Электронная библиотека » Симона де Бовуар » » онлайн чтение - страница 10

Текст книги "Гостья"


  • Текст добавлен: 1 февраля 2022, 12:20


Автор книги: Симона де Бовуар


Жанр: Зарубежная классика, Зарубежная литература


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– А-а, бедняга! Это верно, даже педерастам она, должно быть, не подходит, – сказала Франсуаза.

– Она все время плачет, – сокрушенно поведала Ксавьер. Она посмотрела на Франсуазу. – А ведь это не ее вина; как можно выгонять из страны из-за того, что вы созданы так или иначе? Нет такого права.

– Правительства имеют права, какие берут, – заметила Франсуаза.

– Я этого не понимаю, – сказала Ксавьер осуждающим тоном. – Разве нет ни одной страны, где можно делать что хочешь?

– Ни одной.

– Тогда надо уехать на необитаемый остров, – заметила Ксавьер.

– Даже необитаемые острова теперь принадлежат людям, – ответила Франсуаза. – Нас загнали в угол.

– О, я найду способ, – отозвалась Ксавьер.

– Не думаю, – возразила Франсуаза, – вам придется, как всем, мириться со множеством вещей, которые вам не понравятся.

Она улыбнулась.

– Такая мысль вас возмущает?

– Да, – сказала Ксавьер.

Она украдкой взглянула на Франсуазу.

– Месье Лабрус говорил вам, что недоволен моей работой?

– Он сказал, что вы долго спорили. – Франсуаза весело добавила: – Он был весьма польщен тем, что вы пригласили его к себе.

– О! Так уж случилось, – сухо сказала Ксавьер.

Она повернулась спиной, чтобы пойти наполнить водой кастрюлю. Наступило молчание. Пьер ошибался, если думал, будто получил ее прощение: у Ксавьер последнее впечатление никогда не одерживало верх. Она должна была с гневом вновь обдумать этот день, и более всего ее рассердило финальное примирение.

Франсуаза внимательно посмотрела на нее. Этот очаровательный прием – разве не было это попросту своего рода заклинанием? Разве чай, сэндвичи, красивое зеленое платье были предназначены не для того, чтобы оказать ей честь, а скорее, чтобы отобрать у Пьера необдуманно дарованную привилегию? У нее перехватило горло. Нет, невозможно предаваться этой дружбе. Сразу же во рту появляется ложный привкус – привкус металлического пореза.

Глава VII

– Возьмите обязательно вазочку с фруктами, – говорила Франсуаза, прокладывая локтями путь к буфету для Жанны Арблей. Тетя Кристина не могла оторваться от стола, она с обожанием улыбалась Гимьо, который с высокомерным видом пил кофе глясе. Бросив взгляд на тарелки с сэндвичами и печеньем, Франсуаза удостоверилась, что они еще выглядят достойно; людей было в два раза больше, чем на прошлогоднее Рождество.

– Прелестная декорация, – сказала Жанна Арблей.

Франсуаза ответила в десятый раз:

– Ее установил Беграмян, у него есть вкус.

Заслуга его состояла в том, что он очень быстро преобразил римское поле битвы в танцевальный зал, однако Франсуазе не очень нравилось такое изобилие остролистов, омел, пихтовых веток. Она огляделась в поисках новых лиц.

– Как мило, что вы пришли! Лабрус будет рад вас видеть.

– А где же дорогой славный мэтр?

– Вон там, с Берже, он очень нуждается в вас, чтобы отвлечься.

Бланш Буге представляла не больший интерес, чем Берже, но все-таки какая-то перемена. У Пьера был непраздничный вид. Время от времени он озабоченно поднимал голову; его беспокоила Ксавьер: он опасался, как бы она не напилась или не убежала. В эту минуту она сидела на авансцене рядом с Жербером; их ноги болтались в пустоте, и оба, казалось, страшно скучали.

На проигрывателе звучала румба, но сутолока была слишком плотной, чтобы можно было танцевать.

«Тем хуже для Ксавьер!» – подумала Франсуаза; вечер и без того был достаточно тягостным, стало бы совсем невыносимо, если бы пришлось считаться с ее суждениями и настроениями.

«Тем хуже», – повторила себе Франсуаза не очень уверенно.

– Вы уже уходите? Какая жалость!

Она с удовлетворением провожала взглядом силуэт Абельсона; когда все серьезные гости уйдут, не придется больше тратить столько сил. Франсуаза направилась к Элизабет; вот уже полчаса, как та курила, с остановившимся взглядом прислонившись к подставке для кулис и ни с кем не разговаривая. Однако пересечь сцену было делом нелегким.

– Как мило, что вы пришли! Лабрус будет очень доволен! Он в руках у Бланш Буге, попытайтесь его освободить.

Франсуаза преодолела несколько сантиметров.

– Вы ослепительны, Мари-Анж, это синее с фиолетовым так красиво!

– Это костюмчик от Ланвен, мило, не правда ли?

Еще несколько рукопожатий, несколько улыбок, и Франсуаза очутилась возле Элизабет.

– Тяжелое дело, – призналась она. Она в самом деле чувствовала себя усталой, в последнее время она часто уставала.

– Сколько элегантности в этот вечер! – заметила Элизабет. – Все эти актрисы, ты видела, какая у них скверная кожа?

Кожа Элизабет тоже была не блестящей – одутловатая и отливающая желтизной. «Она распустилась», – подумала Франсуаза, трудно было поверить, что шесть недель назад на генеральной репетиции она выглядела ослепительно.

– Это из-за грима, – объяснила Франсуаза.

– Тела потрясающие, – беспристрастно продолжала Элизабет. – Как подумаешь о Бланш Буге, которой за сорок!

Тела были молодые, и волосы чересчур точных оттенков, и даже рисунок лиц твердый, однако эта молодость не отличалась живой свежестью, то была забальзамированная молодость; ни одной морщинки не отпечаталось на хорошо массированной плоти, но от этого изнуренный вид вокруг глаз вызывал еще большую тревогу. Все старело изнутри и сможет стареть еще долго, причем лощеный панцирь не треснет, а потом вдруг однажды эта блестящая скорлупа, ставшая тонкой, как шелковистая бумага, рассыплется в прах, и тогда глазам предстанет совершенно законченная старуха, с морщинами, пятнами на коже, раздувшимися венами, узловатыми пальцами.

– «Хорошо сохранившиеся женщины», какое ужасное выражение, – сказала Франсуаза. – Мне всегда на ум приходят консервированные омары и официант, который говорит: «Они так же хороши, как свежие».

– У меня нет предпочтения в пользу молодости, – сказала Элизабет. – Эти девчонки так безвкусно одеты. Они не производят ни малейшего впечатления.

– Ты не находишь приятной Канзетти, с ее широкой цыганской юбкой? – спросила Франсуаза. – А посмотри на малышку Элуа и Шано; конечно, покрой не безупречен…

Эти платья, немного несуразные, обладали некой прелестью смутных существований, отражая их стремления, мечты, трудности, возможности своих хозяек. Широкий желтый пояс Канзетти, вышивки, которыми Элуа усыпала свой корсаж, были столь же неотъемлемой их частью, как улыбки. Именно так одевалась когда-то Элизабет.

– Ручаюсь, они много отдали бы, эти дамочки, чтобы походить на Арблей или на Буге, – язвительно заметила Элизабет.

– Это верно, если они преуспеют, то станут точно такими, как другие, – сказала Франсуаза.

Она окинула взглядом сцену: красивые успешные актрисы, дебютантки, пристойные неудачницы – такое множество отдельных судеб, которые составляли это смутное кишение, вызывавшее легкое головокружение. В иные моменты Франсуазе казалось, что эти жизни специально ради нее пересеклись в той точке пространства и времени, в которой находилась она, в другие мгновения все выглядело совсем не так. Люди были разбросаны, каждый сам по себе.

– Во всяком случае, этим вечером Ксавьер на редкость невзрачна, – заметила Элизабет, – цветы, которые она засунула в волосы, дурного вкуса.

Франсуаза провела с Ксавьер много времени, собирая этот робкий букетик, но ей не хотелось перечить Элизабет; и без того в ее взгляде всегда хватало враждебности, даже если придерживаешься ее мнения.

– Они оба забавные, – сказала Франсуаза.

Жербер как раз зажигал сигарету Ксавьер, но старательно избегал ее взгляда; он был таким чопорным в элегантном темном костюме, который позаимствовал, верно, у Пеклара. Ксавьер упорно смотрела на мыски своих туфелек.

– С тех пор, как я наблюдаю за ними, они не обменялись ни словом, – сказала Элизабет, – они застенчивы, как двое влюбленных.

– Они терроризируют друг друга, – отозвалась Франсуаза. – А жаль, они могли бы стать хорошими товарищами.

Коварство Элизабет ее не задевало, ее нежность к Жерберу была чиста и лишена всякой ревности, но чувствовать себя столь яро ненавидимой было неприятно. То была почти нескрываемая ненависть. Никогда больше Элизабет не откровенничала, и все ее слова, все умолчания были живыми упреками.

– Бернхайм сказал мне, что в следующем году вы наверняка поедете на гастроли, – сказала Элизабет.

– Конечно нет, это неправда, – ответила Франсуаза. – Он вбил себе в голову, что Пьер в конце концов уступит, но он ошибается. Следующей зимой Пьер поставит свою пьесу.

– Вы начнете этим сезон? – спросила Элизабет.

– Пока не знаю, – ответила Франсуаза.

– Было бы жаль уехать на гастроли, – с озабоченным видом заметила Элизабет.

– Я того же мнения, – отозвалась Франсуаза.

Она не без удивления задавалась вопросом, неужели Элизабет все еще чего-то ожидает от Пьера; быть может, она рассчитывала сделать в октябре новую попытку в пользу Батье.

– Понемногу расходятся, – заметила она.

– Мне надо повидать Лизу Малон, – сказала Элизабет, – вроде бы она должна сказать мне что-то важное.

– А я пойду на помощь к Пьеру, – сказала Франсуаза.

Пьер горячо пожимал руки, однако, как бы он ни старался, ему не удавалось улыбаться тепло – это было искусство, которому мадам Микель постаралась изо всех сил научить свою дочь.

«Я задаюсь вопросом, как там у нее дела с Батье», – думала Франсуаза, продолжая прощаться и расточая сожаления. Элизабет прогнала Гимьо под предлогом того, что он крал у нее сигареты, она помирилась с Клодом, но дело, верно, не клеилось, никогда она не была более мрачной.

– Куда это подевался Жербер? – спросил Пьер.

Растерянно опустив руки, Ксавьер стояла посреди сцены совсем одна.

– Почему не танцуют? – продолжал Пьер. – Места хватает.

В его голосе слышалась нервозность. Со сжавшимся сердцем Франсуаза взглянула на это лицо, которое со слепым спокойствием так долго любила. Она научилась читать по этому лицу. Этим вечером Пьер выглядел неутешительно и казался еще более уязвимым. Лицо его было застывшим и напряженным.

– Десять минут третьего, – сказала Франсуаза, – больше никто не придет.

Пьер был так устроен, что не испытывал большой радости, когда Ксавьер вела себя с ним приветливо, но стоило ей только слегка нахмурить брови, как он предавался ярости или покаянию. Ему надо было чувствовать ее в своей власти, для того чтобы быть в мире с самим собой. Когда между ним и ею вставали какие-то люди, его всегда охватывали тревога и раздражение.

– Вы не очень скучаете? – спросила Франсуаза.

– Нет, – ответила Ксавьер. – Только это мучительно – слушать хороший джаз и не иметь возможности танцевать.

– Но теперь вполне можно танцевать, – отозвался Пьер.

Наступило молчание. Все трое улыбались, но не находили нужных слов.

– Сейчас я научу вас танцевать румбу, – с излишней горячностью предложила Ксавьер Франсуазе.

– Я отдаю предпочтение медленному фокстроту, – ответила Франсуаза, – для румбы я слишком стара.

– Как вы можете так говорить? – возмутилась Ксавьер; она с жалобным видом посмотрела на Пьера: – Она прекрасно танцевала бы, если бы захотела.

– Ничего подобного, ты вовсе не старая! – сказал Пьер.

Внезапно рядом с Ксавьер лицо и голос его посветлели; со смущающим вниманием он следил за малейшими нюансами: он явно был настороже – ведь ему совсем была несвойственна та легкая и ласковая веселость, сиявшая сейчас в его глазах.

– Как раз возраст Элизабет, – заметила Франсуаза, – я только что ее видела, это неутешительно.

– Что ты нам рассказываешь об Элизабет, – сказал Пьер, – ты посмотри на себя.

– Она никогда на себя не смотрит, – с сожалением сказала Ксавьер. – Надо бы когда-нибудь снять маленький фильм, так, чтобы она об этом не подозревала, а потом неожиданно показать ей. Она была бы вынуждена посмотреть на себя и очень бы удивилась.

– Она любит воображать себя толстой зрелой дамой, – подхватил Пьер. – Если бы ты знала, как молодо ты выглядишь!

– Но мне не хочется танцевать, – сказала Франсуаза.

Этот умилительный хор вызывал у нее чувство неловкости.

– Тогда хотите, мы вдвоем потанцуем? – спросил Пьер.

Франсуаза следила за ними. На них приятно было смотреть. Ксавьер танцевала с воздушной легкостью, она не касалась земли; у Пьера тело было тяжелое, но можно было подумать, что с помощью невидимых нитей оно не подчинялось законам притяжения: он обладал чудесной непринужденностью марионетки.

«Мне хотелось бы уметь танцевать», – подумала Франсуаза.

Десять лет, как она это забросила. Было слишком поздно, чтобы начинать заново. Она приподняла занавес и в темноте кулис закурила сигарету; здесь, по крайней мере, у нее будет передышка. Слишком поздно. Никогда она не станет женщиной, бесспорно умеющей полностью владеть своим телом; то, что она могла бы приобрести сегодня – всевозможное украшательство, – не представляло интереса и было чуждым ей. Вот что это значит: тридцать лет – окончательно определившаяся женщина. Она навечно осталась женщиной, которая не умеет танцевать; женщиной, у которой была лишь одна любовь в жизни; женщиной, которая не спускалась на каноэ по каньонам Колорадо, не пересекала пешком плато Тибета. Тридцать лет – это не только прошлое, которое тянулось за ней. Годы расположили все вокруг нее и в ней самой, это было ее настоящее, ее будущее, это была субстанция, из которой она состояла. Никакой героизм, никакая нелепость ничего не могли в этом изменить. Конечно, до смерти у нее было вполне достаточно времени, чтобы выучить русский язык, прочитать Данте, увидеть Брюгге и Константинополь; она могла еще заполнять местами свою жизнь неожиданными эпизодами, новыми талантами; однако до самого конца все это останется именно такой жизнью и никакой другой; а ее жизнь не отличалась от нее самой. С мучительным изумлением Франсуаза ощутила, как ее пронзил безжизненный белый свет, не оставлявший ей ни малейшей надежды; на мгновение она застыла, глядя на блестевший в темноте красный кончик сигареты. Из оцепенения ее вывели перешептывания и смешок: эти темные коридоры всегда пользовались спросом. Она бесшумно удалилась, вернувшись на сцену; теперь люди, казалось, развесели– лись.

– Откуда это ты? – спросил Пьер. – Мы только что поговорили с Поль Берже. Ксавьер нашла ее очень красивой.

– Я видела ее, – сказала Франсуаза, – и даже пригласила остаться до утра.

К Поль она питала дружеские чувства, только вот встречаться с ней без ее мужа и остального их окружения было трудно.

– Она невероятно красива, – заметила Ксавьер, – она не похожа на всех этих великих манекенов.

– Пожалуй, она отчасти похожа на монашку или миссионера, – сказал Пьер.

Поль как раз разговаривала с Инес. На ней было черное закрытое бархатное платье; светло-рыжие, причесанные на прямой пробор волосы обрамляли ее лицо с широким гладким лбом и глубокими глазницами.

– Щеки немного аскетические, – добавила Ксавьер, – зато большой рот такой привлекательный, и такие живые глаза.

– Прозрачные глаза, – сказал Пьер, с улыбкой взглянув на Ксавьер. – Мне больше нравится тяжелый взгляд.

Говорить о Поль в таком тоне со стороны Пьера было отчасти предательством – обычно он высоко ее ценил. Он получал недоброе удовольствие, без причин принося ее в жертву Ксавьер.

– Она неподражаема, когда танцует, – сказала Франсуаза. – То, что она делает, – это скорее не танец, а пантомима; техника не бог весть какая, но она может выразить что угодно.

– Мне так хотелось бы увидеть, как она танцует! – воскликнула Ксавьер.

Пьер взглянул на Франсуазу.

– Ты должна пойти и попросить ее, – сказал он.

– Боюсь, это будет бестактно, – ответила Франсуаза.

– Обычно она не заставляет себя просить, – возразил Пьер.

– Я перед ней робею, – сказала Франсуаза.

Поль Берже со всеми была отменно любезна, но никто никогда не знал, что она думает.

– Вам уже доводилось видеть оробевшую Франсуазу? – со смехом спросил Пьер. – В моей жизни это первый раз!

– А было бы так приятно! – сказала Ксавьер.

– Хорошо, я пойду, – согласилась Франсуаза.

Она с улыбкой подошла к Поль Берже. У Инес, одетой в потрясающее красное муаровое платье и с золотой сеткой на желтых волосах, был подавленный вид. Поль смотрела ей в глаза, слегка материнским тоном рассуждая о чем-то ободряющем. Она с горячностью обратилась к Франсуазе:

– Ведь правда, что в театре никакие таланты не помогут, если нет смелости и веры?

– Безусловно, – ответила Франсуаза.

Вопрос был не в том, и Инес это прекрасно знала, но все-таки, похоже, немного успокоилась.

– Я пришла к вам с просьбой, – начала Франсуаза. Она почувствовала, что краснеет, и рассердилась на Пьера и на Ксавьер. – Если вам это хоть в малейшей мере неприятно, непременно скажите мне, но нам доставит огромное удовольствие, если вы согласитесь что-нибудь станцевать.

– Я с радостью, – ответила Поль, – но только у меня нет ни музыки, ни аксессуаров. – Она улыбнулась, извиняясь. – Теперь я танцую с музыкой и в длинном платье.

– Наверное, очень красиво, – сказала Франсуаза.

Поль в нерешительности посмотрела на Инес.

– Ты можешь аккомпанировать мне в танце машины? – попросила она. – А домработницу я исполняю без музыки. Только вы ведь это уже знаете?

– Неважно, мне очень хотелось бы снова увидеть, – сказала Франсуаза. – Вы так любезны, я выключу проигрыватель.

Ксавьер с Пьером с заговорщицким видом с интересом следили за ней.

– Она согласилась, – сказала Франсуаза.

– Ты отличный ходатай, – заметил Пьер.

У него был до того простодушно-счастливый вид, что Франсуаза удивилась. Устремив глаза на Поль Берже, Ксавьер с восторгом замерла в ожидании: именно эту детскую радость отражало лицо Пьера.

Поль вышла на середину сцены; она пока была не очень известна широкой публике, но здесь все восхищались ее искусством; Канзетти присела на пятки, разложив вокруг себя широкую сиреневую юбку; Элуа в кошачьей позе растянулась на полу в нескольких шагах от Тедеско; тетя Кристина исчезла, а Гимьо, стоя рядом с Марком Антонием, кокетливо ему улыбался. Все, казалось, были заинтересованы. Инес взяла на пианино первые аккорды; руки Поль медленно оживали, дремавшая машина пускалась в путь; ритм постепенно ускорялся, но Франсуаза не видела ни рычагов, ни катков, ни всех остальных ее движений. Она смотрела на Поль. Женщину своего возраста, женщину, у которой тоже была своя история, своя работа, своя жизнь; женщину, которая танцевала, не заботясь о Франсуазе, и когда только что она ей улыбалась, то как зрительнице среди прочих, для нее Франсуаза была лишь частью декорации.

«Если бы только можно было спокойно отдавать себе предпочтение», – с тоской подумала Франсуаза.

В это мгновение на земле тысячи женщин с волнением прислушивались к биению своих сердец. Каждая к своему, каждая для себя. Как могла она верить, что находится в некоем привилегированном центре мира? Существовали Поль и Ксавьер и столько еще других. Нельзя было даже сравнивать себя.

Рука Франсуазы медленно опустилась вдоль юбки.

«Что же это такое?» – вопрошала она себя; она взглянула на Поль, взглянула на Ксавьер, чье лицо сияло бесстыдным восхищением; это женщины, известно, кто они такие; у них были определенные воспоминания, вкусы и мысли, присущие только им, вполне сложившиеся характеры, находившие отражение в чертах их лиц; но в самой себе Франсуаза не различала никакой ясной формы; свет, который только что озарил ее, обнаружил в ней лишь пустоту. «Она никогда на себя не смотрит», – сказала Ксавьер; это было правдой. Франсуаза проявляла внимание к своему лицу лишь для того, чтобы позаботиться о нем как о постороннем предмете; в своем прошлом она искала пейзажи, людей, но не себя; и даже ее мысли, ее вкусы не определяли ее лица, это было отражением открывавшихся ей истин, которые принадлежали ей не больше, чем развешанные на колосниках пучки омелы и остролиста.

«Я – никто», – подумала Франсуаза; нередко она испытывала гордость не быть запертой, как другие, в узкие личные пределы, например, находясь в «Прери» однажды ночью не так давно с Элизабет и Ксавьер. Чистое сознание перед лицом мира – так она думала о себе. Она коснулась своего лица: для нее это была всего лишь белая маска. Только вот одно: все эти люди видели его, и волей-неволей она тоже находилась в этом мире, сама частица этого мира; она была одной из женщин среди прочих, и этой женщине она позволила произрастать как придется, не навязывая очертаний; об этой незнакомке она была не способна вынести никакого суждения. А между тем Ксавьер ее судила, она сравнивала ее с Поль; кого из них она предпочитала? А Пьер? Когда он смотрел на нее, кого он видел? Она обратила взгляд на Пьера, но Пьер на нее не смотрел.

Он смотрел на Ксавьер; приоткрыв рот, с затуманенным взором, Ксавьер с трудом дышала; она уже не знала, где находится, казалось, она была вне себя; Франсуаза смущенно отвела глаза, настойчивость Пьера была нескромной и почти непристойной; это лицо одержимой не предназначалось для посторонних взглядов. Это, по крайней мере, Франсуаза могла знать: сама она не способна на столь пылкий экстаз. С большой долей уверенности Франсуаза могла знать, чем она не была; это тягостно – сознавать себя как череду отсутствий.

– Ты видела лицо Ксавьер? – спросил Пьер.

– Да, – ответила Франсуаза.

Он произнес эти слова, не отводя глаз от Ксавьер.

«Так и есть», – подумала Франсуаза. Не только для себя, но и для него тоже она не обладала отчетливыми чертами; невидимая, бесформенная, она смутно была частью его, он говорил с ней, как с самим собой, а его взгляд был прикован к Ксавьер. В это мгновение Ксавьер, с ее распухшими губами и двумя слезинками, катившимися по мертвенно-бледным щекам, была прекрасна.

Все зааплодировали.

– Надо пойти поблагодарить Поль, – сказала Франсуаза. «А я ничего уже больше не чувствую», – подумалось ей. Едва взглянув на танец, она, подобно старым женщинам, перемалывала навязчивые мысли.

Поль приняла комплименты с большим изяществом; Франсуаза восхищалась ее умением всегда так безупречно себя вести.

– Мне хочется послать за моим платьем, моими пластинками и масками, – сказала Поль, устремив на Пьера свои большие ясные глаза. – Мне хотелось бы знать, что вы об этом думаете.

– Мне очень интересно увидеть, в каком направлении вы работаете, – ответил Пьер, – есть столько разных возможностей в том, что вы нам показали.

На проигрывателе зазвучал пасадобль; снова образовались пары.

– Потанцуйте со мной, – настойчиво обратилась Поль к Франсуазе.

Франсуаза покорно последовала за ней; она услышала, как Ксавьер недовольным тоном сказала Пьеру:

– Нет, я не хочу танцевать.

Она возмутилась. Ну вот! Опять она виновата, Ксавьер в ярости, а Пьер будет сердиться на нее за ярость Ксавьер. Но Поль вела так хорошо, и было одно удовольствие подчиняться ей; Ксавьер ничего не умела.

На сцене танцевали пар пятнадцать; другие разошлись по кулисам, ложам; одна группа расположилась в креслах балкона. Внезапно на авансцену, словно эльф, выскочил Жербер; его преследовал Марк Антоний, изображая вокруг него танец обольщения; это был мужчина с довольно плотным телом, исполненным, однако, живости и грации. Жербер выглядел слегка пьяным. Большая черная прядь волос падала ему на глаза, он останавливался, неуверенно кокетничая, потом бросался прочь, стыдливо прикрывая рукой голову, то убегал, то возвращался с видом робким и соблазнительным.

– Они очаровательны, – заметила Поль.

– Самое пикантное то, что у Рамблена действительно такие наклонности. Впрочем, он этого и не скрывает.

– А я задавалась вопросом: та женственность, которой он наделил Марка Антония, – результат искусства или природных наклонностей? – сказала Поль.

Франсуаза бросила взгляд на Пьера; он оживленно что-то рассказывал Ксавьер, которая, казалось, вовсе его не слушала; с жадным интересом она зачарованно смотрела на Жербера. Франсуазу неприятно поразил этот взгляд: похоже было на тайное, но настойчивое овладение.

Музыка смолкла, и Франсуаза отошла от Поль.

– Я тоже хочу потанцевать с вами, – сказала Ксавьер, завладевая Франсуазой. Она обняла ее, и Франсуаза готова была улыбнуться, почувствовав, как судорожно сжалась эта маленькая ручка на ее талии; она с нежностью вдохнула запах чая, меда и плоти, запах Ксавьер.

«Если бы я могла сделать ее своей, я полюбила бы ее», – подумала Франсуаза.

Эта властная девочка тоже была не чем иным, как кусочком вялого, беспомощного мира.

Ксавьер не упорствовала в своем усилии: как обычно, она стала танцевать сама по себе, не заботясь о Франсуазе, которой не удавалось успевать за ней.

– Дело не ладится, – с обескураженным видом сказала Ксавьер. – Я умираю от жажды. А вы?

– В буфете Элизабет, – заметила Франсуаза.

– Ну и что, – сказала Ксавьер, – я хочу пить.

Элизабет разговаривала с Пьером; она много танцевала и казалась чуть менее мрачной; она усмехнулась как заядлая сплетница:

– Я только что рассказывала Пьеру, как Элуа весь вечер крутилась вокруг Тедеско. Канзетти была без ума от ярости.

– Элуа хороша сегодня, – заметил Пьер, – эта прическа ей на пользу; у нее больше физических возможностей, чем я думал.

– Гимьо говорил мне, что она бросается на шею всем подряд, – сказала Элизабет.

– На шею – это только так говорится, – заметила Франсуаза.

Слово у нее вырвалось, однако Ксавьер и не поморщилась. Возможно, она не поняла. Когда разговоры с Элизабет не были напряженными, они легко приобретали пошловатый оборот. Было тягостно чувствовать рядом с собой эту строгую маленькую добродетель.

– К ней относятся как к последней шлюхе, – сказала Франсуаза. – Самое забавное то, что она девственница и стремится таковой оставаться.

– Это какой-то комплекс? – спросила Элизабет.

– Это из-за цвета ее лица, – со смехом ответила Франсуаза.

Она умолкла. Пьер, похоже, испытывал невыносимые муки.

– Вы больше не танцуете? – поспешно обратился он к Ксавьер.

– Я устала, – ответила та.

– Вас интересует театр? – с воодушевлением спросила Элизабет. – У вас действительно призвание?

– Знаешь, поначалу это скорее тяжело, – сказала Франсуаза.

Наступило молчание. Ксавьер вся целиком, с ног до головы, была живым укором. Когда она находилась рядом, все приобретало такой вес, это было удручающе.

– Ты сейчас работаешь? – спросил Пьер.

– Да, все в порядке, – ответила Элизабет и добавила безразличным тоном: – Лиза Малан по поручению Доминики хотела выяснить мои намерения относительно художественного оформления ее кабаре; возможно, я соглашусь.

У Франсуазы сложилось впечатление, что Элизабет хотелось бы сохранить секрет, но она не могла устоять перед желанием поразить их.

– Соглашайся, – посоветовал Пьер, – это дело будущего, с таким заведением Доминика только выиграет.

– Милая Доминика, это забавно, – со смехом сказала Элизабет. – Люди для нее определены раз и навсегда. Любое изменение исключено в этом застывшем мире, где она с таким упорством искала надежные ориентиры.

– Она очень талантлива, – заметил Пьер.

– Она была мила со мной и всегда безмерно мной восхищалась, – беспристрастным тоном сказала Элизабет.

Франсуаза почувствовала, как нога Пьера больно придавила ее ногу.

– Ты непременно должна выполнить свое обещание, – сказал он. – Ты слишком ленива; Ксавьер научит тебя танцевать румбу.

– Пошли! – покорно сказала Франсуаза, увлекая за собой Ксавьер.

– Потанцуем три минутки, чтобы отвязаться от Элизабет, – предложила она.

С озабоченным видом Пьер пересек сцену.

– Я буду ждать вас в твоем кабинете, – сказал он. – Выпьем спокойно наверху по стаканчику.

– Пригласим Поль и Жербера? – спросила Франсуаза.

– Нет, зачем? Пойдем втроем, – немного сухо ответил Пьер.

Он исчез. За ним на некотором расстоянии последовали Франсуаза и Ксавьер. На лестнице они встретили Беграмяна, который пылко целовал малютку Шано; фарандола торопливо пересекла фойе второго этажа.

– Наконец-то у нас будет немного покоя, – сказал Пьер.

Франсуаза достала из шкафа бутылку шампанского. Это было хорошее шампанское, припасенное для избранных гостей; были еще сэндвичи и печенье, которые подадут на рассвете, перед тем как расстаться.

– Открой-ка это, – сказала она Пьеру. – Чудовищно, сколько пыли глотаешь на сцене, в горле пересохло.

Пьер ловко открыл пробку и наполнил бокалы.

– Хороший вечер? – спросил он Ксавьер.

– Божественный вечер! – ответила Ксавьер; залпом опустошив свой бокал, она рассмеялась. – Боже мой! Какой вид важного господина был у вас вначале, когда вы разговаривали с тем толстым типом. Я подумала, что вижу своего дядю!

– А теперь? – спросил Пьер.

Отразившаяся на его лице нежность была все-таки сдержанной и словно завуалированной; довольно было одной складки губ, чтобы совершенно гладкая пелена равнодушия, не дрогнув, преобразилась.

– Теперь это снова вы, – сказала Ксавьер, слегка выпятив губы. Лицо Пьера прояснилось. Франсуаза взглянула на него с тревожной озабоченностью; раньше, когда она смотрела на Пьера, через него ей открывался весь мир целиком, но теперь она видела лишь его одного. Пьер был именно там, где находилось его тело, то самое тело, которое можно было охватить одним взглядом.

– С тем толстым типом? – сказал Пьер. – А вы знаете, кто это был? Берже, муж Поль.

– Ее муж? – На секунду Ксавьер, казалось, пришла в замешательство, а потом заявила резким тоном: – Она его не любит.

– Она страшно к нему привязана, – возразил Пьер. – Она была замужем, у нее был ребенок, и она развелась, чтобы выйти за него, и это породило множество драм, поскольку она из католической семьи. Вы никогда не читали романы Массона? Это ее отец. Она вполне в духе дочери великого человека.

– Она не любит его по-настоящему, – сказала Ксавьер, скептически скривив губы. – Люди так всё путают!

– Мне нравятся сокровища вашего опыта, – весело сказал Пьер; он улыбнулся Франсуазе: – Если бы ты слышала, как только что она заявила: «Этот милый Жербер из породы людей, которые настолько глубоко себя любят, что даже не стараются нравиться…»

Он безупречно изобразил голос Ксавьер, которая бросила на него веселый и рассерженный взгляд.

– Самое поразительное то, что она нередко попадает в точку, – заметила Франсуаза.

– Она ведунья, – ласково сказал Пьер.

Ксавьер рассмеялась с глупым видом, словно осталась очень довольной.

– Что касается Поль Берже, то, думается, она человек сильных страстей, но без огня, – заметила Франсуаза.

– Не может она быть без огня, – возразила Ксавьер. – Мне так понравился второй танец; под конец, когда она шатается от усталости, это такое глубокое истощение, которое становится сладострастным.

Свежие губы медленно выговорили слово «сладострастным».

– Она умеет изобразить чувственность, – сказал Пьер, – но сама чувственной мне не кажется.

– Эта женщина чувствует существование своего тела, – сказала Ксавьер с улыбкой тайного соучастия.

«Я не чувствую существования своего тела», – подумала Франсуаза; это было еще одно открытие, однако такое бесконечное нагнетание ни к чему не вело.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации