Текст книги "Кратчайшая история Советского Союза"

Установление большевистского правления и гражданская война

Хотя большевики с этим категорически не согласились бы, октябрьский захват власти дался им на удивление легко. Провалы в войне дискредитировали старый режим, а отказ выйти из войны дискредитировал Временное правительство. В силу военной необходимости в городах и гарнизонах скопились миллионы недовольных мужчин (с оружием), обеспечив революционерам оперативный простор для вербовки сторонников. Промышленный рабочий класс тоже был плотно сосредоточен в сравнительно небольшом числе крупных городов, что значительно облегчало задачу революционной организации. Вдобавок немало наиболее значительных капиталистических предприятий в России принадлежало иностранцам, и часть владельцев и управляющих покинули страну еще в начале войны, а от оставшихся было гораздо проще избавиться, чем если бы они были местными уроженцами. Но, конечно, октябрьские события в Петрограде были только началом. Сумеют ли большевики удержать власть, взять под контроль всю страну и научиться ею управлять, должно было показать будущее.

С марксистской педантичностью большевики назвали свое правление «диктатурой пролетариата»; его задача заключалась в том, чтобы, используя в качестве инструмента партийный «авангард», провести страну через тот переходный период, после которого она будет готова к социализму. Скептики из числа прочих социалистов могли бы усомниться, действительно ли власть находится в руках пролетариата, но в обстановке Гражданской войны (которая вспыхнула в середине 1918 г. и тянулась два с лишним года) вопрос о том, наделял ли пролетариат партию какими бы то ни было полномочиями, казался второстепенным. Идея диктатуры – вот что бросалось в глаза в первую очередь, и по своей сути, несмотря на кое-какую псевдопарламентскую мишуру, это была диктатура партии большевиков. Большевики ожидали противодействия со стороны прежних правящих кругов, богатых землевладельцев и городской буржуазии и не скрывали, что против таких «классовых врагов» будет применяться террор; для борьбы с ними в декабре 1917 г. была учреждена Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем – ВЧК, или просто ЧК.

Во имя социальной справедливости ЧК насильственно «экспроприировала» имущество буржуазии и дворянства, в том числе их дома и квартиры. Недостатка в добровольцах из бедных слоев населения, среди которых набирали экспроприационные бригады, не было. Более того, в 1917–1918 гг. большевики столкнулись с небольшой проблемой: к делу подключились обычные преступники, которые заявлялись в квартиры зажиточных граждан по собственному почину, а не по поручению государства и превращали экспроприацию в средство личного обогащения. Узнав об этом, большевики заклеймили виновных как «люмпен-пролетариат», т. е. не настоящий рабочий класс. Но так как слово «люмпен» было просто уничижительным марксистским термином для пролетариев, которым не хватало истинно социалистического сознания, стороннему наблюдателю было непросто отличить люмпен-пролетария от настоящего.

Бо́льшая часть всех революционных событий происходила в крупных городах, где хватка большевиков была крепче всего. В деревнях, не привыкших к какому бы то ни было эффективному контролю со стороны государства, крестьяне сводили старые счеты по-своему, изгоняя помещиков и сжигая их усадьбы. Когда с барами было покончено, крестьяне часто переключались на зажиточных членов своих же общин, так называемых «кулаков», и, согласно новомодной терминологии, «экспроприировали» и их.

Гражданская война велась кроваво и ожесточенно с обеих сторон, оставив по себе непростое наследие скорби и взаимных обид. Евреи в западных регионах страны страдали от погромов, которые по жестокости могли дать фору погромам последних дореволюционных лет. В провинции царили анархия и смятение. «Белые» (антибольшевистские) армии, возглавляемые бывшими царскими офицерами и в той или иной степени поддерживаемые прежними союзниками Российской империи (Британией, Францией, США) и Японией, формировались на периферии, надеясь сбросить большевиков и восстановить старый режим. В украинских губерниях националисты, большевики, анархисты и белые создавали нестабильные режимы (столица, Киев, переходила из рук в руки пять раз за один год) в условиях немецкого, а позже польского вооруженного вторжения. В Грузии к власти пришли меньшевики, которым пришлось сражаться против турок и армян; в Баку большевики основали коммуну, руководители которой были позже расстреляны британцами. В Самаре ненадолго установилась своя республика – результат нахождения там нескольких эшелонов с вооруженными чехословацкими военнопленными (социалистами, но не сторонниками большевиков), которые направлялись во Владивосток, к Тихому океану, с намерением обогнуть по морю полмира и присоединиться к военным действиям союзников на Западном фронте. Японцы десятками тысяч посылали войска в Приморье и Сибирь.

Весной 1918 г. большевикам немалой ценой удалось вывести Россию из войны в Европе, подписав в Брест-Литовске крайне невыгодный для себя мирный договор с Германией. По его условиям они лишились бы важнейших территорий на Украине, если бы он не оказался ничтожным в силу разгрома Германии войсками союзников восемь месяцев спустя. Однако большевикам так и не удалось вырваться из пут войны, поскольку не прошло и полугода с момента захвата ими власти, как в стране вспыхнула война гражданская. А может, они и сами были не прочь повоевать. До этого момента воинская доблесть не входила в пантеон большевистских добродетелей; у большевиков не было даже вооруженных формирований. Но тут партию и ее приверженцев быстро охватили военный энтузиазм и желание разгромить белых; даже сам Ленин, хотя он так и не обзавелся армейскими замашками, пришедшимися по нраву многим его товарищам, вероятно, думал, что победа в Гражданской войне – хороший способ легитимизировать правление большевиков. В любом случае Гражданской войны избежать бы не удалось, даже если бы в середине 1918 г. в Екатеринбурге (столице Урала) местные большевики – явно не без как минимум молчаливого одобрения центра – не расстреляли царя и всю его семью. Оказавшиеся не у дел офицеры распущенной царской армии рвались в бой, а союзники, с ноября 1918 г. свободные от договоренностей времен Первой мировой, были рады оказать им поддержку.

Большевикам, со своей стороны, удалось невероятное: под руководством Троцкого они с нуля создали свою Красную армию, которая к концу Гражданской войны насчитывала 5 млн солдат; она стала крупнейшим работодателем страны и во многих ее уголках реальной административной властью, подменив собой недействовавшие гражданские институты. Это стало возможным благодаря тому факту, что – с учетом того, какими методами велась Гражданская война, в которой преобладали мелкие эпизодические стычки, а не крупномасштабное и кровопролитное окопное противостояние, – опасность погибнуть, вступив в ряды Красной армии, была гораздо ниже той, которой подвергались солдаты прежней царской армии; к тому же большевики сравнительно терпимо относились к дезертирам (которые часто возвращались в строй, покончив с посевной или сбором урожая). В любом случае в действующие боевые части входила лишь малая доля всех состоявших на армейском довольствии. В Белой армии имелся избыток кадровых офицеров, но вербовка рядовых давалась белым труднее; к тому же поддержки союзников, которой было недостаточно, чтобы обратить вспять ход войны, хватало, чтобы возбудить в русском народе негодование против «иностранной интервенции».

Победу, одержанную к зиме 1920–1921 гг., часто приписывают выбору крестьян, которые в конечном итоге предпочли красных белым, потому что боялись, что с белыми вернутся помещики. Вероятно, то же самое можно сказать и про нерусских подданных империи, которых не вдохновляла преданность белых идее «России единой и неделимой». Белые армии, плохо скоординированные и часто страдавшие от слабого командования, оказались в невыгодном положении, будучи рассеянными по окраинам огромной страны, чья транспортная система была завязана на единый центр. Окончание Гражданской войны привело к исходу белых через южные границы, после которого многие из них обустроились в Югославии, Чехословакии и Болгарии, и через восточные границы, в Китай, где многие оседали в Харбине, фактически русском городе в Маньчжурии. Эмиграция, численность которой составила от 1 до 2 млн человек, включая многих представителей элит, с одной стороны, лишила новый режим значительного числа одаренных людей, но с другой – навсегда избавила его от исходящей от них политической угрозы.

Троцкий в образе красного дьявола на пропагандистском плакате белых[8]8
  Троцкий в образе красного дьявола (Харьковский ОСВАГ). Pictorial Press/Alamy.


[Закрыть]

К началу 1921 г. большевикам оставалось вымести остатки белых из Средней Азии, с Кавказа и Дальнего Востока, но исход Гражданской войны был предрешен: красные победили, и территория, которой они правили, не особенно сократилась по сравнению с территорией прежней Российской империи. Прибалтийским странам и Финляндии позволили отделиться. Польские губернии – самые урбанизированные и промышленно развитые – были утрачены в результате военного столкновения Красной армии с вооруженными силами нового Польского государства, которые разгромили силы Советов и преподали большевикам важный урок: когда в 1921 г. красные подошли к Варшаве, польские рабочие встретили их как русских захватчиков, а не как пролетариев-освободителей.

На 1922 г. коммунистическая партия на 72 % состояла из русских, на 6 % – из украинцев, на 5 % – из евреев, на 3 % – из латышей и на 2 % – из грузин. Это значит, что, притом что в партии состояло 0,3 % граждан всех национальностей, евреи, грузины и русские были представлены там в некотором избытке, а украинцы – недостаточно относительно их доли в составе населения. Своим значительным перевесом среди партийцев русские были обязаны методам вербовки в годы Гражданской войны: в 1917 г. в партии состояло 24 000 человек, а в марте 1921 г. – уже более 700 000; теперь, впервые в истории, коммунистическая партия действительно стала массовой. Причем, в отличие от дореволюционных времен, это была уже по большому счету партия мужчин, связанных памятью о битвах Гражданской войны. К началу 1922 г. женщин в партии насчитывалось менее 8 %.

Лидеры большевиков испытывали беспокойство по поводу территориального сходства Союза с прежней империей и волновались, как бы ее бывшие подданные не заподозрили новую власть в русском империализме. Ленин постоянно призывал к деликатному обращению с нерусским населением, требовал избегать в его отношении «малейшей хотя бы грубости или несправедливости», которую можно было бы трактовать как притеснение по национальному признаку. Он конфликтовал со Сталиным по вопросу, как следует обращаться с грузинами, которые после отделения поляков остались самой строптивой этнической группой, проживающей на собственной территории. Сталин, сам грузин, был менее терпим к тем грузинским коммунистам, чья чувствительная национальная гордость была задета включением Грузии в ЗСФСР. С его точки зрения, все было просто: если окраины старой Российской империи не достанутся новому революционному государству, это лишь повредит международному революционному движению, поскольку в таком случае эти регионы «неминуемо попали бы в кабалу международного империализма». Так что выбор был прост:

Либо вместе с Россией, и тогда – освобождение трудовых масс окраин от империалистического гнета; либо вместе с Антантой, и тогда – неминуемое империалистическое ярмо. Третьего выхода нет.

Союз на территории прежней Российской империи должен был стать первым шагом на пути к «Мировой Советской Социалистической Республике».

Глава 2
Ленинские годы и борьба за роль преемника

В своем изложении истории большевики всегда утверждали, что пришли к власти, будучи партией промышленного пролетариата. Чистой фантазией это не назовешь: толпы, вышедшие в июле 1917 г. на улицы Москвы и Петрограда, выступали на стороне большевиков, и в партию хлынул поток новых членов. В октябре делегаты от большевиков составляли большинство на Всероссийском съезде Советов. На выборах в Учредительное собрание, состоявшихся в ноябре, большевики набрали 25 % голосов и оказались вторыми, уступив лишь опиравшейся на крестьянство партии социалистов-революционеров (эсеров), но к декабрю партия эсеров раскололась, и несколько левых эсеров вошли в ленинское правительство.

Однако большевистское понимание представительства было очевидно непарламентским. Большевики считали, что только их партия имеет право представлять рабочий класс; по их мнению, это был нерушимый союз и единственно верный исторический выбор. Вероятность, что рабочие, разочаровавшись в новом режиме, могут выбрать себе других политических представителей, просто не умещалась у большевиков в голове. Однако в сложившейся тяжелейшей экономической и военной ситуации рабочим было от чего разочароваться. На самом деле к весне 1918 г. это разочарование – как и усилившийся интерес рабочих к другим (социалистическим) политическим партиям – было уже очевидным. В конце 1920 г. моряки Кронштадта – твердые сторонники большевиков, первыми присоединившиеся к ним в 1917 г., – взбунтовались, требуя созыва «советов без коммунистов»: в 1918 г. большевики переименовались в Российскую коммунистическую партию (большевиков), которая с 1925 г. станет называться Всесоюзной коммунистической партией (большевиков). Кронштадтское восстание стало для большевиков пугающим символом отвержения, но не заставило их свернуть с избранного пути. Власть, позволяющая провести Россию от отсталости к социализму посредством «пролетарской диктатуры», сама упала им в руки, и они не собирались ее выпускать.

Недовольство рабочих было не единственной проблемой, омрачавшей отношения большевиков с рабочим классом. Гораздо больше их тревожила вероятность, что самому этому классу грозит фрагментация. Солдаты и моряки царской армии, временно ставшие пролетариатом в революционный год, демобилизовались. Часть промышленных рабочих оказались по ту сторону западной границы, а многие из оставшихся в России и на Украине утекали из городов и возвращались в родные деревни, чтобы трудиться на семейных земельных наделах. Пролетариат, согласно Марксу, должен был вести себя совсем не так, и из-за этого большевики забыли, что первое поколение российских промышленных рабочих было теснейшим образом связано с крестьянством и поэтому, когда фабрики закрылись, а голод начал опустошать города, эти люди могли просто вернуться домой и снова стать крестьянами. Многие из «сознательных» рабочих, активно поддерживавших большевиков, записывались добровольцами в Красную армию или переходили на партийную работу. Когда Гражданская война окончилась, победители принялись оглядываться по сторонам в поисках класса, который должен был стать их социальной базой, и обнаружили, что он испарился. «Разрешите поздравить вас с тем, что вы являетесь авангардом несуществующего класса», – потешался над ними политический оппонент.

Их отношения с крестьянством были непростыми, но это, по крайней мере, было предсказуемой проблемой. Большевики задним числом одобрили стихийный захват земли крестьянами, что укрепило их позиции на селе, но реквизиции зерна в пользу городов и армии, осуществляемые вооруженными солдатскими и рабочими бригадами, которые приносили в деревни (если вообще приносили) недостаточно промышленных товаров на обмен, вызывали массовое недовольство, как и излюбленная тактика большевиков, пытавшихся разделить крестьянство на враждующие лагеря. Большевики исходили из того, что на селе, как и в городе, существует классовая эксплуатация: эксплуататорами назначили кулаков, а жертвами – крестьянскую бедноту. Однако крестьянские массы отвергали эту классовую модель. В их понимании деревня представляла собой тесно спаянное традиционное сообщество – «мир», которое противостоит миру внешнему. На Украине крестьянская армия «зеленых», которой командовал Нестор Махно, сражалась как с большевиками, так и с белыми. В Тамбове, городе в Центральной России, крупное крестьянское восстание удалось подавить только силами пятидесятитысячного контингента Красной армии.

К концу Гражданской войны Красная армия фактически оказалась становым хребтом советской власти, а заодно и школой по ликвидации безграмотности для солдат из числа крестьян, и учебным центром для набора «кадров» в будущую советскую администрацию. Но армия не могла выполнять эти функции бесконечно. Наученные историческим опытом прошлых революций, большевики прекрасно знали, что Французской революции пришел конец, когда Наполеон Бонапарт, бывший капрал завоевавшей пол-Европы Революционной армии, объявил себя императором. В России ничего подобного не произойдет. К началу 1921 г. из Красной армии демобилизовали 2 млн человек, а политбюро вскоре перевело харизматического армейского вождя Троцкого на другой фронт работ.

«Кулак и поп». Плакат Виктора Дени. Обратите внимание на свиной пятак кулака[9]9
  «Кулак и поп». Виктор Николаевич Дени/Alamy.


[Закрыть]

Окончание Гражданской войны остро поставило вопрос о том, как большевики собираются управлять страной. До этого почти никто из них об этом задумывался, отчасти из-за того, что поначалу они и вправду надеялись на мировую революцию, которая избавила бы их от необходимости формировать революционное правительство в отдельно взятой России. Но к началу 1920-х гг. уже было ясно, что послевоенная волна революционной активности в Европе спала и России придется справляться самостоятельно. При всем том грядущая мировая революция оставалась символом веры, и поддерживать ее огонь был призван Коммунистический интернационал (Коминтерн), созданный в 1919 г., чтобы объединить под руководством Москвы коммунистические партии всего мира. Советский Союз и Коминтерн обращали свой взор не только на запад, но и на восток: на Съезде народов Востока, прошедшем в сентябре 1920 г. в Баку, говорилось о солидарности с жертвами колониальной эксплуатации и о поддержке освободительных движений. Однако, поскольку революция пока победила только в России, требовалось разработать условия для строительства того, что Сталин позже назовет «социализмом в отдельно взятой стране».

Большевики предполагали, что в долгосрочной перспективе революция гарантирует гражданам работу, бесплатное образование, медицинское обслуживание и социальную защиту, – но ничто из этого невозможно было дать всем и прямо сейчас, учитывая бедность государства и хаос послевоенного времени. В обозримом будущем стране предлагалась лишь «диктатура пролетариата». С одной стороны, это означало правление большевистской партии в, по сути, однопартийном государстве (левые эсеры покинули правительство в середине 1918 г., а прочие социалистические партии постепенно уничтожались); с другой – привилегированное положение рабочих при распределении государством скудных ресурсов. В обычном словоупотреблении тогда, как и сейчас, диктатура, как правило, подразумевала правление одного человека, присвоившего себе диктаторские полномочия: историческим примером служил Наполеон, современным – Муссолини со своей партией идеологически верных добровольцев, готовых мобилизовать в его поддержку массы. Над Муссолини, называвшим себя «дуче», советская печать от души потешалась, и о личной диктатуре Ленин точно не думал. В политбюро Ленин, несмотря на свой огромный авторитет основателя партии, настаивал на статусе не более чем первого среди равных.

Тем не менее в октябре 1917 г. он встал во главе правительства (Совета народных комиссаров), считая, вероятно, что это и будет верховный орган власти в новой системе. Но на деле все обернулось иначе. Переименование министров в «народных комиссаров» не могло замаскировать тот факт, что свою родословную они ведут от царской бюрократии, а привлечение «специалистов» не из числа коммунистов еще сильнее подрывало их авторитет. Партия, которая быстро выстроила собственную параллельную сеть региональных и местных органов, укомплектованную штатными назначенцами-коммунистами, оказалась грозным соперником в борьбе за власть. К концу Гражданской войны первым человеком на низовом уровне был, как правило, секретарь местной ячейки коммунистической партии, а председатель местного совета (который стал теперь частью государственного аппарата) переместился на второе место. В центре тот же самый процесс занял чуть больше времени в силу огромного личного авторитета Ленина как главы правительства, но ко времени его смерти в 1924 г. стало ясно, что реальная власть принадлежит политбюро Центрального комитета компартии.

В политбюро первой половины 1920-х гг. входило примерно десять человек; избирал их Центральный комитет (ЦК, в свою очередь, избирали делегаты от местных отделений партии на партийных съездах, проводившихся, как правило, ежегодно). Оно решало основные политические вопросы, но, кроме этого, существовали еще и вопросы кадровые – неотложные в ситуации закрепления нового режима у власти. Назначения на высшие партийные посты, а также должности в правительстве и армии требовали одобрения политбюро, но для работы на более низком уровне партии нужен был орган, ответственный за укомплектование штатов новой партийной бюрократии в масштабе всей страны. Эту функцию взял на себя секретариат ЦК партии, который с 1922 г. возглавил генеральный секретарь, член политбюро Иосиф Сталин. Он, в частности, контролировал крайне важные назначения на свои посты первых секретарей областных (обкомов) и районных (райкомов) комитетов партии, призванных проводить политику «диктатуры пролетариата» на местах.

Обилие новых институтов, каждый из которых обозначался собственной малопонятной аббревиатурой или сокращением (ЦК, исполком, совнарком, ВЦИК), ставило в тупик современников и высмеивалось в анекдотах, например в байке о легендарном театральном режиссере Константине Станиславском, который спутал ГУМ (Государственный универсальный магазин в Москве) с ГПУ (Главным политическим управлением), сменившим ВЧК в роли органа государственной безопасности. Но даже революционные институты имеют тенденцию сползать к привычным шаблонам. Когда новый строй укрепился, исторические прецеденты потихоньку взяли свое, и аппараты первых секретарей партии в областях и республиках начали напоминать губернские правления царских времен – не в последнюю очередь тем, что их огромная власть на местах ограничивалась лишь потребностью в неизменном одобрении из центра (со стороны секретариата и политбюро ЦК партии).

Советам теперь отводилась второстепенная роль. Выборный орган, который в 1930-е гг. станет называться Верховным советом, выполнял квазипарламентские функции, а его делегатов (выдвинутых партией) тщательно подбирали так, чтобы обеспечить надлежащее представительство рабочих, крестьян, этнических меньшинств и женщин. На протяжении большей части межвоенного периода его главой – формальным лидером Советского государства – был Михаил Калинин, заслуженный партийный деятель рабоче-крестьянского происхождения. На местах исполнительные комитеты советов, укомплектованные теперь не выборными, но назначенными Москвой кадрами, превратились в региональные и районные филиалы народных комиссариатов.

В первые послереволюционные годы лидеры большевиков пытались на ходу изобрести новую систему и заставить ее работать. Задачи перед ними стояли колоссальные: новой власти прежде всего требовались надежные кадры, способные как исполнять приказы, так и проявлять инициативу. Ленину часто приписывают слова о том, что управлять государством может любая кухарка. На самом же деле вождь революции, отвечая на «буржуазную» критику, писал, что он не такой утопист, чтобы думать, будто любая кухарка может «сейчас же вступить в управление государством», но и не настолько предубежден, чтобы предполагать, будто на это способны только представители привилегированных классов. В реальности основным источником управленческих кадров большевики видели «сознательных» рабочих – не самую низшую городскую страту, но средний по положению социально-экономический класс, относящийся, вероятно, к верхним 15 % российского общества. Кухарок можно было задействовать позже – по мере повышения их сознательности и уровня образования.

Троцкий, Ленин и Каменев посещают Польский фронт во время Гражданской войны, 5 мая 1920 г. Обратите внимание на гражданскую одежду Ленина и на военную форму двух его товарищей[10]10
  Троцкий, Ленин и Каменев. mccool/Alamy.


[Закрыть]

Вторым по важности источником кадров для большевиков стала Красная армия. В начале 1920-х гг. была объявлена демобилизация, и в города и деревни потекли младшие чины и обучившиеся грамоте солдаты; в армии они усвоили большевистские идеи и были готовы брать на себя задачи управления. Неожиданным последствием такого развития событий оказалась культурная милитаризация партии, до того настроенной вполне по-граждански. Порой казалось, что пятидесятилетний Ленин единственный из партийных функционеров все еще носит костюм: типичным представителем большевистской администрации в 1920-е гг. был молодой мужчина, воевавший в Гражданскую, в армейской шинели, в сапогах и в картузе, какой тогда носили рабочие. (Сравнительно немногочисленные женщины на аналогичных постах одевались примерно так же или как минимум старались максимально походить на мужчин.)