Текст книги "Сыщики с Нанкин-роуд"

Мужчина обвел ее встревоженным взглядом.

– Боюсь, что это не я.

– У мистера Лестрейда почти точно такое же пальто, как у вас, – с напускной наивностью продолжила Эмма. И провела кончиками пальцев по отвороту воротника, будто оценивая качество ткани. – Надо же, почти такое же красивое, как у него. – В этот момент за ее спиной пробегали двое мальчишек. Эмма сделала вид, что один из них толкнул ее, и упала прямо на этого господина, который тут же отступил на шаг. Но все это время пальцы Эммы сжимали отворот воротника его пальто. – Прошу прощения! – произнесла она, прежде чем отойти от него. – Я вас не ушибла?

Господин недовольно фыркнул, словно не считал нужным тратить слова на глупую и неуклюжую девчонку, и пошел своей дорогой в направлении ближайшего переулка. Эмма триумфально улыбнулась, не сводя глаз с его спины. Потом услышала позади себя торопливые шаги. Обернувшись, она увидела Шаожаня и Джонатана: оба глядели на нее широко открытыми глазами. Очевидно, они не выполнили ее просьбу – дожидаться возле прилавка с алкогольными напитками.

– А я и не заметил, когда ты вытащила кошелек, – восхищенно произнес Джонатан, – хотя знал, что это должно было произойти.

Шаожань же взирал на нее с высоко поднятой бровью.

– Ну и хороша же ты! – осторожно проговорил он. При этом было не очень понятно, комплимент это или порицание.

– Да, спасибо, – поспешила ответить Эмма. – Он скоро заметит пропажу, так что смываемся отсюда, и побыстрее. – И она бросила кошелек Джонатану, который поймал его на лету. – Извозчик говорит с ирландским акцентом, и у него рыжая борода. Имени своего он нам не назвал. Часть денег они, скорей всего, уже потратили, но все, что осталось, – его.

– Я знаю его. И возмещу недостающее, – сказал Джонатан. Он открыл кошелек, порылся в нем и вынул несколько монеток. – А пока что давайте вернемся и отдадим эти деньги торговцам.

Эмма его почти не слышала, чувствуя себя на седьмом небе. Ей так этого не хватало. Свободно ходить по улицам города после такого долгого плавания по морю. Видеть людей. Действовать, не слишком задумываясь о последствиях. Добиваться поставленной цели.

Самое главное – добиваться цели.

Она улыбнулась обоим парням. Это нужно было отметить.

– А знаете что? Теперь мне и вправду хочется попробовать сладкие шашлычки, мимо которых мы проходили.

XI

Шаожань купил каждому по паре сладких шашлычков. Троица расправлялась с угощением на ходу, двигаясь к своей цели по переулкам, отходившим от центральной торговой улицы с рынком. По обе стороны мостовой стояли деревянные дома – довольно простые, с загнутыми вверх карнизами, к которым Эмма начинала уже привыкать.

– Откуда вы столько всего знаете о мошенниках? – спросила она, слизывая сладкий сироп, стекавший по пальцам. И бросила палочку от последнего шашлыка в мусорную тележку, встретившуюся по пути. – Вы ведь оба сразу поняли, что должен быть сообщник и что монета была меченой.

– О таких вещах нам обычно рассказывает мастер Вэй, чтобы мы сами на такие удочки не попадались, – сказал Шаожань.

– Он знает невероятное количество подобных трюков, – прибавил Джонатан. Теперь, когда они отошли от людского водоворота и шагали по узкой улочке, Джонатан вроде бы расслабился.

– Тот самый человек, к которому мы идем? – поинтересовалась Эмма с нотками удивления в голосе.

Они прошли еще немного вперед по мощеной улице, довольно круто поднимавшейся в горку. Дойдя до конца, ребята остановились возле дома, состояние крыльца которого свидетельствовало о самой тщательной заботе о нем. Возле входа стояла скамеечка, тоже деревянная, и несколько железных вазонов с ароматическими травами. Сама дверь была обтянута белой тканью с красными китайскими иероглифами. Какие-то символы. Ей вспомнились слова Джонатана о некоем мастере Вэе. Кажется, он страдал недугом. Скорее всего, подумала Эмма, эти иероглифы означали что-то вроде пожелания здоровья или долголетия.

– Стало быть, ты живешь здесь, – сказала Эмма, обращаясь к Шаожаню. По дороге ей рассказали, что мастер Вэй взял Шаожаня к себе, когда тот был совсем еще маленьким. Своей нынешней работой в отеле «Белгравия» он тоже в конечном счете был обязан ему: Хуберт Чех и мастер Вэй являлись, судя по всему, давними и близкими друзьями, так что именно Хуберт и устроил парня на работу.

– В доме сейчас небольшой кавардак, – предупредил их Шаожань. – Сегодня утром у меня не было времени на уборку, а мастер Вэй в последние дни почти не встает.

Но на самом деле все внутри выглядело вполне прилично. Возможно, кое-что находилось и не на своем законном месте, как, например, пустая пиала из-под супа, оставленная на низеньком столике в гостиной, или пара скомканных предметов одежды в углу, где они дожидались стирки, но в общем и целом создавалось впечатление, что Шаожань неплохо справляется с уходом за мастером Вэем.

Едва переступив порог, они оказались в комнате с очень любопытным интерьером. Как будто кто-то совместил внутреннее убранство любого европейского дома с тем, что, по мнению Эммы, было традиционным стилем китайского жилища. Черно-красные лакированные предметы мебели, усеянные восточными узорами, соседствовали с большим темно-зеленым креслом с подлокотниками, которое вполне оказалось бы уместным в доме 221Б по Бейкер-стрит.

Может, именно из-за кресла Эмму внезапно накрыло ощущение чего-то хорошо знакомого. В этом доме было нечто такое, что она никогда не сочла бы для себя новым и странным. Однако она не сразу поняла, что именно это было. Шаожань встал к жаровне, раздул в ней угли и пригласил всех садиться, а сам пошел проверить, спит ли мастер Вэй или бодрствует. И тогда Эмму словно осенило: тем, что казалось ей столь знакомым в этом доме, был запах. Приятная смесь древних книг, деревянной мебели и светлого трубочного табака. Эмма всегда отличалась великолепной способностью различать запахи. Кем бы ни оказался этот мастер Вэй, одно ей стало ясно: он курит табак того же сорта, что и Шерлок Холмс.

И это осознание, вкупе с тем небольшим приключением, которое они пережили втроем несколько минут назад, неожиданно окутало ее плотным туманом ностальгии. Недолговечное чувство эйфории, охватившее ее после того, как она смогла помешать мошеннику выйти сухим из воды, уже развеялось, от него оставалось только горькое послевкусие утраты и одиночества. Как только Шаожань исчез за одной из дверей гостиной, Джонатан подошел к ней, да так тихо, что Эмма его не заметила.

– С тобой все хорошо? – На его красивом лице отразилось легкое беспокойство.

– Да, все хорошо, – выдавила из себя Эмма, сопровождая свои слова натянутой улыбкой. – Пройдет. Просто порой мне трудно поверить, что моя лондонская жизнь, вся моя жизнь, закончилась.

Джонатан не произнес ни одной из лишенных всякого смысла фраз для успокоения Эммы, ничего похожего на «Шанхай станет новым началом». Он просто осторожно коснулся руки Эммы. И она сильно сжала ее, ощутив комок в горле.

В эту секунду в комнате вновь появился Шаожань, а вместе с ним – пожилой человек.

– Вэй-лаоши! – тепло произнес Джонатан, бросаясь к обоим.

Мастер Вэй выглядел лет на шестьдесят, хотя нельзя было исключать и того, что на самом деле он был моложе, но из-за болезни состарился преждевременно. Одной рукой он опирался на плечо Шаожаня, второй – на трость. Черты его лица когда-то в прошлом могли считаться довольно приятными, но теперь оно было заостренным и бледным, почти иссохшим. Но как только глаза его увидели Джонатана, на губах появилась искренняя улыбка.

Пока Шаожань вел его к зеленому креслу, Джонатан крутился вокруг мастера и без умолку что-то говорил. Эмма очень удивилась, обнаружив, что на шанхайском диалекте тот говорит не хуже, чем по-английски. Возможно, даже лучше. Хотя этот молодой человек понимал все, что говорили на рынке, Эмме почему-то даже в голову не приходило, что на местном диалекте он общается столь бегло и уверенно. Впрочем, ничего удивительного. В конце концов, Маргарет упомянула, что Джонатан почти всю свою жизнь прожил в Китае, ни разу не посетив Европу.

Мастер Вэй с облегчением опустился в кресло. На нем были серые брюки и короткая легкая туника того же цвета. На коже его Эмма не заметила никаких известных ей признаков болезни: ни сыпи, ни покраснений. Однако стоило ему протянуть руку, чтобы потрепать по волосам Джонатана, опустившегося на колени у его ног, дрожание руки заметно усилилось. «Что-то с мозгом», – с грустью подумала Эмма.

Она осталась на месте, не сводя глаз с беседовавших мужчины и мальчика. Шаожань чуть издали с какой-то горько-сладкой улыбкой тоже смотрел на них. В какой-то момент Эмме показалось, что Джонатан и мастер Вэй почти неосознанно перешли на другой язык, как будто для них было совершенно естественно при общении друг с другом чередовать разные языки. Мягкость слогов шанхайского наречия, к которой она начала привыкать уже на борту судна, сменилась чем-то, имеющим совсем другое звучание: более энергичным, с отчетливыми согласными. «Может, какой-то другой говор», – подумала она. Сестра как-то говорила, что шанхайский – не единственный язык, на котором говорят в дельте реки Янцзы.

Шаожань с осторожностью бросил в сторону Эммы лукавый взгляд и вступил в разговор. На этот раз он заговорил по-английски.

– Мастер, поскольку в нашем обществе находится мисс Эмма Дойл, нам, быть может, стоило бы приложить усилия к тому, чтобы она нас понимала.

Мастер Вэй и Джонатан прервали разговор на том странном наречии, которое Эмме так и не удалось опознать. Джонатан улыбнулся, извиняясь:

– Прости, Эмма, на какое-то время у меня вылетело из головы, что ты здесь.

– Добро пожаловать в Шанхай, дорогая, – приветствовал ее мужчина. – Прошу извинить меня за невежливость и за мой английский: боюсь, что я слишком долго не практиковался в нем должным образом.

Английский его звучал немного шероховато, но оказался вполне приличным.

– Благодарю за возможность посетить вас в этом доме, Вэй-лаоши, – проговорила Эмма, использовав в ответном приветствии то же слово из шанхайского диалекта, которым обращался к учителю Джонатан. Фразу свою она сопроводила еще и легким наклоном головы – она заметила, что так делали некоторые люди на улице.

Мастер Вэй довольно хохотнул, но тут же схватился рукой за бок, словно там отозвалась боль.

– Я гляжу, ты весьма быстро вживаешься в новую среду, девочка, – весело проговорил он. – Шаожань вчера рассказывал о тебе и твоей сестре. Сказал, что ты, на его взгляд, прыткая и очаровательная юная особа, а теперь я и сам вижу, что он не ошибся.

Эмма старательно глядела в противоположную от Шаожаня сторону, в то время как шею и щеки ее заливало жарким румянцем. Это был уже второй человек, которому Шаожань рассказал о ней после их первой встречи.

– Я не говорил «очаровательная», – стал оправдываться Шаожань, немного нервничая.

Джонатан негромко рассмеялся. Мастер Вэй пожал плечами: казалось, что он удовлетворен, хотя по лицу было видно, что подняться с постели ему стоило немалых усилий. Он жестом пригласил Эмму сесть на один из стульев, стоявших перед креслом.

– Придвинь стул поближе, дорогая. Шаожань, мальчик мой, сдается мне, что в кухне у нас заварен чай. Возможно, Джонатану и мисс Дойл хочется чего-нибудь выпить.

– Ага, сию секунду, – ответил парень.

Он взял со столика грязную пиалу и быстро вышел из комнаты. Эмма несколько секунд не отрывала глаз от двери, за которой он исчез. Если Шаожань в отеле «Белгравия» был столь же проворен, как дома, то ее ничуть не удивляло, что Маргарет так не нравилось, когда Хуберт его вечно куда-то посылал.

– Вы бывали в Англии, мастер Вэй? – спросила Эмма после нескольких секунд паузы. – И там выучили язык?

– Бывал, и не раз, когда был помоложе. Челтенхем, Бат, Брайтон… В те времена считалось, что мой недуг имеет отношение к ревматизму и что всякие курорты должны мне помочь. С этой целью я объехал несколько стран, разбросанных по всему миру. Большого прока из всего этого не получилось.

Джонатан обеими руками обхватил покоившуюся на подлокотнике руку мастера Вэя и опустил на них голову.

– Тебе бы лучше переехать в отель, чтобы мы все могли за тобой там ухаживать, – сказал Джонатан. – Ты бы мог занять наш лучший люкс или поселиться вместе с нами наверху. Я могу жить в одной комнате с Хубертом, если будет нужно.

Мастер Вэй ласково ему улыбнулся.

– Мне нравится жить здесь, в доме моих предков. После стольких лет, проведенных вдали от корней, мне бы не хотелось покидать эти стены.

– Я буду приходить к тебе почаще, – пообещал Джонатан. – Раз уж Эмма теперь знает дорогу сюда, Шаожаню даже не нужно будет каждый раз меня провожать, правда же? – И он поднял голову, чтобы взглянуть на нее.

– Да, конечно, – поспешила она с ответом, в то же время мысленно обещая самой себе получше запоминать дорогу на обратном пути. – Без проблем.

– К тому же, – продолжил Джонатан, – мне уже не так страшно уходить далеко от отеля. Отпускает понемногу.

Мастер Вэй кивнул, услышанное ему явно понравилось. Было похоже, что он намеревается что-то сказать, но тут вдруг снова схватился рукой за бок, а лицо его исказилось гримасой боли, явно более интенсивной, чем в прошлый раз.

– Джонатан, не составит ли тебе труда сходить ко мне в кабинет и принести металлическую шкатулку со стола? Придется добавить к чаю кое-чего покрепче.

Джонатан стал уже подниматься, но Эмма положила ему на плечо руку, удерживая его на месте.

– Давайте я схожу, – предложила она, – а заодно спрошу у Шаожаня, не понадобится ли ему моя помощь с чаем.

Она легко могла бы оправдать свой поступок в собственных глазах тем, что ей хочется дать возможность Джонатану и мастеру Вэю побыть наедине. Вероятно, так отчасти и было: конечно же, ей не хотелось навязывать свое присутствие. Однако основным ее мотивом стало другое: выкроить немного времени, чтобы познакомиться с домом и все тут разведать. Старая привычка, крепнущая год от года. Когда Эмма жила в Лондоне, она никогда не знала, где и как попадет в ее руки нужная информация, которая позволит заработать гинею. Любой шанс разнюхать что-нибудь в незнакомом месте должен быть использован, выжат до последней капли.

Она вполне сознавала, что не обнаружит ничего интересного в родовом гнезде старика, где он живет вместе со своим молодым помощником. Она также понимала, что даже если что-нибудь и найдется, то на Бейкер-стрит нет теперь никого, кто оплатит ее услуги. Несмотря на это, она все-таки с интересом разглядывала картины, украшавшие стены узкого коридора. Все они, похоже, были написаны европейскими художниками. Невдалеке слышалось, как снует Шаожань с посудой и чайником. Нос Эммы уловил аромат заваренного зеленого чая. Одна из выходивших в коридор дверей оказалась приоткрыта, в щели виднелся футон со смятым постельным бельем. С другой стороны коридора – кабинет.

Не очень большой, зато светлый. Запах легкого табака стал намного сильнее. Пара стеллажей с книгами и рыжий кот, невозмутимо спавший в кресле возле стола. Кот даже не открыл глаз, когда Эмма подошла к столу взять с него металлическую шкатулку.

Взгляд ее автоматически скользнул по бумагам, лежавшим сверху. Какие-то письма на разных языках: французском, английском и даже с текстами, записанными с использованием незнакомого Эмме алфавита. Вероятно, в последние дни мастер Вэй их перечитывал.

По затылку у нее вдруг поползла струйка холодного пота, несмотря на жаровню с ярко-красными углями и теплую одежду. Письма на английском были написаны почерком, который она хорошо знала.

Их писал Шерлок Холмс.

Мысли закрутились вихрем, и понять, что происходит, она не могла. Была не в силах подыскать логическое объяснение происходящему. К такому Эмма не привыкла: ни делать выводы, ни разгадывать загадки. У нее была привычка подслушивать то, что не предназначалось для чужих ушей, и подмечать детали, которые могли бы остаться незамеченными, но и только. В конце концов, придавал всякой галиматье некий смысл совсем другой человек.

Тот, чьи письма лежали теперь перед ней на письменном столе на другом краю света относительно города, где он жил. И лежали они на столе, принадлежавшем другому человеку, с которым теоретически он вообще не должен был быть знаком. Эмма пробежала глазами одно письмо: датировано 1881 годом, это почти тринадцать лет назад. В те времена Шерлоку было едва за двадцать и он, кажется, еще даже не жил на Бейкер-стрит.

– Все в порядке?

Застигнутая врасплох Эмма обернулась, услышав голос Шаожаня у себя за спиной. Парень стоял в дверях, слегка хмурясь, и пристально смотрел на нее.

– Мне сказали, что ты пошла за шкатулкой с морфином, – прибавил он.

«И уже довольно давно», – послышался ей подтекст его слов.

– Да, извини, не сразу нашла. Вот, – отозвалась Эмма, изо всех сил стараясь произнести это как можно более натурально, и протянула ему металлическую шкатулку.

У нее отлично получалось обманывать взрослых: с самым простодушным видом она запросто вытаскивала кошелек или карманные часы, однако мальчишки, ее ровесники, – совсем другая история. В особенности такой, как Шаожань, ставший свидетелем утреннего трюка, что проделала Эмма без каких бы то ни было затруднений – вытащила из кармана кошелек с деньгами. С ее стороны это была ошибка, не нужно было так скоро демонстрировать им все свои способности. Конечно, проучить этого господина еще как следовало, однако теперь Шаожань ей не совсем доверяет. Он быстро взглянул на беспорядочно лежащие письма на столе за спиной Эммы, после чего его карие глаза снова впились в ее голубые. Если и существовал тот момент, когда она показалась ему симпатичной или даже очаровательной, теперь все указывало на то, что он пересматривает свое первое впечатление.

– Чай остывает, – проговорил он наконец. И вновь показалось, что хотел он сказать что-то другое.

И хотя все только ради нее говорили по-английски, Эмма уже почти не обращала внимания на протекавшую в большой гостиной беседу. Мысли ее бродили где-то очень далеко, и ей отчаянно хотелось оказаться в кругу старых друзей, поведать им о своем открытии. В первую очередь – Зои, Фредди, Виггинсу и Мерседес. А не сидеть здесь с парочкой незнакомцев, о которых ей ровно на секунду этим самым утром подумалось, что они могли бы послужить заменой отсутствующих приятелей. На самом же деле Эмма ровным счетом ничего не знает ни о Джонатане Поуле, ни о Фа Шаожане; ей даже неведомо, можно ли на них положиться.

У мастера Вэя они просидели довольно долго, пока наконец Шаожань не сказал, что приближается обеденное время и ему нужно возвращаться в отель. Джонатан неохотно согласился, что пора уходить, и попрощался с мастером Вэем, обещая скоро вернуться. Первоначальный их план пойти в парк был позабыт, чему Эмма даже обрадовалась, потому что к этой минуте у нее уже возникли другие приоритеты.

Каждый вор, планируя кражу, оказывается перед фундаментальной дилеммой. Он должен решить, может ли он позволить себе такую роскошь – быть раскрытым в тот момент, когда преступление только что произошло, – или же кража должна остаться незамеченной. Последнее достигается с помощью следующего трюка: нужно взять только незначительную часть добычи, как бы ни хотелось забрать все целиком. И пока Джонатан, Шаожань и Эмма шли обратно в отель «Белгравия», задумчивые и молчаливые – каждый по своим собственным, весьма различным, причинам, – Эмма сперва тайком удостоверилась, что то единственное письмо, которое она позаимствовала со стола мастера Вэя, благополучно лежит в ее кармане, и только потом, с несколько натянутой улыбкой, предложила свою руку Джонатану. Ей, конечно, могло и показаться, но она готова была поклясться, что Шаожань несколько долгих секунд внимательно изучал ее исподлобья хмурым взглядом, а потом снова отвел глаза и стал смотреть вперед, себе под ноги.

XII

– Сколько лет живу в Шанхае, а на пляж в воскресенье ни разу еще не ходила, – сказала Маргарет, устраиваясь поудобнее на подстилке, разложенной не песке. – Впрочем, мне все равно не с кем было ходить. Что ж, должна признать, здесь довольно неплохо.

Элис, сидевшая на другой подстилке чуть ближе к кромке воды, обернулась и взглянула на старшую сестру.

– И что тебе кажется таким неплохим? Пляж или компания?

Маргарет усмехнулась.

– Полагаю, что и то и другое.

Элис рассмеялась, и собственный смех показался ей неожиданно юным и беззаботным. Причин быть довольной хватало. Вот уже четыре дня они с сестрой живут в Шанхае. Уже четыре дня они едят лучше, чем когда бы то ни было, спят в мягких кроватях с чистым белоснежным бельем и даже успели получить выплату за свою работу – несложную и необременительную. На данный момент в их обязанности входит уборка комнат верхнего этажа, поддержание порядка в кухне и борьба с пылью на полках, уставленных книгами. Кроме того, в ее жизни появилось кое-что еще, для нее совсем новое, – человек, на которого можно опереться: у нее появилась Маргарет.

И если что-то неожиданно новое и открылось ей в эти четыре дня, так это то, что работает Маргарет не покладая рук. Весь отель целиком и полностью держался на двоих, на ней и Хуберте. Ни один из них не появлялся в «доме» до поздней ночи: днем не застанешь там ни того, ни другого. Поэтому-то Элис решила, что им просто необходимо провести воскресный день вместе, и вытащила на пляж обеих своих сестер.

Маргарет дала себя уговорить, хоть и долго отнекивалась, оправдываясь тем, что обычно работает и по воскресеньям: выверяет рабочие графики смен уборщиц и горничных. Но так как Элис не отступала, Маргарет вызвала одного из гостиничных извозчиков и велела ему отвезти их на ближайший пляж, а через несколько часов приехать за ними.

В это время года было еще прохладно, но утро выдалось довольно приятное: солнечное и тихое. К тому же на пляже кроме них почти никого и не было. Элис расплела косу, и легкий бриз развевал ее длинные волосы. Эмма, сняв туфли и подобрав подол, в задумчивости бродила по мокрому песку у самой воды. Казалось, что там она собирает ракушки, однако Элис ни разу не увидела, чтобы младшая сестренка хоть раз за чем-нибудь да нагнулась.

– Она уже несколько дней какая-то странная, – негромко сказала Элис, повернувшись к Маргарет. – С того дня, когда вернулась из дома этого человека, мастера Вэя.

– Это пройдет, – ответила Маргарет. – Она еще молодая. Даже слишком. Я уж и не помню, как себя чувствуешь в юности.

Элис печально улыбнулась.

– А я даже не уверена, что вообще когда-то чувствовала себя юной.

Маргарет очень серьезно взглянула на нее, и Элис пожалела о сказанном, подумав, что Маргарет могла усмотреть в этом и свою вину. Последующие слова сестры подтвердили ее догадки.

– Мне нужно было предложить тебе переехать ко мне тогда, – сказала та глухо. – Когда вы остались одни.

– В то время ты жила в США, так что это было бы совсем непросто.

– Ну, а сейчас я живу в Китае, а вы – здесь, со мной, – возразила она. – Или же мне следовало по меньшей мере вернуться в Англию и позаботиться о вас. Я ведь твоя старшая сестра, но оставила тебя совсем одну, да еще и с малышкой на руках. Мне, наверное, просто не хотелось в это влезать. Я сама себя убедила, что не мое это дело, не моя проблема…

– Да ладно, давай не будем, – оборвала ее Элис: говорить на эту тему ей не хотелось. Слишком много ночей провела она без сна у кроватки хныкающей малышки, не имея ни малейшего понятия о том, как ее воспитывать, думала о старшей сестре, что живет своей жизнью где-то далеко от нее, и старалась не возненавидеть ее. Она уже так давно поставила на всем этом крест, что погожий денек на пляже вовсе не казался ей самым подходящим моментом, чтобы снова поднимать этот вопрос. – Лучше жить настоящим, здесь и сейчас, ведь так? Не так уж нам было и плохо. К тому же ты появилась в самый нужный момент.

Маргарет подалась немного назад, чтобы внимательно посмотреть на Элис; на лице ее опять появилась перекошенная улыбка, хотя глаза казались потухшими.

– Здесь ты права: приди мое письмо хоть на день позже, ты бы выскочила замуж за этого портного.

Элис округлила глаза от удивления. Она вроде как на эту тему ни слова не говорила ни одной из своих сестер.

– Нет, я отказала ему еще до того, как получила твое письмо, – ответила она. – Можно сказать, как раз перед тем, как его получила.

И ее охватило какое-то странное чувство, пробежавшее по всему телу от одной лишь мысли о том, что бы с ней сталось, ответь она тому человеку согласием. Передумала бы она, вернувшись домой и найдя там письмо Маргарет с предложением работы в Шанхае, или осталась бы верна данному слову? И если второе, то жила бы она сейчас в доме на Кричерч-лейн, в квартире над портняжной мастерской, растила бы детей мужа и надеялась родить своих, а не сидела на песчаном пляже на берегу Тихого океана…

– И не такая уж плохая жизнь могла бы получиться, – сказала Элис рассеянно, скорее самой себе, чем сестре, устремив взгляд на линию горизонта. – И не слишком бы отличалась от жизни нашей матери или матери Эммы, а обе они были по-своему счастливы. Просто я… Не знаю, Мэг, но я бы хотела…

Как закончить фразу, она не знала. К счастью, Маргарет сделала это за нее:

– Чего-нибудь особенного.

Элис повернулась к сестре – посмотреть ей в глаза.

– Я не была уверена в том, что смогу быть этого достойна, – призналась она сестре, – и не стану эгоисткой, если попытаюсь.

Маргарет поднялась и пересела на подстилку рядом с Элис, приобняв ее рукой.

– Отныне у тебя есть полное право быть эгоисткой. Серьезно, даю тебе наказ старшей сестры. Стань, в конце-то концов, эгоисткой, Элис. Ищи это свое «что-то особенное», что бы оно для тебя ни значило.

Элис кивнула, чувствуя, как в горле застрял ком. Вскоре к сестрам подошла Эмма и с театральным вздохом плюхнулась на подстилку, только что освобожденную Маргарет.

– Ну, а с тобой что творится? – весело спросила Маргарет. – Который из двух мальчиков разбил тебе сердце? Джонатан или Шаожань?

Эмма немного приподнялась на локтях и взглянула на них сквозь завесу из прядей, которые высвободились из ее почти полностью развалившегося пучка и падали ей на лицо. Элис придется теперь заняться ее прической, впрочем, как и своей, прежде чем за ними явится извозчик.

– Никакого сердца никто мне не разбивал, – ответила она, покраснев. Элис подумала, что причиной внезапного румянца Эммы служит скорее тот факт, что ее обожаемая мисс Тернер над ней подшучивает, чем сама по себе заявленная тема. – Не в этом дело.

– Ты ж теперь целыми днями от них прячешься, – вступила Элис. – Вроде бы так радовалась, когда вы познакомились, что будет с кем проводить время, а теперь прячешься от обоих, как от чумы.

– Все изменилось. Кроме того, все это время я была занята.

Очевидно, что Эмма не имела ни малейшего желания переходить к подробностям, так что Элис от нее отступилась. Маргарет же с полуулыбкой на лице прилегла на подстилку и закрыла глаза.

– Как хорошо, что ты вытащила меня сегодня на пляж: проветриться на свежем воздухе – как раз то, что мне было нужно. Кроме того, на следующей неделе выкроить время для прогулки точно бы не получилось. К нам прибывают высокие гости, а на днях еще и мистер Поул пожалует.

Эмма широко распахнула глаза от этих слов.

– Приедет отец Джонатана?

Маргарет кивнула.

– Я же вам говорила, что время от времени он сюда наведывается. Займет один из люксов.

– Он что, примет участие в открытии Большого казино? – поинтересовалась Элис.

– Полагаю, что так, – рискнула предположить Маргарет. – Там все будут.

До Элис уже дошли пересуды по поводу грандиозного празднества по случаю открытия через пару недель казино в начале улицы Нанкин-роуд, приготовления к которому шли полным ходом. Туда были приглашены все самые важные люди Международного поселения наряду с многочисленными иностранными дипломатами. Из окна комнаты, которую делили на двоих Элис и Эмма, было прекрасно видно это Большое казино – огромное и пышное здание, украшенное флагами всех государств, представленных в Международном поселении. И уже сейчас в отель приезжали гости, приглашенные на его торжественное открытие.

Клод Ожье и супруги Спенсер, к примеру. Эти трое относились к числу тех высоких гостей, которых только что упоминала Маргарет. Элис увидела их у стойки регистрации, когда они приехали. Она спустилась в тот день вниз, чтобы позаимствовать в прачечной чугунный утюг, потому что если и готова была согласиться на то, что гостиничные службы берут на себя стирку и глажку одежды Джонатана и даже Маргарет и Хуберта, однако решительно отказывалась отдавать в стирку их с Эммой вещи. И как раз в эту секунду у регистраторов на стойке случился небольшой переполох, но стоило входной двери распахнуться, как все они в безукоризненном порядке выстроились на рабочих местах. Элис, не имевшая понятия, куда следует встать ей самой, замерла в уголке, надеясь, что там ее не заметят.

И в холле появилась эта троица, окруженная коридорными с багажом. Клод Ожье был весьма привлекательным молодым человеком лет около двадцати пяти, с резким подбородком, бронзовой кожей и стильной стрижкой на волнистых каштановых волосах. Одет он был безупречно, почти как романный герой-любовник. Однако супруги Спенсер производили еще большее впечатление: Элис никогда не видела кого-то столь же элегантного, как эти двое. Эвелин Спенсер, на вид ровесница Клода, двадцать с хвостиком, – прелестная изящная блондинка. Джейкоб Спенсер был старше ее, но ненамного – ему явно было меньше сорока. Высокого роста, широкоплечий, с величественной осанкой, он носил усы, которые на ком-то другом показались бы несколько старомодными, однако к его лицу приходились как нельзя более кстати. Когда они заговорили, выяснилось, что мистер Спенсер – носитель ярко выраженного американского акцента, а его супруга изъясняется на хорошо знакомом Элис, таком домашнем, британском английском. В речи Клода тоже слышался британский акцент, хотя от Маргарет она позже узнала, что англичанкой была только его мать, сам же он рос и воспитывался во Франции.

– А это правда, что Клод и Эвелин Спенсер были любовниками до ее замужества? – спросила Эмма, лежа на своей подстилке, весьма заинтересовавшись услышанным. – Мне об этом вчера в кухне рассказывали.

Начинало холодать, но ни одна из трех сестер не шевелилась. Элис была более чем уверена, что Маргарет не станет подыгрывать Эмме. Вполне вероятно, что она сочтет непрофессиональным слушать кухонные сплетни о клиентах отеля. Однако энергия Эммы и ее напор показались ей забавными, так что она все же уступила.