Текст книги "Невероятное путешествие Вивьен Маршалл"

Свет становился все чище и ярче, деревьев – все меньше, а когда лес остался позади, мы оказались в невероятном месте. Словно десятки тысяч гавайских радуг смешались в фантастическом урагане, а сверху сыплется бесконечный райский поток конфетти. На целые мили вперед тянулась череда связанных между собою бассейнов, изливающихся в океан, покрытый алмазным глянцем.

Справа от нас возвышался высоченный неотесанный деревянный амбар с невиданно-красными дверьми. Рядом стоял магазинчик Сисси, который я тут же узнала по множеству диковинных цветных ленточек на здании, похожем на бунгало, а также по вывеске «Винтажная одежда от Сисси. Цветов – не перечесть. Открыто, когда я в настроении».

Подтвердив, что это и правда магазин Сисси, Лаклан провел меня немного выше, прямо к амбару.

– Амбар, где хранится то самое «Прочее», – объявил он. – Здесь мы храним самые ценные и редкие находки. Что-то вроде Музея Памяти Пресноводья. Мы зовем его МПП. Проходи.

Он распахнул дверь. Скрипнув лишь при толчке, ворота тихо отворились, словно петли каждый день смазывали маслом.

Нас встретил приятный, прохладный воздух и тусклый свет, что сочился сквозь щели в деревянной крыше. Пол слегка поблескивал, словно бетон высох всего минуту назад. В самом центре помещения стоял стол с кувшином ледяной воды и пирамидкой сидровых пончиков, от которых исходил целебный аромат корицы и яблок, вызывающий полное доверие даже у самого осмотрительного скептика.

Переходя от стены к стене, улыбаясь и жестикулируя, Лаклан гордо объяснил, что все полки на стенах высотного амбара хранят лучшие находки отдела «Прочее». Наконец он указал на лакированный черный деревянный чемодан на задней стенке амбара. Подойдя поближе, Ной закусил губу, и я ощутила его напряжение и жажду. Казалось, если наши тела соединятся, то наша аура взорвется красным цветом.

Все экспонаты хранились за стеклянными дверьми и подсвечивались маленькими лампочками. У каждого была своя медная подставка, которая как бы подчеркивала важность экспоната.

«Утеряно на озере одним жарким июльским утром». «Унесено легким ветерком». Вот такие подписи. «Благодаря надувному дельфину и его верному другу, женской босоножке (см. ниже), наш Лаклан создал этот Рай. Он ощутил руку Господа на своем плече одним розово-голубым утром.

См. выше».

Лаклан отошел, чтобы помочь серферу в розовом гидрокостюме. Казалось, его сводили с ума бесконечные плавательные нарукавники. Мы с Ноем обошли весь амбар, рассматривая экспонаты на полках. Многие надписи на табличках оказались куда более детализированными, чем дельфин и босоножка.

– Каждый работник отдела «Прочее» может подписать табличку для любой находки! – крикнул нам Лаклан.

Услышав эти слова, я еще больше влюбилась в это место.

Большинство табличек хранили истории о любви, что, конечно же, меня не удивило, – всем свойственно это древнее чувство. Первая любовь, помолвка, воссоединение, водохранилище, река, озеро, болото, горный ручей – все сливается в поцелуях, объятиях и приятном покалывании, что приходит вместе с любовью. В то время как полки заполняли и другие темы – истории о спасении или просто веселье, мы с Ноем рассматривали лишь те, что затрагивали тему любви. Это казалось мне столь близким, но я не понимала почему. Каким-то образом эта тема затрагивала тяжелый груз в моем сердце.

Становясь на колени перед ней, он заметно нервничал. Казалось, еще немного, и его стошнит, тогда вся красота его предложения возьмет и убежит к лучшему кандидату. Его пальцы дрожали, губы бормотали что-то невнятное. От изнеможения он выронил тонкое золотое колечко с бриллиантом в полкарата, и все, что он мог себе позволить, вмиг пропало в озерных глубинах. Он ахнул. Она ахнула.

– Эль, милая, мне так жаль, я просто хотел спросить… – пробормотал он.

Но она перебила его:

– Ты хотел спросить…

Но он перебил ее:

– Я упустил твое кольцо, но если ты сможешь простить меня, то я хотел спросить…

Его глаза наполнились слезами.

– Я бы сказала «да».

– Правда?

– Сказала бы и говорю сейчас.

Он широко улыбнулся, так широко, как солнце, которое высушило его влажные глаза.

– Но кольцо… – сказал он.

– Мне не нужно кольцо. Это сумасшествие, дурачок. Просто обвяжи мой палец травинкой камыша, вот и все. А я устрою вечеринку, а то и две.

Элеанор Сандерсторм (девичья фамилия) безумно любила организовывать вечеринки.

Спустя неделю Элеанор пришла в тату-салон и попросила мастера сделать ей зеленую повязку на пальце. Кроме того, она попросила его нанести крошечную надпись «Вечный камыш». Ее гордый жених стоял рядом, изумляясь, что его бесстрашная невеста ни разу не дрогнула от уколов иглы.

Водя пальцем по выгравированным словам, я поймала себя на том, что мне хочется утешить мужчину из рассказа и поздравить его с новообретенной невестой. Проведя явно слишком много времени за чтением надписей на табличках, я неохотно подошла к промокшим книгам. Вдруг ярко-красная дверь широко распахнулась. В амбар вошел отец Лаклана в сопровождении главного по инвентаризации (я поняла это по планшету с бумагами у него в руках). Они принесли раздутый чемодан с деньгами, который я видела в водохранилище. «Ну вот, – подумала я, – снова этот потерянный чемодан с деньгами. И почему мне показалось, что это как-то связано со мной?» Но как только я решила выяснить ответ на этот вопрос, как меня ослепила белая вспышка и я снова очутилась на больничной койке.

Глава V
Единственный и неповторимый Айван

Я пытаюсь прочесть книгу, которую мама читала мне, прежде чем умерла. «Единственный и неповторимый Айван». Каждый раз, когда буду читать эту книгу, я стану делать записи на полях. Как сейчас.

24 мая 2012 года. Сегодня, спустя два дня после смерти мамы, по соседству поселилась девочка по имени Элеанор (сама себя она называет Эль). А еще сегодня мой девятый день рождения, но мне все равно. Эль тоже девять. Впервые я увидел ее, когда она гоняла птиц на своем заднем дворе. Она остановилась, чтобы посмотреть, как я читаю «Айвана» у себя на крыльце. На Эль была красная пышная юбка и белые штаны под ней, а еще белая кофта с черным пятнышком на животе. Я протер глаза, потому что подумал, что передо мной огромная божья коровка. Эль говорит, что наш с мамой дом похож на красивый свадебный торт. Дом Эль весь белый с черными шторами – она здесь новенькая. Она перепрыгнула узкий ручеек и попросилась почитать «Айвана» вместе со мной. Она сказала, что ей нравится то, что меня зовут так же, как и главного героя книги. А еще она сказала, что будет моим лучшим другом, если я соглашусь. Конечно же, я согласился.

18 мая – 1 июня 2013 года. Со смерти мамы прошел год. Мы с Эль читаем «Айвана» в маленькой кухне, которую мистер Сандерсторм построил для Эль. Я объяснил ей, как пишу заметки в «Айване». Эль держит меня за руку. Она понимает. Мы обсудили нашу «проблему». Думаю, мы нашли решение. Мы никому об этом не расскажем. Я даже не стану писать об этом в «Айване».

12 июня 2013. Мы с Эль снова читаем «Айвана». Сегодня мы решили нашу «проблему». Я не могу написать, что мы сделали, чтобы никто не прочел. Мы надеемся, это значит, что никто не сможет нас разлучить. Мы никогда и никому не расскажем наш секрет.

13 июня – 30 ноября 2013 года. Я так скучаю по маме. Я перечитываю «Айвана» снова и снова.

22 мая 2014 года. Очередная годовщина смерти мамы. Как и всегда, читал «Айвана» целый день.

12 июля 2017 года. Эль сломала руку, когда какой-то водитель подрезал ее на машине, столкнув с велосипеда. Но Супер-Эль поднялась, вправила кость и сделала повязку. Тем временем, словно какой-то супергерой, она просканировала номерной знак умчавшегося автомобиля, будто для ее лазерных глаз расстояние ровным счетом ничего не значило. Она снова уселась на велосипед, а затем, ничего не сказав и даже глазом не моргнув, пролетела мимо меня прямиком к дому мистера Джунота, вызвала копов, доложила об аварии и о сбежавшем, и лишь потом, убедившись, что ее показания записали, попросила отвезти ее в больницу. Она не проронила ни слезы. Меня же вырвало. Джек, мой папа (иногда я зову его Джек – просто, чтобы подразнить), сидел со мной всю ночь, пока я плакал от страха потерять свою Эль. Мне четырнадцать лет, наверное, я не должен плакать. Но я люблю Эль с девяти лет и теперь это осознал, и, несмотря на страх, я чувствую, что живу. Мне все равно, что подумают мои ровесники. Им не понять. Я снова убедился, что наш с Эль «секрет» в безопасности. Я читал «Айвана» с 3 ночи до 7 утра, пока все не проснулись на работу или в летний лагерь. Если бы папа не оставлял меня сегодня одного… Я скучаю по маме.

1 августа, 2021 года. Прямо сейчас я спрячу «Айвана» в сумке Эль, прежде чем каждый из нас отправится в колледж. Она так боится этой поездки – я знаю, что боится, хотя она этого и не признаёт. И отправить «Айвана» – единственная вещь, которая покажет ей, как сильно я скучаю. Все это разбивает мне сердце – и книга, и ее отъезд. Я не сомневаюсь, что она будет самой умной, красивой и сильной девушкой Уэслианского колледжа. Эль, я так тебя люблю. Удачи в колледже, любовь моя!

2 августа 2021 года. Это Эль. В «Айване» написано, что следующая заметка за мной. Я так расстроилась, найдя «Айвана» в своей сумке, что даже плакала. Я! Я плакала! Так или иначе, я позвонила неженке и читала ему «Айвана» ночь напролет. На рождественских каникулах я верну «Айвана» Айвану.

21 декабря 2021 года. Рождественские каникулы. Когда Эль вернула мне мою прелестную книгу, я попросил ее сходить со мной на озеро. На удивление погода была теплой, никаких признаков снега. После пикника я отвел ее на пристань, встал на колено, но уронил кольцо, на которое копил больше года. Поскольку мы стояли прямо у места, где в озеро вливается река, поток поймал кольцо Эль и унес его прочь. Несмотря на все это, она сказала, что выйдет за меня, и с удовольствием позволила мне обвязать ее палец кусочком камыша. Затем мы читали мои старые записи в «Айване», обнимаясь на заднем сиденье моего старехонького, обветшалого «фольксвагена». Эль сказала, что на следующей неделе пойдет в тату-салон и набьет себе обручальное кольцо на пальце, и если бы я знал ее немного хуже, то подумал бы, что это шутка. Элеанор Сандерсторм станет моей женой, Эль Маршалл.

Глава VI
Марти

– Доброе пятничное утро, прелесть! Время коктейлей, – объявил Марти, увидев, что я проснулась. – Как насчет дополнительной порции водки в этой «Кровавой Мэри», а?

Он вколол лекарство в подвешенный силиконовый кулек, подсоединенный к трубке, ведущей к венам моей левой руки. Я ощутила прилив жара под кожей.

– Раз уж ты моя любимая пациентка, может, добавить немного вымоченного в алкоголе сельдерея? Тебе нравится, милая? Вижу, улыбаешься. Старик Марти знает, что тебе поможет. – Марти сморщил свой круглый нос и пожал пухлыми плечами. – Твой мальчуган, Айван, здесь. Он побежал за пончиками со своим папой и твоим папой. Он оставил тебе рисунок.

Марти показал мне изображение криво нарисованной женщины на больничной койке, с головы до пят перевязанной бинтами, поверх них на лице красовалась широкая красная улыбка. На ее голове, по форме напоминающей голову Эрни из «Улицы Сезам», сидела шапка с надписью «Ред Сокс – лучшие».

Пожалуйста, выздоравливай, мама, нас ждут Ред Сокс! Я люблю тебя! Айван

Хотя я до того не люблю бейсбол, что скорее смотрела бы гольф, мой мальчик без ума от Биг Папи, поэтому каждое лето я покупала билеты и мы вместе выпивали на трибунах галлоны колы вприкуску с десятками крендельков.

Я прочла открытку Айвана, и внутри меня что-то произошло, словно сквозь ребра в мою грудь пробрался огненный шар. Казалось, мое сердце падает в пропасть. Все мое тело безустанно пульсировало. Гравитация и вселенский зной, которых я раньше не осознавала, точно иголками прикололи меня к простыне, напоминая, что я мучительно жива. Внезапно ко мне пришло истязающее ощущение опухших конечностей под гипсом, а вместе с ним – лихорадка и рвотные позывы. Заметив это, Марти открыл клапан моей трубки для лекарств.

– Они вот-вот вернутся, дорогуша, погоди немного.

Марти сказал, что Айван, Джек и папа здесь. Однако он ничего не сказал о моей маме. А что, если она больна и во всем виновата я? Но моя кровь наполнилась облегчающим наркотиком, и у меня не хватило сил спросить, где она и приходила ли меня проведать. Услышав писк монитора, я поняла, что мое сердцебиение участилось, поэтому попыталась подумать о чем-то менее эмоциональном. По крайней мере для меня.

– Твоя леди? – промямлила я, имея в виду «Марти, пожалуйста, расскажи мне о своей пациентке, которая лежала в коме, а затем умерла, оставив дневник».

Марти закрыл глаза, опустив руку со шприцем. Встревожив тишину, часы издали два щелчка. Очень скоро Марти пришел в себя, словно бегун, преодолевающий марафон на пятнадцатой миле.

– Прелесть, я держу ее дневник здесь, рядом. Я читал его тебе всю ночь. Наверное, ты не слышала ни слова. Вчера мы думали, что потеряли тебя. Ты была не здесь, где-то далеко, да уж. Хотя, послушай, я могу коротко пересказать. Что касается дневника моей леди и твоего таинственного романа, – он подмигнул, – твоего, кхе-кхе, романа с милашкой-папашкой и дневником моей леди в коме, то «Дни нашей жизни» записаны вот здесь. Итак, как ты помнишь, моя леди, она оставила сына с монашками. Проявила равнодушие к его розовой попке. И отправилась на север, в Бостон. Кажется, у нее были шуры-муры с женатым федеральным судьей, довольно-таки известным судьей, с тем самым, который имел дело с президентом Никсоном. Она была его судебным репортером. Ах да. Точно. Судья, он пытался дать ей денег, чтобы она воспитала мальчишку, но моя леди наотрез отказалась. Непонятно почему. – Марти ссутулился, сложил руки домиком, чтобы угомонить свои нервные пальцы, и опустил взгляд так же низко, как и голос. Быстро, словно шарик на ветру, он взял себя в руки и продолжил рассказ: – Так вот, этот федеральный судья… он был хорошим человеком. И когда монашки сообщили ему, что у них ребенок с его именем, он…

Рассказ Марти перебил стук в дверь. Вошли четыре человека: Айван, Джек, Маркус Маршалл, мой отец, и незнакомый мне мужчина, должно быть доктор, – я еще не видела его. Моей мамы не было, что, к сожалению, ничуть меня не удивило. Увидев мои открытые глаза, Айван радостно подскочил и схватил меня за правую руку – единственную часть моего туловища, не покрытую гипсом. Я пошевелила пальцами, пытаясь потрогать его подбородок. Сынок уткнулся носом мне в ладошку. Его слезы стекали на кончики моих пальцев.

– Мама! Мама! Мама! Ты проснулась!

Монитор взорвался шумом, а пламенный шар в моем сердце увеличился в разы. Словно арбитр, доктор вмиг оттолкнул всех от моей кровати.

Марти взял под контроль мое лицо. Он говорил мягким, тихим голосом, постепенно избавляя меня от головокружения:

– Милая, если хочешь побыть со своим мальчиком еще немного, тебе придется успокоиться. Успокойся, прелесть. Приготовься к обратному отсчету. Десять, дыши, девять, дыши, восемь, дыши, милая, семь, уууууух, шесть, теперь пять, четыре, умница, дыши, дыши, три, два и один, прелесть, один. Ты в порядке, все хорошо. Успокоились.

Монитор немного утих, хотя огненный шар все еще сидел у меня внутри, только в этот раз добавилось чувство острых мечей в легких, в мышцах, спине и желудке, и все это сопровождалось душащими пробками в моем горле. Невозможно описать, какими ужасными были мои мысли. Что еще хуже, одной из этих мыслей было пугающее желание: «Я не хочу оставаться здесь». Я проглотила эту дьявольскую таблетку, отправив ее к своим покалеченным миндалинам: «Нет-нет, так нельзя. Я должна хотеть остаться. Я должна хотеть остаться. А как же Айван? Как же он? Ему больно видеть меня такой! Ной, где ты?»

Джек и папа осторожно подошли ко мне, их глаза были красными от горя. Наверное, это зрелище намного хуже того, что они видели раньше: страдающий человек и бездыханное тело.

– Детка, я так рад, что ты очнулась. У твоего доктора мало времени, так что мы должны поговорить с ним, прежде чем он уйдет. Дай нам одну минуту, – сказал папа.

Джек попросил Айвана посидеть в зеленом кресле, пока они с папой проконсультируются с доктором. Трио мужчин – мой отец, Джек и доктор – отошли к изножью моей кровати. Айван угрюмо взглянул на кресло и попятился, но был перехвачен Марти, который отвлек его многогранными часами.

Стоя у моих ног, доктор достал серебряную палочку и постучал ею по левой ступне, единственной части моих ног, не покрытой гипсом. Я не чувствовала ничего. Не чувствовала даже боли. Лишь пустоту.

– Судя по рентгену, могу сказать, что вероятность того, что она снова сможет ходить, равна одному проценту. Если она не отключится, как вчера, если сможет выкарабкаться из всего этого, вам придется подготовить дом к инвалидной коляске, – шепотом сказал он.

«Дом? Странно. Я ни разу не вспоминала о своем доме, о нашем с Айваном большом доме. Нашем доме. Доме, который принадлежит лишь нам двоим».

Мой папа закусил нижнюю губу, пожал плечами и накрыл мою лодыжку своей большой отцовской рукой, словно защищая меня в этой схватке со страхом. Он уверенно задрал подбородок, будто говоря: «Мы с дочкой докажем, что вы ошибаетесь».

Джек, прекрасный Джек, Джек с волосами цвета кофе с молоком, в свою очередь накрыл руку папы своей рукой и посмотрел на меня так, как не смотрит ни на кого другого, – я всегда знала все его слабые точки и плохо скрытую ревность. Подойдя ко мне, он упал на колени – от осознания или чувства вины, не знаю. Он опустил голову, накрыв ее руками, плотно сжатыми в кулак. Страдания человека, которого я люблю, заставляли меня рыдать внутри, мое сердце разрывалось на куски.

Глубокий стон, вырвавшийся из его легких, приглушил стук каблуков его жены; спустя секунду она вошла в комнату. Итак, она наконец увидела, что я всегда знала.

Честно говоря, она всегда знала. Она и не дрогнула. Айван вырвался от Марти и, подбежав к ней, повторил слова доктора. Наклонившись, она внимательно выслушала мальчика, глядя в его глаза своими, карими. Она нежно погладила его по голове и поцеловала в лоб. Я выдохнула с облегчением, увидев, что у Айвана есть поддержка. Джек – хороший отец, да, но ей придется заменить ему мать.

Что насчет Джека, то мне жаль, что я так и не сказала ему слов, которые давно хотела сказать. Да, я позволила себе это предсмертное признание: я ни о чем не жалею, я все сделала верно. Как бы мне ни было жаль Джека, как бы мне ни хотелось его утешить, мое тело не выдерживало видеть Айвана таким беспомощным. Если бы я только могла выкрикнуть: «ИДИ К АЙВАНУ, БРОСЬ МЕНЯ, ИДИ!» Но мне с трудом давалось моргание, к тому же монитор снова завизжал. Казалось, мои ребра впились в оставшиеся органы.

Глядя на Джека в этот момент истины, я вспомнила, как увидела его впервые. Мы тогда только проходили аспирантуру, впервые устроившись на настоящую работу, прямо как взрослые. Нам было по двадцать четыре. Со смерти Ноя прошло чуть меньше полутора лет.

Во время нашей первой встречи я ощутила сумасшедший прилив энергии, забыла обо всем на свете – казалось, я очутилась в вакууме, полном блесток и солнечных переливов. Знаете, как если вас сбивают с ног при столкновении. Откуда ни возьмись на пути появляется человек и настойчиво требует вашего внимания. А ведь можно и сотрясение заработать, а то и впасть в кому. По крайней мере я запомнила это чувство именно так. Дело было в Бостоне, Джек сидел напротив меня на стуле в стеклянном вестибюле нашего нового работодателя, в издательстве «Гарри фон Франклин». Джек молчал, как и я, мы просто пялились друг на друга. Я никогда не понимала этого ритуала, но так уж оно вышло.

– Ты Вивьен? – спросил он.

А я сказала:

– Ты Джек.

И мы продолжили игру в молчанку: его зеленые глаза смотрели в мои голубые и наоборот. Нам было все равно, как это выглядит со стороны. Тогда у него были такие же густые волосы и спортивное тело, как и сейчас, когда он склонился над моей больничной койкой. Сплошной соблазн.

Наш новый работодатель, Г. Ф., попросил ему перезвонить и отправил нас на встречу с группой литературных агентов на Граб-стрит, это своего рода рай для бостонских писателей. В течение следующих трех месяцев мы с Джеком выполняли их поручения, читая кипу черновых романов, повестей и рассказов, которые они нам отправляли. Дошло до того, что мы чуть ли не сутками сидели в кафешках родного кирпичного Бостон-Бикон– Хилл.

– Найдите мне новые «Анну Каренину», «Войну и мир», «Сто лет одиночества» или Джона Ирвинга. Мне все равно, просто найдите, и не выходите из офиса, пока не поймете, что нашли золотую жилу, – говорил Г. Ф.

Я была уверена в том, что никогда не сработаюсь с Джеком, но и не собиралась первой разрывать наш общий проект. Словно у литературы нет будущего.

Джек не приглашал меня на нормальные свидания, но и не давал повода думать, что между нами ничего нет, продолжая игру в гляделки и тем самым увеличивая вакуум вокруг меня. Я не могла и мысли допустить, что ему все равно, что он не витает в том же пузыре, что и я. Он стал всем, о чем я думала. А еще – лишь ему удалось заставить меня забыть о Ное.

Однажды Джек принес сидровый пончик в наш общий офис. Аромат корицы и яблок смешался с запахом кофе, который я только что сварила.

– Мне дали его в новой булочной на Чарльз-стрит. Я до ужаса хотел поделиться им с тобой, поэтому нес целых три квартала, – сказал он, разломив пончик пополам и вручив мне половину.

То, что произошло потом, отдельная история. Надеюсь, у меня будет возможность ее рассказать. Ну а пока я умираю в больнице, и доктор выносит мне приговор: скорее всего, я больше никогда не смогу ходить, если – внимание! – если выживу.

Мой прекрасный Айван подбежал к моей постели. По его крохотному личику, которое я с легкостью поместила бы в ладошку, катились слезы. Он ухватился за мой гипс тоненькими пальчиками.

– Мама, мамочка, нет! Он говорит, ты не сможешь ходить. Прямо как твой друг Ной…

Я не услышала окончания слов Айвана, потому что отключилась. Может быть, от «алкогольного коктейля» Марти, может быть, от шока, но мой мозг отказался воспринимать информацию, сердце – эмоции, а тело – боль. Поэтому я решила сделать передышку с Ноем.

* * *

Моргнув, я снова увидела перед собою зеленое кресло с сиренью на тумбочке. В нем меня ждал Ной.

– Этот Марти… Ты ведь его полюбила, правда?

– Да, Ной.

«А как же остальные? Ты упомянешь остальных?»

– Он забавный. Мне он тоже понравился. И Айван. Он сильный мальчик, Вивьен. И твой отец, он многое прошел. Он справится.

«А Джек? Что ты скажешь о Джеке? Скажи хоть что-нибудь!»

Взгляд Ноя был прикован к лепесткам сирени, склоненным к полу. Он напряженно приподнял плечи и на минуту нахмурился, словно грозовая туча. Затем, придя в себя, крепко ухватился за ручки кресла. Ной пристально посмотрел мне в глаза, и я моментально забыла не только о Джеке, но и обо всем остальном. То, как он смотрел на меня, то, как он это делал, как умел овладеть мною одним только взглядом, свойственно лишь ему одному. Он и раньше так делал. Наверное, мой взгляд так же действует и на него.