Текст книги "Священная"

8
Лето без сверчков

Я втискиваюсь между мамой и Анджелой, которые сидят у костра, и всматриваюсь в освещенные огнем лица. Билли рассказывает историю о том, как однажды в тридцатые годы они с мамой в прямом смысле слова столкнулись с Чернокрылым на ипподроме Санта-Анита.

– Это был Азазель, – говорит Билли. – В сером льняном костюме-тройке. Вы можете себе это представить?

– И что вы сделали? – спрашивает кто-то приглушенным голосом, словно этот великий злодей может нас услышать.

– Ну, вы же понимаете, что мы не могли улететь, – ухмыльнувшись, отвечает Билли. – Вокруг было множество людей. Но и он не мог ничего сделать нам. Так что мы купили по стакану лимонада и вернулись на свои места, а он – на свое, а после гонки он и вовсе ушел.

– Нам повезло, – говорит мама.

– Это верно, – соглашается Билли. – Хотя я никогда в жизни не пойму, что он там делал.

– Ставил на Сухаря[10]10
  Сухарь – чистокровный скакун, обладатель титула «Лошадь 1938 года». Несмотря на свою неказистость и проблемы с ногами, он смог добиться множества побед, за что стал символом надежды для многих американцев во времена Великой депрессии.


[Закрыть], как и все остальные, – предполагает мама.

Несколько человек смеются.

– Но что это была за гонка, – вздыхает Билли. – Таких больше не увидеть. Сейчас все по-другому.

– Вы говорите, как какие-то старушки, – добродушно замечает Джеффри, хотя, уверена, его задело, что кто-то проехался по так любимому им спорту. – Вот помню, еще до войны… – добавляет он старушечьим голосом.

Билли смеется и взъерошивает ему волосы, отчего брат краснеет.

– Мы и есть старушки, малыш. Не обманывайся из-за нашей внешности. – Она сжимает маму в объятиях. – Мы настоящие старухи.

– А если бы вы могли улететь? Неужели, если бы вокруг не было других людей, способных вас увидеть, это бы помогло? – вставляет Анджела. – Чернокрылые же могут летать?

Все замолкают, а дружеская атмосфера тут же сменяется полнейшей тишиной, которая прерывается лишь потрескиванием огня.

– Что? – удивляется Анджела, оглядываясь по сторонам. – Это же простой вопрос.

– Нет, – наконец отвечает мама. – Чернокрылые не летают.

– Если только не превращаются в птиц, – поправляет Билли. – Я видела, как они это делают.

– Чернокрылые могут отправиться только вниз, – говорит мужчина с рыжими волосами и короткой, аккуратно подстриженной бородкой.

Кажется, мама называла его Стивен. У него такой же низкий голос, как и у тех, кто озвучивает трейлеры к фильмам. Голос судьбы.

И у меня от него мурашки бегут по телу.

– Это ведь не буквально? – интересуется Анджела. – Потому что ад – лишь другое измерение, а не какая-то бездонная огненная яма.

– Верно, – подтверждает мама, удивляя меня тем, что так легко делится информацией.

Я напоминаю себе, что это хорошо, хотя мой мозг уже кипит от всего произошедшего и услышанного за сегодня.

– К тому же в аду обычно холодно. И ни капли огня. Бесконечная адская зима, – говорит Билли.

– Откуда ты это знаешь? – дразнится кто-то с другой стороны костра.

– Не твое дело, – с усмешкой парирует Билли.

– Но если говорить серьезно, – встревает Стивен, который, судя по всему, невероятно серьезный мужчина, – никто из нас никогда не бывал в аду. Так что мы можем лишь предполагать, какая там температура.

Я украдкой бросаю взгляд на маму, которая старательно отводит глаза. Значит, она не рассказала им о нашем фантастическом путешествии в подземный мир с Семъйязой. А тогда и мне не стоит об этом говорить.

– Почему? – Анджела никогда не понимала, когда нужно заткнуться. – Почему вы никогда не были в аду?

Наверное, ответ на это должен быть: «Нет уж, мы не такие злые», но вместо этого Стивен произносит:

– Потому что мы не умеем проходить между измерениями самостоятельно. На это способны только истинные ангелы, и ни один из тех, в ком течет ангельская кровь и кого Чернокрылые забирали в ад, оттуда не возвращался.

Я снова смотрю на маму. А она вновь отворачивается. Внезапно громко трескает полено, и мы все подпрыгиваем.

– Стив, ты пугаешь детей, – ворчит мама.

– Мы не дети, – возражает Джеффри. – И хотим все знать.

Билли кивает.

– И правильно, – говорит она, бросая многозначительный взгляд на маму. – Вот почему вы здесь. Чтобы получить все ответы.

Я улавливаю проблеск маминых чувств. Обреченность. Но она явно смирилась с тем, что мы сегодня многое узнаем, даже если и считает, что это опасно для нас. От этого ее сердце колотится в груди, но она все равно старается сохранять внешнее спокойствие.

Думаю, сегодня мы действительно получим некоторые ответы.

– Значит, вы сражаетесь с Чернокрылыми? – спрашиваю я. – Вот почему мы собрались здесь?

– Нет. – Билли качает головой. – Мы не сражаемся с ними. Ну, или хотя бы физически. Потому что проиграли бы в девяти раз из десяти, а может, и все десять раз. Так что наша лучшая защита – скрываться от них. Что нам вполне удается. Большинство из присутствующих здесь никогда не видели Чернокрылых, не говоря уж о том, чтобы сражаться с ними.

– Тогда чем вы занимаетесь? – спрашивает Джеффри с вызывающими нотками в голосе, словно его разочаровало, что ему не удастся сразиться с падшим ангелом лицом к лицу. – Раз уж вы не сражаетесь с ними?

– Мы ищем обладателей ангельской крови, – отвечает мистер Фиббс. – И стараемся добраться до них раньше плохих парней, чтобы объяснить им их истинную сущность и помочь во всем.

– А еще исполняем свои предназначения, – наконец, посмотрев на меня, добавляет мама. – Вот в чем заключается наша часть работы. Мы выясняем, что должны исполнить, и делаем это.

Как интересно.

Но я не собираюсь исполнять свое предназначение, если это приведет к гибели Такера.

Внезапно с другой стороны костра поднимается Уолтер Прескотт.

– Хватит болтать, – говорит он. – Давайте лучше есть сморы[11]11
  Смор – любимый американцами десерт, который едят во время походов, состоящий из крекера, поджаренного маршмэллоу и шоколада.


[Закрыть]. Кто хочет сморы?

Я смотрю на Кристиана. В одной руке он держит пакетик с маршмэллоу, а в другой – с шоколадными батончиками. И улыбается.

– Я хочу, – вскрикивает Джеффри.

Как я уже говорила, мой брат думает лишь желудком.

Все тут же принимаются за десерт. Анджела слегка расстраивается, что разговор о Чернокрылых закончился, но уже через несколько минут в ее золотистых глазах вновь появляется блеск, а на лице большая улыбка, и она наклоняется вперед, чтобы послушать другие истории. Подруга явно на седьмом небе от счастья и купается в этом чувстве общности, которого никогда раньше не испытывала. Даже Джеффри здесь нравится. Несколько часов назад он играл с другими обладателями ангельской крови в футбол, используя все свои способности, потому что здесь не от кого было скрываться. Так что его удовлетворенный вид меня совершенно не удивляет, ведь все, что ему нужно от жизни, – это любимый спорт, вкусная еда и возможность быть тем, кем он является на самом деле.

Наверное, я должна чувствовать себя так же и наслаждаться вечером. Но почему у меня не выходит?

«Давай подумаем, – раздается голос у меня в голове. – Во-первых, ты не справилась с собственным предназначением. Сколько людей здесь могут «похвастаться» тем же? И, похоже, твоему парню суждено умереть. К тому же твоя мама не доверяет тебе настолько, насколько это вообще возможно. Вдобавок, ты практически никого здесь не знаешь, но при этом все смотрят на тебя так, будто давно знают тебя».

– Итак, мистер Прескотт, – говорит мистер Фиббс, когда мы доедаем свои сморы, перемазавшись в растаявшем маршмэллоу и шоколаде.

Интересно, обладатели ангельской крови могут впасть в сахарную кому?

– Я? – утоняет Кристиан и вытирает шоколад с подбородка.

– Да, вы, – подтверждает мистер Фиббс. – Я слышал, вы стали новым членом общины.

– Да, сэр, – краснея, отвечает Кристиан.

«Член общины?» – Я недоверчиво кошусь на него.

Кристиан удивленно моргает оттого, что я мысленно обратилась к нему. А еще, наверное, оттого, что у нас это получается так легко, хотя с другими все совершенно иначе.

«Да. С сегодняшнего утра», – отвечает он.

«И как можно стать членом общины?»

«Нужно дать клятву служить свету и сражаться на стороне добра».

«Они же сказали, что не сражаются с Чернокрылыми».

Я получаю от него мысленный образ пожимания плечами.

«И ты сделал это сегодня утром?» – спрашиваю я.

«Да, – решительно говорит он. – Я дал клятву».

Этот день преподносит все больше и больше открытий.

– Как такое возможно? – спрашиваю я у Анджелы, когда мы в пижамах сворачиваемся калачиком на своих спальниках.

Мы расстегнули верхнее окошко в палатке, чтобы любоваться россыпью звезд на небосклоне. На улице слегка похолодало, но все равно вполне комфортно. Мы могли бы обойтись и без палатки, но она дает нам некоторое чувство уединения от других людей на поляне. Время от времени ветер доносит до нас запах снега, и это напоминает мне о том, что мы находимся в волшебном оазисе посреди леса, где царит лето, несмотря на то, что на дворе зима.

– Тотошка, кажется, мы уже не в Канзасе, – говорю я.

– Я знаю, – смеется Анджела. – Это все Билли.

– Что ты имеешь в виду? – Я поворачиваюсь на бок и смотрю на нее.

– Билли умеет управлять погодой. И, судя по всему, это очень редкий дар среди обладателей ангельской крови. Я никогда не слышала о таком раньше. Так что она приезжает сюда примерно за неделю до собрания и создает всю эту красоту.

– Тебе это все Билли рассказала?

– Она рассказала мне не все, – поправляет подруга. – И уж точно не все, что мне хотелось. Да, она по-доброму отнеслась ко мне, но, думаю, ей просто хотелось поболтать с твоей мамой. Кажется, они лучшие подруги.

– Согласна. И это так странно.

У мамы есть лучшая подруга, которую я не помню и о которой даже не знала до сегодняшнего дня. Я вспоминаю, как они сидели рядышком у огня, завернувшись в одно одеяло, а Билли время от времени наклонялась к маминому уху и что-то шептала ей, вызывая этим улыбку.

Почему мама не рассказывала мне о своей лучшей подруге?

– Это круто, – говорит Анджела. А затем поворачивается ко мне с горящими глазами. – Хочешь, расскажу, что я узнала?

При виде щенячьего восторга на ее лице я невольно начинаю хихикать.

– Ты чувствуешь себя здесь, как ребенок в кондитерской, да?

– Ох, и что теперь ругать меня за это? У нас же появилась уникальная возможность для исследований.

Я не удивлена, что Анджела рассматривает это как «возможность для исследований».

– Ладно, рассказывай, что узнала, – говорю я.

Она достает из сумки блокнот, включает фонарик и принимается листать страницы в поисках нужного места.

– Вот оно, – восклицает она и прочищает горло. – Община Северо-Запада Соединенных Штатов собирается здесь с тех пор, как Вайоминг официально стал штатом в тысяча восемьсот девяностом году. И сейчас в ней насчитывается около сорока членов.

– Значит, все эти люди не из Джексона?

Она качает головой.

– Они со всего северо-запада Соединенных Штатов. Но я узнала, что Джексон считается чем-то вроде горячей точки, потому что здесь живет наибольшее количество обладателей ангельской крови, чем где-либо еще в этом районе. Но я так и не смогла выпытать, почему. У меня есть теория, что это все из-за гор, но она ничем не подтверждена.

– Понятно, мисс Википедия, – дразнюсь я.

Она усмехается и, слегка шлепнув меня, вновь переводит взгляд на блокнот.

– Большинство из присутствующих здесь – Квартариусы. И всего девять Димидиусов, но все они лидеры своих групп.

– Да-да, потому что они такие уникальные и особенные, – говорю я с изрядной долей сарказма в голосе.

Подруга усмехается, но в ее глазах вновь появляется блеск восторга. В большинстве из присутствующих здесь всего лишь четверть ангельской крови, а в Анджеле ее половина. Так что она уникальная, особенная и тому подобное.

– А еще я заметила, что к твоей маме все относятся немного иначе, чем к другим, – добавляет она. – Пока мы сидели у костра, все внимательно слушали ее слова, словно она источник мудрости или что-то в этом роде. Хотя она в основном молчала.

Это правда. Когда мама встала и сказала, что отправляется спать, все расступились у нее на пути. Да и когда ей что-то отвечали, то в голосах слышались нотки благоговения.

– Возможно, она их лидер, – говорит Анджела. – Кажется, здесь царит демократия, но не удивлюсь, что твоя мама здесь кто-то вроде президента.

Боже. Почему она не говорила мне об этом?

– Ты в порядке? – интересуется подруга. – Ты выглядишь так, словно сходишь с ума.

– Да, все хорошо. Просто, проснувшись утром, я совершенно не ожидала, что окажусь в подобном месте. Понимаешь?

– Это точно. Мне не верится, что Кристиан знал об этом и ничего нам не сказал, – говорит она, все еще злясь.

– Да отстань ты от него. Тебя тоже сложно назвать открытой книгой, – огрызаюсь я, припоминая слова Кристиана.

– Ты обвиняешь меня в лицемерии?

Анджела громко втягивает воздух. Ее челюсти сжимаются, а затем она перебрасывает свои длинные косички через плечо, захлопывает блокнот и ложится на спальник, повернувшись ко мне спиной. Фонарик гаснет, погружая нас в темноту, разбавляемую лишь звездами над головой и шепотом деревьев. Полнейшую темноту. Анджела молчит, но я вижу, что она не спит. Ее дыхание неровное, и можно не сомневаться, что она злится.

– Эндж… – зову я, когда тишина становится невыносимой. – Ты права. Прости. Меня тоже тошнит от этих секретов. Иногда мне кажется, что никто не был кристально честен со мной за всю мою жизнь. И это просто выводит из себя.

– Нет, это ты права, – через минуту доносится ее приглушенный спальным мешком голос. – Кристиан никогда не обещал, что будет нам все рассказывать. К тому же это место – огромная тайна.

– Ты только что сказала, что я права? – говорю я так торжественно, как только могу.

– Да. И что?

– Ничего. Просто мне захотелось записать куда-нибудь это или снять на видео. На случай, если больше никогда не услышу от тебя подобных слов.

Она слегка оборачивается и одаривает меня улыбкой.

– Да, лучше сделай это, потому что ты вряд ли еще когда-нибудь окажешься права.

Ссора официально закончена. И от этого я чувствую невероятное облегчение, потому что Анджела может стать настоящей занозой в заднице, когда злится.

– Секретность идет в комплекте вместе с ангельской кровью, – говорит она, когда я начинаю засыпать. – Ты ведь это знаешь, верно?

– Что? – спрашиваю я сквозь сон.

– Нам постоянно приходится прятаться. От Чернокрылых, от всего остального мира. Возьми, к примеру, твою маму. Ей больше ста лет, но она выглядит на сорок, значит, ей приходилось постоянно переезжать, чтобы люди не замечали, что она не стареет, как они. И ей всегда приходилось скрывать свою личность. Так что, думаю, за столь долгое время секретность въелась ей под кожу.

– Но ведь я ее дочь. Она может мне доверять. И должна была рассказать мне обо всем.

– А вдруг она не может?

Я задумываюсь об этом на мгновение, и в голове всплывает ее страх, который мне удалось уловить возле костра. Но страх чего? Вот в чем вопрос. Неужели есть что-то страшное в том, чтобы поговорить со мной об аде? Видимо, да. И почему она не рассказала остальным о том, что случилось, когда мы столкнулись с Семъйязой?

– Ты действительно считаешь, что она лидер общины? – спрашиваю я.

– Это вполне возможно, – говорит подруга.

И тут я понимаю еще кое-что: мама знает Уолтера Прескотта, дядю Кристиана. А значит, в тот день, когда я вернулась домой и назвала имя Кристиана, она поняла, что он не простой парень, которого мне предстоит спасти от пожара. Все это время она знала, что в нем течет ангельская кровь. Знала, что мое предназначение – нечто больше, чем спасение человека от неминуемой смерти.

Знала.

– Почему она ничего мне не сказала? – шепчу я.

И внезапно меня вновь начинает мучить совесть из-за того, что я никогда не рассказывала ей о Клубе Ангелов.

– Может, теперь она решила наверстать упущенное? – шепчет в ответ Анджела.

– Все возможно.

– К тому же у нее могла быть на это веская причина, – добавляет подруга.

– Уж лучше бы она у нее действительно была, – говорю я.

Но потом еще долго не могу уснуть.

Мне снятся розы. Белые розы, края лепестков которых уже начинают подвядать. Я стою перед холмиком свежевскопанной земли, смотрю на красивые черные мамины туфли на своих ногах и сжимаю в руках цветы. Их сладкий аромат щекочет нос. Я чувствую, что вокруг меня находится множество людей, но не поднимаю глаз от земли. В этот раз я не чувствую горя, внутри полнейшая пустота. Онемение. Ветер треплет мои волосы и бросает пряди в лицо, но я не убираю их. Я просто стою, сжимаю в руках розы и смотрю на могилу.

«Смерть лишь переход, – твержу я себе. – Переход из одного существования в другое. Это не конец света».

Мама всегда мне так говорила. Но, думаю, все зависит от того, какой смысл вкладывать во фразу «конец света».

Розы погибнут без воды. И отчего-то мысль, что они останутся здесь увядать, настолько невыносима, что я раздавливаю их в ладонях. Отрываю бутоны, а потом разжимаю руки, позволяя лепесткам медленно опадать на темную почву.

Кристиан стоит у озера в лунном свете. Я вижу, как он наклоняется, чтобы поднять камень, а затем поворачивает его в ладони несколько раз, прежде чем запустить по водной глади. Каждый раз при виде его меня удивляет тот факт, что я совершенно его не знаю. Несмотря на наши разговоры, время, проведенное в Клубе Ангелов, и то, как я старательно запоминала каждую деталь о нем, словно одержимая фанатка, Кристиан все еще остается для меня загадкой.

Незнакомцем, которого я едва знаю.

Словно почувствовав что-то, он поворачивается и смотрит на меня.

– Привет, – несмело говорю я, внезапно осознав, что на мне одна лишь пижама, а волосы скорее похожи на воронье гнездо. – Прости, что помешала. Не думала, что здесь будет кто-то еще.

– Не спится? – спрашивает он.

Запах роз все еще щекочет мне нос, а руки покалывает от шипов, но если я посмотрю на них, то ничего не увижу. Это все у меня в голове. Кажется, я схожу с ума.

– Анджела храпит, – говорю я, вместо того чтобы попытаться все объяснить.

А затем наклоняюсь и выискиваю камень, который станет так же хорошо отскакивать от поверхности воды. Передо мной как раз лежит такой – маленький плоский камешек цвета древесного угля. Я перевожу взгляд на озеро, отражающее лунный свет.

– Как ты это делаешь? – спрашиваю я.

– Все дело в запястье, – говорит он. – Это как кидать фрисби.

Я бросаю свой камешек, но он погружается в воду, ни разу не отскочив от поверхности.

– Это не легко, – вздыхаю я.

Он кивает.

– Конечно. Кстати, ты подобрала идеальный камень.

– С этим местом что-то не так, – говорю я.

– Ты о чем?

– Ну, здесь словно чего-то не хватает.

Я вспоминаю все вечера, проведенные с Такером этим летом, когда мы смотрели на звезды на заднем сиденье его пикапа, называя друг другу созвездия или придумывая им названия, если их не знали. При мысли о Такере у меня сжимается горло. Я напоминаю себе, что мой сон не сбудется до весны. И я даже не уверена, что именно случится. Так что у меня есть время, чтобы разобраться во всем. И как-нибудь остановить неизбежное.

– Сверчки, – объявляю я, когда меня наконец осеняет. – Летом всегда стрекочут сверчки. Но здесь невероятно тихо.

Мы молча слушаем, как вода плещется о берег.

– Расскажи мне о своем видении, Клара. О том, которое появилось недавно, – через несколько минут говорит мне Кристиан. – Если ты не против, я бы хотел, чтобы ты мне все рассказала сама. Потому что ты думаешь об этом постоянно, а у меня не очень хорошо получается закрываться от тебя.

У меня перехватывает дыхание.

– Я уже почти все рассказала тебе. Мне снится Аспен-Хилл. На улице весна. Я поднимаюсь на холм с несколькими людьми, которые, судя по всему, идут к могиле. И среди них ты.

– Что я делаю?

– Ты… ну… пытаешься меня утешить. Мысленно говоришь мне, что я справлюсь. И держишь за руку.

Я опускаю глаза, делая вид, что ищу новый камень, чтобы не встречаться с Кристианом взглядом.

– Ты думаешь, что это похороны Такера, – говорит он.

Я киваю, все еще не решаясь посмотреть на него.

– Я не могу этого допустить.

Он фыркает, а затем раздается его фирменный смешок.

– Думаю, мне не стоит удивляться, что ты решила бороться с видением.

И, судя по маминым словам, именно поэтому я чувствую скорбь. Да, я борюсь со своим предназначением, стараясь действовать совершенно не так, как от меня ожидают. Но сейчас меня наполняет лишь гнев. И даже если предположить, что все действительно случится, мне никогда не смириться с этим. Я никогда не позволю произойти этому и всеми силами стану пытаться это изменить.

– Эй, ты спросил, я тебе ответила. И не моя вина, что мой ответ тебе не по душе.

Я разворачиваюсь, чтобы вернуться в палатку. Но Кристиан ловит меня за руку.

Как же мне хочется, чтобы он перестал прикасаться ко мне.

– Не сердись, Клара. Я просто хочу помочь, – говорит он.

– Тогда просто не лезь не в свое дело.

Он смеется и отпускает мою руку.

– Понятно, слишком поздно просить тебя не сердиться. Но я вполне серьезен. Почему ты решила, что это похороны Такера?

Я впиваюсь в него взглядом.

– Ты мне не веришь? Это не очень-то мне помогает.

– Я такого не говорил. Просто… – Он старательно подбирает слова, хотя обычно прекрасно справляется с этим. – Ну, мне тоже казалось, что я вижу одно, а потом оказалось все совершенно по-другому.

– Верно, потому что я все испортила, – соглашаюсь я.

– Ты ничего не портила. – Он ловит мой взгляд. – Думаю, ты просто все изменила. Но дело в том, что я не понимал этого раньше. Просто не мог.

– А теперь понимаешь?

Кристиан отводит глаза.

– Не совсем. – Он поднимает камень и отправляет его скакать по глади воды. – Но хочу, чтобы ты знала: я не считаю, что ты что-то испортила. И в произошедшем нет твоей вины.

– Почему ты так думаешь?

– Ты следовала зову своего сердца. А в этом нет ничего постыдного.

– Ты действительно так считаешь? – ошеломленно спрашиваю я, потому что всегда думала, что он винит меня.

– Да, – подтверждает он, и на его лице появляется легкая улыбка.