Текст книги "Метафизика опыта. Книга III. Анализ сознательных действий"

Глава II. Законы ассоциации

§1. Спонтанная реинтеграция, как ее анализировать

Задача, стоящая перед нами, обозначенная предварительным анализом, приведенным в предыдущей главе, заключается в анализе поездов чисто спонтанной рединтеграции с целью обнаружения общих законов, которым они следуют в своем составе, или, другими словами, общих единообразий, наблюдаемых в различных их случаях. Поскольку все эти поезда являются составными частями одного большого потока или движущейся панорамы сознания субъекта, когда оно отступает в прошлое памяти от любого данного настоящего момента, который, как уже говорилось, всегда является моментом, занимаемым самим сознающим субъектом, мы можем сказать, что вся эта движущаяся панорама сама по себе косвенно является нашим объектом. Но в настоящее время мы непосредственно занимаемся анализом только одного вида ее компонентов, а именно, ее поездов спонтанной реинтеграции. Связь их с двумя другими – представлениями чувств и волениями, которые являются, так сказать, их точками отправления и прибытия, а также связь их с нейроцеребральными процессами, которые являются их реальными условиями, всегда должна быть в поле зрения; но наш анализ будет направлен только на единообразие, проявляемое самими процессами спонтанной реинтеграции, причем это единообразие является тем, что правильно подразумевается под термином «законы ассоциации».66
  Введение термина «рединтеграция» в английскую психологию и его формулировка в качестве общего закона, под который могут быть подведены все остальные законы ассоциации, принадлежит сэру Уильяму Гамильтону. Это я недвусмысленно и полностью признал при первом же обращении к этой теме, в своей работе «Время и пространство», глава V., стр. 256 sqq.


[Закрыть]

Этот метод рассмотрения явлений рединтеграции отличается в трех важных пунктах от общепринятых, несмотря на то, что они могут отличаться друг от друга во многих сравнительно незначительных пунктах. Он отличается (1) тем, что сохраняет поезда сознания, которые являются анализом, отличным от их ближайших реальных условий, в то же время апеллируя к их зависимости от них, когда любая гипотеза относительно законов, которым следуют поезда сознания, должна быть либо поддержана, либо опровергнута; (2) в выделении для непосредственного анализа рединтегративных процессов из их оснований в смысловых представлениях и из их результатов в трансовых действиях, хотя и оставляя за собой право апеллировать к ним в поддержку или нападение на гипотезы; и (3) в начале отдельного рассмотрения спонтанной рединтеграции, как самого простого из ее подразделений, проще, то есть, чем добровольная рединтеграция, в отношении отсутствия избирательного и целенаправленного внимания к ее содержанию. Без спонтанной реинтеграции как основы волевая не могла бы возникнуть, поскольку для воли не было бы содержания, на котором она могла бы настаивать или которое могла бы отвергать. То, что законы ассоциации, как их правильно называть, являются законами только спонтанной, а не волевой реинтеграции, станет очевидным в настоящее время.

Эти моменты обычно, если не повсеместно, игнорируются в качестве правил и гарантий анализа при рассмотрении темы рединтеграции. Их принятие исключается отчасти эмпирической тенденцией рассматривать сознательное существо как целое в его отношениях к окружающим его вещам и людям, а отчасти практической тенденцией рассматривать рединтегративные процессы не сами по себе, а как средства объяснения построения ткани знания, с одной стороны, и опосредования и направления явных действий, речи и поведения, с другой. Есть и еще одна причина, которая, если и менее глубоко укоренилась, чем эти, то в то же время является той, о которой не так легко заявить. Она заключается в нежелании как трансценденталистов, так и психологов, придерживающихся традиционных методов, сталкиваться с вопросом, существует ли вообще такая вещь, как Исинда или Психическая Энергия; и, следовательно, они уклоняются от любой попытки отличить одну из них от сознания.

Это нежелание они обычно скрывают от наблюдения под предлогом, что, хотя реальность разума и психической энергии признается всеми, их конечная природа – это вопрос для метафизиков и никоим образом не касается их как психологов. Но в этом предлоге забываются две вещи: во-первых, что реальность разума и психической энергии не является общепризнанным фактом, а оспаривается физиологическими психологами строгой школы; и во-вторых, что от них как психологов требуется не определение конечной природы разума или психической энергии, а внятная концепция их, показывающая, по крайней мере, их возможность как реальных агентов, какая-то концепция их, которая должна стоять на такой же научной и феноменальной основе, как внятная концепция, которую физики создают о материи. До тех пор, пока такая внятная концепция разума и психической энергии остается желаемой, те, кто говорит о них как о реальности, могут считаться стоящими только на почве донаучного здравого смысла, а не в какой-либо степени на почве психологической науки, основной целью которой является открытие реальных условий сознания как существа и законов, по которым они действуют, обусловливая его. Последнее невозможно без первого. Таким образом, данный предлог является пустым. Но он также презрителен, как попытка переложить собственную работу на другие плечи. Он также злонамерен, поскольку служит для укрепления того ложного представления о природе и сфере применения Метафизики, на которое он опирается в своей правдоподобности. Тщетно, и даже хуже, чем тщетно, доискиваться до сущностной природы и законов сущностей, для возможности которых нет никаких доказательств. Совсем иначе обстоит дело с телом и вообще с материей. То, что объекты, соответствующие этим названиям, не только возможны, но и реальны, доказывается доказательствами самого ясного рода. Пусть психологи докажут то же самое, если смогут, в отношении психической энергии или разума.

§2. Ассоциация в воображении

Итак, первый вопрос, который мы задаем себе: «Что такое поезд спонтанной реинтеграции? Давайте рассмотрим простой пример, чтобы укрепить наши представления о предполагаемых явлениях.77
  Анализ, содержащийся в этом и следующих разделах, был включен в речь, произнесенную перед Аристотелевским обществом в ноябре 1890 года, на тему «Законы ассоциации». См. «Труды Общества», том I. № IV. Часть I. Лондон. Williams and Norgate. 1891.


[Закрыть]

Предположим, однажды днем, возвращаясь домой, я услышал крик мальчика из новостей: «Ужасное столкновение на железной дороге в Нортумберленде. Двадцать жизней погибли»; и предположим еще, что в старые каботажные времена я сам едва не лишился жизни, расстроившись ночью во время долгого путешествия на почтовой карете; более того, я не думал об этом в то время, когда услышал крик мальчишки-новостника, но это всплыло в моей памяти после того, как я услышал его. Перед нами пример реинтеграции, в которой, по-видимому, задействованы два основных закона, к которым обычно и в некотором роде правильно относят свои явления психологи, а именно: ассоциация по сходству и ассоциация по смежности. Давайте рассмотрим реальную природу этого случая.

Прежде всего, следует отметить, что простое слышание выкрикнутых слов является чувственным представлением, которое запускает всю последовательность в рединтеграции, но само по себе не является рединтеграцией вообще, как рединтеграция была определена для нашей цели в §1 предыдущей главы. С другой стороны, тот факт, что значение слов, идея рокового железнодорожного столкновения, связана со слышанием этих слов, является фактом рединтеграции, и этот факт, по-видимому, зависит от смежности, а именно от давно установленных связей между теми представлениями ощущений, принадлежащими различным чувствам, которые составляют сложную идею рокового железнодорожного столкновения, и звуками, которые их вызывают, каждый из которых связан с отдельным образом или представлением.

Во-вторых, воспоминание об аварии почтовой кареты, по-видимому, зависит от сходства этих двух происшествий: железнодорожное столкновение, представленное сначала на слух словами, и опрокидывание почтовой кареты, которое, как утверждается, вызывает в сознании и реинтегрирует в памяти. Но здесь можно возразить, что, если предположить, что сходство является законом, управляющим реинтеграцией вспоминаемой идеи, то в таком случае вспоминаемой идеей должна быть та, которая имеет наибольшую степень сходства с вызывающей ее идеей, и, следовательно, первым будет реинтегрирован не несчастный случай с почтовой каретой, а какое-нибудь другое смертельное железнодорожное столкновение. Давайте предположим, поскольку наш пример выбран лишь гипотетически, что так оно и есть, и что реинтегрированной идеей является идея какого-то другого ужасного железнодорожного столкновения, свидетелем которого я был или о котором читал, а не идея аварии почтовой кареты.

Таким образом, случай реинтеграции в соответствии с двумя великими законами смежности и сходства, как они обычно считаются, открывается для изучения. Вопрос в том, являются ли они действительно действующими законами рединтеграции? Мы ясно видим, что они позволяют хорошо описать явления, как они, очевидно, происходят, то есть являются хорошим здравым смыслом счета его как explican– dum, делая его понятным путем приведения его в соответствие с огромным количеством примеров, которые являются материей знакомого опыта. Но вопрос в том, являются ли смежность и сходство в содержании процесса сознания действительно действующими обстоятельствами; являются ли они реальными условиями, управляющими реинтеграцией, а также обстоятельствами, характеризующими ее как обусловленный феномен? Это первый вопрос, с которым мы должны столкнуться. Теперь, принимая во внимание, что природа движущейся панорамы объективной мысли или сознания такова, что она переживается только в череде настоящих моментов, очевидно, что ни одна ее часть никогда строго не повторяется, но безвозвратно уходит в прошлое памяти или забвения. Что мы подразумеваем под повторением или воспоминанием какого-либо фрагмента, так это возникновение другого момента, более или менее похожего на него, возможно, даже неразличимо похожего на него по содержанию; в этом случае мы называем его идентичным или тем же самым; эти два момента различаются только с помощью различных контекстов, в которых они происходят. Это может легко произойти, поскольку оба контекста частично приходят в сознание вместе в момент повторения, так же как и оба содержания.

Например, чтобы показать, что имеется в виду, возьмем простой случай воспоминания. Предположим, я посещаю незнакомый город и, выйдя на улицу в определенный час на второй день после приезда, вижу слепого нищего, сидящего на углу улицы. Предположим, что это зрелище сопровождается осознанием того, что я видел того же нищего, сидящего на том же углу, днем раньше, в тот же час. Это случай простой памяти. Вид нищего, увиденный накануне, остался в прошлом, о котором невозможно вспомнить. Что же тогда значит сказать, что я вспоминаю его в памяти или осознаю, что видел его? Очевидно, что в момент воспоминания, на второй день. Я имею в сознании сразу два образа: образ нищего в контексте сегодняшнего дня и образ нищего в контексте вчерашнего дня; эти два образа, каждый со своим контекстом, идентичны в отношении их главной черты – нищего, а первый, или вспоминающий, образ непрерывен или совпадает с реальным представлением нищего на второй день. Этот двойной образ – единственное свидетельство, которое у меня есть в тот момент, чтобы подтвердить тот факт, что я действительно видел нищего в первый раз.

Таким образом, сходство содержания, которое, если оно достигает неразличимости из-за отсутствия какого-либо воспринимаемого внутреннего различия, мы называем идентичностью, или, короче говоря, сходством содержания при различии контекста, является реальным фактом, обозначаемым термином повторение или вспоминание идеи в реинтеграции. Таким образом, вспоминаемая идея – это две идеи по количеству, хотя, если они неразличимы по внутреннему содержанию, они объединяются или сбиваются в одну, согласно нашему обычному способу говорить, и рассматриваются так, как если бы они были одной идеей, возникшей в разное время. Именно против такого объединения идей мы должны защищаться, когда слышим или используем обычный язык об их припоминании, реинтеграции или повторении. Применим это сначала к тем случаям кажущейся реинтеграции по сходству, в которых и вспоминающая идея, и вспоминаемая идея являются чистыми репрезентациями, как, например, в предполагаемом примере, идея железнодорожного столкновения в Нортумберленде, которая является вспоминающей идеей, сама подсказанная криком мальчика-газетчика, которую мы назовем А, и идея железнодорожного столкновения, свидетелем которого был или о котором читал ранее, которая является вспоминаемой идеей, и которую мы назовем Б. В таких случаях становится очевидным, что до тех пор, пока Б не будет вызвано в сознании, ни его сходство, ни его идентичность с А не вспоминаются. Когда оно вновь входит в сознание, тогда, но не раньше, его сходство или идентичность (в зависимости от обстоятельств) входит вместе с ним. То же самое верно и для любого другого отношения, которое может иметь место между ними, как, например, если А – это общий или предварительный образ железнодорожной аварии, а В – особый или конкретный случай такой аварии. Пока Б не вошел в сознание, факт того, что он является частным случаем А, не воспринимается.

Или, опять же, если отношение между ними – это контраст или антитеза любого рода, как, например, черное и белое, присутствие и отсутствие, причина и следствие, субстанция и атрибут, отец и сын и так далее, те же самые рассуждения остаются в силе; и они останутся в силе, если мы отнесем любой из этих примеров к категории смежности, а не сходства. Отношение не может быть связующим звеном в сознании, потому что оно не поднимается в сознание до тех пор, пока второй член отношения, вспоминаемая идея, не присутствует сама по себе. Единственный способ, которым оно могло бы быть связующим звеном между ними, – это вмешательство волевого акта мышления или рассуждения; например, если бы я фиксировал свое внимание на А с целью узнать о нем что-то большее, тем самым вызывая в сознании идею либо его внутреннего содержания, либо его отношения к другим идеям, и тем самым как бы проходя через эти идеи к некоторым конкретным идеям, подпадающим под одну или другую из них.

Но это сразу и само собой вывело бы данный случай из числа спонтанных или недобровольных рединтеграций, а следовательно, и из числа явлений, подчиняющихся просто законам ассоциации. Это будет не просто ассоциация между идеями, а случай, когда Мысль устанавливает ассоциацию между ними. Законы мысли, включая их происхождение из идей, стали бы тогда нашим первым объектом исследования, вопреки тому, что уже было показано как истинный порядок исследования. Если отбросить все подобные законы, то получается, что никакое отношение в сознании между вспоминающими и вспоминаемыми идеями, какими являются А и В, – будь то сходство, тождество, общность и особенность, контраст, причинность, антитеза или что-либо другое, – не является реальной связью или связующим звеном между ними. Ибо это не идеи, которые вмешиваются между двумя случаями, а идеи, которые накладываются на возникновение более позднего из них. А супервизорная связь является частью общего феномена рединтеграции, но не является оперативным условием того, чтобы она была той рединтеграцией, которой она является. Оно является частью explicanclum, но не explicatio. Феномен заключается в том, что, когда я однажды наблюдал или читал о каком-то железнодорожном столкновении, а затем забыл о нем, в моем сознании появляется его дубликат, В (дубликат, потому что представлен в ином контексте, чем сейчас), по случаю того, что аналогичный образ, А., возникает в моем сознании, когда я слышу крик мальчика-газетчика. Мы видели, что никакая непосредственно воспринимаемая связь между А и Б, или между А и оригиналом Б, не может быть приведена для объяснения того, почему Б возникает при появлении А. Каков же тогда вывод? Неоспоримо следующее: действительно действующее условие лежит за пределами явлений, непосредственно присутствующих в сознании, то есть в какой-то силе или процессе, действующем за порогом сознания. И мы вынуждены предполагать реальные условия, которые не являются состояниями или процессами сознания, потому что состояние или процесс сознания не может быть признано имеющим, как таковое, какое-либо действие, когда оно опустилось, и так долго – пока оно продолжается, ниже порога, то есть перестало быть состоянием или процессом сознания вообще. Оно не может продолжать действовать, когда оно перестало существовать. Non entis nulla operatio. Значит, за порогом действует некий агент. И те из моих читателей, кто разделяет мою неспособность сформировать какую-либо позитивную или определенную концепцию нематериального агента, не будут колебаться, отождествляя агентство, действительно действующее в этих случаях, с мозговым механизмом. Мы не можем не прибегнуть к какому-то реальному условию или условиям, действующим за порогом сознания. Единственный вопрос заключается в том, должны ли мы представлять их как принадлежащие нематериальному или материальному агенту.

Не так уж безразлично, какую форму дальнейшей ошибки мы примем, если предположим, что мы неправильно ответили на этот основополагающий вопрос и представим, что действительно действующие условия имеют нематериальную природу. Если, например, мы считаем, что сходство в сознании выражает закон условия, которое действительно действует ниже сознания, то мы просто представляем себе ум, душу, Эго или мыслительную агенцию, чем бы она ни была, действующую бессознательно таким же образом, как конкретное сознательное существо действует сознательно, как это представляется в описаниях здравого смысла. Если, с другой стороны, мы видим истинное выражение действительно действующей связи в тождестве, которое имеет место между универсальным и сингулярным, которые оно охватывает, тогда наша теория должна заключаться в том, что логические идеи или формы мышления действуют бессознательно как реальные условия в психологии, что означает сведение психологии к рангу ветви или производной логики. В нынешнем состоянии психологических и идеалистических споров это замечание, возможно, имеет немаловажное значение. Тем не менее, как уже говорилось, главный вопрос заключается в том, являются ли условия, действительно действующие в реинтеграции, материальными или нематериальными. Давайте посмотрим, применима ли гипотеза церебрального или нейро-церебрального агентства к рассматриваемому нами случаю. Мы можем представить себе ее действие следующим образом. Б, идея железнодорожного столкновения, свидетелем которого я когда-то был или о котором читал, может быть названа, в ее латентном состоянии до того, как она будет вызвана в сознание, ретентом; это ретент в то время, когда я слышу крик мальчика-новостника, который дает мне идею А, смертельного железнодорожного столкновения в Нортумберленде. Итак, первоначальный вход Б в сознание был обусловлен тем, что часть или части рединтегративного организма были приведены в движение путем распространения чувственных впечатлений в некоторые центральные части мозга. Эти части приобрели тем самым определенную готовность или возможность снова приходить в движение тем же или подобным образом, если им будет передан тот же или подобный стимул; то есть они сохраняют первоначальное В, ниже порога сознания. Необходимый новый стимул они получают, когда возникает А, поскольку появление А в сознании обусловлено возникновением движений в частях организма, в той или иной степени совпадающих с теми, которые обслуживали исходное В. Тот факт, что А сходно с В, показывает, что оно обслуживается сходными движениями в тех же частях организма. Следовательно, движения, обслуживающие А, создают движения, обслуживающие дубликат или второе издание (так сказать) Б, дубликат, будьте уверены, как оригинального Б, так и его представления в исходном контексте; таким образом, всего существует три Б, два одновременно присутствующих в момент воспоминания, и один оригинальный, который, в момент воспоминания, предположительно существовал в прошлом, из двух тогда присутствующих в дубликате. Реальная связь или узел между А и двумя одновременно присутствующими Б, между ними самими и между ними и оригиналом Б, о существовании которого в прошлом они свидетельствуют, лежит в постоянном нервном или мозговом организме, который сохраняет тенденцию вибрировать дважды, как вибрировал один раз, вибрировать трижды, как вибрировал два раза, и так далее с усиленной тенденцией к каждой дополнительной вибрации. Единство органа и сходство движений в нем являются, таким образом, реальными условиями реинтеграции сходных идей. Что именно представляют собой эти движения, следует ли их рассматривать как механические или химические, как вибрации или как частичные дезинтеграции и интеграции нейронной структуры, – это вопрос для нейронной физиологии, в который мы здесь не будем вдаваться.

Обратившись к оставшейся части нашего предполагаемого примера, в которой связь, очевидно, зависит от смежности, мы обнаружим, что она допускает аналогичное толкование. Здесь мы можем позволить себе быть более краткими. Связь между восприятием произносимых звуков и идеями или значениями, которые они нам передают, всеми признается как вопрос конвенции, обучения и привычки. Его конечная основа, которая является конечной основой самого языка, лежит в произнесении, а не в слушании звуков. Произнесение звука – это рефлекторное действие, обусловленное внешним или внутренним стимулом. Таким образом, звук и стимул связаны друг с другом, хотя изначально они были разрозненными; а принятие звука для выражения стимула или объекта, от которого этот стимул получен, или для передачи знания о нем другим – это волевое действие, возникающее в результате ассоциации между ними. Правда, в некоторых случаях воля могла принять подражательные звуки в качестве названий объектов, которым подражали, и, таким образом, язык мог быть основан на ассоциации по сходству, а не по смежности. Но какие бы мотивы ни определяли первоначальное волевое принятие определенных звуков для выражения и передачи определенных значений, именно в этом принятии, а не в его мотивах, следует искать причину того, что определенные звуки имеют определенные значения в случае всех полностью сформировавшихся и устоявшихся языков. Иными словами, акт волевого усвоения, который сам по себе превращает звуки в язык, также превращает ассоциацию между звуками и их значениями в ассоциацию по смежности. Установление связи между ними в опыте индивидов является частью их истории и образования.

Мы узнали значение, скажем, ужасного, железной дороги, столкновения, Нортумберленда, получив это значение по другим каналам и затем сопоставив его со звуком слова, обозначающего его, получив одновременно звук для каждого из них.

Таким образом, смежность в источниках рединтеграции заключается в одновременности или тесной последовательности либо между представлениями, либо между представлениями и репрезентациями. Но от чего зависит сама эта одновременность или тесная последовательность, поскольку ничто в содержании состояний, как состояний сознания, не может быть показано способным ее учесть? Ответ может быть только один. Он зависит от связи или функциональной непрерывности внутримозговых окончаний нервов, идущих от разрозненных органов, на которые в первую очередь производятся разрозненные ощущения-впечатления. И связь, скажем, между звуком и его значением, со временем становится легкой и привычной, потому что канал или другой способ коммуникации между органами, обслуживающими каждый из них, со временем становится легко и почти мгновенно проницаемым или проницаемым. Иными словами, смежность в рединтеграции зависит от особенностей в структуре и функционировании нейро-церебрального организма, близко напоминающих те, от которых зависит сходство в рединтеграции. Таким образом, сходство и смежность в рединтеграции являются зависимыми сопутствующими факторами структуры мозга и мозговых процессов, и в той мере, в какой они имеют место, свидетельствуют об их природе и способе функционирования. Эти последние являются реальными условиями, управляющими ходом рединтегративных поездов сознания, по крайней мере, до тех пор, пока они состоят из идей или образов, как в только что рассмотренном случае. Именно в них мы должны искать действительно действующий механизм, а в сходстве и смежности – лишь постольку, поскольку они являются свидетельством того, что они есть и что делают. Очевидная ассоциация по сходству свидетельствует о сходстве мозговых процессов в одной и той же части мозга; а очевидная ассоциация по смежности – об установленной непрерывности или проницаемости канала между различными его частями. Сходство и непрерывность в мозговых процессах – это реальные условия, являющиеся также тем, что называется рерте causie, сходства и смежности в состояниях и процессах сознания в поездах реинтеграции.

Глубина или сила впечатления, одним из признаков которого является яркость, в момент первоначального получения идеи или образа будет, таким образом, одним из обстоятельств, благоприятствующих его вызову другим стимулом, подобным первому. Ведь его глубина или сила сделает его более легким для стимулирования; и чем быстрее будет стимулировано первоначальное впечатление, тем меньшим будет стимул, необходимый для его повторного возникновения. Это также верно, если глубина или сила впечатления была приобретена не от одного мощного стимула, а по привычке, возникшей в результате частого повторения.

Опять же, важным обстоятельством является количество связей, которые определенный мозговой процесс имеет с процессами в других частях головного мозга; большое количество должно быть благоприятным для его запоминания, поскольку каждая дополнительная связь открывает новый канал, по которому к нему может быть передан стимул. И здесь снова можно увеличить пропускную способность или проницаемость соединительных каналов за счет частоты повторений.

Сила первоначального впечатления, количество связей с другими впечатлениями и увеличение по привычке либо конкретного впечатления, либо любой из его связей с другими, таким образом, представляются главными обстоятельствами, благоприятствующими реинтеграции любой данной идеи или образа, в соответствии с двумя основными законами сходства и непрерывности мозговых процессов. Очевидно, однако, что это лишь немногое дает нам для того, чтобы мы могли предсказать ход, который в реальности примет рединтеграция, начинающаяся с данной идеи, у любого конкретного человека; и еще больше для того, чтобы сформулировать закон, позволяющий предсказать ход рединтеграции у ряда людей, то есть общий закон хода, который данные идеи примут в спонтанных рединтеграциях, в случае человечества в целом. Чтобы это стало возможным, нам нужно гораздо больше, чем просто совершенное знание законов, управляющих спонтанной реинтеграцией; мы должны также знать конкретную историю и обстоятельства индивидов, в чьей конкретной жизни поезда спонтанной реинтеграции являются лишь одним напряжением или фактором, напряжением, не изолированным от остального в реальности, как это делается в мыслях для целей анализа.