Текст книги "Последние парень и девушка на Земле"

Отец развернул свое кресло так, чтобы посмотреть этой женщине в лицо. Он поднес руку к затылку и потер его пальцами так сильно, что задняя часть его шеи побелела в местах, от которых отхлынула кровь. Я протиснулась в комнату. У женщины были длинные седые волосы, и ее одежда, хотя и старомодная, выглядела вполне пристойно. Она дрожала всем телом, и одна из ее соседок обнимала ее за плечи.

– Я не могу сказать, как вам будет лучше, – вздохнул отец. – На Блок-айленде не было такого наводнения, как то, которое ударило по нам. Подозреваю, что власти попытаются использовать этот факт против нас. Но, Бесс, ваш дом все равно остается вашим домом. Его владелица – вы, а не они. И вы имеете право делать с ним ровно то, что вам заблагорассудится, и не верьте тем, кто будет говорить, что это не так. – Отец говорил все громче и громче, и несколько человек одобрительно кивнули, но Бесс вдруг залилась слезами. – Я понимаю, как это горько, но, к счастью, на ближайшие дни больше не обещают дождей. У меня есть немного старой фанеры, и мы можем забить ею ваши окна, так что этой ночью вы сможете поспать у себя дома.

Несколько находящихся в гостиной мужчин тоже вызвались помочь бедняжке. У них также имелись нужные инструменты, материалы и грузовички.

– Просто определи нам фронт работ, Джим, – попросил один из них. – И мы сделаем все, что ты скажешь.

Отец встал. Казалось, что из всех людей, кто сейчас находился в комнате, в него вливаются все новые и новые силы.

– Вы все нашли дорогу сюда, в мой дом, потому что чувствуете – что-то во всем, что с вами происходит, не так. И поверьте мне, я вас услышал. До тех пор, пока мы не получим больше информации, мы должны держаться вместе и во всем друг другу помогать. – Он взял с журнального столика одну из моих школьных тетрадей, которые я там забыла, и открыл одну из ее последних страниц. – Начинайте. Я хочу, чтобы каждый из вас написал здесь свою фамилию и адрес и указал, что именно надо починить в ваших домах, чтобы вы снова могли в них жить. И опросите всех ваших соседей, чтобы выяснить, что сейчас нужно им. Мы сможем помочь также и им.

Телефон в моей руке загудел опять.

«Классная ночнушка».

Я снова оглядела комнату, и мне не пришлось долго искать. На подлокотнике нашего дивана сидел Джесси Форд. Как только наши взгляды встретились, он улыбнулся мне во весь рот.

Я тут же нырнула обратно в коридор и прижалась спиной к стене.

В моей гостиной сидел Джесси Форд.

Первый парень, который вошел в дом моей семьи.

Я в панике огляделась по сторонам и тут же отметила все, что было не так.

На нашей задней двери красовались глубокие царапины от когтей нашего пса Пончика, хотя сам он околел вот уже несколько лет назад. На вентиляционных отдушинах не было пластиковых решеток. На полу возвышалась пачка старых газет и еще более высокая груда грязного белья, которую нужно было отнести в подвал, чтобы забросить в стиральную машину. На стенах висела куча моих школьных фотографий, которые мама велела вставить в рамки и выставила на всеобщее обозрение и которые до сих пор вгоняли меня в краску. Я в шестом классе – в очках, которые закрывали все мое лицо, в пятом – с дурацкой челкой и выступающими передними зубами, в четвертом – с мальчишеской стрижкой «под горшок», и, наконец в третьем, где мое лицо было снято и в фас и в профиль на фоне звездного неба. Последнее, к сожалению, было моей собственной идеей, поскольку тогда я была одержима всем, что хоть как-то касалось НАСА.

Джесси вышел из гостиной. Я поправила подол моей ночной рубашки, чтобы прикрыть вылезающее из-под нее нижнее белье. Сейчас на мне были только короткая ночнушка и трусики. Я скрестила руки на груди, потому что на мне не было и бюстгальтера.

Парень смерил меня оценивающим взглядом с головы до ног, и я почувствовала головокружение, как будто в эту минуту я стремительно неслась вниз по американским горкам.

– Что ты здесь делаешь? И что здесь делают все эти люди? – спросила я.

Джесси прислонился к стене рядом со мной:

– Сегодня понедельник.

– Я знаю, что понедельник.

Он ухмыльнулся:

– Тогда почему на твоих трусиках написано «Четверг»?

Я почувствовала себя так, словно со мной случился удар.

Или в мозгу разорвалась аневризма. В общем, что-то ужасное, что способно лишить меня сил. Прошло несколько секунд, прежде чем я смогла снова взять себя в руки.

– Я говорю серьезно. Так что же сказал губернатор?

Джесси захохотал, что сбило меня с толку, потому что было ясно – произошло нечто ужасное. Наконец он в достаточной мере успокоился, чтобы сказать:

– Я хочу быть первым, кто поприветствует тебя в новом городе на берегу озера Эбердин.

Я нахмурилась:

– О чем это ты толкуешь?

– Они решили перегородить реку плотиной и затопить наш город навсегда. Это вроде как для защиты от наводнений. Вроде как на земле у реки вообще нельзя было строить никакие дома. Вроде как произошла ошибка с уровнем подъема. Ах да, и вроде как топляк – бревна, которые скопились на дне еще с тех времен, когда тут была лесопилка, – сделали русло реки нестабильным. Этим утром какой-то чувак из Инженерного корпуса сухопутных войск сделал содержащий много полезных сведений, а стало быть, и очень скучный доклад, но на его середине я взял и заснул. Смысл этого доклада сводился к тому, что каждый житель города якобы получит от правительства изрядную сумму денег на переезд. Но мы все должны немедленно взять и уехать.

Мне было нелегко сразу понять, о чем сейчас толкует Джесси, в основном из-за того, как он все это говорил. Бесстрастно. Безразлично.

– Неужели они смогут это сделать? – Я повторила вопрос из сообщения Морган.

– Весьма вероятно, – пожав плечами, ответил Джесси. – Подумай сама, нас мало, мы бедны, и многие дома в нашем городе разрушены до основания. Так что это наилучший сценарий для того, чтобы всех нас грандиозно надуть.

Как раз в эту минуту мимо нас из кухни в гостиную прошла моя мама. У нее был такой вид, словно всю минувшую ночь она не сомкнула глаз, и я ощутила острое чувство вины из-за того, что так хорошо выспалась. Но мама все равно улыбалась. Правда, это была не счастливая улыбка, а какая-то потерянная. В одной руке она несла кофейник, а в другой – столько кофейных чашек, сколько ее пальцы могли удержать за ручки. Проходя мимо нас, она машинально повернула голову в нашу сторону и вперила в меня строгий взгляд, ясно говорящий: «Сейчас же оденься!», после чего исчезла в гостиной.

Джесси поднял руку так, словно он все еще был стеснительным маленьким мальчиком. И честное слово, его щеки чуть-чуть порозовели.

– Мне следовало бы…

И тут я почувствовала, что кто-то дергает меня за подол моей короткой ночнушки. Это была Джулия, маленькая сестренка Джесси, все еще одетая в ночную рубашку с узором из розовых лошадок, а также в толстовку с капюшоном, джинсы и резиновые сапожки, на которых были нарисованы божьи коровки.

– Можно мне чего-нибудь попить? – спросила она и потерла кулачками глаза.

– Да, конечно. Но у нас, наверное, нет сока или других подходящих напитков. Может быть, ты выпьешь молока?

– Джулия, это Кили. Это она подарила тебе игру в смешные слова.

Я ожидала, что девчушка улыбнется или скажет мне «спасибо», раз уж Джесси написал мне в своем сообщении, что от моей игры она без ума, но Джулия просто сонно посмотрела на меня. Джесси взял ее на руки, поднял, и она тут же уронила голову ему на плечо, словно грудной ребенок, который вот-вот заснет. Только тельце у нее было длиннее, чем у грудного младенца, в этом она была похожа на брата.

– Извини. Ночью она почти не спала. Как бы то ни было, молоко она не пьет, так что ты можешь дать ей простой воды, если тебе нетрудно.

Джесси потер своей сестренке спинку, потом погладил ее.

Мое сердце екнуло и раскрылось перед ним, как распустившийся цветок.

Я вспомнила, что где-то в выдвижном ящике на кухне, где мы храним всякий хлам, есть пластмассовая соломинка для питья, которая может понравиться Джулии, и я уже совсем было собралась достать ее оттуда, чтобы преподнести ей, когда собрание вдруг закончилось, люди начали расходиться и из гостиной в коридор выглянула мать Джесси. Наверное, я бы ее не узнала, если бы не ее кудрявые белокурые волосы, потому что она явно выглядела слишком молодо для женщины, у которой двое детей. Карманы ее джинсов были украшены стразами.

– Пошли, – вздохнула она, забирая Джулию из объятий Джесси и направляясь к задней двери нашего дома.

Я была рада, что она не заметила скудости моего наряда.

– Погоди, – сказала я. – Так, значит, твой дом не пострадал?

– Нет, а что ему сделается? К сожалению, наводнение этот кусок дерьма почти не задело. Зуб даю, они предложат нам за него целых пять долларов.

Это была еще одна шутка, но что еще мы могли друг другу сказать?

Внезапно мне невыносимо захотелось обнять Джесси, прижать к себе. Потому что было ясно – наш город неминуемо признают непригодным для жилья и отберут у нас. Потому что я понятия не имела, что принесет с собой завтрашний день. Потому что я любила Джесси и не хотела, чтобы он уехал, только не сейчас.

Джесси показал подбородком на один из моих снимков, висящих на стене в прихожей:

– А я и не знал, что раньше ты носила очки. – И, поддразнивая меня, натянул воображаемые очки мне на нос.

Затем он медленно растопыренными пальцами обеих рук взъерошил мне волосы, прежде чем вслед за своей матерью выйти из нашего дома через заднюю дверь.

Каждый дюйм моего тела затрепетал.

Что бы я ни увидела в коридоре во время Весеннего бала между Джесси и Викторией, это просто не могло ничего значить. Должно быть, в темноте мне просто что-то померещилось. Или, что более вероятно, моя собственная неуверенность сыграла со мной злую шутку, наведя темную тень туда, где должно было ярко светить солнце. Потому что теперь мне было ясно: между Джесси и мною что-то по-прежнему продолжает сиять.

Я была в этом уверена на все сто.

* * *

Я ожидала, что после того, как наш дом покинет последний посетитель, отец устало плюхнется на диван. Но вместо этого он принялся носиться по дому и искать свои инструменты, сложенные в ящиках, которые мы с мамой вчера вынесли из подвала. Те самые инструменты, которые он не извлекал на свет божий уже больше двух лет.

Мама тоже носилась из угла в угол, хотя она была занята мытьем, уборкой и расстановкой всего и вся по своим местам.

Бездельничала, сидя на диване, одна только я.

– Я все еще никак не могу в это поверить, – ошарашенно сказал мне отец, проходя по комнате. Я было подумала, что он говорит о планах затопления Эбердина, но он имел в виду другое. – Некоторые из этих людей приехали ко мне, даже не заглянув сначала в свои дома. Они просто явились сюда и постучали в нашу дверь…

Наконец он угомонился и сел. Он положил свою негнущуюся, как доска, ногу на журнальный столик и, слегка морщась, покрутил ступней.

– Это безумие. Я читал о том, как подобные вещи случаются в других частях страны. Но мне никогда не приходило в голову, что это произойдет у нас.

Мама вновь надела свой дождевик. Он так и не высох.

– Джим, ты уверен, что не можешь лечь и отдохнуть хотя бы часок? Прошлой ночью ты почти не спал.

Она оглядела комнату, и ее взгляд упал на сумку с ее ноутбуком, которая стояла на нашей каминной доске.

– Нет, никак не могу, – ответил ей отец, и заерзал на своем кресле, вращая торсом то вправо, то влево. – Я договорился с Чарли и Саем, что встречусь с ними в доме Бесс, чтобы забить ее окна этой фанерой. – Он взял со столика записную книжку. – У нас длиннющий список того, что еще надо сделать.

Хотя здорово было опять видеть отца таким бодрым и оживленным, меня мучила та же тревога за него, что не давала покоя и маме. На него вдруг навалилось слишком много забот, и притом слишком быстро.

– Папа, ты должен сделать так, чтобы эти люди стали работать не вместе с тобой, а вместо тебя. А ты будешь просто говорить им, что надо сделать.

По мне, это была хорошая мысль, но отец, вместо того чтобы одобрить ее, только нахмурился.

Мама положила руку ему на плечо:

– Почему бы тебе не полежать часок-другой, пока я буду объезжать некоторых своих пациентов и заодно посмотрю, как идут дела у Энни. Потом я приеду и отвезу тебя туда, куда ты скажешь, вместе с твоими инструментами и…

Отец посмотрел на меня:

– Может быть, меня подбросит Кили?

– Я не хочу, чтобы она вела машину в таких условиях, а к тому же ей пока выдали только лишь ученические права. Передают, что на всех дорогах ужас что творится. – Мама вздохнула.

Отец пожал плечами:

– Что ж, Чарли и Сай уже согласились подбросить в своих машинах к дому Бесс других ребят, так что мне, видимо, придется вести самому. – Сто пудов, что и у мамы и у меня от потрясения отвисли челюсти, потому что отец сразу же принялся защищаться: – Я хочу сказать, что мои права все еще при мне. Мне просто не нравится водить самому, вот и все. Потому что от этого у меня болит нога. Но я могу вести машину сам, если вконец припрет… – Он протянул к нам руку: – Дайте мне мои ключи.

Я пошла к себе и выудила их из кармана своей куртки, не сводя глаз с мамы на тот случай, если она мне запретит. Но она так ничего и не сказала.

Отец встал и поцеловал маму в щеку:

– Обещаю, я не буду слишком уж выкладываться. И я беру с собой телефон на тот случай, если кому-нибудь из вас понадобится со мной связаться.

Мы с мамой стояли и молча смотрели, как он выходит через заднюю дверь.

– Это безумие, – сказала я.

– Я знаю, – развела руками мама.

– Я имею в виду не только потоп на дорогах, но и то, что папа повел машину сам.

– Я знаю, – повторила мама, и на этот раз на ее лице расцвела широкая улыбка. – Но он всегда был таким, Кили. Он просто забыл это на время.

– Я все еще никак не пойму, откуда он узнал, что это должно случиться с Эбердином.

Мама все еще смотрела вслед отцу через окно, выходящее во двор.

– Он этого не знал. Просто интуитивно догадался. – Мама наконец повернулась ко мне. – Насколько мне известно, он прочитал статью о том, как какая-то фирма, занимающаяся проектами в сфере недвижимости, планировала возвести высотное здание на береговой полосе Уотерфорд-Сити, но экологическая экспертиза показала, что его фундамент окажется слишком неустойчивым, и губернатор Уорд был очень этим разочарован. – Она покачала головой. – А потом, может быть где-то через месяц, один из наших соседей спросил отца, знает ли он, зачем какая-то группа инженеров проводит замеры в нижней части холма, около старой лесопилки.

– Ничего себе!

– И на следующем собрании избирателей отец задал этот вопрос. Мэр Аверсано сказал ему что-то вроде того, что одна компания заинтересовалась покупкой здания, но отец почувствовал, что тут дело нечисто, особенно после того, как мэр отказался сказать, о какой компании идет речь. Потом, после того как стала известна эта история с Блок-айлендом, отец, я думаю, начал смекать, что к чему, и делать выводы. Я тогда, конечно, говорила ему, что у него паранойя.

Я понимала, что сейчас чувствует мама, потому что я чувствовала то же самое. Это было как внезапное прозрение. Интерес, который отец проявлял к местной политике, раздражал нас. Я бы, вероятно, чаще поддразнивала его по этому поводу, если бы не догадывалась, что этот интерес придает смысл его жизни. Он не мог заботиться о маме и обо мне, но зато он мог позаботиться об Эбердине.

Я выбежала во двор. Отец укладывал инструменты в кузов своего пикапа и при этом тяжело дышал.

– Мне следовало бы самому надрать себе задницу за то, что я недостаточно серьезно относился к физиотерапии, – сказал он.

– Просто побереги себя и будь осторожен, ладно? – попросила я. – Думаю, мама просто не пережила бы, если бы ей опять пришлось стать твоей сиделкой.

– Это точно. – Отец усмехнулся. – Думаю, ты права.

– И ты вполне уверен, что можешь сейчас вести машину? Не хочешь полистать мою инструкцию по вождению, чтобы освежить память?

– Просто не смейся, если у меня вдруг заглохнет мотор. Ведь я подрастерял навык.

– Ты же знаешь, я не могу этого обещать.

– Ладно, проехали.

У отца ушла минута, прежде чем он сообразил, как поудобнее расположить свою негнущуюся ногу в кабине пикапа. Пока он ехал по подъездной дорожке, мотор у него заглох дважды, и каждый раз я аплодировала и восхищенно свистела. Но к тому времени, когда отец свернул на дорогу, он уже вполне освоился. Он отъехал на максимальной скорости, раздался визг шин, и отец показал мне большой палец, вытянутый вверх.

Глава 12. Понедельник, 16 мая

Днем ожидается увеличение облачности. Небольшой северный ветер. Температура 50 градусов по Фаренгейту.

Я включила душ. Ожидая, когда пойдет горячая вода, я включила телевизор в спальне моих родителей, решив, что посмотрю его пару секунд, если о нашем городе будут говорить в новостях.

Непостижимым образом я почувствовала облегчение, увидев, что все каналы, которые мы обычно смотрим, показывают то же, что и всегда: телевикторины, мыльные оперы, повторы старых фильмов. Если бы все было так уж опасно, если бы Эбердин действительно уходил под воду, разве не передавали по телевидению нон-стоп какие-нибудь оповещения населения о чрезвычайных ситуациях?

Но, переключившись на круглосуточные новостные каналы, я увидела, что новости из Эбердина передают везде.

Рядом со мной на кровать села мама и даже не стала меня ругать за то, что я понапрасну лью воду.

Мы переключались с канала на канал, уж не знаю, что мы надеялись услышать, но мы не задерживались подолгу ни на одном выпуске новостей. На экране мелькали говорящие что-то комментаторы, какие-то графики, кадры, снятые с вертолетов, кадры затопленных улиц. И весь этот эффектный видеоряд казался нам совершенно чуждым и не относящимся к делу, несмотря на то что в эти самые минуты я слышала откуда-то издали производимый этими вертолетами шум.

Было еще слишком рано, чтобы в полной мере оценить нанесенный городу ущерб и точно подсчитать сколько разрушено домов, сколько унесло машин, сколько человек пострадало. На данный момент все внимание было сосредоточено на планах на будущее, а они заключались в том, чтобы эвакуировать жителей Эбердина и превратить наш город в водохранилище, способное вместить и удержать в своих берегах девяносто миллионов галлонов воды. Правительство намеревалось купить все 4480 акров земли, на которой стоял наш город, и возвести плотину, чтобы избежать повторения подобной трагедии в будущем.

Мне трудно было вполне осмыслить то, что я видела и слышала. И если честно, мне даже не хотелось этого делать.

Мама забрала у меня пульт, когда мы наткнулись на видеоролик с губернатором Уордом. Одетый в деловой костюм, он стоял перед дверями спортзала нашей школы, на него со всех сторон были направлены фото– и видеокамеры и микрофоны. Слева от него, тупо кивая, как китайский болванчик, стоял мэр Аверсано. А слева – шериф Хемрик.

– Должно быть, эти кадры были сняты сразу после того, как он сделал свое официальное заявление, – сказала мама, делая звук громче.

«Нам повезло, что события последних сорока восьми часов не привели к гибели людей. И, судя по всему, непосредственной опасности больше нет. Но поскольку определенные проблемы, касающиеся состояния окружающей среды, становятся достоянием общественности только сейчас, у нас нет иного выхода, кроме как немедленно предпринять решительные действия. Оставаться в Эбердине в долгосрочной перспективе небезопасно, небезопасно это и для тех, кто живет ниже по течению, в Уотерфорд-Сити. И хотя жители Эбердина, вне всякого сомнения, будут оплакивать утрату своего родного города, эти гордые, работящие люди, которые смогли своим трудом преобразить долину много лет назад, смогут воспрянуть духом и найти утешение в том, что благодаря их жертве в будущем многие жизни будут спасены. Поверьте мне, это образцовый маленький город, и я обещал всем, кто здесь живет, что мы не скоро позволим кому-нибудь его забыть».

Я получила сообщение от Морган.

«Нам наконец дали добро на то, чтобы поехать домой. Мы уже выехали».

Я вскочила с кровати:

– Мама! Они направляются домой! – Мне даже не пришлось уточнять кто.

Я ответила: «Будем мигом».

* * *

Проезжая по городу, мы с мамой потрясенно молчали. Не знаю, что чувствовала сейчас она, но мне, после того как я посмотрела на Эбердин после наводнения по телевизору, то, что я видела теперь, казалось не таким ужасным. Да, нельзя было отрицать, что разрушения огромны, когда они представали перед твоим взором со всех сторон. Кругом виднелись вспученные тротуары, вырванные с корнем деревья. Входные двери домов были распахнуты настежь, и их обитатели лопатами для чистки снега выгребали из них скопившуюся грязь. Сломанная мебель была сложена в кучи, а те пожитки, которые еще можно было просушить, сохли, расстеленные на лужайках. Машины, вынесенные потоками воды из гаражей, теперь стояли на улицах. И везде лежал мусор.

И все же Эбердин нисколько не походил на город-призрак. Жители были чем-то заняты и работали не покладая рук. Везде были видны полицейские машины с мигающими проблесковыми маячками и фургоны электрических, газовых и телефонных компаний с включенной аварийной световой сигнализацией на крышах. Жители, встретившиеся по-соседски на своих лужайках, смотрели на все эти автомобили с почтением. Все они пытались утешить друг друга, или шутили, или уверяли окружающих, что все еще образуется.

Я чувствовала себя последней тварью оттого, что все время думаю не о городе, а о том чудесном событии, которое произошло в моей жизни, и держалась за это воспоминание обеими руками. Ибо, несмотря на все, что сейчас происходило вокруг, я все еще ощущала трепет при мысли о том, как Джесси этим утром взъерошил мне волосы.

– О, нет, – сказала мама. Наша машина резко остановилась, и ремень безопасности врезался мне в грудь.

Морган и миссис Дорси стояли на обочине, одетые также, как вчера, и не сводили глаз с огромного вяза, который рухнул на их гараж. Ствол дерева разрушил один из углов гаража и проломил черепичную крышу, а сучья, ветки и листва полностью закрыли гаражную дверь.

Мама выскочила из машины, бросилась к миссис Дорси и обняла ее.

Когда мы подъехали, миссис Дорси уже плакала, а увидев мою мать, разразилась рыданиями. До этого я видела ее плачущей всего один раз, и отнюдь не тогда, когда она разводилась с мужем, потому что к тому времени она была уже сыта им по горло и с радостью выставила его за порог. Это случилось почти три года назад, летом, вечером того дня, когда Морган и я пошли учиться в среднюю школу, и наши мамы устроили тогда пикник и выпили на двоих две бутылки вина, так что, когда мы вернулись, посмотрев после занятий матч Малой бейсбольной лиги, они обе практически блокировали нас, как в футболе, и принялись покрывать нас поцелуями, вытирая свои мокрые лица о наши щеки и объясняя, что плачут от радости. Я не вполне поверила миссис Дорси тогда, но, увидев, как она плачет сейчас, поняла, какая дистанция отделяет те счастливые слезы от этих.

Я подбежала к Морган и едва не сбила ее с ног.

– У нас все нормально, – быстро уверила меня подружка, шмыгнув при этом носом. – То, что ты видишь сейчас, это самое худшее.

Миссис Дорси потянула рукав своей толстовки вниз и вытерла им слезы:

– Это все моя вина. Мне следовало бы велеть спилить это дерево несколько месяцев назад. В доме у меня лежит дурацкая бумага с предварительной оценкой того, сколько бы мне это стоило. Мне тогда показалось, что это такие большие деньги. И к тому же я не знала, не хочет ли тот мужик, что составлял смету, надуть меня, пользуясь тем, что у меня нет мужа, вот я и собиралась позвать другого, чтобы тот тоже назвал мне цену, и вот…

– Энни, перестань.

– А теперь ремонт всего этого обойдется мне еще дороже. Если мне даже удастся нанять кого-то при нынешней-то кутерьме. Не говоря уже о том, что я даже не знаю, на ходу ли теперь моя машина. А на новую у меня сейчас точно не наберется денег!

– Давай я позвоню Джиму, – предложила мама. Она вынула из сумочки свой телефон. – Он с еще несколькими ребятами латает сейчас дом нашей соседки, но может быть, потом они смогут заехать и сюда.

– Что? – сказала миссис Дорси, впервые медленно отводя взгляд от своего разрушенного гаража. – Ты сказала, что Джим где?

Мама не смогла сдержать улыбки. Закрыв телефон рукой, она прошептала:

– У нас было сумасшедшее утро. – Но тут трубку взял отец. – Джим, это я. Мне нужна твоя помощь.

Когда мама отошла к машине, чтобы поговорить с отцом, и Морган, и миссис Дорси вопросительно посмотрели на меня, ожидая объяснений. Я пожала плечами.

– Сумасшедшее утро! – словно в плохом комедийном телесериале, повторила я.

* * *

Мама осталась у миссис Дорси, чтобы выпить чашечку кофе, и к тому времени, когда она уехала, чтобы посмотреть, как там ее пациенты, отец уже подъехал на трех пикапах с целой бригадой мужчин, старых и молодых, и у каждого из них было полно инструментов. Они быстро разделались с упавшим деревом, распилив его на короткие бревна, укатив их дальше по улице и сложив в поленницу на обочине. Отец работал больше как прораб, руководя остальными. На короткое время он отбросил свою палку и сам заработал бензопилой, но люди на улице постоянно подходили к нему, желая поговорить.

После того, как дерево было спилено и убрано с участка, мужчины собрали осколки, оставшиеся от крыши гаража, и заделали образовавшуюся дыру брезентом. Гараж, конечно, не был окончательно починен, и, как я предполагала, в конечном итоге должен был в какой-то момент все-таки развалиться. Но зато мужчины сумели взломать его дверь, использовав для этого ломик, так как сама дверь была смята, а направляющее устройство покосилось. Потом они завели машину миссис Дорси, чтобы удостовериться, что она на ходу.

Мисси Дорси стояла во дворе, изо всех сил обнимая отца, а он смущенно похлопывал ее по спине.

Мы с Морган поднялись тем временем в ее комнату и рядышком встали на коленях на полу у окна, наблюдая всю эту сцену. У нас за спиной телевизор был настроен на новостной канал, но звук был отключен.

Я крикнула «Пока!» отцу, перед тем как он залез в свой автомобиль и поехал помогать другим соседям. Когда я обернулась, Морган лежала на кровати, не сводя с меня глаз. Лицо ее начало краснеть, а нижняя губа задрожала.

– Нет! – крикнула я и кинулась обнимать ее с такой силой, что ее кровать заскрипела. – Хорош плакать! – Я вырвала у нее пульт и выключила телевизор совсем.

Она затрясла головой, и по щекам ее, заливаясь в уши, покатились крупные слезы.

– А почему не плачешь ты?

– Потому что еще все может измениться, ничего еще окончательно не решено. Кто знает, что действительно произойдет в конце концов? И сумеют ли они в самом деле осуществить свой план…

А еще я не плакала благодаря тому, что произошло между мной и Джесси, хотя сейчас было, типа, не самое лучшее время, чтобы рассказывать об этом Морган.

Морган достала бумажный платок.

– Это уже происходит, – тихо сказала она. – Они заявили это совершенно ясно.

Само собой, я ей верила. Я смотрела выпуски новостей, а Морган к тому же слышала слова губернатора из первых уст. Но все это было слишком невероятно, чтобы действительно представить себе такой исход. И сегодня утром наш дом был полон людей, которые не собирались просто так покориться и сдать Эбердин без борьбы. Наверняка в городе таких людей найдется еще больше. У нас жили гордые люди. Если наберется достаточно жителей, которые поднимут шум, может быть, губернатор пересмотрит свое решение и предложит какой-нибудь другой план.

– А если это все-таки произойдет, куда мы должны будем деться? – спросила я.

Морган только пожала плечами.

– Я серьезно. Они хоть что-нибудь об этом сказали?

– Да нет, – был ее ответ.

Затем Морган открыла ноутбук и показала мне газетный сайт. На первой полосе был кадр аэрофотосъемки, которого я не видела по телику. На нем местность почти невозможно было узнать. Зеленый склон с изломанной линией оползня и грудой обломков внизу, там, куда сползли дома. Как будто ребенок, растопырив все свои пять пальцев, провел глубокие линии по покрытому глазурью шоколадному торту.

– Господи Иисусе, – прошептала я.

– Думаю, это был дом Элизы, – сказала Морган и подвела курсор к груде обломков внизу картинки.

– Она с тобой связывалась? – спросила я, одновременно осознав, что не получила от Элизы ни сообщений, ни звонков.

Я включила экран своего телефона. Может быть, она пыталась законтачить, когда мой телефон был разряжен. Или сообщение не прошло.

Собственно говоря, я написала несколько черновиков сообщений, пока ехала в машине к дому Морган, но не послала ни одного, потому что на экране все они все выглядели такими нелепыми. «Как у тебя дела? Как твоя семья?» Такие вопросы мог задать кто угодно. Элиза была моей подругой, так что мне надо было придумать что-нибудь получше. Но я просто боялась связаться с ней, потому что не знала, что ей сказать.

– Мы обменялись несколькими сообщениями, – сказала Морган. – Она попытается связаться с нами позднее.

Я не хотела и дальше чувствовать себя как дерьмо и потому сменила тему разговора:

– А кто-нибудь что-нибудь говорил о продолжении занятий в школе? Ведь до лета нам осталось учиться еще месяц.

Было странно думать о занятиях в конце учебного года с таким же воодушевлением, как и в его начале, и с нетерпением предвкушать начало каждого следующего школьного дня, вместо того чтобы изнывать, ожидая, когда же дни учебы наконец закончатся, что было бы так естественно перед приходом летних каникул.

– Занятий не будет, по крайней мере, завтра, – вздохнула Морган.

И она опять заплакала. На этот раз зарыдала.

– Морган, кончай! – передразнивая ее, захныкала я. – Твой дом в порядке, мой тоже. У нас завтра опять не будет уроков! Да нам с тобой повезло. Да мы должны веселиться! – Я сказала это, несмотря на то что тот накал радости, который подарил мне Джесси, уже начинал ослабевать.

Морган глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться, но вместо этого только вздрогнула всем телом.

– Я не могу представить себе жизни вне этого города, жизни вдали от тебя, – прошептала она.

Слова Морган поразили меня в самое сердце. Я даже не думала о такой возможности. Я и мысли не допускала, что кто-нибудь из моей семьи когда-нибудь не будет жить в нашем коттедже на Хьюитт-роуд, а до дома моей лучшей подруги нельзя будет дойти пешком.

Я не могла даже в мыслях допустить такой перспективы.

– Вот и не представляй! – сказала я, прижимаясь к подруге.

– Но что если это случится? – прошептала она.

– Не случится.

– Почему не случится? Почему ты так в этом уверена? Что заставляет тебя так думать?