Текст книги "Беги от любви"

Симона Элкелес
Беги от любви

Оригинальное название: Wild Crush

Text Copyright © 2015 by Simone Elkeles

Автор изображения BONNINSTUDIO

Изображение на обложке использовано с разрешения https://www.stocksy.com/816600/portrait-of-a-woman-wearing-fashion-sport-clothes-football

Серия «Trendbooks»

ООО «Клевер-Медиа-Групп», 2020

* * *

Доктору Нилу Гордону, который помогает мне идти своей дорогой в этой сумасшедшей жизни

Глава первая
Виктор

НЕЛЕГКО БЫТЬ МАЛЬЧИКОМ в мексиканской familia[1]1
  Семья. Здесь и далее перевод с испанского.


[Закрыть], особенно если твой papá считает, что тебя ждут только провалы, и каждый день напоминает о твоих недостатках.

Просыпаюсь я от крика mi papá[2]2
  Мой папа.


[Закрыть]. Понятия не имею, на кого он орет – на меня или на кого-то из моих сестер. Вот уже шесть месяцев как mi’ama[3]3
  Моя мама.


[Закрыть] уехала в Мексику, чтобы заботиться о захворавших бабушке и дедушке, но отец все еще не понял, что крик из-за каждой мелочи не решит наших проблем. Я научился не реагировать.

Сегодня утром та же история. Я волнуюсь: сегодня первый день последнего учебного года в школе. Я должен выпуститься в июне, но не знаю точно, произойдет ли это. Слушайте, я не хвастаюсь своими тройками по основным предметам, но горжусь тем, что пока ничего не завалил. Правда, в прошлом семестре была у меня двойка по испанскому. Сеньора Суарес думала, что раз я мексиканец, то буду у нее отличником. Она не знала, что говорю я сносно, а вот с правописанием у меня беда, что по-английски, что по-испански.

Марисса, моя сестра, в кухне за столом читает книгу и ест хлопья. Каштановые волосы собраны в пышный хвост на макушке, и я готов поклясться, что футболка и джинсы у Мариссы тщательно выглажены. Сказать, что Марисса во всем лучше меня, – значит ничего не сказать. Она всегда так старается заслужить одобрение papá, что вокруг себя ничего не замечает. Вот только доказать папе, что ты достоин его внимания, невозможно, но Марисса этого еще не поняла. Это было бы смешно, если бы не было так чертовски грустно.

В кухню врывается papá, он в костюме с галстуком, на ухо прицеплена гарнитура Bluetooth.

– Где ты был вчера вечером? – спрашивает он меня.

Я мог бы сделать вид, что не слышу, но папа тогда только сильнее разозлится. Я прохожу мимо него и, изучая содержимое холодильника, отвечаю:

– La playa.

– На пляже? Виктор, смотри на меня, когда я с тобой разговариваю. – Папин голос, будто проволочная мочалка, которая царапает голую кожу.

Остановившись, я поворачиваю голову и смотрю на папу, хотя лучше уж слушать, как Марисса часами рассказывает про математические уравнения или про свои теории о пространстве и материи, чем находиться рядом с ним. Papá прищуривается.

В детстве я его боялся. Я играл в Малой бейсбольной лиге, и он мог снять меня с матча, если я не отбивал три подачи подряд или не брал простой высокий мяч. Когда я занялся футболом, папа зверел, если у меня не выходило обыграть соперника, и дома буквально впечатывал меня в стенку, чтобы показать, какой я неудачник и как ему за меня стыдно. Все ему было не так.

Я его больше не боюсь, и он это знает. Думаю, это бесит его. Когда я учился в девятом классе, после очередного его разноса у меня в голове что-то щелкнуло. Я просто развернулся и ушел, а у папы уже сил не хватило меня удержать.

Сейчас он дышит мне прямо в лицо кофе и сигаретной вонью:

– Я слышал, вчера на пляже драка была. ¿Participó? Ты тоже участвовал?

Кажется, он не заметил моих ободранных костяшек.

– Нет, – вру я.

Сделав шаг назад, он одергивает пиджак:

– Bueno[4]4
  Хорошо.


[Закрыть]. Не хочу, чтобы на работе говорили, что мой сын какой-то отморозок. За кухонным столом не читают! – рявкает papá на сестру громко, не терпящим возражения тоном и садится к столу с чашкой очень горячего кофе.

Быстро захлопнув книгу, Марисса кладет ее рядом и продолжает молча есть. Допивая кофе, papá читает с телефона сообщения и письма. Потом ставит чашку в раковину и, не сказав ни слова, уходит. Как только он скрывается из виду, напряжение у меня в шее ослабевает.

Входит Дани, они с Мариссой близняшки. Дани самый общительный человек в нашей familia. На ней едва прикрывающие culo[5]5
  Задница.


[Закрыть] шорты и рубашка на пару размеров меньше, чем нужно. Я качаю головой. Если Марисса преуспела в учебе, то Дани – в растранжиривании денег и в оголении до невозможности. Обычно я сестер не трогаю, но… сегодня первый день занятий, а mi’ama взяла с меня слово заботиться о сестрах. Меньше всего мне хочется разбираться с доброй половиной ребят из школы, которые пялятся на задницу моей сестры-девятиклассницы.

– Дани, ты издеваешься, да? – говорю я.

Дани откидывает назад свои мелированные в салоне волосы и пожимает плечами:

– А что такого?

– В этом в школу ты не пойдешь.

Сестра закатывает глаза и обиженно фыркает:

– Слушай, Вик, ты ведешь себя как culero[6]6
  Придурок.


[Закрыть]. Расслабься.

Смотрю на нее взглядом старшего брата, который не собирается уступать. Я не придурок. Дани хочет выглядеть на восемнадцать и вести себя соответственно, но ей всего четырнадцать. Привлекать внимание к телу я ей не позволю.

– В этом откровенном наряде в школу ты не пойдешь, – говорю я. – И точка. Возражения не принимаются.

Она пытается переиграть меня в гляделки, хотя ей пора бы знать, что со мной этот номер никогда не проходит.

– Ладно, – фыркает она и убегает наверх, а спустя пару минут появляется в джинсах скинни и свободной белой майке. Она чуть ли не прозрачная, но все же лучше, чем то дерьмо, что было до этого.

– Так тебе нормально? – спрашивает Дани.

Она издевается – крутится передо мной, позируя, как модель.

– Черт с тобой. Que está bien… так нормально.

Она хватает из шкафа батончик мюсли:

– Adiós. Предвосхищая твой вопрос о том, кто везет меня в школу, скажу, что это Кэссиди Ричардс. – Дани искоса наблюдает за моей реакцией. – Ты ведь помнишь ее, Вик, да?

Она же это несерьезно, да?

– Кэссиди Ричардс?

– Ага.

Вот черт! По зловещему выражению ее лица видно, что она не шутит.

– Почему ты едешь в школу с моей бывшей? – спрашиваю я.

Дани откусывает от батончика:

– Во-первых, она старшеклассница и может сама водить машину. Во-вторых, она популярна и познакомит меня с разными клевыми ребятами. В-третьих, она сама предложила. Разве этого мало?

В прошлом учебном году мы с Кэссиди Ричардс то встречались, то расставались. Еще до начала лета мы расстались окончательно. У нее противная привычка постить обо мне всякий бред. Она не называет мое имя и не отмечает в постах, но вся школа знает, что ее «цитаты о расставании» про меня. Например:

ЕСЛИ БОИШЬСЯ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ, ТЫ МЕНЯ НЕДОСТОИН.

НИ ОДНА ДЕВЧОНКА НЕ БУДЕТ ОТНОСИТЬСЯ К ТЕБЕ ТАК ХОРОШО, КАК Я.

Я ОТДАЛА ТЕБЕ ВСЕ, А ТЕБЕ НА МЕНЯ НАПЛЕВАТЬ.

МНЕ БЕЗ ТЕБЯ ЛУЧШЕ, ЧЕМ С ТОБОЙ.

И моя самая любимая:

МОЙ БЫВШИЙ – ПРИДУРОК.

Вот такая она, Кэссиди. Сначала швыряется оскорблениями, а потом пытается меня вернуть. И тогда мой мобильник взрывается от сообщений о том, как она по мне скучает. Когда мы расставались в последний раз, я поклялся, что больше никогда не буду с ней встречаться. Кэссиди – просто королева драмы. Я избегаю драм. Ну, теперь избегаю.

– Что не так с нашей сестрой? – спрашиваю я у Мариссы, после того как Дани выходит из дома, виляя бедрами.

– Не спрашивай, – пожимает плечами Марисса.

Поставив миску в раковину, она вслед за мной выходит из дома. Как раз в этот момент раздается гудок. Мой лучший друг Трей, припарковав машину на нашей подъездной дорожке, гордо сидит в своей побитой Honda Civic с пробегом больше трехсот тысяч километров.

Высунув голову в окно, Трей кричит моей сестре:

– Эй, Марисса! Тебя подвезти?

– Спасибо, Трей, не надо, – поправив очки на носу, отвечает она, проходя мимо. – Я лучше на автобусе.

Я сажусь в машину.

– Я правильно понял: твоя сестра-девятиклассница хочет ехать на автобусе? – спрашивает Трей, вопросительно глядя на меня.

– Ага.

– Вик, она чересчур экстравагантная.

– В смысле ненормальная?

Трей искоса поглядывает на меня. Он всегда старается ввернуть в разговор замысловатое словечко – словарный запас Трея подошел бы и для студента колледжа из Лиги плюща, и для местного парнишки. Я посмеиваюсь над ним: он как ходячий словарь, а я сам по возможности использую исключительно простые слова.

– Скажем так: Марисса, скорее всего, относится к поездке в автобусе как к социальному эксперименту и напишет об этом работу по социологии, – объясняю я.

Двигатель дважды фыркает, пока Трей задом выезжает с дорожки у моего дома.

– Как я уже сказал, твоя сестра экстравагантна.

– А твоя? – спрашиваю я.

С тех пор как Джет устроил ее подрабатывать моделью, она ведет себя так, будто она какая-нибудь голливудская знаменитость.

– Я не отрицаю того, что моя сестра эксцентрична, – развеселившись, отвечает Трей. – Кстати об эксцентричном. Отсюда только что отъехала Кэссиди Ричардс вместе с Дани. Я сначала подумал, что не туда приехал. Что она здесь делала?

– Не знаю, что Кэссиди задумала, – говорю я.

Трей смеется:

– Она опять хочет с тобой встречаться, вот что.

От одной мысли об этом меня пробирает дрожь.

– Еще чего не хватало!

– В следующем месяце бал выпускников, – продолжает Трей. – Может, она хочет пойти с тобой. Если тебе некого пригласить, ты безропотно согласишься пойти с ней. Уж без пары ты наверняка не останешься.

Черт, о бале выпускников я даже не думал.

– Слушай, давай сменим тему. Никакого желания говорить о Кэссиди, или о бале, или о безропотном согласии, что бы это ни значило. Давай говори так, чтобы простым людям понятно было.

– Вик, а ты разве не хочешь обогатить свой словарный запас?

– Нет.

Трей пожимает плечами.

– Ну ладно. Тогда давай поговорим о драке, в которую ты вчера ввязался, – говорит он. – Ты в порядке? Я слышал, все было жестко.

– Да-а. Оказалось, тот чувак избивал Хизер. – Я поглядываю на свои разбитые костяшки. Слышал, что парень Хизер занимается боксом и все такое, но до вчерашнего вечера, пока не увидел, как он ударил ее на пляже, понятия не имел, что он использует свою девушку в качестве груши. Хизер отнекивалась, говорила, что такое у них в первый раз.

Мне до лампочки, первый или пятидесятый. Чуваку пришлось объяснить: ударил девушку – отвечай.

– Знал бы, вписался бы за тебя, – говорит Трей.

Трей, скорее всего, будет произносить речь от всех учеников нашей школы на выпускном, репутация у него идеальная. О ней он заботится не меньше, чем об оценках, вот почему я не хотел втягивать его в драку, которая вполне могла окончиться вызовом полиции.

– Я сам с этим разобрался, – говорю я.

Я со всем сам разбираюсь. У Трея – слова. У меня – кулаки. В отличие о своего друга я из-за оценок не волнуюсь, потому что контрольные и проверочные пишу плохо, и без разницы, готовился я или нет. Таким уж я уродился тупицей, это мое проклятие.

Мобильник Трея издает три звоночка.

– Это сообщение от Моники. Прочитай мне.

Трей отказывается смотреть в телефон за рулем. Не отрывает глаз от дороги и держит руки в положении на десять и на два часа, как учили на уроках вождения в десятом классе.

– Что она хочет? – спрашивает он.

– Она хочет расстаться с тобой, чтобы можно было встречаться со мной.

Трей усмехается:

– Ну да, как же. Моя девушка пойдет с тобой на свидание, когда ты попадешь на школьную Доску почета.

Это правда, хоть и грустная.

– Ну, этого не случится никогда.

– Вот именно. – Трей указывает на телефон. – Так что она пишет?

– Она написала: «Привет».

– Напиши ей тоже: «Привет».

Я закатываю глаза:

– Ну вы и зануды.

– Да ладно! Вот если ты заведешь себе девушку, то что ей напишешь в такой ситуации?

– Девушку, Трей, не заводят. Но если бы она у меня была, то я бы ей написал кучу всего, а не просто «привет». Особенно если бы у меня был словарный запас как у тебя. Наверное, я бы написал, типа, что думал о ней всю ночь и что она не выходит у меня из головы.

– Своим «левым» девчонкам я пишу непристойности, – шутит Трей. – Будут меня за это уважать на районе?

– Ну да, конечно. – Всем известно, что Трей и его девушка Моника Фокс неразлучны и, скорее всего, когда-нибудь поженятся. Он не станет ей изменять.

Трей и не догадывается о том, что я уже много лет влюблен в Монику. Но встречается с ней он, так что в соответствии с нашим негласным братским кодексом она навеки неприкосновенна. Даже несмотря на то, что она не выходит у меня из головы.

Глава вторая
Моника

НЕНАВИЖУ ВЫЛЕЗАТЬ из кровати по утрам, даже летом, когда я сплю до обеда. Сегодня первый день последнего учебного года в школе. Сегодня мой будильник прозвенел в шесть утра и напомнил мне, что летние каникулы закончились. Сгорбившись, я шаркаю в ванную. Почистив зубы, я задерживаю взгляд на флакончике с лекарством. Таблетки смотрят прямо на меня, будто говорят: «Прими меня!» Кладу одну в рот и запиваю стаканом воды.

– Моника! – кричит мама из прихожей. – Ты встала?

– Да-а! – отзываюсь я, входя в душ.

– Хорошо. Я готовлю тебе завтрак, поторопись! Не хочу, чтобы все остыло.

В душе я прикрываю глаза и просто подставляю тело под горячую воду. После душа я чувствую себя в сто раз лучше… почти нормально. А когда спускаюсь вниз в форме команды чирлидеров (все чирлидеры должны прийти в форме в первый учебный день), я уже в порядке. Адреналин бежит по венам. Я готова. Все супер.

– Какая ты хорошенькая! – восклицает мама, чмокая меня в щеку. Она ставит в центр стола целую тарелку блинчиков, а передо мной яичницу из двух яиц и говорит: – Вот, ешь.

Я начинаю смеяться:

– Мам, тут хватит на всех учеников старшей школы Фремонта.

– Твоя мама увлеклась, – говорит папа, появляясь в дверях. На нем брюки цвета хаки и сшитая на заказ рубашка, на которой вышито: «Доктор Нил Фокс». Раньше я жалела о том, что мой папа – пластический хирург, мне хотелось, чтобы у него была какая-нибудь другая специализация. Но потом я познакомилась с его пациентом, которого питбуль укусил в лицо. Этот человек назвал папу своим героем. Сказал, что не хотел жить, пока папа ему не помог, и это полностью изменило мои взгляды.

Папа целует меня в макушку:

– Как себя чувствуешь, малыш?

– Прекрасно, – отвечаю я.

– Лекарство приняла?

– Да, папа. Ты задаешь этот вопрос каждое утро, и я всегда отвечаю одинаково. Когда ты уже перестанешь спрашивать?

– Никогда.

– А когда ты в колледж уедешь, он, наверное, будет каждое утро тебе сообщения писать, – говорит мама, игриво подталкивая папу в бок.

Папа, виновато улыбнувшись мне, целует маму и обнимает ее за талию.

– Дорогая, ты хорошо меня знаешь!

Да, родители заигрывают друг с другом. Иногда я недовольно ворчу, но вообще приятно знать, что они любят друг друга, ведь у большинства друзей родители развелись или вместе не живут. Мама, директор рекламного агентства, достает телефон и наводит его на меня. Я выгибаю бровь:

– Что ты делаешь, мам?

– Хочу сфотографировать тебя в первый день последнего учебного года. Это же потрясающе! – Мама так широко улыбается, что мне самой хочется расхохотаться.

– Э-э… мам, я еще не выпускница, – говорю я. – Пока только первый день. Что, если у меня будут одни тройки? Или двойки? Тогда тоже будете меня фотографировать?

– Конечно, будем, Моника, – говорит папа и делает глоток утреннего чая. – Но если у тебя будут одни пятерки, то сможешь сама выбрать колледж. Это приятный бонус.

– Только не надо на меня давить, пап, – весело говорю я.

Все знают, что папа был лучшим в параллели.

– Мы просто хотим, чтобы ты старалась, – говорит мама, делая еще один кадр. – Если не будешь стараться, приедет дядя Томас и вправит тебе мозги.

– Классно! Обожаю дядю Томаса, хоть он и жесткий. – Я вопросительно смотрю на родителей. – А если все равно будут одни тройки? Что вы тогда скажете?

Переглянувшись, родители поворачиваются ко мне.

– Моника, ты не троечница, – говорит мама.

– Да и твой парень тоже, – добавляет папа. – Трею, как я понимаю, доверят произносить речь на выпускном от всей старшей школы Фремонта, потому что у него, скорее всего, будет наивысший средний балл в параллели.

– Откуда ты знаешь?

Он поднимает кружку будто для тоста:

– Трей рассказал. Этот парень просто гений.

Ну да, мой парень обожает болтать с моим папой о колледжах и школьных достижениях. Это и футбол – вот любимые темы Трея.

Мой телефон жужжит. Сообщение. Это гений собственной персоной.

Трей: «Я у твоего дома. Готова?»

Я: «Ага. Секунду».

– Гений уже здесь, – говорю я родителям, запихивая в рот остаток блинчика.

– Он не хочет зайти? – спрашивает папа. – Скажи ему, что осталась куча блинчиков и яичница.

Я: «Предки спрашивают, не хочешь ли блинчиков и яичницу».

Трей: «Я поел. Только обязательно поблагодари их от меня!»

Я: «Подлиза».

Я съедаю еще немного яичницы, отношу за собой посуду в раковину и, обняв на прощанье родителей, ухожу к двери.

Мама с телефоном идет следом за мной.

– Давайте я вас вместе сфотографирую! – кричит она, выйдя следом за мной на высоких каблуках и помахав Трею.

Она еще не видит, что у Трея в машине сидит Виктор Салазар. Заметив его, мама замирает.

– Ой! – от неожиданности вырывается у нее.

Что бы я ни рассказывала родителям, репутация Вика говорит сама за себя. Его не раз арестовывали за драки, и родителям не нравится, что у нас общие друзья. Кроме того, у него вечно угрюмое выражение лица. Думаю, так он дает людям понять, что не хочет ни с кем сближаться. У него дома творится просто кошмар, и Виктор не хочет, чтобы об этом кто-то узнал.

– Ну… э-э… тогда… – Мама чуть ли не заикается.

Трей выходит из машины:

– Вик, пойдем. Миссис Фокс хочет нас сфотографировать.

– Думаю, она хочет сфотографировать тебя с Моникой, – отвечает Вик мрачным голосом. Похоже, ему плевать, попадет он в кадр или нет.

Открыв пассажирскую дверь, я тяну Вика за рукав.

– Да ладно тебе, – говорю я, – пора фоткаться.

– Я не фоткаюсь, – бурчит Вик.

– Очень смешно, – говорю я. – Давай по-быстрому сфоткаемся, а то опоздаем и нас накажут.

Вик пожимает плечами:

– А я, может, хочу опоздать.

Мама покашливает, Вик выходит из машины.

Летом мы почти не виделись, он в прекрасной физической форме. Трей с Виком много тренировались, готовясь к предстоящему футбольному сезону. На Вике такая же, как у Трея, футболка с символикой спортклуба, но Вик в рваных джинсах, а Трей в скинни, которые подчеркивают его стройные мускулистые ноги. Они лучшие друзья, но при этом такие разные!

Улыбнувшись, я встаю между ребятами, мама нас фотографирует.

– Пришлите мне фотку, – просит Трей.

– Конечно, – говорит мама, отправляя ему снимок. Да, у родителей в контактах есть номер моего парня.

Вик чуть заметно качает головой. Он не понимает, почему у Трея такие хорошие отношения с моими родителями и как вообще такое возможно. Вик из тех ребят, которые по возможности избегают общения с родителями.

Через десять минут мы подъезжаем к школе, входим в здание и присоединяемся к другим ученикам в крыле для старшеклассников. Все наши друзья уже здесь. Дерек и Эштин не отрываясь смотрят друг другу в глаза, будто хотят заглянуть в душу. Бри поправляет прическу – ей надо выглядеть лучше чем безупречно. Джет в центре внимания всех свободных девчонок. Для него это обычное дело, особенно с тех пор, как он начал подрабатывать моделью и его фото стали появляться в журналах и в магазинах. Прямо настоящая фремонтская знаменитость.

Трей, не отходивший от меня все это время, вдруг получает сообщение. Он поворачивает экран так, чтобы мне не было видно. Такое чувство, будто он что-то скрывает.

– Я сейчас, – говорит он.

– Ты куда? Что случилось? Кто написал?

Брр! Понимаю, что веду себя как приставучая недоверчивая девушка. Неделей раньше, когда мы где-то тусовались, он постоянно с кем-то переписывался. Сказал сначала, что с двоюродным братом, а потом что с сестрой. Тогда я не стала задавать вопросов, но сейчас у меня такое чувство, будто между нами выросла стена.

– Это папа, – объясняет Трей. – Он просит позвонить. Я сейчас. – Он чмокает меня в губы. – Люблю тебя.

– Я тебя тоже, – на автомате отвечаю я.

Он отходит, я смотрю ему вслед, и меня охватывает гнетущее чувство. Обернувшись, я замечаю Кэссиди Ричардс, она идет к Вику, чей шкафчик рядом с моим. Она теребит концы своих длинных вьющихся светлых волос и облизывает губы. Очевидно, старается привлечь внимание Вика, но он не поддается.

– Вик, привет, – игриво говорит Кэссиди.

– Чего тебе? – отвечает он.

Кэссиди в той же группе чирлидинга, что и я, и при каждой удобной возможности выспрашивает про Вика. Я украшаю свой шкафчик, стараясь не вникать в их разговор. Это дается мне нелегко: все происходит прямо перед моим носом.

– Я слышала, ты вчера в драку ввязался, – обвинительным тоном говорит Кэссиди. – Из-за Хизер Грейвз. Теперь тебе она нравится?

Закрыв шкафчик, Вик спрашивает:

– Тебе делать нечего?

Кэссиди ставит руки на бедра:

– А что, спросить нельзя?

– Нет.

– Ну и ладно. – Она недовольно пыхтит. – Я просто хотела разговор поддержать.

– Ты хотела пустить сплетню, – отвечает Вик.

Недовольная Кэссиди уходит, Вик с досадой качает головой.

Я вешаю в шкафчик зеркальце, фотографии друзей и вырезки из журналов. Вик наблюдает за мной.

– Что? – спрашиваю я, когда он опять качает головой.

Вик указывает на фотографии.

– Зачем украшать шкафчик?

– Фото друзей и картинки с тем, что мне нравится, вызывают у меня улыбку. – Я указываю на его неизменное стоическое выражение лица. – Тебе самому стоит попробовать. Улыбаться, знаешь ли, полезно для здоровья.

Его губы вытягиваются в прямую линию, когда он замечает в другом конце коридора Кэссиди, сплетничающую с подружками.

– Может, мне нечему улыбаться.

– Да ладно тебе, Вик. У каждого есть чему улыбаться.

– Это у тебя есть, Моника. А у меня нет.

Если бы он только знал!.. Он прислоняется к шкафчику, но тут подходит Брендон Баттер.

– М-м, Вик… хм… жаль, что мне приходится это сообщать, но твою сестру видели с Люком Хэндлером. Они шли в крыло «H».

Вик начинает бормотать ругательства. Если бы это услышали учителя, то его сразу бы отправили в кабинет директора.

Люк Хэндлер старается подцепить как можно больше девчонок, это все знают. А еще у него привычка выкладывать в сеть фотки, на которых он со всеми этими девчонками целуется. Это чтобы тешить самолюбие и поддерживать статус плейбоя. Он до совершенства отточил навык убеждать каждую из девушек в том, что она в отличие от своих предшественниц сможет сделать из него преданного моногамного парня. Когда быстротечные отношения заканчиваются, Люк по-прежнему жеребец, а девчонки остаются с испорченной репутацией.

Выражение Вика из стоического превращается в жуткое.

– Улыбнусь, когда надеру задницу Люку Хэндлеру, – говорит он и убегает по коридору в сторону крыла «H».

– Не нарывайся на неприятности, – кричу я вслед, хоть и знаю, что Вик неприятностей не боится.

Кто бы объяснил Виктору Салазару, что драки не должны вызывать улыбку? Ни при каких условиях.