Текст книги "Латунный город"

7
Нари

– Подними руку выше.

Нари подняла локоть и покрепче стиснула кинжал.

– Вот так?

Дара нахмурился.

– Нет.

Он подошел ближе и поправил положение ее руки. Дымный запах защекотал ей ноздри.

– Расслабься. Ты должна почувствовать себя свободнее. Ты бросаешь нож, а не забиваешь человека палками.

Он задержал руку на ее локте, согревая ее шею своим дыханием. Нари задрожала. О расслаблении было проще сказать, чем сделать, когда привлекательный дэв был так близко. Только когда он отошел, она смогла сосредоточиться на узловатом стволе дерева. Нари бросила нож, тот просвистел мимо цели и приземлился где-то в кустах.

Она выругалась, а Дара расхохотался.

– Не уверен, что нам удастся сделать из тебя приличного воина.

Он протянул руку, и кинжал прилетел к нему в раскрытую ладонь.

Нари посмотрела на него с завистью.

– Научишь меня так?

Он вручил ей нож.

– Нет. Сколько раз я тебе говорил…

– …магия непредсказуема, – подхватила она и снова швырнула нож.

Она готова была поклясться, что на этот раз клинок приземлился ближе к дереву, или же она просто выдавала желаемое за действительное.

– Ну и что? Неужели ты меня боишься?

– Да, – ответил он честно. – Откуда мне знать, вдруг ты запустишь в нас полсотни таких ножей?

Что ж, может, он и прав. Нари отмахнулась, когда он попытался вернуть ей нож.

– Нет, с меня хватит на сегодня. Давай просто отдохнем? Мы все время куда-то спешим, как будто…

– Как будто у нас на хвосте стая ифритов? – Дара вопросительно выгнул брови.

– Если как следует отдохнуть, то и дорога пойдет быстрее, – ответила она и, взяв его за руку, потащила к месту их скромного привала. – Пойдем.

– Дорога пойдет быстрее, если не таскать за собой тюки краденых вещей, – парировал Дара.

Он отломил веточку от сухого дерева, и она тут же воспламенилась в его ладони и сгорела дотла.

– Зачем тебе столько одежды? А апельсины ты даже не ешь… и это я еще молчу про флейту, которая абсолютно бесполезна.

– Эта флейта из слоновой кости, Дара. Она стоит больших денег. И потом… – Нари раскинула руки, любуясь вышитой туникой и сапогами из коричневой кожи, которые она утянула с прилавка, когда они проезжали очередной портовый городок. – Я просто хочу, чтобы мы ни в чем не имели нужды.

Они вышли к разбитому лагерю, хотя это было слишком мягкое определение для описания крошечной опушки, куда Нари побросала их пожитки, предварительно утоптав траву. Лошади бродили на далеком лугу, под корешок объедая местную зелень. Дара склонился над погасшим костром и разжег его одним щелчком пальцев. Языки пламени потянулись ввысь и выхватили темную татуировку на его угрюмом лице.

– Твои предки пришли бы в ужас, знай они, как легко ты прибегаешь к воровству.

– Судя по твоим рассказам, мои предки пришли бы в ужас, знай они об одном моем существовании. – Нари достала тугой узелок с горбушкой черствого хлеба. – Так уж устроен мир. В Каире кто-то наверняка уже проник ко мне домой и украл все мои вещи.

Он подбросил в костер сломанную ветку, взметнув в небо искры.

– И это твое оправдание?

– Одни крадут у меня, я краду у других, а те, у кого украла я, рано или поздно сами возьмут что-то, что им не принадлежит. Замкнутый круг, – добавила она веско, вгрызаясь в черствую горбушку.

Дара внимательно посмотрел на нее, прежде чем ответил:

– С тобой явно что-то не так.

– Не иначе наследственное по линии Дэвов.

Он нахмурился.

– Твоя очередь забирать лошадей.

Нари застонала. Ей совсем не хотелось уходить от огня.

– А ты что будешь делать?

Дара вынул из сумы старый котелок, который Нари стащила по пути, мечтая съесть хоть что-нибудь, кроме манны. Наслушавшись за столько дней ее жалоб на рацион, Дара вызвался сообразить что-нибудь новенькое. Но Нари не питала больших надежд. На данный момент ему удалось «приготовить» лишь какую-то сероватую еле теплую похлебку, которая попахивала гулями.

Пока Нари вернулась с лошадьми, успела опуститься ночь. Темнота в этих краях была такой густой, что ощущалась на ощупь. Тяжелая, непроницаемая чернота, в которой ничего не стоило сбиться с пути, если бы свет от костра не направлял ее. Даже плотное покрывало звезд в небе не разреживало эту темень: их свет перехватывали окружавшие белые горы. Дара сказал, что они были белы от снега. Нари с трудом могла представить, как это. Страна была совершенно чужой для нее, и, хотя все вокруг было ново и где-то даже прекрасно, она тосковала по шумным улицам Каира, базарным толпам и торгующимся купцам. Она тосковала по золотой пустыне, обнявшей их город, и по широкому коричневому Нилу, змеящемуся по нему.

Нари поставила лошадей на привязь у тонкого деревца. Температура резко упала после захода солнца, и ее пальцы окоченели, пока она возилась с узлами. Она закуталась в плед и села у костра, придвигаясь поближе к огню.

Но на Даре не было даже кафтана. Нари с завистью посмотрела на его голые руки. Хорошо, наверное, быть созданным из огня. Если в Нари и текла кровь Дэвов, этого явно было мало, чтобы согревать ее холодной ночью.

У его ног дымился горшок. С торжествующей улыбкой он придвинул его к Нари.

– Ешь.

Она недоверчиво принюхалась. От горшка поднимались приятные ароматы масла, чечевицы и лука. Нари оторвала от своего ломтя хлеба кусочек и обмакнула в горшок. Осторожно откусила, потом еще раз. Вкус ничуть не уступал запаху: сливки, чечевица и какая-то зелень. Она потянулась за новым куском хлеба.

– Тебе нравится? – спросил он с надеждой в голосе.

После стольких дней на одной манне ей понравилась бы любая съедобная пища, но это был настоящий деликатес.

– Пальчики оближешь! – Она зачерпнула еще каши, наслаждаясь теплым вкусом. – Как тебе это удалось?

Дара был чрезвычайно доволен собой.

– Я решил сконцентрироваться на блюде, с которым лучше всего знаком. Видимо, это меня и спасло. Магия плотно завязана на намерениях. – Он замолчал и перестал улыбаться. – Моя мама часто это готовила.

Нари чуть не поперхнулась. Дара никогда не рассказывал о своем прошлом, и даже сейчас его лицо приняло настороженное выражение. Испугавшись, как бы он не сменил тему, Нари поспешила ответить:

– Наверное, она очень хорошо готовит.

– Готовила. – Он залпом допил вино, и кубок тут же наполнился снова.

– Готовила? – мягко уточнила Нари.

Дара уставился на огонь, перебирая в воздухе пальцами, как будто хотел прикоснуться к нему.

– Она мертва.

Нари выронила хлеб.

– Ох, Дара, прости, я не знала…

– Все нормально, – оборвал он ее, хотя тон его голоса говорил об обратном. – Это случилось давно.

Нари помедлила, но не могла сдержать любопытства.

– А твоя остальная семья?

– И они мертвы. – Его изумрудные глаза заблестели. – Не осталось никого, кроме меня.

– Я знаю, каково это, – сказала она, возможно, некстати.

– Да, ты знаешь.

В ее руке неожиданно материализовался кубок.

– Тогда выпей со мной, – скомандовал он и поднял свой кубок вверх. – Можно и подавиться, если не запивать еду. Никогда не видел, чтобы еду уплетали с такой скоростью.

Они оба понимали, что Дара просто уходит от разговора. Нари пожала плечами и сделала глоток вина.

– Ты вел бы себя так же, если бы вырос в моих условиях. Часто я просто не знала, когда смогу поесть в следующий раз.

– Оно и видно, – хмыкнул он. – Когда я тебя нашел, ты была тощей, как гули. Можешь не любить манну, но она хотя бы придала тебе формы.

Ее брови поползли на лоб.

– Придала мне формы? – повторила она.

Дара засмущался.

– Я… не имел в виду ничего такого. Просто, ну, понимаешь… – Он взмахнул рукой, как бы показывая на ее тело, и тут же покраснел, сообразив, что этим только усугубляет положение. – Забудь, – пробурчал он, стыдливо опуская взгляд.

Да, я понимаю, еще как понимаю. Каких бы гадостей Дара ни говорил про шафитов, Нари не раз ловила на себе его взгляд, да и урок по метанию ножей был не первым случаем, когда он искал возможности лишний раз к ней прикоснуться.

Она разглядывала его, изучая широкие линии плеч, пока он нервно вертел в руках кубок, пряча от нее глаза. Его пальцы дрожали на ножке сосуда, и на секунду Нари представила, как дрожали бы они на ее коже.

Потому что только этого не хватает нашим и без того взрывным отношениям. Пока мысли Нари не завели ее куда не следует, он решила сменить тему и поговорить о том, что окончательно испортит дэву настроение.

– Тогда расскажи мне об этих Кахтани.

Этого Дара не ожидал.

– Что?

– Ну, об этих джиннах, которых ты постоянно поносишь, которые якобы воевали с моими предками, – она выпила вина. – Расскажи о них.

Дара скорчил такую мину, будто съел что-то кислое. Задача минимум достигнута.

– Прямо сейчас? Уже поздно…

Она погрозила ему пальцем.

– Не вынуждай меня прибегать к помощи гулей, чтобы разговорить тебя.

Он не улыбнулся в ответ на шутку, а еще больше занервничал.

– Это невеселая история, Нари.

– Тем более стоит поскорее с ней разделаться.

Он пожал плечами и сделал глоток вина – большой глоток, как будто запасаясь мужеством.

– Я уже говорил тебе, что Сулейман был мудрым человеком. До его проклятия все дэвы были похожи. Мы одинаково выглядели, говорили на одном языке, нас объединяли общие ритуалы…

Дара взмахом руки приманил к себе дым от костра, и его струйки любовно потянулись к нему.

– Когда Сулейман вернул нам свободу, он рассыпал нас по всем известным ему уголкам мира, сменил нам языки и обличья, чтобы мы не сильно отличались от людей на наших новых родинах.

Дара развел руки в стороны. Дым расползся и загустел, вылепливая в воздухе плотную карту с дворцом Сулеймана в самом центре. На глазах у Нари яркие лучики стали разбегаться от дворца по всему свету, падая на землю как кометы и преображаясь в человекоподобные фигурки.

– Он разделил нас на шесть племен…

Дара показал на бледную женщину с нефритовыми монетами в руках в восточной части карты, где-то в регионе Китая.

– Тохаристан…

Он опустил руку южнее, где танцовщица в блестящих украшениях кружилась на Индийском субконтиненте.

– Агниванши…

Крохотный всадник выскочил из дыма и поскакал по южной Аравии с огненной саблей наголо. Дара стиснул зубы и щелчком пальцев обезглавил его.

– Гезири…

А к югу от Египта ученый муж с золотыми глазами набросил на плечи бирюзовую шаль, изучая свиток. Дара кивнул на него.

– Аяанле…

Потом он показал на огневласого мужчину, чинившего лодку на Марокканском побережье.

– Сахрейн.

– А где же твой народ?

– Наш народ, – поправил он и показал ей равнины Персии или, возможно, Афганистана. – Дэвастан, – произнес он с любовью. – Земля Дэвов.

Она нахмурилась.

– Твое племя взяло себе первоначальное имя вашей расы?

Он пожал плечами:

– Мы были главными.

Дара изучил карту. Дымчатые человечки беззвучно кричали и махали руками друг на друга.

– Говорят, это было жуткое время, жестокое время. Большинство примкнули к своим новым племенам и, чтобы выжить, решили держаться вместе и определили внутри себя касты по принципу своих новообретенных способностей. Одни были лицедеями, другие управляли металлами, третьи создавали драгоценные металлы, и так далее. Никто не умел всего и сразу, и племена были так поглощены междоусобицами, что никому даже не пришло в голову взбунтоваться против решения Сулеймана.

Нари одобрительно улыбнулась.

– Ты должен отдать ему должное: со стороны Сулеймана это был гениальный ход.

– Может, и так, – ответил Дара. – Но будь он хоть трижды гением, Сулейман не учел последствий, возникших после получения моим народом смертных человеческих тел.

Человечки стали множиться, строить деревни и длинными караванами расползаться по широкому миру. В дымовых облаках то и дело шныряли миниатюрные ковры-самолеты.

– Какие последствия? – не поняла Нари.

Он шутливо улыбнулся, но улыбка не касалась его глаз.

– Мы могли спариваться с людьми.

– И производить на свет шафитов, – догадалась она. – Таких, как я.

Дара кивнул.

– Имей в виду, что это было строжайше запрещено, – он вздохнул. – Ты, наверное, уже догадалась, что моя раса не сильна в следовании правилам.

– И, видимо, эти шафиты начали быстро расти в числе.

– Не то слово. – Он обвел рукой дымчатую карту. – Как я и говорил, магия непредсказуема.

Миниатюрный город в Магрибе заполыхал огнем.

– А в неумелых руках нечистокровных магов она становилась еще более непредсказуемой.

Огромные корабли причудливых конфигураций поплыли по Красному морю, крылатые коты с человеческими лицами запорхали над Индостаном.

– И хотя многим шафитам вообще не достается волшебных сил, некоторым их хватает для того, чтобы навлечь на человечество ужасные трагедии.

Вроде того, чтобы натравить стаю гулей на Каир и выманивать у турецких пашей их денежки? Тут Нари нечего было возразить.

– Но разве дэвам, или джиннам, или как вы тогда себя называли… разве вам было не все равно? – поинтересовалась она. – Я думала, твоя раса не питает особой любви к человечеству.

Дара согласился.

– Все так, но Сулейман ясно дал нам понять, что на его место придет новый человек и снова покарает нас, если мы ослушаемся его законов. Совет Нахид долгие годы пытался урегулировать шафитский вопрос. И в итоге постановил, чтобы всех людей с подозрением на волшебную кровь привели в Дэвабад, где они заживут новой жизнью.

Нари замерла.

– Совет Нахид? Я думала, это Кахтани…

– Скоро я дойду и до них, – перебил ее Дара непривычно ледяным тоном.

У него слегка заплетался язык, но он глотнул еще вина. Кубок никогда не осушался, так что Нари не могла даже представить, сколько он уже выпил. Во всяком случае, намного больше нее, а она уже сама захмелела.

На дымчатой карте Дэвастана, посередине черного озера, вырос город. Его стены переливались желтой медью. Прекрасное зрелище на фоне ночного неба.

– Это и есть Дэвабад? – спросила она.

– Дэвабад, – подтвердил Дара. Он смотрел на миниатюрный город с тоской в потускневших глазах. – Наш великий город. Там Анахид построила свой дворец, где и правили страной ее потомки, пока не были свергнуты.

– Дай угадаю… похищенными шафитами, которых не выпускали за ворота?

Дара покачал головой:

– Нет. Ни одному шафиту не было бы такое под силу.

– Тогда кто?

Дара помрачнел.

– А кто нет?

Нари непонимающе нахмурилась, и он объяснил:

– Другие племена никогда особо не считались с указом Сулеймана. Вслух они, конечно, соглашались, что люди и Дэвы должны существовать порознь, но именно они плодили шафитов.

Он кивнул на карту.

– Хуже всех были Гезири. Они были очарованы людьми из своих земель, стали почитать их пророков и перенимать их культуру. Было неизбежно, что рамки дозволенного иногда переступались. Гезири были самым нищим племенем. Кучка религиозных фанатиков, уверовавших, что деяния Сулеймана стали не проклятием, а благодатью для нашей расы. Они часто отказывались выдавать своих шафитов, и, когда Совет Нахид ужесточил порядки по исполнению шафитских законов, Гезири это совсем не понравилось.

Черный рой закружился в Руб-аль-Хали, неприступной пустыне на севере Йемена.

– Они окрестили себя джиннами, – сказал Дара. – Этим словом называли нашу расу люди в тех краях. А когда их предводитель, Зейди аль-Кахтани, стал призывать к набегу, его поддержали и остальные племена. – Черная туча разрослась до непомерных величин и опустилась на Дэвабад, кляксой ложась на озеро. – Зейди сверг Совет Нахид и похитил Сулейманову печать. Его потомки правят Дэвабадом и по сей день. – Последние слова он буквально проскрежетал.

На глазах у Нари город постепенно чернел.

– Как давно это было?

– Около четырнадцати веков назад.

Дара плотно сжал губы. На карте из дыма миниатюрный, почерневший, как уголек, Дэвабад рухнул.

– Четырнадцать веков назад? – Она поглядела на дэва, подмечая его напряженную позу и угрюмое выражение на таком красивом лице. Что-то шевельнулось в ее памяти. – Это ведь… та война, которую вы обсуждали с Хайзуром? – У нее отвисла челюсть. – Ты же сказал, что был ее свидетелем?

Он залпом выпил все вино.

– От тебя ничего нельзя утаить, да?

У Нари от такого потока информации закружилась голова.

– Но как же так? Ты ведь сказал, джинны живут всего несколько столетий!

– Это неважно. – Он отмахнулся от нее, только его движения казались не такими плавными, как обычно. – Мое прошлое – мое личное дело.

Она опешила.

– Думаешь, этот король не потребует объяснений, когда мы заявимся в Дэвабад?

– Я не войду в Дэвабад.

– Как? Я думала… куда мы тогда направляемся?

Дара отвел взгляд.

– Я доведу тебя до городских ворот. Оттуда ты сама найдешь путь во дворец. Поверь мне на слово, одна ты получишь лучший прием.

Нари отпрянула от изумления и неожиданной обиды.

– Ты бросишь меня на произвол судьбы?

– Я тебя не бросаю! – воскликнул Дара и взмахнул руками, резким жестом указывая на склад оружия за спиной. – Нари, какое прошлое, по-твоему, связывает меня с их народом? Я не могу вернуться.

Она разозлилась и вскочила на ноги.

– Ты трус, – упрекнула она. – Тогда у реки ты специально не сказал мне всей правды, и ты это знаешь. Я бы ни за что не согласилась идти в Дэвабад, если бы с самого начала знала, что ты так боишься джиннов и собираешься…

– Я не боюсь джиннов. – Сверкая глазами, Дара тоже вскочил с места. – Я душу отдал за Нахид! Я не хочу провести целую вечность, прохлаждаясь в темницах и слушая, как джинны высмеивают их за лицемерие.

– Но они и были лицемерами – взгляни на меня! Я – живое тому доказательство!

Он рассвирепел.

– Поверь мне, я все вижу, – рявкнул он.

Слышать такое было бесспорно больно.

– Так вот в чем дело? Ты меня стыдишься?

– Я… – Дара покачал головой. Раскаяние на миг промелькнуло в его глазах, но он поспешил отвернуться. – Нари, ты не жила в моем мире. Ты не можешь понять.

– И слава богу! Похоже, что в твоем мире от меня избавились бы, не дожидаясь моего первого дня рождения!

Дара ничего не сказал, и его молчание было красноречивее любых слов. У Нари внутри все перевернулось. Она считала своих предков благородными целителями, но Дара обрисовал куда более печальную картину.

– Что ж, тогда я рада вмешательству джиннов, – проговорила она хриплым голосом. – Надеюсь, они отомстили за всех шафитов, убитых моими предками!

– Отомстили? – Дара засверкал глазами, и дым заклубился из-под его воротника. – Когда Зейди аль-Кахтани вторгся в город, он вырезал всех Дэвов до последнего – мужчин, женщин и детей. Моя семья жила в этом городе. Моя сестра была вдвое младше тебя!

На его лице было написано такое горе, что Нари пошла на попятную.

– Прости. Я не…

Но Дара уже отвернулся от нее и направился к их вещам, так стремительно, что трава сгорала под его стопами.

– Я не хочу ничего слышать. – Он подхватил с земли свою торбу, закинул за плечо лук и колчан стрел и смерил ее недружелюбным взглядом. – Если ты думаешь, что твои предки – мои предводители – такие чудовища, а Кахтани такие молодцы… – Он дернул головой, кивая на всепоглощающую темень. – В следующий раз попробуй спеть джинну, пусть он тебя спасает.

А потом, прежде чем Нари успела ему ответить или хотя бы сообразить, что происходит, он зашагал прочь и скрылся в ночи.

8
Али

Где он?

Али вышагивал перед отцовским кабинетом. Мунтадир обещал встретиться с ним здесь перед придворным собранием, но время уже поджимало, а его непунктуального брата до сих пор где-то носило.

Он бросил нервный взгляд на закрытую дверь кабинета. Джинны целый день входили и выходили, но Али никак не мог заставить себя переступить порог. Он чувствовал, что не готов к первому дню придворной службы, а вдобавок он всю ночь проворочался без сна. Огромная кровать в его теперешних роскошных покоях казалась слишком мягкой и была завалена возмутительным количеством расшитых бисером подушек. Али удалось заснуть, только устроившись на полу, и потом он до утра видел кошмары, в которых его бросали на растерзание каркаданну.

Али вздохнул. Он еще раз посмотрел по сторонам. Мунтадира по-прежнему не было.

Переступив порог кабинета, он застал отца в рабочей суете. Писцы и секретари, прихватив охапки свитков, сновали мимо кучи министров, споривших на дюжине разных языков. Отец сидел за столом и внимательно слушал Каве, в то время как один слуга водил у него над головой жаровней с курящимся фимиамом, а другой поправлял белый воротничок его дишдаши, поверх которой был надет безупречный черный кафтан.

Пока Али оставался незамеченным и был этому только рад. Чуть не врезавшись в виночерпия, он вжался в стену.

Как будто по предварительно оговоренному сигналу, сборище стало рассасываться. Слуги улизнули, а министры с секретарями двинулись к дверям, ведущим к королевскому тронному залу. Али видел, как Каве сделал какую-то пометку на бумаге и кивнул.

– Непременно передам верховным жрецам, что… – заметив Али, он осекся и резко выпрямился. Он рассвирепел. – Это что, шутка?

Али не мог взять в толк, где он уже успел оступиться.

– Я… я ведь должен был прийти сюда, верно?

Каве непочтительным жестом обвел его наряд.

– Вы должны были прийти в церемониальных одеждах, принц Ализейд. В парадной форме. Я ведь вчера вечером послал к вам портных.

Али мысленно укорил себя. Накануне перед ним действительно предстали два растерянных Дэва и проблеяли о каких-то мерках, но Али прогнал их, не придав значения их визиту. У него не было ни нужды, ни желания шить новую одежду.

Он осмотрел себя. На серой тунике без рукавов красовалась лишь пара порезов в тех местах, где он повредил ее во время тренировок, а набедренник цвета индиго был достаточно темным, чтобы скрыть подпалины от зульфикара. Али казалось, что все в полном порядке.

– Одежда чистая, – недоумевал он. – Я только один раз ее надевал.

Он указал на свой тюрбан. Его алая ткань символизировала назначение на должность каида.

– Это ведь главное, нет?

– Нет! – возразил Каве, не веря своим ушам. – Вы принц, вы не можете появиться при дворе в таком виде, будто вас только что выволокли со спортивного поединка!

Он всплеснул руками и повернулся к королю. Гасан молча наблюдал за их ссорой со странной искоркой в глазах.

– Вы видите? – возмутился Каве. – Придется теперь задержать церемонию, чтобы ваш сын мог достойно…

Гасан расхохотался.

В полный голос и от всей души. Али уже много лет не слышал, чтобы отец так смеялся.

– Ах, Каве, оставь его в покое, – король вышел из-за стола и похлопал Али по спине. – Ам-Гезира у него в крови, – заявил он гордо. – На родине мы всегда закрывали глаза на эти бестолковые церемонии. – Усмехаясь, он повел Али к дверям. – Ну, выглядит он так, будто только что отметелил кого-то зульфикаром, ну и что с того?

Обычно его отец был скуп на теплые слова, и Али воспрянул духом. Когда слуга потянулся распахнуть перед ними дверь в тронный зал, Али поглядел по сторонам.

– Аба, а где Мунтадир?

– У тохаристанского министра торговли. Он… ведет переговоры по сокращению нашего долга за новую униформу Королевской гвардии.

– Мунтадир ведет долговые переговоры? – недоверчиво переспросил Али. Его брат не особенно ладил с математикой. – Не замечал в нем экономической жилки.

– Это переговоры другого толка, – сказал Гасан и только покачал головой в ответ на непонимающее выражение Али. – Пойдем, сын.

Прошли годы с тех пор, когда Али в последний раз заходил в тронный зал своего отца. Он остановился на пороге, чтобы по достоинству оценить это зрелище. Обширный холл занимал весь первый этаж дворцового зиккурата. Крыша держалась на мраморных колоннах такой высоты, что они пропадали из виду под потолком. На колоннах еще виднелись следы выцветшей краски и осколки разбитых мозаик, в которых даже теперь можно было распознать цветочные лозы и древних дэвастанских существ, некогда украшавшие их поверхность, а в тех местах, откуда предки Али откололи драгоценные камни, остались щербинки. Не в характере Гезири разбазаривать сокровища на декор помещений.

С западной стороны зала открывался выход в ухоженный парк. В остальных стенах были вырублены гигантские, высотой почти под потолок, окна, прячущие солнце за искусно резными деревянными ставнями, что позволяло просторному помещению сохранять прохладу и в то же время пропускать свежий воздух и солнечный свет. Свежести способствовали и расставленные у стен цветочные фонтаны, заколдованные, чтобы вода безостановочно струилась по резным ледяным бороздкам. Зеркальные жаровни с кедровыми углями, слепя глаза, на серебряных цепях висели над полом из зеленого с белыми прожилками мрамора. Достигая дальней стены, пол приподнимался и расходился пятью ярусами, каждый из которых был отведен под отдельную ветвь правления.

Вместе с отцом они поднялись на верхнюю платформу и подошли к трону. Али невольно залюбовался им. Трон, вырезанный из небесно-голубого мрамора, был вдвое выше Али. Изначально он принадлежал Нахидам, и это чувствовалось. Настоящий памятник расточительности, которая и стала причиной их низвержения. Его спроектировали так, что сидящий на нем представал живым шеду: легендарным крылатым львом, фамильным талисманом Нахид. Рубины, сердолики, розовые и оранжевые топазы, выложенные на подголовнике, напоминали восходящее солнце. Подлокотники были похожим образом украшены в подражание крыльям, а ножки вырезаны в виде толстых когтистых лап.

Камни сверкали в солнечных лучах. Али вдруг заметил, что точно так же сверкают тысячи вперившихся в него глаз. Он опустил взгляд. Ничто так не объединяет племена, как сплетни об их правителях. Оставалось только догадываться, какие начнутся пересуды, если они заметят, что младший сын Гасана заглядывается на отцовский трон в свой первый день при дворе.

Отец кивнул на украшенную драгоценными камнями подушку у подножия трона.

– Твой брат отсутствует. Можешь занять его место.

Только слухи множить.

– Я постою, – поспешил отказаться Али и отодвинулся от подушки Мунтадира.

Король пожал плечами:

– Как знаешь.

Он устроился на троне. Али и Каве встали у него по бокам. Али переступил через себя и поднял глаза на толпу. Тронный зал вмещал в себя десять тысяч человек, но Али показалось, что сейчас здесь присутствовала примерно половина от этого числа. Знать из всех племен, чье постоянное присутствие требовалось в знак доказательства их преданности королю, делила зал со священнослужителями в белых тюрбанах, а придворные писцы, младшие визири и казначеи сновали вокруг в головокружительном разнообразии парадных одежд.

А бо́льшую часть собравшихся представляли простолюдины. Никаких, разумеется, шафитов, если не считать слуг. Но многие были обладателями смешанной племенной крови – как Али. Все постарались принарядиться – никто не осмелился бы прийти ко двору как-то иначе, но бросалось в глаза, что многие здесь принадлежали к низшему сословию Дэвабада: кафтаны на них были чистые, но залатанные, а из украшений только металлические браслеты.

С места встала женщина Аяанле в кафтане горчичного цвета с черной лентой писца вокруг шеи.

– Именем короля Гасана ибн Хадера аль-Кахтани, защитника Веры, на восемьдесят восьмой раби ас-сани[23]23
  Четвертый месяц мусульманского лунного календаря, в переводе с арабского: «вторая весна».


[Закрыть] двадцать седьмого поколения с Сулейманова благословения объявляю собрание открытым!

Она зажгла масляную лампу в стеклянном цилиндрическом колпаке и поставила перед собой на помост. Али знал, что отец будет выслушивать обращения просителей, пока масло в лампе не закончится, но глядя, как придворные служители выстраивают толпу внизу в некое подобие очереди, он поразился их числу. Неужели его отцу придется выслушать каждого?

Пригласили и представили первых просителей: торговца шелком из Тохаристан и недовольного покупателя из Агниванши. Они бросились перед королем на колени и встали только после сигнала Гасана.

Первым заговорил Агниванши:

– Мир вашему дому, мой король. Смиренно и с почтением предстаю пред вами. – Он ткнул пальцем в торговца шелком, и жемчуга звякнули у него на шее. – Я прошу простить меня только за то, что вам приходится смотреть на этого отъявленного лгуна и бесстыжего вора!

Купец закатил глаза, а король вздохнул.

– Давай ты просто расскажешь о своей проблеме.

– Он продал мне полдюжины кип шелка в обмен на две бочки корицы и две бочки перцу. Я даже согласился добавить три ящика манго в знак моей доброй воли. – Он повернулся к купцу: – Я свое слово сдержал, но, вернувшись домой, обнаружил, что половина твоего шелка обратилась в дым!

Тохаристанец пожал плечами:

– Я всего лишь посредник. Я сразу сказал, что, если возникнут претензии к товару, обращаться к поставщику. – Он вяло шмыгнул носом. – А твои манго доброй воли были кислыми.

Агниванши вспыхнул, точно купец оскорбил его мать.

– Врешь!

Гасан поднял ладонь.

– Успокойтесь. – Он обратил свой ястребиный взгляд на торговца шелком. – Он говорит правду?

Тот заерзал.

– Не исключено.

– Тогда верни ему деньги за пропавший шелк. Требовать возмещения убытка от поставщика будешь сам. Цену назначит казначейство. А претензии к кислотности манго рассудит Бог. – Он махнул рукой. – Следующий!

Место сварливых торгашей заняла сахрейнская вдова, оставшаяся на улице после смерти мужа-транжиры. Гасан, недолго думая, определил небольшую пенсию и кров в Цитадели для вдовы и ее малолетнего сына. Затем были рассмотрены прошение ученого о гранте на изучение зажигательных свойств мочевого пузыря заххака[24]24
  В иранской мифологии трехглавый змеиный царь.


[Закрыть] (категорический отказ), просьба содействовать в борьбе против птицы Рух, разоряющей села западного Дэвастана, еще несколько обвинений в мошенничестве, в одном из которых фигурировали поддельные снадобья Нахид с весьма непристойным действием.

Много часов спустя жалобы слились в одну. В беспрерывном потоке требований попадались такие нелепицы, что Али хотелось встряхнуть просителя. Солнце поднялось над деревянными ставнями, в тронном зале стало жарко, и Али покачивался на ногах, печально поглядывая на подушку, от которой так недальновидно отказался.

Отцу, казалось, все было нипочем. Гасан оставался так же невозмутим, как и когда они только вошли в зал – чему, вероятно, способствовал виночерпий, который не давал опустеть отцовскому кубку с вином. Отец Али всегда отличался несдержанным нравом, но тем не менее он никак не выказывал своего недовольства подданными и внимательно выслушивал всех – от нищих вдов до богатых вельмож, которые не могли договориться о размерах своих владений. Откровенно говоря… Али был впечатлен.

Но Господи Боже, как он хотел, чтобы это поскорее закончилось!

Когда огонек лампы наконец затух, Али едва сдержался, чтобы не свалиться на пол от усталости. Как только король поднялся с трона, его проглотило толпой писцов и министров. Али не огорчился. Он торопился улизнуть и выпить чаю, желательно такого крепкого, чтоб ложка стояла. Он двинулся к выходу.

– Каид?

Али не обратил внимания на голос, пока его не окликнули во второй раз. Только тогда он с неловким чувством вспомнил, что теперь он каид. Обернувшись, он увидел перед собой низкорослого Гезири. Тот был одет в форму Королевской гвардии, а тюрбан с черной каймой указывал на то, что он состоял в должности военного секретаря. У него были ухоженная борода и добрые серые глаза. Али не узнал его, но это и неудивительно. В Королевской гвардии для службы при дворце делегировалось отдельное самостоятельное подразделение. Если сейчас джинн служил секретарем, могло пройти несколько десятилетий со времени его обучения в Цитадели.