадонна.»
 

Живой факел

 
Они идут предо мной, эти сияющие Глаза,
Которые умный Ангел намагнитил без сомненья;
Они идут, эти божьи братья, мои братья навсегда,
Отражая в моих глазах свои алмазные свеченья.
 
 
Спасая меня от ловушки и страшного греха,
Они ведут меня по пути Красоты;
Они служат мне, и я их раб навсегда;
Моё бытиё повинуется живому огню звезды.
 
 
Милые Глаза, вы блестите от ясности мистической,
Как горящие свечи днём; рдение
Солнца не потушит их пламя фантастическое;
 
 
Они празднуют Смерть, вы поёте Пробуждение;
Вы идёте, напевая пробуждение моей души,
Ни одно солнце не затмит живое пламя звезды!
 

Обратимость

 
Ангел веселья, знакома ль вам тревога,
Стыд, укоры, заботы, рыданья
И смутный ужас ночей страданья,
Когда сжимается сердце, как смятая бумага?
Ангел веселья, знакома ль вам тревога?
 
 
Ангел добра, знакомо ль вам презрение,
Сжатые кулаки в тени и злые слёзы,
Когда Месть прочит страшные угрозы,
И наш разум становится капитаном Мщения?
Ангел добра, знакомо ль вам презрение?
 
 
Ангел здоровья, знакома ль вам Лихорадка,
Ползущая по стенам грязной больницы,
Как ссыльные тащутся шагом, пресекая границы,
Ища редкое солнце и шевеля губы сладки?
Ангел здоровья, знакома ль вам Лихорадка?
 
 
Ангел красоты, знакомы ль вам морщины,
Старения страх и это мерзкое терзание
Читать тайный ужас признания
В глазах, где давно потеряны жадных глаз глубины?
Ангел красоты, знакомы ль вам морщины?
 
 
Ангел счастья, радости и света,
Умирающий Давид просил набрать силы
От эманации твоего тёплого тела;
От тебя же, ангел, молю только любви привета,
Ангел счастья, радости и света!
 

Заря духовная

 
Когда к распутникам румяная заря врывается,
Входя в сферу Идеала угрызения,
В деле таинственного отмщения,
Ангел в усталом негодяе просыпается.
 
 
Небес Духовных лазурь чувств и дум
Человеку разбитому, но в мечте и в страдании,
Открывается и углубляется бездны дыхание.
Так, дорогая Богиня, твой ясный чистый Ум,
 
 
В дыму останков глупых оргий прах
Памяти твоей всё ясней, розовей, милей,
И в моих глазах маячит всё быстрей.
 
 
Солнце зачернило пламя в свечах;
Всё же, всегда победоносная, твоя тень,
Душа сияющая, лучится в бессмертный день!
 

Гармония вечера

 
Наступает время, когда своим движением,
Как алтарь, цветок веет свой фимиам;
Вечером звук и запах приходят к нам;
Меланхолический вальс, томящее кружение!
 
 
Как алтарь, цветок веет свой фимиам;
Скрипка дрожит, как сердца ранение;
Меланхолический вальс, томящее кружение!
Небо грустно и прекрасно, как конец мучениям.
 
 
Скрипка дрожит, как сердца ранение,
Нежное сердце бежит от чёрного небытия!
Небо грустно и прекрасно, как конец мучениям;
Солнце утонуло в своей крови в забвении.
 
 
Нежное сердце бежит от чёрного небытия,
Собирая остатки блаженства и сияния!
Солнце утонуло в своей крови в забвении…
Память о тебе, как ковчег, храню в сердце я!
 

Флакон

 
Есть крепкие духи, для них материя любая
Пориста, – как будто чрез стекло проникая.
Открывая шкатулку, пришедшую с Востока,
Замок которой скрипит и кричит без срока,
 
 
Иль в пустом доме, в каком-нибудь шкафу
С терпким запахом времени, чёрном, как в гробу,
Иногда находят старый флакон, который несёт
Память всей жизни души, как ключом бьёт.
 
 
В нём, как в коконах, тысячи мыслей спали,
В тяжёлом мраке нежно трепетали,
Потом, расправляя свои крылья, взлетают,
Лазурные, глазурью розовея, золотом сверкают.
 
 
Вот опьяняющий сувенир, который порхает
В смутном воздухе; кружится; глаза закрывает;
Хватает сломанную душу и толкает двумя руками
К бездне тёмной, с миазмами и червями;
 
 
Он её кладёт на край бездны вековой,
Где пахнущий Лазарь, разрывая саван свой,
Шевелит при своём пробуждении труп страшный
Одной старой высохшей любви, погребённой и важной.
 
 
Так, когда я буду забыт, вне всякой моды
Людей, в углу ужасного комода,
Когда меня бросят, как старый унылый флакон,
Разбитый, пыльный, грязный, ненужный, клейкий, – таков закон,
 
 
Я стану твоим гробом, любезный губитель!
Свидетелем твоей силы, мой повелитель,
Дорогой яд, изделие богов! Напиток,
Который меня гложет, о, жизни и смерти свиток!
 

Яд

 
Вино сделает из любой ужасной дыры
Люкс, чтоб восхититься,
И много сказочных дворцов может появиться
Из золота в его красные пары,
Как будто в сером небе солнышко садится
 
 
Опий сметает все границы желания,
Удлинняет бесконечность,
Роет сладострастие и углубляет вечность,
И тёмные тусклые наслаждения
Заполняют душу за предел её падения.
 
 
Всё это не стоит яда, что льётся
Из твоих глаз, твоих зелёных глаз,
Озёр, где моя душа дрожит, кругом идёт не раз…
Безумно сердце моё бьётся,
Чтобы напоить горького падения час.
 
 
Всё это не стоит ужасных чудес
Твоей слюны, которая кусает,
Которая душу без укоров в забытьё бросает,
И, кружа её до небес,
Гонит к бездне смерти и изнемогает.
 

Серое небо

 
Словно затуманен твой мистический взгляд;
Глаза (голубые иль серо-зелёные?) глядят
То жестоко, то мечтательно; их нежность
Ловит от неба апатию и небрежность.
 
 
Напоминаешь, как тёплые, бело-туманные дни,
Чары сердца растопляют слезами они,
Когда нервы твои от чего-то сразу
В волнении ломают дремлющий разум.
 
 
Ты похожа иногда на горизонт прекрасный,
Который зажигает солнцем сезон ненастный…
Как ты, сияет пейзаж туманный,
Воспламеняя серое небо нежданно!
 
 
О, опасная женщина, о, соблазнительное время!
Полюблю ли твой снег и изморози бремя,
И извлеку ль я из жёсткой зимы
Наслаждения более острые, чем лёд и кандалы?
 

Кот

 
1.
 
 
В моём мозгу гуляет чинно,
Как в своей квартире кот,
Сильный, нежный и невинный,
Когда он мяучит, как поёт.
 
 
Так тембр его мягкий, тонкий,
Чтоб дописать его портрет,
Его голос всегда глубокий, негромкий,
В этом весь его шарм и секрет.
 
 
Голос жемчужный, так уверенно
В мою подноготную бьёт,
Я пьянею, как стих размеренный,
Меня это радует, как зельё.
 
 
Он усыпляет всю горькую боль,
Выражая любые экстазы;
Чтоб сказать самую длинную фразу,
Ему не нужно слов иль играть роль.
 
 
Нет, он не смычок, что ударяет
В сердце, как прекрасный инструмент,
Он великолепно заставляет
Петь свою живую ноту в тот момент.
 
 
Что за голос! Мистический кот,
Кот святой, странно-равнодушный,
Который, как Ангел, нас ведёт
Так же гармонично, как великодушно.
 
 
2.
 
 
От светло-бурого меха
Исходит аромат; когда его ласкал,
Поверьте, я сам благоухал,
Мне было не до смеха.
 
 
В квартире он герой порой;
Судья, глава иль фея,
Он учреждает нам империю;
Может он Бог или святой?
 
 
Мои глаза к коту любя
Притягиваются, как магнит,
Когда безмолвно он лежит,
А я смотрю сам на себя.
 
 
Я вижу крайне удивлённо
Огонь в его зрачках,
В этих живых опалах, фонарях,
Он созерцает меня устремлённо.
 

Прекрасный корабль

 
О, нежная волшебница, я поведу рассказ
О твоих красотах, о юности подчас!
Изображу тебя во всей красе,
Как детство дозревает в мечте.
 
 
Когда ты воздух качаешь воланом с блеском,
Как прекрасный корабль воду с плеском,
Идя под парусом, как судно,
Под ритмом нежным, ленивым и нетрудным.
 
 
На твоей пухлой шее и пышных плечах
Несёшь голову с грацией и пламя в глазах;
С видом победным и невинным,
Дитя гордое, идёшь своей дорогой длинной.
 
 
О, нежная волшебница, я поведу рассказ
О твоих красотах, о юности подчас!
Изображу тебя во всей красе,
Как детство дозревает в мечте.
 
 
Твой бюст, стремясь вперёд и опершись в муар,
Победоносно выделяет прекрасный жар,
Как будто выпуклые створки гардероба,
Как щиты предохраняют от любовного озноба;
 
 
Щиты-провокаторы в оправе розы шипа!
Шкаф с секретом любых мечтаний,
Вино, духи, ликёры – по желанию, —
Всё, что затуманит разум и сердца!
 
 
Когда ты воздух качаешь воланом с блеском,
Как прекрасный корабль воду с плеском,
Идя под парусом, как судно,
Под ритмом нежным, ленивым и нетрудным.
Твоих знатных ног под воланом не обойдёт
Желание тёмное, которое их жжёт,
Как две колдуньи средь мук
Фильтр чёрный в вазе свернут сплетеньем рук.
 
 
Твои руки, как бы играя в Геркулесов пыл,
Как два сияющих удава для твоих светил,
Сильны, чтоб любовника упорно сжать
И на твоё сердце наложить его печать.
 
 
На твоей пухлой шее и пышных плечах
Несёшь голову с грацией и пламя в глазах;
С видом победным и невинным
Дитя гордое, идёшь своей дорогой длинной.
 

Приглашение к путешествию

 
Дитя моё, моя сестра,
Это благодать для нас
Поехать вместе жить туда!
Любиться в добрый час,
Любить и умереть
В твоей стране сгореть!
Под солнечным дождём,
В серой мгле вдвоём,
Мой дух согрет теплом,
Мистически подчас,
Призывом твоих глаз,
Сквозь блеск их слёз не раз.
 
 
Там – всё порядок и красота,
Люкс, покой и страсти полнота.
 
 
Мебели сияние
Полировано годами,
Украсит нашу спальню;
И редкими цветами,
Смешав их дуновение
С амброй в упоении;
Роскошные потолки,
Зеркала так глубоки,
В восточном уповании,
Всё говорит там вдалеке
О таинствах душе
На её родном языке.
 
 
Там – всё порядок и красота,
Люкс, покой и страсти полнота.
 
 
На каналах, смотри,
Застыли корабли,
Ведь бродячие они;
Всё, чтоб утолить
Все прихоти твои,
Везут они со всех концов земли.
– День догорает,
Одевает устало
Город, поля и каналы
В гиацинт и золота цвет;
Весь мир засыпает
Одетый в тёплый свет.
 
 
Там – всё порядок и красота,
Люкс, покой и страсти полнота.
 

Разговор

 
Вы светлое и розовое, осенняя краса небес!
Но грусть во мне вздымается, как море,
Отхлынув, оставляет на губе мрачный вес
Жгучей памяти горькой тины горя.
 
 
– Твоя рука скользит по моей груди напрасно;
Что она ищет, подруга, это неистовство давно,
Где женщина вгрызается когтями и зубами страстно.
Нет больше сердца у меня; зверями съедено оно.
 
 
Моё сердце – дворец порочной толкотни;
В нём пьют, безумствуют, убивают себя!
– Аромат плывёт вокруг вашей нагой груди!…
 
 
О, Красота, жестокий кнут, так хочет твоя душа!
Пусть твои кипящие глаза, огнём страстей,
Сожгут эти лоскутья, пощаду зверей!
 

Осенняя песня

 
1.
 
 
Скоро дни будут холодной мглы полны;
Прощай, короткого лета миг сияний!
Я уже слышу, как падают в мрачном страдании
Звонкие поленья на мощёные дворы.
 
 
Вся зима утонет в моём теле, в мозгу:
Гнев, ненависть, дрожь, страх, труд поневоле всегда,
И, как солнце в своём полярном аду,
Моё сердце будет только красным куском льда.
 
 
Я слушаю, дрожа, как падает каждое полено;
От стройки эшафота эхо так не страшно.
Мой ум похож на стонущую башню.
Которую под тяжестью барана22
  Баран – балка с головой барана для укрепления двери дома.


[Закрыть] не держат стены.
 
 
Мне кажется, я убаюкан шоком монотонным:
Где-то спешно забивают гроб со стоном.
Для кого? Лето было вчера; вот осень!
Мистический шум мне, как уходящая просинь.
 
 
2.
 
 
Я люблю зелёный свет у вас в глазах,
Нежная краса, но сейчас во мне горечь и страх,
И ничто, ни очаг, ни будуар, ни ваша любовь
Не стоит радужного солнца на море вновь.
 
 
И всё-таки, нежное сердце! Будьте матерью, любите меня,
Даже неблагодарного, даже человека разврата;
Будьте эфемерной нежностью, любовница, сестра,
Чудесной осени иль солнечного заката.
 
 
Короткая задача! Могила ждёт; в ней нет терпенья!
Ах! Позвольте мне, мой лоб на ваших коленях,
Вкусить, о белом жарком лете сожалея,
Луч поздней осени желтее и нежнее!
 

Одной Мадонне – обет в испанском вкусе

 
Любимая, Мадонна, я построю для тебя
Подземный алтарь глубоко, печаль моя,
В чёрном углу сердца, где я его рою,
Далеко от желаний и насмешек, и скрою
Нишу лазурную, из эмали и золота, для тебя,
Где ты, прекрасная Статуя, будешь стоять,
Одетая в мои Стихи, где рифма, как металл,
Отточена научно, как кристалл.
 
 
Я положу тебе на голову огромную Корону;
А из моей Ревности, о, смертная Мадонна,
Я вырежу тебе Манто, чтоб этот наряд,
Фасона грубого, варварского, закрыл твой взгляд,
Как убежище, скрыл твой шарм,
Не Жемчугом оно вышито, оно горе моим Слезам!
Твоё Платье будет моим трепетным Желанием,
Струистым моим Желанием перед прощанием,
 
 
Оно, как волна, поднимается и опускается к краю,
Твоё тело бело-розовое поцелуем одевая;
Я сошью тебе красивые Туфли из моего Уважения,
Из шёлка, для твоих ангельских ног в унижении,
 
 
Они, заключённые в мягкое объятие,
Как в верную форму, сохранят мою печать.
Если не смогу сделать, несмотря на моё искусство,
Ступеньку, отрезав от серебрянной Луны моё чувство,
 
 
Я положу Змею, кусающую меня изнутри,
Под твои каблуки, чтоб совесть твою умалить,
Победоносная и вертлявая Царица,
Чтоб ты обманула её, злая клеветница;
Ты увидишь моих Мыслителей в ряду, как Свечи,
Перед цветущим алтарём Девственниц Сердечных,
Отражая звёзды на голубой потолок; как приговор,
Устремлять туда всегда пламенный мой взор;
 
 
И, так как всё во мне тебя любит, любуется тобой,
Всё будет покрыто Ладаном, Миррой, Бензоем и Смолой,
И без конца к тебе, вершине снежной и чистой,
Пары моего страстного духа поднимутся быстро.
 
 
Наконец, чтобы о твоей роли Марии сказать
И любовь с варварством смешать,
О, Чёрное Сладострастие! О, Семь Главных Страданий!
Палач, полный сожаления, без всяких ожиданий,
Я отточу семь ножей, и, как бесчувственный жонглёр,
Целясь в глубину любви, я забуду позор,
И воткну их все семь в Сердце, туда, что называют любовью,
В твоё Сердце, плачущее Сердце, истекающее кровью!
 

Привидение

 
Как ангелы с горящим взором,
Я вернусь в твой альков в эту пору
И проскользну к тебе с тишиной
Под тёмной тенью ночной.
 
 
Я осыплю тебя, моя суженая,
Поцелуями холодными лунными
И нежностью хитрой змеи,
Ползущей во рву земли.
 
 
Когда же забрезжит утро голубое,
Ты найдёшь моё место пустое,
И оно остынет до вечера так.
 
 
Пусть другие берут обаянием
Твою жизнь, и страданием;
Я же хочу облечь тебя в страх.
 

Грусть луны

 
Сегодня вечером луна мечтает с большей ленью;
Как красавица на подушках рукой своей
Ласкает, перед сном, лёгкой тенью
Контур своих грудей.
 
 
По её гладкой спине ходят мягкие волны,
Умирающая, она в обморок падает в изнеможении
И смотрит на белые призраки томно,
Которые млеют в лазури, как цветения.
 
 
Когда иногда на этом шаре, в своём тщетном страдании,
Она роняет скрытую слезу в молчании,
То один враг сна, поэт чародей,
 
 
Берёт её в ладонь, где она стала
Радугой, как от фрагмента опала,
И кладёт её в своё сердце, вдали от солнечных лучей.
 

Кошки

 
Суровые учёные, любовники горячие,
Любят одинаково в пору зрелого сезона,
Кошки сильные и нежные, – гордость дома,
Зябкие, как люди, и, как они, сидячие.
 
 
Друзья науки и сладострастия,
Ищут молчание и ненавидят мрак;
Эребус33
  Эребус – Бог ада.


[Закрыть] взял бы их в скакуны за просто так,
Если б они променяли гордость на подобострастие.
 
 
Когда они дремлют в достойной манере
Великих сфинксов, лежащих одиноко в сфере,
Кажется, они спят в бесконечном сне.
 
 
Их плодоносное тело полно искр магических,
И частички золота, как звёзды в тонком песке,
Трепещут смутно в их зрачках мистических.
 

Радостный мертвец

 
В жирной земле, где вольно улиткам жить,
Вырою сам глубокую яму себе,
Чтобы легко старые кости свалить
И спать в забытье, как акула в волне.
 
 
Не люблю завещаний, по кладбищам не хожу,
Не прошу у людей слезу и любовь,
Лучше, пока жив, я ворона приглашу,
Чтоб из моего каркаса поганого пустить кровь.
 
 
О, черви! Чёрные, вы без ушей и глаз,
Труп радостный не может обойтись без вас,
Философы-жуиры, сыны нечистот,
 
 
В моих остатках вам же жить без сожаленья,
И, скажите, есть ль ещё какое-то мученье
Для тела старого без души, кто больше не живёт!
 

Надтреснутый колокол

 
Так горько и нежно в ночной зимний час
Слушать, как огонь трепещущий дымит,
Как медленно встают воспоминания у вас,
Когда в тумане звон колоколов дрожит.
 
 
Блаженный колокол с сильной глоткой,
Который, несмотря на старость, бодр и в упор
Издаёт свой крик религиозный чётко,
Как старый солдат, несущий дозор!
 
 
Мне сладко в тоске надтреснутой души
Его пение в холоде ночной тиши,
Случается часто, что голос его слабеет,
 
 
От него хрипом забытого раненого веет,
Того, кто у озера крови, под кучей мертвецов,
Неподвижный, умирает от усилия бойцов.
 

Сплин (тоска)

 
1.
 
 
Плювиоз44
  Плювиоз – пятый месяц республиканского календаря (от 20 янв. по 18 фев.)


[Закрыть] раздражён против целого града,
Из своей урны он льёт поток мрачного хлада,
А бледные жители кладбищ не в силах превозмочь,
И смерть на пригород хлынет, как ночь.
 
 
За подстилкой мой кот на окно бежит,
Худым паршивым телом без устали дрожит;
В водостоке бродит душа старого поэта,
С грустью зябкий призрак ходит в дебрях света.
 
 
Жалуется колокол, и полена дымятся,
Простуженные часы фальцета не стыдятся,
Кружатся волны трупных запахов безумных,
 
 
С водянкой по наследству от одной старухи,
Валет червей и пиковая дама, раскрывая руки,
Болтают скорбно о любовях мёртвых шумных.
 
 
2.
 
 
У меня больше сувениров, будто мне тысячу лет.
 
 
Вот большой комод, где порядка нет,
Где стихи, счета, процессы, записки и романсы,
Рулон волос, завёрнутых в квитанции,
Скрывают меньше тайн, чем в моём грустном мозгу,
Где, как в пирамиде, в склепе или в саду
Больше мёртвых, чем в общих могилах.
– Я кладбище, кого луна совсем забыла,
Где, как укор, мои болтаются стихи,
Озлобленные против мёртвых, мне самых дорогих.
Я – роз увядших старый будуар, тот,
Кто погребён под кучей прошлогодних мод,
Где стонущие пастели и бледные Буше,
Одни, вдыхают запах флакона в моей душе.
 
 
Ни с чем нельзя сравнить долгие хромые дни,
Когда, утопая в вязком снегу, с годами они
Выливаются в тоску от тусклой беспечности
И принимают пропорции вечности.
– Отныне тебя больше нет, о, Материя Живая!
Гранит накрыл тебя страшной волной, скрывая;
А в туманной Сахаре дремлет с давних пор
Забытый на карте, старый Сфинкс, смывая свой позор,
Отвергнутый, он под дикое настроение,
Только при заходе солнца выдаёт своё пение.
 
 
3.
 
 
Я, как король страны дождливой ярой,
Богат, но немощен, молод, но очень старый,
Скучающий со льстивыми учителями,
А также и с собаками, и со зверями.
Не веселит его ни дичь, ни ястреб, ни ужас тона
Умирающего народа напротив его балкона;
Ни шут-фаворит, который придумал ничего другого,
Как гротеск-балладу для этого жестокого больного;
С геральдикой его кровать становится могилой,
Хотя для дам убора любой принц милый,
Они не знают, чем украсить бесстыдный туалет,
Лишь только б улыбнулся этот молодой скелет.
Учёный ум, озолотив его казну, никогда
Не смог извлечь из тела причину его зла,
И ваннами кровавыми, лечениями из Рима,
О которых знают до сих пор сильные мира,
Не смог влить в этот труп жизни света,
Где, вместо крови, течёт зелёная вода Леты.
4.
 
 
Когда мрачное низкое небо свисает вдруг
На стонущую душу, и долгую скуку не превозмочь,
И с горизонта, обнимающего весь круг,
Нам льётся чёрный день, более грустный, чем ночь;
 
 
Когда земля становится мокрой тюрьмой,
Где Надежда, как летучей мыши чело,
Врезает в стены своё слабое крыло
И бьёт гнилые потолки головой;
 
 
Когда дождь расстилает сплетенье своих рук
В большую тюрьму, как решётку вокруг,
И молчаливое стадо голодных пауков
Тянет свои сетки на дне наших мозгов;
 
 
Колокола вдруг бьют, как фурии,
И посылают в небо ужасный вой,
А также бродячих духов, без родины, рой
И издающих свои стенания в безумии.
 
 
– И без тамбуров, ни музыки, похоронные дроги
Идут в моей душе; Надежда, побеждённая, в тревоге
Плачет, и зверская Тоска, как деспотичный мрак,
В мой череп склонённый вонзает свой чёрный флаг.