Текст книги "Слизни"

Глава 13

Кэйт Грин поливала из небольшого кувшина одно из самых своих любимых растений, паучий цветок. Он рос с удивительной скоростью, его листья опустились по сторонам горшка под собственной тяжестью и напоминали зеленый замерзший фонтан. Кэйт улыбнулась и перешла к следующему горшку, в котором росли ноготки. Они только начали цвести, и их аромат наполнял воздух вместе с другими ароматами.

На полу играла двухлетняя дочь Кэйт Аманда. Она никак не могла надеть на свою куклу пальто, и, когда ей это наконец удалось, она счастливо рассмеялась и посадила куклу рядом с несколькими мишками и лягушкой. Вытерев свои ручки о джинсы, Аманда встала на ноги и направилась к маме, которая все еще поливала цветы.

– В чем дело, дорогая? – спросила Кэйт, почувствовав, что ее дергают за юбку.

– Мороженое, – ответила Аманда, глядя на мать огромными карими глазами.

Она уже услышала доносившийся издалека звон колокольчика. Обычно мороженщик проезжал на своей машине мимо их дома после трех часов. Сейчас звон колокольчика доносился с соседней улицы.

– Машина еще к нам не доехала. Мама пойдет и купит тебе мороженое, когда она завернет за угол, – сказала Кэйт.

Девочка сразу заулыбалась, ее маленькое личико засияло от радости, и она вернулась к своим игрушкам, взяла отскочившую руку куклы и уселась, чтобы вставить ее на место. Пластиковая рука никак не вставлялась, и девочка засунула ее в рот. Увидев это, Кэйт издали погрозила пальцем.

– Не бери ничего в рот, дорогая, – сказала Кэйт и, забрав у Аманды куклу, попыталась сама исправить поломку, но и у нее тоже ничего не получилось.

– Папочка вернется домой и починит, – сказала Кэйт. Она положила куклу на полку и принялась напевать: – Вот папа вернется домой…

Рэй Грин работал последние три дня в двадцати милях от дома, в Стоуфильде, и этой ночью должен был вернуться. Кэйт очень скучала без него, для нее три дня показались вечностью. Она не любила, когда он уезжал даже на короткий срок. У нее было мало друзей, она вообще была не очень контактным человеком. И хотя они жили в новом районе уже пять лет, большинство соседей только приветствовали ее кивком головы. Когда Рэй уезжал, единственной подружкой Кэйт оставалась Аманда. Недавно она перенесла сильную депрессию, и Рэй помог ей справиться с этим, проявив терпимость и понимание, о которых она не могла и мечтать. Они были вместе очень счастливы. Дела Рэя процветали, и Кэйт постепенно преодолевала свою застенчивость. У нее появились любимые занятия, она полюбила выращивать цветы. Рэй построил для Кэйт оранжерею и соединил коридором с кухней.

Улыбаясь своим мыслям, Кэйт увидела, что Аманда опять идет к ней, и как раз в тот момент, когда она собралась спросить, что опять случилось, раздался знакомый звон колокольчика. Едет машина мороженщика.

– Мамочка, мне на палочке, – попросила малышка.

– Хорошо. – Кэйт прошла на кухню, взяла кошелек и поспешила к ожидавшему ее фургону.

Солнце припекало, и Кэйт решила, что купит и себе мороженое. Почему бы и нет. У нее превосходная фигура и, если всего двадцать шесть лет, одно мороженое дела не испортит, решила Кэйт.

Аманда немного попрыгала на одной ножке и вернулась к своим игрушкам. Усевшись рядом на полу, она сообщила им, что сейчас будет есть мороженое. Потом Аманда опустила руку, чтобы опереться и сесть поудобнее, и тут почувствовала под ладонью что-то мокрое. Посмотрев вниз, она увидела на полу что-то, блестевшее в солнечных лучах. И какая-то прозрачная жидкость прилипла к ее пальчикам. Аманда понюхала свои пальчики, но жидкость ничем не пахла. Тогда она решила попробовать ее на вкус и облизала один из пальчиков. Жидкость оказалась безвкусной. Аманда быстро проглотила слизанное и вытерла руку о свои джинсы. Мамочка все время говорит, что нельзя ничего тащить в рот с пола. Если она увидит, что Аманда пробовала эту клейкую штуку на вкус, то непременно рассердится. Аманда провела языком по губам, а потом по зубам. На зубах осталась клейкая штука. Девочка попыталась стереть ее с зубов рукавом, а потом проглотила один или два шарика.

В это время вернулась мама с мороженым, и малышка сразу обо всем забыла.

Единственный слизень, который оставил здесь свой след, уполз, никем не увиденный, из оранжереи.

Кэйт усадила Аманду за стол и смотрела, как она ест. Девочка быстро все съела, выпила чай и показала мамочке пустую тарелку, а потом похлопала себя по животику. Время подходило к шести часам, скоро придет время укладывать Аманду, а там уж недолго ждать, когда приедет Рэй. От предвкушения встречи у Кэйт по телу пробежали мурашки.

Аманда собрала вокруг себя все свои игрушки и уселась перед телевизором смотреть мультики. Кэйт помыла посуду и невольно залюбовалась медленно заходящим солнцем, обрызгавшим краснотой золотые облака. Через час она положит Аманду спать, малышка уже зевает. Странно для Аманды, подумала Кэйт. Обычно ее очень трудно уложить, как раз перед сном она полна жизни. Бывало, не унесешь ее наверх в спальню, а удержать в постели еще труднее. Кэйт и Рэю приходилось читать ей по нескольку сказок, прежде чем она успокаивалась и засыпала.

Но сегодня Аманда задремала перед телевизором, и, когда пришло время спать, она с удовольствием легла на диван и заснула даже прежде, чем Кэйт надела на нее пижаму. Кэйт удивилась, глядя на раскинувшуюся во сне малышку, но потом решила, что та слишком много играла и устала. Она легко взяла спящую девочку на руки и перенесла наверх в спальню, положила на кроватку и прикрыла до подбородка простыней. Став на колени, она послушала дыхание ребенка, потом наклонилась и поцеловала. Малышка пошевелилась, но не проснулась.

– Спокойной ночи, дорогая, – прошептала Кэйт и постояла минуту, наблюдая, как поднимается и опускается грудь Аманды под простыней. Потом тихонько прикрыла дверь и спустилась вниз.

Кэйт услышала жуткий лай собаки и подняла голову от книги. Потом она поднялась и подошла к огромному окну в гостиной. Сосед, мистер Стил, вывел свою собаку погулять. Впрочем, скорее она тащила его на поводке. Собака продолжала лаять, и Кэйт не могла не посмеяться про себя над мистером Стилом. Однако смех пропал, когда она увидела, что собака все лает и лает на ее дом. Этот лай может разбудить Аманду, подумала Кэйт. Она прислушалась, не зовет ли ее проснувшаяся малышка. Но наверху все было спокойно. Лай собаки тоже растаял вдалеке.

Она посмотрела на часы, как будто это могло приблизить приезд Рэя. Отложив книгу, она включила телевизор, нажимая подряд на кнопки. По одному из каналов шел документальный фильм об атомной войне. По другому показывали черно-белый фильм. Еще одна кнопка – еще один документальный фильм. Кэйт выключила телевизор.

В наступившей тишине ей послышалось какое-то движение наверху. А потом до нее донеслись крики и стоны. У Кэйт от ужаса перехватило дыхание. Перескакивая через ступеньки, она бросилась наверх. Стоны шли из комнаты Аманды.

Толкнув дверь, Кэйт влетела в комнату и включила свет. Малышка лежала поперек кровати и билась в конвульсиях. Головка каталась направо и налево с ужасной скоростью, и Кэйт почувствовала странный неприятный запах у малышки изо рта. Головка девочки затряслась еще сильнее, и брызги слюны полетели во все стороны.

Кэйт приблизилась к кроватке. На нее невидящим взглядом смотрел любимый мишка девочки. Шитая нитками улыбка как бы насмехалась над происходящим.

Аманда дышала, как астматик. Язык ее вывалился изо рта, глаза закатились, и были видны только белки, вращающиеся в глазницах.

– Боже мой! – прошептала Кэйт. Она схватила малышку на руки и попыталась удержать конвульсии. Но маленькое тело вырывалось у нее из рук, слезы катились у Кэйт из глаз, она ничего не видела. Конвульсии у малышки становились все сильнее. И вдруг с молниеносной скоростью Аманда подняла головку и укусила Кэйт в шею и как бы повисла на сжатых челюстях, пока мать силой ее не оторвала. Теперь уже кричала и билась в истерике Кэйт. Потом она оцепенела, глядя на распростертое перед ней безжизненное тело дочери. По шее Кэйт текло что-то горячее. Кровь. Кэйт зажала место укуса ладонью – там был оторван целый лоскут кожи. Кровь продолжала течь, окрашивая красными пятнами ее блузку, и она чувствовала, как у нее начинает неметь правая рука, а боль распространяется по всему телу. Лестница поплыла перед ее глазами, и она схватилась за перила, чтобы не упасть. Ноги ее не слушались, когда она начала спускаться, оставляя на обоях пятна крови. В сумерках пятна казались черными.

– Помогите! – стонала она.

Кровь текла струйкой по руке и крупными каплями падала на ковер. Голова у нее кружилась, к горлу подступала тошнота, слезы текли по щекам. Она стремилась к телефону, но шагнула мимо ступеньки. Секунду Кэйт пыталась схватиться за что-нибудь, но не смогла и со стоном упала лицом вперед и покатилась по ступенькам, оставляя за собой кровавый след. Она ударилась о столик, на котором стоял телефон, и застыла на полу, как сломанная кукла. Остатками угасающего сознания Кэйт пыталась понять, что произошло. Боль во всем теле долго не давала сознанию угаснуть. Даже в своей агонии она все-таки услышала шум подъехавшей машины.

Рэй Грин шел по короткой дорожке, ведущей к дому с улицы, нащупывая в кармане ключи от входной двери. Пришлось поставить на землю чемоданчик с инструментами и порыться в карманах джинсов. Наконец ключи были найдены, и он вставил маленький ключ в замок, заранее предвкушая, как его встретит Кэйт. Он и его партнер не жалели сил в Стоуфильде и все закончили досрочно, им неплохо заплатили, и он знал, как рада будет Кэйт.

Толкнув дверь, он вошел в дом. На секунду ему показалось, что все тут остановилось, как стоп-кадр фильма. Рэй открыл рот, пытаясь произнести хоть слово. Искаженное словно какой-то пыткой, лицо жены было белым как мел. Брызги крови на волосах и на блузке наводили на мысль о том, что в доме побывал преступник. Причем недавно. Из раны на шее еще выбивалась толчками кровь. Рэй разглядел глубокий укус. Кровь была повсюду: на стенах, на поломанном столе, на перевернутом телефоне.

– Кэйт! – только и смог произнести он

Она пыталась привстать и схватиться за него слабеющими пальцами, но они соскользнули с его рукава, и Кэйт упала на пол… Рэй опустился перед ней на колени, спрашивая в отчаянии, что же произошло. Она подняла залитую кровью руку и хриплым голосом произнесла только одно слово:

– Аманда! – Внезапный спазм потряс ее тело, и это вызвало новый поток крови, на губах появилась красная пена. Она повторила шепотом имя дочери.

Секунду поколебавшись, он подложил ей под голову свой пиджак и бросился вверх по лестнице. Перепрыгивая через две ступеньки, он достиг детской. Перед ним лежало съежившееся тельце дочери, такое беспомощное. Рот открыт, вокруг губ и на подбородке кровавая пена. Щеки у нее запали, вокруг глаз черные круги. Придя в себя, он бросился к телефону и набрал 999. Крепко зажав в кулаке трубку, он сумел произнести только одно слово: «Скорее!»

Он дал адрес, бросил трубку и подполз к Кэйт, которая неподвижно лежала на полу в холле.

Он взял ее безжизненную руку, слезы потоком лились по его щекам.

– О Боже, что ты делаешь! – смог только выдохнуть он.

Когда приехала «скорая», мать и дочь были уже мертвы.

Глава 14

На следующее утро Брэди проснулся пораньше и бесшумно соскользнул с кровати. Ему не хотелось будить Ким. Она перевернулась на спину, но не проснулась, одна ее рука лежала на еще теплом местечке, нагретом его телом.

Инспектор по здравоохранению влез в старые джинсы. Еще раз взглянул на жену, потом на часы. Было всего четверть седьмого. Накинув халат и сунув ноги в шлепанцы, он выбрался потихоньку из спальни, быстро спустился по лестнице к черному ходу, снял цепочку, открыл замок и вышел во двор. Было еще прохладно, и он поежился от раннего ветерка.

Проверив, что нет никого из соседей ни справа, ни слева, Брэди прошел дальше в сад, бранясь про себя, потому что утренняя роса промочила насквозь его шлепанцы.

Стараясь шагать на цыпочках, чтобы еще больше не промочить ноги, он направился в сторону свежевскопанной земли. Несколько гранул еще лежало на виду, но большинство исчезло, съеденных слизнями, как он и надеялся. Однако почему-то нигде не видно подохших слизней. Брэди остановился в недоумении, потирая рукой небритый подбородок.

Черный слизень величиной с его кулак выполз из земли. Брэди из предосторожности отпрыгнул в сторону и в то же мгновение увидел, как из всех щелей вылезают все новые и новые отвратительные создания. Как загипнотизированный, Брэди какое-то время наблюдал за ними, потом повернулся и побежал к дому, шмыгнул в черный ход и поспешно захлопнул за собой дверь, а потом и запер на все замки.

Войдя в кухню, он глубоко вздохнул. Вот перед ним на кухонной полке и упаковка с гранулами и бутылка с ядом. Но если бы он просто посыпал землю сахаром, это для слизней имело бы равнозначный эффект.

Глава 15

К полудню того же дня солнце поднялось высоко над землей, прикрыв все живое покрывалом влажной жары.

Дэвид Уотсон услышал знакомые звуки с соседнего участка. Уолли Макэй, высокий шотландец, шел к разделявшему их участки забору с лопатой через плечо.

– Неплохой способ проводить воскресное утро, – сказал Макэй, облокотившись о забор, и тут же отпрыгнул от раскаленной металлической сетки. Уотсон подавил улыбку и постарался придать своему лицу приветливое выражение, зная, что сейчас сосед начнет болтать о погоде, своей жене и других не менее важных для него проблемах, которые совершенно не интересовали Уотсона. Он любил заниматься своим садом, а сосед оторвет его от этого занятия надолго, и какая-то часть сегодняшних планов останется невыполненной.

– Моя старушка послала меня перекопать все это, – сказал Макэй, показывая на джунгли у себя на участке. Сорняки там уже доходили до колена и начинали переползать на аккуратный участок Уотсона.

– Да, вы его подзапустили, Уолли, – стараясь быть тактичным, подтвердил Дэвид, но при этом позволил себе этаким выразительным движением руки выдернуть пару сорняков, выросших возле забора.

– Черт с ними, – ответил шотландец и покосился на свой дом.

Убедившись, что жена за ним не наблюдает, он продолжал болтать. Вытащив из кармана брюк сигареты, он предложил и Уотсону закурить, но тот категорически отверг это предложение и вернулся к своему занятию – надо было разбросать компост по грядкам с помидорами.

Все это началось с шутки. Он поспорил с женой Морин, что сможет выращивать овощи. Она на пари утверждала, что у него ничего не выйдет. Он выиграл пари и постепенно увлекся этим занятием, и у него теперь росли картошка, лук, морковь и салат. Он все еще ничего не понимал в возделывании овощных культур, но ему везло: посеял семена – и все взошло.

Уотсон любил тишину и одиночество, которое мог себе позволить в саду, но только, конечно, в том случае, когда ему удавалось избежать Макэя. Это было такое успокоение после бесконечной трескотни и звонков на работе. Он работал в компании по продаже компьютеров в Мертоне и сделал за последние семь лет неплохую карьеру. Платили хорошо, он получал удовольствие от работы. Жена его работала менеджером в небольшом, но модном магазине в центре города, приносившем солидный доход. В скором времени они надеялись купить собственный дом и уехать из этого нового непрестижного района.

Детей они не завели по обоюдному желанию. Оба предпочитали служебную карьеру мокрым пеленкам и ночным кормлениям. Особенно Морин никогда не выказывала желания иметь своих детей и даже не любила играть с чужими. Уотсон находил в этом что-то не совсем нормальное, но это было ему удобно. Ей никогда не хотелось взять на руки маленького ребенка или проворковать ласковые слова новорожденному. В двадцать восемь лет она была с ног до головы деловая женщина, и все свойственные обычным женщинам чувства были у нее заменены высокой квалификацией специалиста, которую так уважал ее муж. Словом, они были прекрасной парой, очень подходили друг другу, оба были честолюбивы до самозабвения. Ему было тридцать два, он был абсолютно счастлив и в данный момент желал только одного: чтобы Уолли перестал болтать и дал ему возможность спокойно копаться на грядках.

– Я слышал, что вам нужны люди? – спросил Уолли.

– Это просто слухи.

– Две недели назад я потерял работу, – поделился с ним Уолли.

– Ты мне об этом говорил. – «И не меньше пятнадцати раз», – подумал Уотсон про себя. – Ты еще ничего не нашел?

– Ничего. У вас там нет свободного местечка? – с надеждой спросил Уолли.

– Боюсь, что нет, – чуть извиняющимся тоном ответил Уотсон. Наклонившись, он выдернул пучок салата и залюбовался им.

Макэй начал болтать о футболе. С неохотой Уотсон распрямился и вежливо слушал, кивая головой, а шотландец продолжал болтать, царапая своим произношением его слух. Посмотрев на часы, Уотсон очень расстроился – было уже четверть первого.

– Дэйв!

На крик оба повернулись. В дверях стояла Морин.

– Тебя к телефону, – позвала она.

С облегчением Уотсон припустил к дому, держа в руке пучок салата. Макэй смотрел ему вслед. «Если бы моя жена была похожа на Морин», – думал он с грустью.

Прибежав на кухню, Уотсон бросил салат в раковину.

– Кто звонит? – спросил он у Морин.

– Никто. Я просто решила тебя выручить.

Уотсон рассмеялся, обнял Морин и нежно поцеловал в лоб.

– Ну и хитрая ты баба! – Он погладил измазанной в земле рукой ее светлые волосы. Потом притянул жену к себе и, почувствовав теплоту ее тела, крепко поцеловал в губы. Они постояли, обнявшись. Наконец он оторвался от нее и произнес: – Ленч!

– К черту ленч! – ответила Морин, пытаясь продлить объятия.

– Ты не могла бы подождать? – спросил он со смехом и пошел мыть грязные руки.

Возвратившись на кухню, Уотсон с нежностью посмотрел на жену. Она была в желтой легкой рубашке и облегающих летних брюках с протертыми коленками. Он знал, что под этим ничего не было – она не любила летом носить нижнее белье. Он стал наблюдать, как Морин моет под струей воды салатные листья, потом кладет их на доску, режет острым как бритва ножом и бросает в стоящую рядом миску с перцем и другими овощами.

– Знаешь, – сказал он, – мне было трудно выбрать хороший кустик салата. Чертовы слизни объели всю грядку.

– Слизни? – Она брезгливо содрогнулась.

– Да, там ползала целая дюжина. Надо будет купить какой-нибудь отравы.

Поставив салат на стол, Морин вернулась к плите, открыла духовку и вытащила мясо. Переложив жаркое на блюдо, она поставила его на стол и протянула нож Уотсону. Как настоящий знаток этого дела, он принялся резать сочную свинину, и через минуту они уже с удовольствием обедали.

– Салат будешь? – спросил Уотсон, положив себе большую горку и передавая миску ей.

Она отказалась. Мясо они запивали красным вином. Подняв бокал, она предложила тост за его успехи.

– Надеюсь, что тебе удастся завтра подписать этот контракт, – сказала она.

– Спасибо, я тоже на это надеюсь, – кивнул Уотсон и чокнулся с женой.

Поставив бокал, он взял себе еще салата. Уотсон ел с завидным аппетитом. Но вдруг он поморщился, поспешно схватил бокал с вином и сделал большой глоток.

– Что-то не так? – спросила Морин.

– Мне кажется, я что-то проглотил вместе с салатом. Ты хорошо его промыла?

В ответ она только подняла брови, давая понять, насколько этот вопрос неуместен. Уотсон продолжал жевать, все еще чувствуя во рту странный неприятный вкус, но еще один бокал вина исправил положение.

– Куда ты пригласишь их завтра пообедать? – спросила Морин.

– В «Сити-отель», – ответил Уотсон.

– Это тебе влетит в копеечку.

– За все заплатит фирма. Для нас очень важно подписать этот контракт, он принесет нам миллион долларов, – ответил он, выпив еще глоток вина.

– Ты очень волнуешься, как все пройдет? – спросила она.

Он кивнул. Этот контракт не только обеспечит фирму работой на последующие три года, но от него сам Уотсон получит большие комиссионные и – почти безусловно – очередное повышение. Может быть, тогда они и смогут купить собственный дом. Завтра он будет принимать в ресторане двоих. Один из них американец, и надо, чтобы все прошло хорошо. Продажа компьютеров была профессией Уотсона, и завтра за ленчем ему потребуется весь его опыт убеждения. Впервые за время своей работы он так нервничал. Надо продать им четыре компьютера «Марк-1», на это потребуются все его способности.

Он допил свой бокал и налил еще вина себе и Морин.

Они не спеша доедали свой ленч, но Уотсон отодвинул в сторону оставшийся салат. Странный вкус опять появился во рту, казалось, что он приклеился к языку. Он выпил еще вина, но и это не помогло. Даже если бы он узнал, что проглотил половину черного слизня, с этим ничего уже нельзя было поделать.

Похлопав себя по животу, он улыбнулся Морин:

– Вкусно.

Она улыбнулась в ответ, встала и подошла к нему, погладила по волосам, потом села к нему на колени. Он взял ее грудь в ладонь, потирая пальцем набухший сосок. Другой рукой он стал расстегивать пуговки ее блузки. Наклонившись, он стал целовать каждый сосок по очереди.

– Надо помыть посуду, – сказала Морин.

– К черту посуду.

Оба засмеялись и отправились на второй этаж.

В полутьме своего кабинета Уотсон посмотрел на часы. Было ровно десять. По телевизору начали передавать вечерние новости. Окна в кабинете были закрыты шторами, и он уже больше двух часов работал за своим письменным столом, сверяя копии проекта. Он должен быть уверен, что сможет ответить на любой вопрос, который поставят перед ним завтра оба покупателя. Он должен знать каждую деталь работы компьютеров, чтобы завтра расхвалить их возможности до невероятных пределов.

Но он поймал себя на том, что думает совершенно не о лежащих у него на столе копиях. Живот у него вздулся, и он уже распустил ремень, однако газы в желудке продолжали его беспокоить. Это началось около шести часов, и он с тех пор уже несколько раз принял большие дозы магнезии. Что за чертовщина? Несколько раз поменяв положение в кресле, он продолжал потирать рукой увеличившийся живот.

Он ничего больше не ел со времени ленча, но, как ни странно, голода не испытывал. Раздражала невозможность объяснить себе причины боли в животе. Если бы он был женщиной, то сказал бы, что забеременел. Он улыбнулся этой шутке, но тотчас скривился от нового приступа боли, более острого.

– Господи, – только и смог произнести он.

– Что случилось, Дэйв? – спросила Морин, повернув голову от телевизора.

– Болит чертов живот, – выпрямившись в кресле, пожаловался он.

– Неужели боль еще не прошла? – удивилась Морин.

– Да нет.

Она встала и подошла к нему:

– Может быть, вызовем врача?

В ответ Уотсон обнял ее и посадил на колени, стараясь не обращать внимания на сильный приступ боли, сразу пронзивший его при этом движении. Было такое чувство, что кто-то вытаскивает его кишки через пупок.

– Мне не нужен доктор, – ответил он, с трудом переводя дыхание. – Наверно, просто разыгрались нервы от предстоящей завтра встречи.

Морин улыбнулась, совсем не успокоенная его домашним диагнозом.

– Если ты так считаешь…

– Да, я так считаю. Пойду пораньше спать, может быть, это поможет, – сказал он, целуя ее.

Она дотронулась до его щеки. Щека была горячей, и пот выступил на лбу.

– Ладно, ты прав. Ложись пораньше, – согласилась она.

Через пятнадцать минут они были уже наверху в спальне.

Уотсон лежал на спине, отбросив простыни, и внимательно рассматривал свое голое тело, все его контуры и изгибы. В этом положении живот меньше болел. Больше того, когда он встал и стал рассматривать себя в зеркале, ему показалось, что вздутие исчезло. Однако боль стала сильнее. Он опять лег на спину и стал смотреть на колыхавшиеся от легкого ветра занавески. Обе лампы на прикроватных тумбочках были включены, но по углам спальни оставалась темнота.

Подложив руки под голову, он лежал не шевелясь. Похоже, боль стала подниматься выше, захватывая нижнюю часть груди. Он выругался про себя: может быть, это действительно нервы? А может быть, он что-то съел? Да, конечно, утром все будет в порядке…

Он сел, от грудины до паха его пронзила мучительная боль, и он с такой силой вцепился в край кровати, что мускулы на руках вздулись как веревки. Через несколько непереносимых секунд боль стихла. Глубоко вздохнув, он снова лег. Послышались легкие шаги Морин, возвращавшейся из туалета. Она вошла в спальню и закрыла за собой дверь. Длинная черная прозрачная ночная рубашка развевалась на ней, как нейлоновый туман. Сквозь ткань Уотсон видел четкие контуры ее прекрасного тела. Несколько долгих секунд она постояла у кровати с его стороны, глядя на распростертое голое тело, потом легкой рукой погладила его по животу.

– Ты лучше себя чувствуешь? – спросила она.

Он кивнул и привстал, чтобы ее поцеловать, чувствуя, как ее мягкая рука скользит ниже к его пенису, гладит его и ласкает, пока он не достиг полной эрекции. Он потянулся и развязал бант у ее шеи, так что ночная рубашка легко соскользнула на пол, обнажив ее прекрасное тело. Согнутой ладонью он с нежностью обхватил ее грудь, потянулся, чтобы кончиком языка дотронуться до сжавшегося соска. Взяв его свободную руку, она помогла ей войти внутрь себя. Его пальцы гладили ее волосы, а потом вошли во влажную глубину.

Ее движения стали убыстряться, и Уотсон почувствовал, как его окатила волна удовольствия. Он целовал Морин в губы, шептал ей слова любви, но ее страсть не знала границ, своей рукой она толкала его в себя, и он послушно вошел в нее, и оба застонали от удовольствия.

И в этот момент Уотсон почти закричал от боли, разрывавшей его грудь и живот. Заскрежетав зубами, чтобы не кричать, он повернулся и упал на Морин, чувствуя, как боль вонзает в него свои острые ножи. Потом он повернулся на бок, и его пенис потерял свою силу.

– Дэйв, – задыхаясь от экстаза, прошептала Морин, – что с тобой?

– О Господи, – прижимая руки к животу, прошептал Уотсон.

– Я немедленно звоню доктору, – слезая с постели, сказала Морин.

– Нет, не надо. Сейчас все будет в порядке, – кивнул он ей, заметив, что боль стала его отпускать.

Морин остановилась, все еще держа пальцы на ручке двери, и смотрела, как он встает и подходит к зеркалу. Живот уже так не выпирал, но боль оставалась. Он глубоко вздохнул несколько раз и с каждым вздохом боль стихала. Наконец он вернулся в постель. Морин легла рядом и стала указательным пальцем гладить его горячую щеку. Повернув к ней голову, он поцеловал ее палец и улыбнулся.

– Думаешь, все будет в порядке? – спросила она.

– Боль почти ушла, – улыбнулся он. – Утром я буду как новенький.

Они выключили лампы у кровати, и Морин легла ближе к нему. Вскоре она уже спала. Уотсон лежал и опять наблюдал за слегка колеблющимися шторами. Боль стихала, и к половине второго он тоже погрузился в сон.

Морин первая услышала звон будильника. Дотянувшись до него, она выключила звонок и тронула Уотсона за плечо.

– Дэйв, – пробормотала она сонным голосом.

Он не шевельнулся. Протерев сонные глаза, она опять его окликнула. Он лежал на боку, спиной к ней, и опять он ей не ответил. Приподнявшись на локте, Морин наклонилась над мужем. Когда он не откликнулся и в третий раз, она потрясла его за плечо. Никакого впечатления. Уотсон оставался неподвижным.

Морин вылезла из постели, обошла кровать и встала на колени около мужа. Рукой потрогала его щеку – она была холодной, и внезапно Морин почувствовала страх.

– Дэйв! – На этот раз она потрясла его за плечо изо всех сил.

Он приоткрыл глаза, и она почувствовала облегчение. Веки у него опухли и были покрыты какой-то коркой. Медленно открыв глаза, – он посмотрел сквозь жену, как будто ее тут не было. Морин снова и снова называла его имя. Наконец он перевернулся на спину, его рот слегка приоткрылся, и он издал странный звук, словно у него все в горле пересохло.

– Всемогущий Боже, – простонал Уотсон, закрыв глаза руками.

– Мне показалось, что ты умер, – сказала Морин.

– Похоже, что я и в самом деле умер, – просипел Уотсон, массируя переносицу большим и указательным пальцами.

– А как твой живот?

Он медленно сел, головная боль была просто непереносимой, казалось, кто-то бьет его сотнями красных молотков в висок. Он посмотрел на свой живот: никакой боли, никакой припухлости. В нескольких местах он нажал рукой.

– Совсем не больно, – сказал он и попытался улыбнуться, но боль в голове ему не позволила этого сделать. – Совсем живот не болит. Зато чертова голова!

– Сейчас я приготовлю завтрак, а ты прими несколько таблеток парацетамола, – сказала Морин, надевая домашний халат и выходя из спальни.

Как можно медленнее он стал подниматься. Боль усилилась, когда он добрался до ванной. Поглядев на свое отражение в зеркале, он в страхе отпрянул: на него смотрел незнакомый человек, настоящее привидение, лицо белое как мел, щеки запали, под глазами черные круги.

Наклонившись над раковиной, он поплескал холодной водой в лицо. Выпрямившись, тотчас схватился руками за виски – казалось, голова сейчас просто лопнет. Горячие красные молотки продолжали бить без передышки. Он начал бриться, стараясь действовать с максимальной осторожностью.

Мысль о предстоящей работе и деловом ленче только усиливала боль.