Текст книги "Боги и чудовища"

Матьё

Лу

Вода оказалась поразительно и мучительно ледяной. Мышцы сжались, дыхание оборвалось резко, болезненно и испуганно. Легкие тут же протестующе взвыли.

Охрененно. Ну спасибо, Рид.

Конечно, он хотел как лучше, но, может, этому горе-герою стоило сначала проверить температуру воды? Может, самому сперва искупаться в ней? Я вряд ли сумею танцевать, если превращусь в кусок льда. А глаза… я ничего не видела. Лунный свет не проникал под воду, и здесь царила кромешная тьма. Достойный конец для Николины, это уж точно. Пусть узнает на собственной шкуре, каково это. Кажется, темнота была ей еще меньше по душе, чем мне. Она билась в дикой истерике, пытаясь овладеть телом, и топила нас словно камень.

«Остановись». – Стиснув зубы, я изо всех сил зашевелила руками и ногами.

Николина забарахталась в другую сторону, ноги запутались в подоле, тяжелом и угрожающем. Мы погрузились еще на пару сантиметров и еще ниже, ниже и ниже. Мы подпитывались друг от друга нарастающим ужасом, пока нас обеих не охватило безумие.

«Николина! – резко позвала я, не обращая внимания на бешено колотящееся сердце. Оно едва не разорвалось в груди. – Прекрати сопротивляться. Нужно действовать сообща, иначе нам обеим конец. Я хорошо плаваю. Дай мне вести…»

«Ни за что».

Голоса вторили ей.

«Ни за что. Ни за что. Ни за что».

Они роились вокруг нас, охваченные ужасом и истерикой, а мы тонули все быстрее под тяжестью плаща и платья. Я потянула за плащ, а Николина пыталась развязать платье. Гневно ругаясь, я помогла ей, и вместе каким-то чудом мы развязали шнуровку одеревеневшими, непослушными пальцами. Она отшвырнула юбку, пока я пыталась отцепить плащ. Спустя пару мгновений и платье, и плащ медленно и зловеще проплыли мимо нас в темной воде и исчезли.

Но мы все еще тонули.

Черт. Мы будто плавали в масле или смоле. Легкие горели. Я потянулась вверх, и Николина наконец в отчаянии повторила за мной.

«Вот так. Продолжаем. Левая нога, правая нога, левая нога, правая нога».

«Мы танцуем, танцуем, танцуем».

Только вот мы вовсе не танцевали. У меня перед глазами уже замелькали белые звездочки, в голове гудело от нехватки кислорода. Резкая боль пронзила мне уши. И… и что-то еще. Что-то намного хуже. Слишком поздно я поняла, что завеса Николины, тьма, скрывающая ее подсознание, полностью исчезла. Воды обнажили все. Все ее мысли, чувства и страхи заполонили наше общее сознание. Мелькали лица. Обрывки воспоминаний и чувств. Страсть, влюбленность, ненависть и стыд. Для меня это было уже чересчур. Я не хотела видеть этого. Но ее эмоции били ключом, глубокие и болезненные. Вся сила ее существа обрушилась на меня, как огромная волна.

Как и моя магия.

Золото и белизна взорвались с ослепительной мощью. Я пыталась уловить узор, чтобы выплыть, укрыться щитом, предпринять хоть что-то, но эмоции Николины захлестывали и сотрясали меня.

«Что ты делаешь? Что ты творишь? – Николина подгоняла меня. В ее голосе сквозило безумие. Слишком поздно она поняла, что случилось. Она не знала, что ее завеса поднялась. Она попыталась опустить ее вновь, но воды безвозвратно уничтожили ее. – Танцуй, мышка! Ты должна танцевать! Левой-правой, левой-правой, левой-правой!»

Теперь нас топили уже не воды, а Николина. Ее искренние чувства лишили нас последних остатков дыхания, увлекая вниз под своим натиском. С каждой новой волной мы уходили все глубже и глубже. Нет. Мы скорее погружались в каждую новую волну. Темноту пронзил свет.

И внезапно мы были уже не в Печальных водах.

Лаванда коснулась моих ног. Летний воздух наполнился ее ароматом, сладким, острым и пьянящим. Над головой проплыло одно-единственное большое облако. Я настороженно огляделась. Я знала это место. Знала горы, ручей, журчащий у поля. В детстве я часто играла здесь, но тогда лаванда тут не росла, только трава и корявые пни грушевых деревьев. Манон сказала, что когда-то в этой долине росла роща, но Моргана сожгла ее в необъяснимом приступе ярости еще до нашего рождения. Лаванда была раньше рощи или наоборот?

Рядом что-то мелькнуло. Я невольно напряглась и резко обернулась.

Сердце ухнуло в пятки.

– Ты же… ты… – изумленно произнесла я.

Николина уставилась на меня. Ее серебристые глаза были широко распахнуты. Никогда прежде я не видела у нее такого взгляда. Лицо побледнело еще сильнее. В ярком солнечном свете шрамы на ее груди сияли жутко и отчетливо, а черное грязное и изодранное платье казалось неуместным в этом радостном месте. Взглянув на себя, я подняла руки, и они тут же повиновались мне. Пошевелила пальцами. Я сжимала и разжимала их без всякого труда. Смех вырвался из горла, моего горла, а не нашего.

Не в силах сдержаться, я вскинула голову и подставила лицо солнцу, наслаждаясь его теплом. На одно лишь мгновение. Я не знала, где мы и как здесь оказались, но мне было все равно. Я чувствовала себя… собой. Странное ощущение разлилось по телу, словно воды не только восстановили меня, но и придали сил плоти и душе. А может, я просто умерла и попала на Землю вечного лета. Или в Рай? Правда, почему здесь оказалась Николина, неясно, но где еще я могла быть?

Сквозь мои грезы прорезалась паника, острая и неожиданная. Улыбка погасла так же быстро, как и появилась. Паниковала не я. Это было не мое чувство. Я громко застонала, когда все поняла. Николина тоже узнала это место. Ее мысли метались слишком быстро, и понять их было невозможно, но я чувствовала ее тоску. И отчаяние.

Черт.

Я замотала головой.

Телами мы разделились, но наше сознание, кажется, нет. Не настолько боги жестоки, чтобы навеки связать меня с Николиной, а значит, мы были не в Раю. Я взглянула на ясно-голубое небо. Единственное облако, казалось, смеялось надо мной, и я невольно усмехнулась. Облако приняло форму пылающего огнем креста.

Но самое паршивое: я не чувствовала своей магии. С осторожностью и любопытством я попробовала вызвать в голове золотые узоры, но они не появились. Завеса между мной и Николиной не восстановилась, но узоры просто… исчезли. Какая бы магия ни питала это место, на мою она совершенно не была похожа. Да и на магию Николины тоже. Она была мощнее и обнажила нас обеих.

Позади знакомый голос запел колыбельную, и мы одновременно обернулись. Паника Николины переросла в настоящий ужас, переплетясь с моим нездоровым любопытством.

– Кто это? – спросила я, глядя на двух приближающихся людей.

Стройная девушка с темными волосами, возможно моя ровесница, держала за руку мальчика с желтоватым лицом. Глубокие тени залегли под его глазами, но он, задыхаясь, смеялся и старался не отставать. Видя, что ему тяжело, девушка подхватила его на руки. Они вместе упали на землю и, смеясь, покатились по лавандовому полю. Нас они не замечали.

– Спой мне, мам, – попросил мальчик, прижавшись к ней и обвив хрупкими ручками за шею. – Спой песенку. S’il vous plaît[8]8
  Пожалуйста (фр.).


[Закрыть].

Девушка нежно сжала мальчика в объятьях. В ее светлых глазах сияли любовь и тревога. Сердце у меня сжалось. Николина стояла не шевелясь, неотрывно глядя в лицо мальчику.

– Какую песенку тебе спеть, малыш? – спросила она.

– Ты знаешь какую!

Девушка сморщила нос от отвращения и убрала волосы с его лба. Такие же черные, как у нее.

– Мне она не нравится. Она слишком… мрачная.

– Ну пожалуйста, мам. – Мальчик глядел на нее светлыми глазами. Он словно был ее маленькой копией. – Это же моя любимая.

– Почему? – мягко, но немного досадливо усмехнулась девушка.

– Она жуткая! – Он заулыбался, обнажив сколотый передний зуб. На щеках проступили ямочки. – В ней есть чудовища!

– Ладно, – вздохнула она, закатив глаза. – Но только один раз. И не пой ее со мной сегодня, пожалуйста. Хорошо?

Я бы, наверное, нахмурилась, услышав эту странную просьбу, если бы беспокойство девушки не отдавалось эхом в Николине. Если бы я не знала, что случится спустя три недели. Совсем скоро мальчик умрет медленной и мучительной смертью. Это… это был не мой ад, а Николины.

Она не всегда звалась так. Когда-то она была Николой.

Я не могла отвести взгляда.

Девушка закрыла глаза и откинулась на лавандовый луг, а мальчик уткнулся ей в шею. Я знала слова песни еще до того, как она начала петь ее. Они отзывались у меня в самом нутре.

– Под полной луной рябь по водам плывет, танцуя с лихими ветрами, – высоким и чистым голосом девушка медленно пела жуткую колыбельную, поглаживая мальчика по волосам. – За той стороною гуль страшный ревет, своими сверкая клыками.

Мальчик захихикал.

– В ответ его зову жених восстает, сна вечного сбросив оковы. К невесте своей Женевьеве идет, но супруг у нее уже новый. За тусклым окном Женевьева сидит… – Несмотря на просьбу матери, мальчик начал подпевать. – …И сон малышу напевает. Под тусклым окном, свою деву узрев, жених безутешно рыдает… – Она замешкалась, но руку с его волос не убрала, а он продолжил петь без нее:

– Мертвецы не должны вспоминать о былом, страшитесь того, что им снится…

– Ведь памяти давней о сердце живом в груди их сокрыта крупица, – мягко сказала девушка, уже не напевая. Мальчик заулыбался, и вместе они допели эту жуткую колыбельную: – Под полной луной рябь по водам плывет, танцуя с лихими ветрами, за той стороною гуль страшный ревет, заходясь исступленно слезами…

Мальчик громко и радостно засмеялся.

– Он был зомби, да, мам? Жених был зомби?

– Скорее гулем, – предположила девушка. Взгляд у нее был отсутствующим. Она прижимала голову мальчика к груди крепче, чем стоило бы. – Или, может, какой-то дух или призрак.

– А я тоже превращусь в призрака, мам?

Она закрыла глаза, словно ей стало больно.

– Ни за что.

Разговор сошел на нет. Тошнота подкатила к горлу. Они взялись за руки и пошли обратно. Николина не моргая глядела вслед мальчику, а на девушку даже не смотрела. На мать мальчика. На Николу.

– Как его звали? – тихо спросила я.

– Матьё, – нежно ответила она.

– Матьё ле Клер?

Фигура мальчика вдали становилась все меньше.

– Мне было тогда всего семнадцать, – прошептала Николина, погрузившись в воспоминания.

Я видела их в ее сознании так же ясно, как лавандовый луг. Как она полюбила мужчину из их горной деревни. У него были рыжие волосы и светлая кожа. Они зачали ребенка, в котором души не чаяли. Как мужчина внезапно умер от простуды, как вскоре заболел их сын, как она перепробовала все, от магии до лекарств, чтобы вылечить его. Она даже отвела его к священнику или кому-то подобному в далекий край, но он сказал, что это «божественная кара» и прогнал их.

Николина убила священника. Он стал первым, кого она убила в своей жизни.

Тогда она не была знакома с Ля-Вуазен. Возможно, та бы смогла спасти Матьё…

– Прочь из моей головы, мышка, – прорычала Николина, мотая головой взад и вперед, словно пыталась отогнать назойливую муху. – Мы не хотим этого видеть, нет, мы не хотим видеть…

– Тебе было семнадцать, – медленно повторила я, оглядываясь вокруг и смотря на горы.

Когда я играла здесь в детстве, одна из скал напоминала мне нос старой карги. Но сейчас не было видно камня, похожего на бородавку. Что-то здесь не так. Горы ведь с места не сдвинешь.

– Сколько же тебе лет, Николина?

Она зашипела, обнажив потемневшие, чересчур острые зубы. Гнев в ней вспыхнул как огонь. Мне стало жаль Николину. Некогда у нее были красивые зубы. И сама она была прекрасна. Не только лицом и телом, но и душой. Она готова была отправиться на край света, чтобы спасти своего ребенка, которого любила всем естеством. И ничто не могло ее удержать. Да, Николина была прекрасна во всех отношениях, важных и не очень, но со временем ее красота увяла.

А прожила Николина слишком долго.

«Как ты стала такой?» – однажды спросила я ее, сидя в темном и грязном «Левиафане». Тогда Николина ничего толком не ответила. Сейчас все стало ясно. Ей было уже ни к чему шевелить своими потрескавшимися губами, повышать свой жуткий детский голос. Она прожила слишком долго, и время превратило ее в иссохшую тень той девушки, которой она некогда была.

Николину захлестнула ярость то ли от моей жалости, то ли от воспоминаний об умершем сыне.

– Желаешь оказаться в Аду, Луиза ле Блан? – выпалила она, словно загнанный в угол дикий зверь. – Так мы уважим тебя. О да, мы потащим тебя вниз, вниз, вниз…

Николина метнулась ко мне и схватила за шею костлявыми пальцами. Черные волны снова обрушились на нас. Они смяли лаванду, захлестнули солнце и увлекли нас в свой коварный поток. Мои легкие кричали в агонии. Мне все стало предельно ясно.

Мы не были ни в Аду, ни на Небесах.

В ушах разрывалось, а перед глазами все плыло. Я попыталась вырваться из хватки Николины, но она уже вцепилась не только в мое тело. Она вонзила когти в мое сознание, прорываясь сквозь память. Мы шли ко дну, волны беспощадно швыряли нас в стороны, пока Николина не восстановила равновесие, едва не раздавив мне горло. Давление было повсюду. В голове, груди, сердце. Я вырвалась на свободу, и вокруг снова вспыхнула белизна. Мы с головой окунулись в новое воспоминание.

Сквозь занавес.

Весь зал затих, когда мы рухнули на сцену. Перед нами развернулся ужас. Рид прижимает меня к груди, я лежу мертвенно неподвижно в его объятьях. Волосы у меня длинные и темные, лицо все в крови и синяках. Платье порвано. Я в панике смотрю вправо, откуда должен вот-вот появиться Архиепископ. Затаившаяся толпа наблюдает за мной. Узнают ли они меня? Поймают ли меня наконец?

Николина воспользовалась моим страхом, схватила меня за волосы и подняла лицо вверх.

– Взгляни на себя, мышь. Даже сейчас твой страх пахнет так остро и вкусно. Так приятно. – Она глубоко вдохнула, касаясь шрамов на моем горле. – Ты так сильно боишься, да? Своей собственной матери, отца. Даже собственного мужа.

Николина лизнула мне шею. Я вывернулась из ее хватки, ударила ее головой по лицу и, пошатываясь, пошла вперед. Николина вытерла окровавленный нос рукой и поднесла ее к губам. Высунула язык, словно змея.

– Тебе повезло, что ты обвела его вокруг пальца. О да, если бы ты не перехитрила его, он бы не полюбил тебя. Какая ты хитренькая мышка. Если бы он знал, какая ты, ни за что не стал бы обнимать тебя под звездами.

Я бросила взгляд через плечо. Мы с Ридом, все так же не шевелясь, смотрели друг на друга. Из-за кулис театра мне на помощь спешила Эстель.

– Ты сожгла ее, – засмеялась Николина. – Твой страх сжег ее.

Я вздрогнула, когда Рид отшвырнул меня. Мое израненное тело упало на сцену.

Но в его взгляде…

Тоже сквозил испуг.

Рид боялся, но все же поднялся, когда появились работники театра. У него дрожали руки, но он не сопротивлялся, не прятался, не молил о пощаде и не убегал. Я бы тоже не стала. Страх был неизбежен. Каждому из нас доводилось делать выбор и принимать последствия. Каждому был знаком страх. Главное – научиться жить с ним и идти вперед, несмотря на него.

– Я не хотела, чтобы все так случилось, – прошептала я, горячо желая дотронуться до лица Рида. Чтобы смахнуть его грусть. Сказать, что все наладится. – Но я рада этому.

Я расправила плечи, совсем как Рид, и посмотрела Николине в лицо. В ее глазах горел серебристый огонь, ее грудь быстро вздымалась и опускалась. Как и я, она пыталась отдышаться, и все же сила в моем теле принадлежала и ей тоже. Воды исцелили нас обеих. И внезапно я поняла.

Печальные воды умели исцелять.

Но не изгонять духов.

Мне придется сделать это самой.

Стиснув зубы, я бросилась на Николину.

Что значит тонуть

Лу

Едва я дотронулась до Николины, она отпрыгнула, и вода снова подхватила нас. Николина вцепилась мне в горло. Разжав ей рот, я поплыла уже по течению, а не против него. Но сейчас вокруг нас кружилось так много потоков, теплых и холодных, знакомых и нет. Сотни, тысячи. Я не могла ни дышать, ни думать. Образы проносились мимо в воде: лица, обрывки неба, видов, ароматов и ощущений. Каждый манил и в то же время грозил, словно скрюченные пальцы в темноте. Они тащили меня в разные стороны, тянули за волосы и рвали блузку. Паника превратилась в живое существо, пока я с трудом пыталась плыть и отбиваться от скрежещущих зубов Николины. Как мне изгнать ее и не утонуть при этом?

Внезапно у меня в голове промелькнула другая мысль, резкая и твердая.

Я могу утопить ее если не в воде, то в эмоциях. А может и там, и там.

Интуитивно я пнула незнакомый поток, и нас закружило к храму Шато ле Блан.

Склон горы был обагрен кровью, посреди которого стояла уже Николина, а не Никола – в руках она держала человеческое сердце, и ее рот больше походил на пасть дикого зверя.

Мы обе возликовали. Возликовали и страшно устыдились.

Я разжигала в ней жгучий стыд, пока мы боролись. Жарче и жарче. Он превратился в оружие, и я орудовала им как кинжалом, пронзая Николину насквозь. В самое сердце. Если я позволю, этот стыд убьет ее.

– Что ты сделала, Николина?

– То, что должно.

Она вцепилась зубами мне в пальцы. Я закричала и отдернула руку, содрав кожу. Она сплюнула кровью.

– Мы убили наших сестер, да, и нам не стыдно, – выпалила она ложь. – И ее мы бы убили. Мы бы убили ее ради нашей хозяйки.

– Кого?..

Николина снова яростно кинулась на меня, а Ля-Вуазен в это время стаскивала по ступеням храма женщину. Я отскочила и вытянула шею, страстно желая увидеть лицо женщины. Ля-Вуазен очень кстати бросила несчастную на землю, но Николина из прошлого метнулась к ним и закрыла все собой. Нынешняя же Николина развернулась и снова бросилась на меня. Про себя я поблагодарила всех богов и даже сами воды за то, что они лишили нас сил здесь. Когда она бросилась на меня, я ухватила ее за руку и вывернула ее. Я и без магии хорошо справляюсь, но с призраком мне не совладать.

«А я тоже превращусь в призрака, мам?»

Я замешкалась на секунду. Мне вдруг стало противно, а Николина резко крутанулась и ударила локтем мне в грудь. Я согнулась пополам, не в силах дышать, и она снова схватила меня за горло и уже не отпускала.

Она знала, что правила игры изменились.

«Убей меня», – прошептала я в ее разуме, не в силах говорить.

Я подначивала ее, хотя легкие у меня уже разрывались, глаза болели, сосуды в них лопались и восстанавливались. Неважно. Я схватила Николину за запястья и решительно притянула ее к себе, глядя в ее жуткие глаза.

«Убей меня, или я убью тебя».

Она зарычала, сжимая мне горло все сильнее. Кровожадность в ней боролась с преданностью Ля-Вуазен, велевшей ей не убивать меня и привести к Моргане.

«Или она прикончит тебя, – прошипела я, – или я. Так или иначе ты умрешь».

Задыхаясь от ярости, Николина оскалила зубы и повалила меня на залитую кровью землю. Я подпитывала ее гнев. Вскармливала его, разжигала и смотрела, как он поглощает Николину.

– Она простит нас, да, – выдохнула она, совершенно обезумев. – Наша хозяйка все поймет…

«От тебя несет страхом, Николина. Может, ты и права. Наверное, мы и правда похожи. Ты тоже боишься смерти». – Я выдавила улыбку, хотя голова уже раскалывалась от давления.

Между нами висели нити, словно веревочки марионеток, ведь именно марионеткой Николина и была. Если я перережу нить, она упадет и утонет. Слова застряли в измученном горле словно осколки стекла или острые ножи. Язык распух.

– Скоро ты… присоединишься к Матьё… в Землях вечного лета, – выдавила я, задыхаясь.

Когда я произнесла имя ее сына, Николина издала гортанный звук, позабыв о своей хозяйке, позабыв обо всем на свете, кроме жажды крови. Опершись коленом о мой живот, она навалилась всем телом мне на горло. Сомкнула локти.

И я победила.

Подтянувшись изо всех сил, я ударила Николину по локтям, разорвав хватку, и зацепилась ногой за ее ногу. Воздух вернулся головокружительной волной, когда я перекатилась на нее. Я ударила ее по лицу раз, другой, а потом и ногами по груди. Пошатываясь, я попятилась. Ля-Вуазен опустилась на одно колено рядом с лежащей без сознания женщиной. Она крепко схватила ту за подбородок и вскинула ей голову.

Я едва не упала.

На меня смотрела Коко!

Я изумленно встряхнула головой, все еще не оправившись от недостатка кислорода. Это не могла быть Коко. Это кто-то другой, кто-то невероятно похожий на нее…

Николина без предупреждения набросилась на меня сзади, и мы снова рухнули в ледяной водоворот. Безумно хохоча, она тянула нас еще глубже по холодному течению. Я невольно напряглась, пытаясь противостоять, но тщетно.

Мы оказались в обшарпанной комнате в Башне шассеров. На полу валялась поломанная мебель. Я схватила отломанный кусок от стойки кровати. Ткнула им Николину в грудь, но та дернулась вбок, и деревяшка застряла у нее в руке. Я безжалостно повертела деревянным обломком, наслаждаясь ее криками.

– Сдавайся. – Я рванулась за другим обломком мебели. – Ты осталась одна. Твой возлюбленный, твой сын – их больше нет. Они мертвы. Жозефина убьет и тебя. А если не она, так Моргана. Ты вляпалась по самые уши…

Николина выдернула деревяшку из руки и отразила ею мой удар.

– Мы не одни, мышка. Мы никогда не одиноки, – тихо хихикая, она бросила взгляд мне за спину. – Не то что ты.

Я не доставлю ей такого удовольствия. Я не обернусь. Нет…

Словно мотылек, летящий на огонь, я оглянулась на голос Рида. Я страшилась его голоса, боялась смотреть ему в глаза. Николина хмыкнула, но бить больше не стала.

Она выбрала другое оружие.

Она тоже пыталась меня утопить.

Рид возвышался надо мной горой, его голос звучал громко, разгневанно и обиженно. Обгоревшее тело Эстель лежало у наших ног, но мы не глядели на него. Мы смотрели друг на друга.

– Я шассер! – взревел Рид, вскидывая кулаки. Костяшки его пальцев побелели. – Я поклялся охотиться на ведьм, на тебя! Как ты могла так поступить со мной?

– Ты… Рид, но ты клялся и мне! – Я слушала свою собственную страстную мольбу с горьким сожалением. – Ты мой муж, а я твоя жена.

Он помрачнел, и все внутри у меня скрутило. Горло сдавило от боли.

– Ты мне не жена.

Холодное, знакомое отчаяние пробрало меня до костей. Как часто я слышала эти его слова? Как часто эта сцена преследовала меня в кошмарах?

– Видишь? – Николина подкралась поближе. Кровь капала за ней по пятам, хотя рана на руке уже затянулась.

Я оторвала взгляд от Рида и посмотрела на ее белоснежную кожу. Воды исцелили ее. Николина тоже это поняла и скривила губы в мерзкой ухмылке. Она повертела в руке окровавленную деревяшку.

– Повезло, что ты его обманула. Повезло, повезло, повезло.

Я тоже подняла свою деревяшку.

– Он бы все равно полюбил меня.

Мы снова тонули. Нас несло новое течение. Когда мы покинули воспоминание, Николина хотела пробить мне голову деревянной палкой, но та превратилась в струю воды и забрызгала ей лицо, опалив его. Николина снова закричала, а я увидела вспышку другого воспоминания: темная палатка, фигуры в плащах, моя мать и Ля-Вуазен. Дымил шалфей. Моргана и Ля-Вуазен пожали друг другу руки, Николина стояла в углу. Ее сердце противилось этому.

– Нельзя так, – проговорила она, следуя за своей хозяйкой. Они вышли из палатки. От волнения лицо Николины дергалось, а плечи подрагивали. – Только не с детьми.

Ля-Вуазен резко обернулась и дала ей пощечину.

– Мы делаем, что должно. Знай свое место, Николина. Ты хотела лекарство от смерти, и я дала его тебе. Таков предел моей доброты. Ты пойдешь за мной, или я отниму свой дар. Этого ты хочешь?

Николина забилась от унижения и боли, вырывая нас из воспоминания.

«Видишь?» – Мой тон был жестоким даже для меня.

Но вечно так продолжать мы не можем. Одной из нас пришло время умереть, и одна из нас уйдет. И я скорее умру, чем вернусь из вод вместе с Николиной.

«Она не любит тебя. Она тебе не мать и не сестра. Она тебе никто. Ты для нее ничего не значишь. Сдавайся и уходи с миром. Не стоит бояться смерти, Николина. Матьё…»

Она яростно набросилась на меня, увлекая за собой по самому холодному течению.

Сверкающие маски.

Широкое пространство, похожее на пещеру.

И… и Ансель.

Внутри все скрутило. Я вцепилась Николине в руку. Но я не хотела сделать ей больно, я хотела сбежать. Каждая частичка меня содрогнулась, но это было уже не важно. Сбежать от этого воспоминания я не могла.

Выходит, утонуть все же придется мне.

Николина, как кошка, ловко прыгнула к подножию амфитеатра, а я плюхнулась следом и растянулась у ее ног. Ошеломленная, я отползла подальше от нее, чтобы она не схватила меня и не заставила смотреть на людей, стоявших у грубо сколоченной сцены. Я не могла взглянуть на них. Не могла потратить последние драгоценные мгновения, чтобы поглядеть на себя, Коко или Бо, даже на Рида… на мерзкое облегчение на наших лицах. Мы думали, что победили. Полагали, что Клод явился спасти нас, что мы избежали пророчества Коко и наконец победили мою мать.

Сколько же всего мы думали тогда.

Моргана медленно шла к дальнему туннелю, где стоял Ансель. Его красивое лицо исказилось. Он внимательно смотрел на нее, Клода и на меня.

Он смотрел на меня, а я не видела этого.

Я бросилась к нему.

Конечно, умом я понимала, что воспоминание пойдет своим ходом, чтобы я ни сделала. Но ноги сами несли меня. И сердце тоже. Они настойчиво гнали меня вперед. Моргана зааплодировала. Я резко остановилась перед Анселем и начала дико озираться, пытаясь найти что-нибудь, чтобы защитить его. Мой взгляд упал на нож. Я торжествующе хотела схватить его, но пальцы прошли сквозь рукоять, рассеявшись в дым, а потом снова став прежними.

– Нет. – Я уставилась на них.

В этом не было никакого смысла. Я же схватила тогда деревянный обломок в Башне шассеров. Я даже Николину им ударила.

– Нет!

Казалось, Клод услышал мой крик и даже мельком взглянул на меня, а потом посмотрел на Моргану.

– Мы не можем изменить прошлое, мышка. Даже в воспоминаниях. Нет. – Николина поджала губы, приторно улыбаясь. Ее серебристые глаза сверкнули. – Мы не можем спасти его, нет. Ему конец. Ему конец, ему конец, нож в голове – и он мертвец. – Она кивнула на нож, лежащий на земле. Затем медленно двинулась вперед, а Моргана между тем не спеша отступала. – Жалость какая. – Николина хотела погладить Анселя по щеке, но я отбросила ее руку и встала между ними. Она ухмыльнулась. – Жалость-то какая. Он же был тебе как родной, да, Луиза? Только он один никогда не предавал тебя.

Я нахмурилась, не глядя на нее. Я внимательно смотрела на Моргану, которая вещала о правилах и об играх, не переставая отступать.

– Коко не…

Но Николина знала то, что было неведомо мне – секреты Коко и ее матери. Она рассмеялась, глядя на мои широко распахнутые глаза, на раскрытый от удивления рот. И внезапно эти секреты стали и моими тоже.

– Нет. – Я затрясла головой. Потрясение захлестнуло меня холодной волной. – Коко бы…

Моргана ринулась вперед, а мне оставалось лишь стоять на месте бесплотной тенью, когда она вонзила нож в меня, и он прошел насквозь. Тело у меня пошло рябью. Хрустнула кость. Ан-сель рухнул на колени, а я за ним, безуспешно пытаясь поймать его обмякшее тело, обхватить его невидимыми руками, чтобы смягчить падение. Он был ошеломлен и обездвижен. Его кровь пропитала мою одежду, и мой разум просто… сбежал.

– Возможно, ты не заслужила гнева своей матери, – размышляла Николина, лениво обходя нас кругами, когда Моргана скрылась в туннеле, а я страшно закричала. – Как и ненависти твоего охотника. Но это! – Она взволнованно подпрыгнула. – Это ты заслужила, Луиза!

Безжалостно перерезая мои собственные нити, она повторила слова, которые я сказала ему.

– Ты ломаешь все, к чему прикасаешься, Ан-сель. Ты настолько беспомощен, что на это жалко смотреть. – Щелк-щелк. – Ты твердишь, что не ребенок, Ансель, но это так и есть. – Щелк. – Ты и есть ребенок. Маленький мальчик, который нарядился в костюмчик с чужого плеча и пытается играть во взрослую жизнь. Мы взяли тебя с собой смеху ради, но время для игр прошло. Сейчас девушке грозит беда – ровно как и мне, и мы не можем позволить тебе все испортить.

Щелк-щелк-щелк.

Будто моя жизнь была ценнее, чем его.

Будто его жизнь не была ценнее всех наших вместе взятых.

Но даже тогда я это знала. Знала, что он лучше нас. Теперь я смотрела на его лицо, на его широко распахнутые невидящие глаза. Кровь обагрила волосы и изящную шею Анселя, запачкала ему пальто.

– Ты любила его, Луиза? – Николина повторила насмешливый вопрос моей матери. – Ты видела, как свет гаснет в его прелестных карих глазах?

Почему я не сказала ему? Почему не обняла в последний раз?

Я закрыла глаза и рухнула на колени, прижимаясь лбом к его щеке. Я не почувствовала ее, разумеется. Я вообще ничего не чувствовала. Так вот что значит тонуть? Вот как это происходит? Странно. Я даже не могла заплакать… ни когда Коко вынула кинжал из его головы, ни когда Рид раздвинул ему губы. Ни когда Николина нависла надо мной с брошенным кинжалом в руке.

Убив меня, прошлое она не изменит.

Часть меня уже умерла здесь.