Текст книги "Латунный город"

Секретарь положил ладонь на сердце и бровь в традиционном гезирийском приветствии.

– Мир вашему дому, каид. Извините за беспокойство.

После многочасового марафона гражданских жалоб увидеть однополченца и соплеменника Гезири было как бальзам на душу. Али улыбнулся.

– Ну что ты, какое беспокойство. Чем я могу помочь?

Секретарь протянул тугой рулон свитков.

– Вот подробный отчет о подозреваемых в производстве бракованных ковров, потерпевших крушение в Бабили.

Али непонимающе уставился на него.

– Что?

Секретарь нахмурился.

– Происшествие в Бабили… ваш отец только что выписал компенсацию пострадавшим. Он отдал нам приказ арестовать производителей и конфисковать остаток партии ковров, пока их не успели распродать.

Али смутно припоминал что-то такое.

– Ах… конечно.

Он потянулся за свитками.

Секретарь помедлил.

– Может, мне стоит отдать это вашему секретарю, – предложил он деликатно. – Простите, мой принц, но на вас сегодня много всего свалилось…

Али смутился. Он не думал, что это будет так заметно.

– У меня нет секретаря.

– Тогда кто вел для вас записи в ходе аудиенции? – спросил секретарь с тревогой в голосе. – Обсуждалась, по меньшей мере, дюжина дел, требующих вмешательства Королевской гвардии.

Я должен был поручить кому-то ведение записей? Али покопался в памяти. Ваджед досконально объяснил Али его обязанности, прежде чем отбыть в Та-Нтри, но Али находился в таком потрясении после казни Анаса и вестей об оружии, что с трудом мог сосредоточиться.

– Никто, – сознался он.

Али обвел взглядом море писцов. У кого-нибудь из них наверняка найдется протокол сегодняшнего собрания.

Собеседник откашлялся.

– Простите мне мою дерзость, каид… я всегда веду записи обо всем, что касается Цитадели. С радостью поделюсь с вами конспектом. И хотя я уверен, что вы захотите назначить на должность вашего секретаря родственника или кого-то из вельмож, но, между тем, если вам понадобится…

– Да, – облегченно выпалил Али. – Пожалуйста… – Он смущенно осекся. – Извини. Кажется, я не поинтересовался, как твое имя.

Секретарь снова положил руку на сердце.

– Рашид бен Салх, принц, – ответил он с искоркой в глазах.

– Буду счастлив с тобой работать.

Возвращаясь в свои покои, Али чувствовал себя гораздо лучше. Если закрыть глаза на его форму одежды и прокол с ведением записей, можно сказать, что свой первый день при дворе он провел вполне достойно.

Но, Боже правый, эти взгляды… стоять и часами выслушивать жалобы и так оказалось не сахар, но терпеть пристальные взгляды тысяч незнакомцев было сущей пыткой. Он почти не винил отца за злоупотребление вином.

Завидев принца, привратник поклонился.

– Мир вашему дому, принц Ализейд.

Он открыл перед Али дверь и шагнул в сторону.

Может, брат с сестрой и выбирали для него покои попроще, но все-таки это были дворцовые покои. Только его комнаты занимали вдвое больше места, чем бараки, где он размещался с двумя дюжинами других кадетов. Огромная спальня была обставлена по-простому: одна кровать, которая казалась ему чересчур мягкой, и у стены сундук с вещами, которые Али забрал с собой из Цитадели. Спальня вела в кабинет, оборудованный полками, которые Али уже наполовину забил книгами, – раз уж пришлось жить во дворце, то неограниченным доступом к королевской библиотеке он намеревался пользоваться по полной.

Он вошел в кабинет и снял сандалии. Окна здесь выходили на настоящий уголок дикой природы в гаремных садах, вечнозеленые джунгли, оглашенные ансамблем ухающих мартышек и верещанием майн. За мраморной беседкой с качелями открывался вид на прохладно журчащие воды канала.

Али размотал тюрбан. Предвечерний свет проникал сквозь прозрачные льняные занавески. Стояла благодатная тишь. Ступая по ковру, Али подошел к столу, где его ждала кипа документов: криминальные сводки, заявки на ассигнования, приглашения на бесконечные светские рауты, которые он не собирался посещать, неожиданные личные записки с просьбами об одолжениях и помилованиях… Он перебрал бумаги, выбросил все, что казалось ему лишним и бессмысленным, и разложил документы в порядке важности.

Искры на воде манили и отвлекали его. В детстве мама учила его плавать, но Али не делал этого уже много лет. Ему казалось постыдным увлекаться чем-то, что так плотно ассоциировалось у всех с Аяанле, – тем более что в племени отца на это занятие смотрели с отвращением и ужасом.

Но здесь его никто не увидит. Он ослабил воротник и, потянувшись к подолу дишдаши, направился к беседке.

Али остановился. Он вернулся назад и еще раз заглянул в открытую арку, ведущую в спальню. Нет, глаза его не обманывали.

На его постели лежали две женщины.

Они прыснули со смеху.

– Кажется, он нас все-таки заметил, – сказала одна с улыбкой.

Она лежала на животе, задрав ноги с тонкими щиколотками. Али обвел взглядом ее многослойные прозрачные юбки, плавные изгибы тела, темные волосы и только потом смог сфокусироваться на ее лице.

Не помогло. Она была красавицей. Шафитка – это стало очевидно по округлым ушам и тускло-коричневой коже. Ее подведенные сажей глаза весело сияли. Она встала с кровати и приблизилась к нему, позвякивая браслетами на ногах. Девушка закусила накрашенную губку, и у Али часто забилось сердце.

– А мы все гадали, когда ты оторвешься от работы, – поддразнила она.

Она подошла к нему вплотную и стала пальцами водить по его запястью.

Али сглотнул.

– Это какая-то ошибка.

Она снова улыбнулась.

– Никакой ошибки, мой принц. Нас попросили продемонстрировать вам наше гостеприимство.

Она потянулась к узлу его набедренника. Али так резко отскочил назад, что чуть не споткнулся.

– Не стоит… это вовсе необязательно.

– Ах, Лина, прекрати пугать мальчика.

Вторая женщина встала и вышла на свет. Али похолодел. Пыл, который он с трудом пытался побороть, как ветром сдуло.

Это была куртизанка из таверны Тюрана.

В отличие от шафитки, походка Дэвы была исполнена грации. Куртизанка сверлила его своими влажными черными глазами, не узнавая его, но на Али нахлынули воспоминания той ночи: задымленная таверна, лезвие ножа в горле привратника, рука Анаса на плече Али.

Его крик, так резко оборвавшийся на арене.

Куртизанка смерила его взглядом.

– Он мне нравится, – сообщила она второй. – Он милее, чем все говорят.

Она ласково улыбнулась Али. Она мало напоминала ту женщину, которая развязно смеялась с подругами, весело проводя вечер. Сейчас она думала только о деле.

– Не стоит так нервничать, принц, – сказала она нежно. – Наш хозяин только желает, чтобы вы хорошо провели время.

Ее слова развеяли туман желания, застилавший Али разум, но он не успел ничего спросить, когда услышал женский смех со стороны беседки – на этот раз очень знакомый смех.

– Однако! Быстро ты освоился.

Али отпрянул от женщины. В комнату вошла его старшая сестра. Куртизанки немедленно упали на колени.

Серо-золотые глаза Зейнаб лучились ехидным удовольствием, которое хорошо знакомо всем, у кого есть сестры. У них с Али не было и десяти лет разницы, а пока они были подростками, их даже можно было принять за близнецов, хотя материнские острые скулы и продолговатые черты лица шли Зейнаб гораздо лучше. Сегодня она была одета по моде Аяанле: темно-лиловое с золотом платье и расшитая жемчугом чалма в тон. Золото окольцовывало ее запястья и шею, а в ушах сверкали драгоценные камни – даже за закрытыми дверями гарема единственная дочь Гасана выглядела как принцесса.

– Извини за вторжение. – Она продефилировала по спальне. – Мы пришли убедиться, что придворные не съели тебя заживо, но, как вижу, поддержка тебе не нужна. – Она упала на кровать и, закатив глаза, поддела ногой одеяло, аккуратно сложенное на полу. – Только не говори, что спал на полу, Ализейд.

– Я…

Вторая половина ее «мы» вошла в комнату, не успел Ализейд толком ничего возразить. Мунтадир выглядел еще более неряшливо, чем обычно. Верхние пуговицы дишдаши были расстегнуты, кудрявые волосы – непокрыты. Увидев такую картину, Мунтадир усмехнулся.

– Две сразу? Во всем нужно знать меру, Зейди.

Али был рад, что его брат и сестра веселятся на его счет.

– Все совсем не так, – рассердился он. – Я их не звал!

– Нет? – переспросил Мунтадир, посерьезнев, и перевел взгляд на куртизанок, которые так и стояли на коленях. – Встаньте, прошу вас. Не нужно церемоний.

– Мир вашему дому, эмир, – пробормотала, поднимаясь, куртизанка-Дэва.

– И вашему, – улыбнулся Мунтадир, хотя его глаза оставались серьезными. – Даже я удержался от такого искушения, но скажите мне… кто распорядился о таком очаровательном подарке для моего младшего брата?

Женщины переглянулись, позабыв о кокетстве. Дэва в конце концов неуверенно ответила:

– Старший визирь.

Али разозлился и хотел что-то сказать, но Мунтадир жестом руки помешал ему.

– Пожалуйста, поблагодарите Каве за жест, но боюсь, вынужден вас прервать, – Мунтадир кивнул на дверь. – Вы можете идти.

Женщины тихо попрощались и поспешили убраться восвояси.

Мунтадир посмотрел на сестру.

– Зейнаб, ты нас не оставишь? Кажется, нам с Али нужно поговорить.

– Он вырос в Цитадели, Диру, среди мужчин… думаю, с ним уже обо всем поговорили. – Зейнаб посмеялась своей шутке, но встала с кровати, игнорируя сердитый взгляд Али.

На пути к выходу она положила руку ему за плечо.

– Не ищи себе на голову неприятностей, Али. Погоди хотя бы недельку, прежде чем развязывать священные войны. И про меня не забывай, – бросила она через плечо, выходя в сад. – Заглядывай ко мне на огонек хотя бы раз в неделю.

Али оставил это без ответа и развернулся к выходу, ведущему во дворец.

– Извини, брат. Но, похоже, мне нужно сказать пару слов старшему визирю.

Мунтадир перегородил ему дорогу.

– И что же ты ему скажешь?

– Чтобы держал своих продажных огнепоклонниц при себе!

Мунтадир вскинул бровь.

– И как, по-твоему, это будет выглядеть? – спросил он. – Малолетний королевский отпрыск, о котором уже ходят слухи, будто он какой-то религиозный фанатик, нападает на одного из самых уважаемых Дэвов в городе, который десятилетиями верой и правдой служит его отцу? И за что? За подарок, которому обрадовался бы всякий мужчина?

– Я не такой, и Каве знает…

– Да, знает, – договорил Мунтадир. – Прекрасно знает и наверняка постарается оказаться в таком месте, где у скандала, который ты ему закатишь, будет масса свидетелей.

Али опешил.

– Что ты хочешь сказать?

Брат наградил его тяжелым взглядом.

– Он хочет выбить тебя из колеи, Али. Рассорить тебя с отцом, а в идеале – устранить из Дэвабада и вернуть в Ам-Гезиру, где ты ничем не сможешь навредить его народу.

Али всплеснул руками.

– Я ничего не сделал его народу!

– Пока нет. – Мунтадир скрестил руки на груди. – Но вы, верующие, никогда не скрывали своих чувств к Дэвам. Каве боится тебя. Вероятно, считает твое повышение прямой угрозой. Что ты превратишь гвардию в инквизицию и прикажешь солдатам колотить всех встречных с пепельными отметинами. – Мунтадир пожал плечами. – Я даже не могу его в этом винить. Обычно, когда такие, как ты, дорываются до власти, Дэвам приходится несладко.

Али устало прислонился к столу. Ему и без того тяжело было замещать Ваджеда, не выдавая своей причастности к «Танзиму». У него не оставалось сил на интриги параноидального Каве.

Он потер виски.

– Что мне делать?

Мунтадир присел у окна.

– Попробуй переспать со следующей подосланной куртизанкой, например, – ухмыльнулся он. – Ох, Зейди, не смотри на меня так. Это всяко собьет Каве с толку.

Мунтадир рассеянно крутил в пальцах язычок пламени.

– Потом он, конечно, одумается и разоблачит тебя как лицемера.

– Из тебя не очень-то хороший помощник.

– Тогда попробуй не трясти кулаками, точно королевская версия «Танзима», – предложил Мунтадир. – Или знаешь что… попробуй подружиться с Дэвом? Джамшид давно хотел научиться фехтовать зульфикаром. Не хочешь дать ему пару уроков?

Али не мог поверить своим ушам.

– Ты предлагаешь мне научить сына Каве владеть оружием Гезири?

– Не просто сына Каве, – ответил Мунтадир, начиная раздражаться. – Это мой лучший друг, и ты сам спросил моего совета.

Али вздохнул.

– Прости. Ты прав. Просто день был тяжелый. – Он переступил с ноги на ногу, столкнув со стола аккуратную стопку бумаг. – И не видно этому дню ни конца ни края.

– Все-таки нужно было оставить тебя с дамами. Они бы подняли тебе настроение, – Мунтадир встал с подоконника. – Я хотел посмотреть, как ты держишься после первого дня при дворе, но вижу, что у тебя еще много работы. Ты хотя бы подумай над моими словами о Дэвах. Я хочу помочь тебе, ты же знаешь.

– Знаю, – вздохнул Али. – Переговоры прошли успешно?

– Какие переговоры?

– Переговоры с тохаристанским министром, – напомнил Али. – Отец сказал, вы торговались за погашение нашего долга.

Глаза Мунтадира весело заискрились. Он закусил губы, как бы сдерживая улыбку.

– Да. Она была готова… пойти на уступки.

– Это хорошо. – Али собрал бумаги и принялся выравнивать стопки на столе. – Скажи, если захочешь, чтобы я перепроверил цифры, на которых вы сошлись. Я знаю, что математика не твоя…

Он удивленно замолчал, когда Мунтадир неожиданно поцеловал его в лоб.

– Ты чего?

Но Мунтадир только покачал головой с заботливой усталостью на лице.

– Ох, ахи… тебя же тут съедят заживо.

9
Нари

Холодно, – сразу подумала она, проснувшись. Дрожа всем телом, Нари свернулась в калачик и с головой залезла под одеяло, пряча закоченевшие ладони под подбородок. Неужели уже утро? Ее лицо было влажным, а кончик носа грозил отвалиться.

Картина, которую она увидела, открыв глаза, была такой неожиданной, что Нари резко села.

Снег.

Это точно был снег. Именно так Дара его и описывал. Землю застелило тонким белым покрывалом, и лишь в некоторых местах из-под него еще проступали темные проталины. Даже воздух казался особенно неподвижным, как будто замерз и умолк с приходом снега.

Дары не было. Лошадей тоже. Нари закуталась в одеяло, выбрала в хворосте самую сухую ветку и подбросила в затухающий костер, изо всех сил стараясь не поддаваться панике. Может, он просто увел лошадей на пастбище.

Или он в самом деле ушел. Нари через силу проглотила несколько ложек остывшей похлебки и стала собирать свои жалкие пожитки. Было что-то в обступившей тишине и сиротливой красоте свежего снегопада, от чего одиночество ощущалось особенно остро.

От черствого хлеба и острой еды во рту пересохло. Нари порыскала по их маленькому лагерю, но бурдюка нигде не было. Неужели Дара бросил ее здесь без воды?

Мерзавец. Напыщенный, эгоистичный мерзавец. Нари попробовала растопить в ладонях немного снега, но только наглоталась грязи. Начиная терять терпение, она выплюнула жижу и натянула сапоги. Дара мог катиться ко всем чертям. Нари приметила ручей в редком лесу за их лагерем. Если к ее возвращению Дары не будет на месте, то… придется строить планы без него.

Она сердито зашагала к лесу. Если мне суждено здесь умереть, надеюсь, что я вернусь в образе гуля. Буду в кошмарах являться этому бесстыжему наглецу, до самого Судного Дня.

Она уходила все глубже в лес, где все реже раздавались птичьи трели. Тут было темно. Высокие кроны древних деревьев не пропускали жидкий свет, падавший с утреннего, затянутого облаками неба. Вокруг жесткие сосновые иголки как в ладони ловили не долетевший до земли хрустящий снежок.

Ручей затянуло тонкой коркой льда. Нари без труда разбила ее камнем и наклонилась попить. От холодной воды заломило зубы, но она заставила себя сделать несколько глотков и умылась, дрожа как осиновый лист. Нари не хватало Каира с его зноем и толчеей, где она отдохнула бы душой после этого промозглого и одинокого места.

Ее внимание привлек блеск под водой. Присмотревшись, Нари заметила яркую рыбину, нырнувшую за подводный камень. Сопротивляясь течению, она показалась вновь, посверкивая чешуей в тусклом освещении.

Нари уперлась ладонями в глинистый берег и наклонилась. Рыба была ослепительного серебряного цвета с яркими голубыми и зелеными полосками по бокам. Размером всего лишь с ладонь, она казалась упитанной, и Нари уже воображала, какой окажется рыба на вкус, зажаренная на еле теплящемся костре.

Рыба будто догадалась о ее намерениях. Нари еще прикидывала, как бы лучше к ней подступиться, а та уже скрылась между камней. Порыв ветра продул насквозь ее тонкий платок. Она поежилась и поднялась. Нет смысла оставаться здесь из-за рыбы.

Она вышла на опушку и остановилась.

Дара вернулся.

Он ее не замечал. Он стоял между лошадьми, спиной к лесу, и Нари глядела, как он прижался лбом к щетинистой щеке животного, ласково потрепав его морду.

Этот жест вовсе ее не растрогал, ничуть. Небось даже к животным Дара относился с бо́льшим уважением, чем к шафитам вроде нее.

Но когда она вышла ему навстречу, то увидела на его лице нескрываемое облегчение.

– Где ты была? – набросился он. – Я успел испугаться, что тебя съели.

Нари прошагала мимо него к своей лошади.

– Увы, разочарую.

Она ухватилась за седло и сунула ногу в стремя.

– Дай помогу…

– Не прикасайся ко мне.

Дара отдернул руку, и Нари неуклюже взгромоздилась в седло.

– Послушай, – виновато начал он. – Насчет вчерашнего. Я был пьян. Я отвык от общества других людей. – Он прикусил губу. – Видимо, я забыл о правилах приличия.

Она развернулась к нему:

– О правилах приличия? Ты разражаешься гневной тирадой о джиннах, которые, между прочим, остановили поголовную травлю таких, как я, шафитов, оскорбляешь меня, когда я выражаю некоторую радость от их победы, а потом заявляешь, что все равно собирался бросить меня на произвол судьбы под воротами их города? И все это ты хочешь свалить на вино и правила приличия? – Нари фыркнула. – Боже правый, ты такой эгоист, что не можешь даже извиниться нормально.

– Ладно. Извини, – парировал он, растягивая слова. – Ты это хотела услышать? До тебя я никогда не общался с шафитами. Я не подозревал… – Он прочистил горло, нервными движениями теребя поводья. – Нари, пойми… когда я рос, нас учили, что Создатель покарает нас, если наша раса будет нарушать закон Сулеймана. Что новый человек придет на его место и снова лишит нас наших сил, и перевернет наши жизни с ног на голову, если мы не сладим с остальными племенами. Наши предводители говорили, что шафиты бездушны и каждое слово из их уст – обман. – Он покачал головой. – Я никогда не ставил это под сомнение. Никто не ставил.

Он помолчал. В его глазах горело раскаяние.

– Когда я вспоминаю все, что натворил…

– Я больше не хочу об этом слышать. – Она выдернула поводья у него из рук. – Поехали. Чем скорее доберемся до Дэвабада, тем скорее разойдемся разными дорогами.

Она пришпорила лошадь сильнее, чем обычно, та недовольно фыркнула и припустила рысцой. Нари вцепилась в поводья и стиснула ноги, отчаянно надеясь, что не разобьется из-за одного опрометчивого движения. Она была ужасной наездницей, а вот Дара, напротив, был словно рожден в седле.

Нари пыталась расслабиться, зная уже по опыту, что скакать комфортнее всего тогда, когда она позволяет своему телу вторить движениям животного и когда ее бедра не зажаты, она покачивается в седле, а не дрыгается из стороны в сторону. Нари слышала, как за спиной лошадь Дары топчет копытами мерзлую землю.

Он поравнялся с ней в два счета.

– Эй, не убегай от меня. Я же извинился. В общем… – Его голос сорвался, а когда Дара заговорил вновь, Нари с трудом расслышала слова. – Я отвезу тебя в Дэвабад.

– Да, знаю. К городским воротам. Это я уже слышала.

Дара помотал головой.

– Нет. Я отвезу тебя в сам Дэвабад. Я буду лично сопровождать тебя к королю.

Нари потянула поводья, чтобы лошадь сбавила шаг.

– В чем подвох?

– Ни в чем. Клянусь прахом своих родителей. Я отведу тебя к королю.

Несмотря на зловещую клятву, поверить в такую внезапную перемену оказалось непросто.

– Разве я не посрамлю память твоих драгоценных Нахид?

Он пристыженно отвел взгляд и стал разглядывать поводья.

– Это неважно. Я не буду гадать, как отреагируют джинны, но… – Он залился краской. – Я не вынесу, если с тобой что-то случится. Этого я себе никогда не прощу.

Нари хотела съязвить на тему его неохотной симпатии к «нечистой воровке», но вовремя прикусила язык, тронутая ранимостью в его голосе и тем, как взволнованно он вертел кольцо на пальце. Дара напоминал нервного жениха перед свадьбой. Он говорил правду.

Нари вытаращилась на него. За поясом у Дары висела сабля. Серебряный лук за плечом блестел в утреннем свете. Какие бы глупости иногда ни срывались у него с языка, с ним было полезно дружить.

Она соврала бы, если сказала, что ее взгляд не задержался на нем лишнюю секунду. У нее екнуло сердце. Дружить, – напомнила она себе. – И только.

– Так какого приема ты ждешь в Дэвабаде? – спросила она.

Дара посмотрел на нее и невесело улыбнулся.

– Ты что-то говорил о темнице, – напомнила она.

– Повезло, что моя спутница – лучшая домушница в Каире. – Он хитро усмехнулся ей и пришпорил лошадь. – Не отставай. Мне теперь никак нельзя тебя потерять.

Они скакали все утро. Они мчались по равнинам, покрытым морозной коркой, и стук копыт особенно громко отскакивал от мерзлой земли. Снег перестал идти, зато поднялся ветер, продувавший насквозь ее одежду, и принялся нагонять серые кучевые облака с южного края горизонта. Когда снегопад кончился, Нари смогла разглядеть обступившие их голубые горы в шапочках льда, подпоясанные темными лесами, которые редели по мере того, как утесы набирали высоту. Один раз они распугали стадо диких коз с густой спутанной шерстью и острыми кривыми рогами, отъевшихся на траве.

Нари проводила их голодным взглядом.

– Ты не мог бы достать нам одну? – спросила она Дару. – А то такое впечатление, что ты свои стрелы только полировать умеешь.

Нахмурившись, он уставился на стадо.

– Достать? Зачем? – Непонимание уступило место отвращению. – Чтобы съесть? – Он неодобрительно закряхтел. – Исключено. Мы не едим мясо.

– Как? Почему нет? – захныкала Нари. Мясо было лакомством, которое она редко могла себе позволить на свой скромный доход в Каире. – Это же так вкусно!

– Оно нечистое. – Дару передернуло. – Загрязняет кровь. Ни один дэв не станет это есть. И в особенности бану Нахида.

– Бану Нахида?

– Титул, который давался женщинам-предводительницам Нахид. Почетный титул, – добавил он с легким упреком в голосе. – И большая ответственность.

– То есть шампуры для кебабов мне спрятать подальше?

Дара вздохнул.

Они поехали дальше, и к обеду у Нари уже отваливались ноги. Она заерзала в седле, чтобы размять затекшие мышцы, и плотнее замоталась в плед, мечтая о чашке пряного горячего чая по рецепту Хайзура. Они ехали без остановки уже много часов. Почему бы не устроить привал? Нари ударила лошадь пятками по бокам, решив нагнать дэва и предложить ему сделать остановку.

Устав от своей непутевой наездницы, лошадь заржала и дала влево, а потом перешла на галоп и проскакала мимо Дары.

Дэв рассмеялся.

– У тебя проблемы?

Нари чертыхнулась и дернула поводья, переводя лошадь на шаг.

– Кажется, она меня ненавидит…

Она умолкла и уставилась на багровую кляксу в небе.

– Эй, Дара… я сошла с ума или на нас летит птица размером с верблюда?

Дэв повернулся и, исторгнув проклятие, остановил коня и выхватил поводья у Нари из рук.

– Око Сулеймана! Думаю, пока она нас не заметила, но… – что-то его явно встревожило. – Нам некуда спрятаться.

– Спрятаться? – переспросила она, переходя на шепот, когда Дара на нее цыкнул. – Зачем? Это же просто птица.

– Нет, это Рух. Кровожадные твари. Они сжирают все, что подвернется им на пути.

– Все, что подвернется? Например, нас? – Он кивнул, и Нари застонала. – Ну почему все в этой стране так и норовит нас сожрать?

Дара медленными движениями снял с плеча лук, не сводя глаз с птицы, которая кружила над лесом.

– Кажется, она нашла нашу стоянку.

– Это плохо?

– У них превосходный нюх. Рух сумеет нас выследить. – Дара кивнул на север, на дремучие горные леса. – Нам нужно добраться вон до тех деревьев. Рух слишком крупные для охоты в лесу.

Нари посмотрела на птицу, которая спустилась ниже к земле, перевела взгляд на лес. Он казался бесконечно далеким.

– Мы ни за что не успеем.

Дара снял тюрбан, шапку и плащ и бросил ей. Не понимая, что он делает, Нари наблюдала, как он привязывает саблю к поясу.

– Не будь пессимисткой. У меня есть идея. Слышал от кого-то одну историю. – Он заправил серебряную стрелу и натянул тетиву лука. – Ты только пригнись и держись за коня. Не смотри вверх и не останавливайся. Что бы ты ни увидела.

Дара потянул ее поводья, направил лошадь мордой в нужную сторону и погнал обеих лошадей рысцой.

Нари сглотнула. Сердце выпрыгивало у нее из горла.

– А как же ты?

– За меня не беспокойся.

Она не успела возразить, потому что Дара с силой шлепнул ее лошадь по крупу. Даже через седло до нее дошло тепло от его ладони. Животное возмущенно заржало и бросилось к лесу.

Нари распласталась на лошади, одной рукой вцепившись в седло, а другой – во влажную гриву. Потребовалась недюжинная сила воли, чтобы не закричать в этот момент. Ее подбрасывало так, что зуб на зуб не попадал, и она стиснула ноги, переживая, как бы лошадь не скинула ее. Перед глазами с безумной скоростью проносилась земля, и она зажмурилась.

Воздух огласил протяжный вопль, такой пронзительный, что как будто прошел через нее насквозь. Нари невольно зажала уши. Оставалось только молиться. О Всемилостивый, прошу, не дай этой твари меня сожрать. Она пережила вселившегося в чужое тело ифрита, прожорливых гулей и обезумевшего дэва. Не может быть, чтобы после всего этого ее склевал голубь-переросток.

Нари оторвалась от лошадиного загривка и посмотрела вперед. Лес был так же далек, как и прежде. Копыта стучали о землю, шумно пыхтела лошадь. Но где же Дара?

Снова закричала Рух: она была в ярости. Испугавшись за дэва, Нари плюнула на его увещания и повернулась.

– Боже сохрани…

Молитвенный шепот сорвался с ее губ, когда она увидела Рух. Она вдруг поняла, почему никогда не слышала об этих птицах.

Никто не выжил, чтобы рассказать эту историю.

«Размером с верблюда» было непростительным приуменьшением. Птица была больше Якубовой аптеки, а одним ее крылом можно было накрыть целую улицу Каира. Верблюдов это чудище, наверное, ело на завтрак. У птицы были чернющие глаза размером с два блюда и переливчатое оперение цвета свежей крови. Длинный черный клюв завершался острым изогнутым крючком. Он был таким огромным, что Нари поместилась бы в нем целиком. Птица приближалась. Нари ни за что не успеть к лесу.

Тут Дара сделал вираж и неожиданно оказался позади нее. Упершись сапогами в стремена, он практически стоял на лошади, развернувшись к Рух лицом. Он натянул тетиву и выпустил стрелу, которая угодила твари под глаз. Рух дернула головой и издала очередной вопль. Из тела птицы уже торчала добрая дюжина стрел, но ей они не мешали. Дара еще два раза выстрелил ей в морду, и Рух спикировала на него, широко расставив толстые когти.

– Дара! – вскрикнула Нари, когда дэв круто повернул на восток.

Рух последовала за ним, предпочтя бесстрашного дэва трусливой человечице.

Едва ли он слышал ее за разъяренными криками Рух, но она все равно завопила:

– Ты движешься не в ту сторону!

На востоке не было ничего, кроме голых равнин, – он что, смерти хочет?

Дара выстрелил в птицу в последний раз и отбросил лук со стрелами. На полусогнутых ногах он вскарабкался в седло и одной рукой прижал к груди саблю.

Рух испустила ликующий вопль. Она сошла на дэва, протянув к нему когтистые лапы.

– Нет! – вскричала Нари, когда Рух легко подхватила Дару вместе с конем, точно ястреб мышонка.

Лошадь ржала и вырывалась, а птица взмыла в небо и, сделав круг, полетела обратно на юг.

Нари натянула поводья, разворачивая мчащую лошадь. Та встала на дыбы, норовя ее сбросить, но Нари удержалась, и животное покорилось.

– Ялла! Но, но! – закричала она, в панике переходя на арабский.

Нари пришпорила лошадь и поскакала вдогонку за Рух.

Птица улетала, зажав в когтях Дару. Вдруг Рух заголосила и швырнула Дару вместе с конем в воздух. Она разинула клюв.

Прошли считаные секунды между тем, как Дару подбросило в воздух, и тем, как он исчез, но они показались Нари вечностью. Что-то больно сжалось у нее внутри. Рух одной лапой поймала коня, но дэва нигде не было.

Нари водила по небу глазами, ожидая, что он вот-вот появится, как вино, постоянно возникающее в бокале. Это же Дара: волшебный джинн, который путешествует со смерчами и спасает ее от гулей. У него точно есть план. Он не мог просто взять и исчезнуть в нутре какой-то прожорливой птицы.

Но он все не появлялся.

Слезы выступили у Нари на глазах. Умом она понимала то, во что не хотело верить ее сердце. Лошадь встала столбом, не слушаясь ее команд. Похоже, у животного было больше здравого смысла, чем у нее. Они не могли противостоять Рух – они могли только стать ее десертом.

Силуэт птицы алел на фоне гор. Она не успела далеко улететь, когда вдруг взмыла ввысь, отчаянно захлопав крыльями. Нари неотрывно следила за тем, как она стала падать, на мгновение выправилась в воздухе, испустила вопль, в котором слышался уже не триумф, а испуг, и продолжила падение, трепыхаясь в воздухе, пока не рухнула на мерзлую землю.

Ударная волна докатилась до них. Лошадь задрожала, а Нари хотелось кричать. Ничто живое не пережило бы такого падения.

Нари не давала лошади сбавить шаг, пока они не доскакали до неглубокого кратера, пробитого в земле туловищем Рух. Она старалась сохранять самообладание, но не выдержала вида мертвой лошади Дары и отвернулась. Ее собственная лошадь испугалась и заметалась. Нари приблизилась к необъятному птичьему телу, вцепившись в поводья упирающейся лошади. Каждое блестящее перо было вдвое больше ее роста.

Нари обошла птицу кругом, но дэва так и не увидела. К горлу подступил ком. Неужели Рух действительно съела его? Может, такая смерть была менее мучительной, чем падение с высоты, но…

На нее нахлынуло острое, леденящее чувство, и она покачнулась от переизбытка эмоций. Она посмотрела на свернутую голову чудища. Из пасти лилась черная кровь. От вида этой крови в Нари закипела ярость, отодвинув горе и отчаяние на второй план. Она схватила кинжал, чувствуя острую необходимость выколоть птице глаза и вырвать глотку.

Птичья шея дрогнула.

Нари подскочила, а ее лошадь встала на дыбы. Нари покрепче вцепилась в поводья, готовясь дать стрекача, но тут шея дрогнула во второй раз – нет, выпятилась, как будто что-то давило на нее изнутри.

Нари уже соскочила с лошади, когда шею Рух изнутри распороло темное лезвие, с трудом проделав в ней длинный разрез. Лезвие упало на землю. Следом за ним вывалился дэв, которого вымыло волной черной крови. Он упал на колени.