Текст книги "Книжная лавка"

Глава 10

Салон «Красотка на Бродвее» найти нетрудно. А вот попасть к мастеру Линнее Гершаль – задача не из легких.

– Извините, но у Линнеи все занято на неделю вперед, – говорит администратор, когда я звоню записаться на укладку (мысленно принося извинения Веронике из салона «Современный стиль», к которой я хожу уже десять лет).

– Можно, я оставлю свой номер? Позвоните, если у Линнеи появится свободная минутка. Удобно в любое время. – Я делаю паузу. – Мне ее очень рекомендовали.

– Подождите, сейчас уточню. – Пару минут в трубке стоит полная тишина, потом администратор возвращается. – Вы сможете прийти во вторник в час тридцать? Думаю, укладку она успеет сделать.

Улыбаюсь и победно вскидываю кулак.

– Отлично!

Я сообщаю администратору свое имя.

В ожидании встречи с Линнеей, которая должна состояться пару дней спустя, я еду в центр города, нахожу магазин «Мэй Ди-энд-эф» и отправляюсь прямиком в отдел вечерней одежды. Осматриваю все вешалки, но кораллового платья там нет.

– Вам нужно что-то конкретное? – спрашивает продавщица.

– Да, я ищу платье. Увидела его у подруги… – Я описываю наряд и отдельно отмечаю цвет: – Коралловый или скорее даже персиковый.

– Извините, у нас нет такой модели, – подумав, отвечает продавщица. – А ваша подруга точно купила его именно здесь?

– Так она мне сказала.

– А когда?

Хороший вопрос, раньше я над ним не задумывалась. Судя по непроглядной метели, в мире моих снов сейчас зима. Я впервые допускаю мысль о том, что события могут разворачиваться не в шестьдесят втором. Время года во сне отличается от реальной жизни: сейчас там явно не первая неделя октября. Иногда в Денвере бывает снег в октябре, но таких сильных снегопадов осенью нет – а во сне метели бушуют одна за другой. Самые лютые снежные бури начинаются в конце зимы, в феврале или в марте. Так что если сновидения совпадают по времени с реальностью, то дело происходит либо прошлой зимой, либо в начале следующего года.

С другой стороны, я могу ошибаться. Это ведь сон! Во сне можно очутиться в любой эпохе, а то и вовсе в безвременье.

– Хотя… – медленно начинаю я. – Она могла назвать и другой магазин. Может, я просто перепутала.

– В любом случае у нас есть великолепные новые наряды – как раз для праздничных вечеринок. Кое-что уже в продаже, скоро будут еще поступления. Если хотите, я могу показать…

– Нет. – Качаю головой. – Не сейчас, спасибо. Спасибо за разъяснения.

– Не за что. Приходите через пару недель. К тому времени все вечерние платья уже придут…

Я захожу в салон «Красотка на Бродвее», нервничая, как на первом свидании. Оглядываюсь по сторонам: просторный зал, светло-лиловый интерьер с темно-фиолетовыми акцентами, целых восемь парикмахерских стоек, почти все места заняты. У дальней стены стоит ряд прилежно гудящих фенов. Маникюрша тщательно красит ногти одной из женщин, сидящих под фенами, остальные клиентки листают модные журналы и газеты.

Администратор спрашивает мое имя, подводит меня к свободному креслу и молча удаляется. Я жду, разглядывая свое отражение. Лампы по обеим сторонам зеркала подчеркивают бледность лица. Приходится ущипнуть себя за щеки, чтобы вызвать хоть какое-то подобие румянца. Надо было поярче подвести губы.

Пока я изучаю свою внешность, в зеркале появляется темноволосая женщина средних лет – я вижу, как она подходит ко мне сзади. Упираюсь пятками и слегка разворачиваю кресло в ее сторону. Она протягивает руку:

– Меня зовут Линнея Гершаль. – Она произносит фразу нараспев, в голосе еще слышны отзвуки шведского акцента. – А вы Китти, правильно?

Киваю, но не нахожу слов. Вблизи видно, что они с Ларсом поразительно похожи. Такие же ярко-синие глаза, ироничная улыбка, круглый нос. Я смотрю ей в лицо, и к горлу подступают слезы. Мне трудно поверить, что у моего выдуманного мужа есть настоящая родственница – и она стоит передо мной.

Линнея видит, что я расстроена, и говорит чуть теплее:

– Дайте угадаю. В первый раз за много лет решили сменить парикмахера. – Она приподнимает брови. – Я права?

Улыбаюсь, несмотря на эмоции:

– Ну, да. Правы.

– Тогда расслабьтесь.

Она разворачивает меня лицом к зеркалу и легонько проводит пальцами по сумасшедшим кудряшкам.

– К прическе можно легко привыкнуть. А потом становится очень сложно что-то поменять в своем облике. Есть повод для волнений.

Линнея склоняет голову набок и задумчиво разглядывает мое отражение.

– Я бы посоветовала вам укротить непослушные волосы и сделать более элегантную прическу.

Я киваю.

– Читаете мои мысли.

Вздыхаю поглубже, пытаясь успокоиться и просто получать удовольствие от происходящего. Даже руки Линнеи напоминают о Ларсе: сильные, надежные – таким рукам можно доверить собственную жизнь, и они никогда не подведут. Линнея еще не вымыла мне голову, а я уже готова признаться ей в любви.

Когда я снова сажусь перед зеркалом, она задумчиво проводит по моим волосам расческой, потом поворачивается к тележке с инструментами в поисках бигуди. Критически осмотрев мою голову, пробует сначала один размер, потом другой и в итоге подбирает совсем маленькие бигуди для кончиков волос и крупные розовые для изящных волн на макушке. Линнея макает пальцы в большую ванночку с зеленым гелем для укладки, размазывает его по волосам, а потом ловко накручивает локоны.

Подождав, пока она полностью погрузится в работу, я наконец решаюсь заговорить:

– Линнея. Красивое имя, необычное.

Она поднимает взгляд и улыбается моему отражению в зеркале:

– Шведское. Мы переехали сюда из маленького городка недалеко от Буроса. Бурос и сам не такой уж большой, в Америке про него даже не слышали. Я тогда была еще совсем крохой.

Крепко стискиваю руки, чтобы унять дрожь.

– Это очень далеко отсюда. А ваша семья… родственники переехали вместе с вами?

Она кивает, накручивая прядку волос на мелкие синие бигуди.

– Родители и брат. – Она прикусывает губу. – Но все они уже умерли.

– Простите. – Меня начинает трясти. – Мне очень жаль. От болезни?

Линнея снова кивает.

– Моим родителям нелегко здесь пришлось. Мы приехали в Айову, там у нас жили дальние родственники. Это было во время Великой депрессии: работы не хватало, можно было найти только место чернорабочего. А у мамы сердце… Сердце не выдержало. – Она отводит взгляд, потом снова смотрит на мои волосы. – То же самое случилось и с отцом.

Мне трудно представить, каково это – потерять родителей. Наверное, это потому, что мои еще молоды – маме нет и шестидесяти. Я не могу вообразить себе жизнь без родителей. Даже эта двухмесячная разлука оказалась куда тяжелее, чем я думала, и мысль о том, что мама с папой сейчас за тысячи миль от дома, начинает меня угнетать. Вспоминаю об открытке, которую я получила от мамы утром.

Китти, солнышко!

Мы так далеко от дома. Вчера я спросила у Мэй, сколько миль от Гонолулу до Денвера, и она сказала, что больше 3000. Ты только подумай. Окружность земного шара – около 25 000 миль. От дома нас отделяет почти одна восьмая этого расстояния.

Иногда по утрам я встаю вместе с солнцем, смотрю на восток и думаю о тебе. К этому времени в Денвере уже почти середина дня, и ты, наверное, пьешь кофе с Фридой в своем славном магазинчике.

Ты ведь знаешь, что я тобой горжусь, Китти?

С любовью,

мама.

Прочитав мамино послание, я с трудом поборола желание схватить трубку и позвонить родителям – к черту часовые пояса и плату за международные разговоры. Мне просто хотелось услышать мамин голос. Я даже подошла к телефону и начала набирать номер, но потом вспомнила, что они еще спят, и заставила себя повесить трубку.

Возвращаюсь к нашему разговору с Линнеей. Мне страшно задавать следующий вопрос. Набрав побольше воздуха, спрашиваю:

– А ваш брат? Что с ним случилось?

Линнея качает головой:

– Тоже больное сердце. Трагичная смерть. Он был совсем молод, всего тридцать четыре.

– Какое горе, – шепчу я. – Линнея, господи, какое горе.

Она делает шаг назад и встряхивает головой, будто отгоняя нехорошие мысли.

– Нет, ну вы только послушайте меня! – Она улыбается. – Нарушаю два главных правила парикмахера. Правило первое: не рассказывай клиенту о себе, пока не изучил всю его биографию. И второе: если уж рассказываешь о себе, говори только о хорошем.

Я улыбаюсь в ответ:

– Извините, кажется, мы с вами неудачно начали. Расскажите о хорошем.

Линнея грозит пальцем моему отражению.

– Ну уж нет, Китти Миллер, – решительно заявляет она. – Сначала вы.

И я рассказываю. О своих родителях и их большом путешествии. Линнея говорит, что они, наверное, на седьмом небе от счастья: поехать в такое экзотическое местечко на Гавайях, остановиться у родных, а не в гостинице. Я вспоминаю мамины слова и с улыбкой киваю.

Линнея рассказывает, что всегда мечтала о путешествиях, но у нее двое детей, и сначала надо было купить дом, потом оплачивать счета… За все эти годы они с мужем только изредка отправлялись в небольшие поездки на автомобиле. Детям, Джо и Глории, сейчас двадцать и шестнадцать.

– Джо учится в университете в Боулдере. Там славно, хороший кампус. Надеюсь, у него хоть что-то останется в голове. А уж Глория… Школа, друзья, клубы, мальчики – у нее даже свободной минутки нет. Бегает кругами, как белка в клетке.

Озадаченно смотрю на ее отражение.

– Я неправильно выразилась? – Она снова пожимает плечами. – Знаете, я живу в этой стране и говорю по-английски уже почти тридцать лет, но до сих пор путаю поговорки.

Улыбаюсь и смеюсь, и она смеется со мной. У нее приятный смех. Почти как у Ларса, только нежный и женственный.

Рассказываю ей про книжную лавку, про Фриду, про то, как мы открыли свое дело, разочаровавшись в прежних работах.

– Ух ты, это же замечательно! – говорит Линнея. – Вы последовали зову сердца. А какие книжки у вас продаются?

– Самые разные. – Вытаскиваю из кармана визитку книжного магазина «У сестер». – Художественная литература, поэзия, книги о путешествиях, истории, искусстве.

– А классика? – спрашивает Линнея, забирая у меня визитку. – Я люблю классику.

– Да? А кто ваш любимый писатель?

– Ох… – Линнея машет свободной рукой. – Одного выбрать сложно. Наверное, Шекспир. Я люблю его сонеты и пьесы, но не все, слишком много грустных историй. Я большая поклонница Генри Джеймса, мне очень нравится «Женский портрет». Из современных авторов мне по душе Джон Стейнбек, недавно дочитала его роман «Зима тревоги нашей». Многим не понравилось. Читателей можно понять, история невеселая. Но мне кажется, Стейнбек показал, что жизнь в Америке не такая уж простая и безоблачная… – Она хмурится и задумчиво добавляет: – Наверное, американцам не хочется об этом читать.

Киваю. Книгу «Зима тревоги нашей» я прочитала в прошлом году, когда она только вышла, и у меня остались такие же впечатления. Многие критики писали, что такое неприкрытое морализаторство может испортить карьеру Стейнбека, но я, как и Линнея, задалась другим вопросом: а что, если нас раздражает вовсе не высокоморальность автора? Что, если он своим новым романом попал в цель и заставил читателя задуматься о неприятных темах?

– Я выучила английский, читая книжки, – говорит мне Линнея. – Самый лучший способ учить язык.

– Что ж, у нас много книг Стейнбека, Шекспира и Джеймса. Обязательно найдем что-нибудь на ваш вкус. А то, чего нет на полках, всегда можно заказать. Приходите, я буду рада. – Мой голос звучит умоляюще, но я надеюсь, что Линнея этого не заметила.

Она бережно кладет визитную карточку на столик у зеркала.

– Я к вам загляну. И приведу с собой Глорию, она тоже обожает читать.

Линнея отходит в сторону, осматривая мою покрытую бигуди голову, и одобрительно кивает:

– Отлично, Китти, можно сушить волосы.

Фрида сразу одобряет мою новую прическу.

– Потрясающе! – говорит она, разглядывая меня. – Честное слово, Китти, тебе очень идет!

Она ныряет под прилавок за сумочкой, достает оттуда пудру и обмахивает пуховкой нос.

– Смотрю на тебя, и тоже хочется почистить перышки, – объясняет она с виноватой улыбкой, потом захлопывает пудреницу, звонко щелкнув крышкой. – Сколько раз я говорила, что тебе давно пора сменить парикмахера?

– Частенько.

Я разглядываю себя в зеркале, висящем над прилавком. Не могу отвести глаз от собственного отражения. Точно так же я выглядела и во сне. Только сейчас вид у меня куда более трезвый, да и наряд не такой шикарный.

– Ой, чуть не забыла!

Фрида выходит из-за прилавка и наклоняется поправить завалившуюся книгу на полке с классикой – увесистый том «Кентерберийских рассказов» Генри Чосера, книги, которая никогда не потеряет популярность. Возможно, всему виной удалая Батская ткачиха.

Я думаю о Линнее: раз ей нравится Шекспир, может, и Чосер заинтересует? Надо будет посмотреть, что у нас есть, и выбрать для нее несколько книг: Чосера и, наверное, Эдмунда Спенсера, раз она любит классику. Из писателей начала века можно предложить Джозефа Конрада и Джорджа Бернарда Шоу, а из современного – авторов-женщин: Кэтрин Энн Портер и Фланнери О’Коннор. Для разнообразия.

– Заходил мальчишка Хансен, – говорит Фрида, – сын твоих соседей. Попросил передать спасибо и сказал, что читает книжку снова и снова. Ждет не дождется новых историй.

Фрида делает шаг назад, настороженно глядя на Чосера, но тот стоит ровно и не падает. Тогда она поворачивается ко мне:

– Про что это он?

Глава 11

– Мама!

Я открываю глаза и осматриваюсь по сторонам. Перед глазами все плывет.

– Мам, ты меня слышишь? С тобой все нормально?

Кто-то дергает меня за рукав. Я прихожу в себя, и из тумана выплывает лицо Мисси. Она смотрит на меня с беспокойством. Сейчас девочка напоминает мне актера, который играл психиатра в какой-то телепередаче: его пациентка споткнулась на тротуаре, ударилась головой о каменную стену, полностью потеряла память и не могла вспомнить даже собственное имя. Психиатр смотрел на пострадавшую с таким выражением лица, будто не просто хотел ее вылечить, но и глубоко переживал за ее судьбу.

Мисси смотрит на меня точно так же. Белокурые волосы собраны в хвостики с двух сторон, красные банты подобраны в тон клетчатому платью. Она хмурится и от этого кажется старше своего возраста – тут я с тревогой сознаю, что по-прежнему не знаю, сколько ей лет. Наверное, детям примерно по пять или шесть, но это только мои догадки. Я не знаю, когда у них день рождения. Они почти наверняка двойняшки – пока ничто не противоречит моей теории, – но хотелось бы знать наверняка. Ох, ну и нелепое же у меня воображение: как можно постоянно видеть сны о выдуманной семье и детях – и не знать, сколько им лет и в каком порядке они родились?

– Все хорошо, солнышко! – Я осматриваюсь. Окружающий мир обрел четкость, мы находимся в обувном отделе большого магазина. Я здесь ни разу не была. Обычно я езжу за покупками в «Манки уорд» на Бродвее или в «Мэй Ди-энд-эф» в центре города – я заходила туда в реальной жизни, пытаясь найти коралловое платье. Магазин из моего сна немного похож на «Мэй Ди-энд-эф», но в этом отделе я точно никогда не была. На ярко-желтых, красных и синих полках аккуратно расставлены детские кожаные ботинки, теннисные туфли и резиновые сапожки. Я хожу за покупками в «Мэй Ди-энд-эф» уже много лет, но ни разу не заглядывала в отдел детской обуви, хотя знаю, где он находится: на втором этаже, рядом с дорогими платьями и пальто. Поблизости нет ничего похожего. Наверное, мы в каком-то другом магазине.

К нам торопливо приближается продавец, несущий целую охапку разноцветных картонных коробок. На груди у него висит табличка с именем «Ричард», а над именем красуется знакомый логотип «Мэй Ди-энд-эф»: вместо дефиса нарисован силуэт треугольной крыши центрального магазина, хорошо знакомый всем покупателям. Значит, это действительно «Мэй Ди-энд-эф», но либо они недавно поменяли местами отделы, либо мы в другом магазине этой сети. Так и хочется спросить, что это за место.

– Я принес разные модели для обоих детей, – сообщает Ричард. Я поворачиваюсь налево и впервые замечаю, что рядом сидит Митч, болтая ногами в воздухе и глазея по сторонам.

– Сейчас самое время для покупки школьной обуви. Большинство осенних моделей уже на распродаже, а весеннюю обувь еще не привезли. Вы наверняка подберете несколько недорогих и качественных пар.

Я улыбаюсь:

– Невозможно угадать, когда дети вырастут из старой обуви.

Уже не первый раз собственные слова вызывают у меня оторопь. Откуда я знаю такие подробности?

– Сначала для юной леди…

Ричард открывает коробку и вытаскивает пару коричневых туфель с ремешком. Мисси грациозно приподнимает ножку, как Золушка, примеряющая хрустальный башмачок. Продавец надевает туфлю и застегивает ремешок. У Мисси изящные ступни, как у меня: я всегда гордилась своими ногами и считала их чуть ли не главным своим достоинством. Судя по тому, как сидят туфельки, моя воображаемая дочка пошла в меня.

Ричард нажимает на носок, нащупывая пальцы Мисси. Интересно, зачем? Мою ногу никто никогда не щупал. Ах да, наверное, проверяет, подходит ли обувь по размеру.

– Не жмут, солнышко? – спрашиваю я, пока продавец застегивает вторую туфельку.

– Нет, – отвечает Мисси, вставая на обе ноги. – Удобно!

– Пройдись немножко, – предлагает Ричард.

Мисси послушно проходит по отделу.

– Есть такая же пара черного цвета, – говорит мне Ричард.

Я качаю головой:

– Нет, коричневые лучше.

Мисси возвращается и садится рядом.

– Они мне нравятся. Можно, я и остальные примерю? Просто на всякий случай.

Улыбаюсь. Я веду себя точно так же, когда хожу по магазинам. Даже если мне понравилась первая вещь, я обязательно примерю все остальное, чтобы не упустить более удачную покупку.

Примерив еще две пары, Мисси останавливается на коричневых туфельках с ремешком. Одобрительно киваю: я бы поступила точно так же.

Теперь мы с Ричардом переключаемся на Митча. Он примеряет несколько пар ботинок на шнуровке, но заявляет, что они все неудобные. Под напряженным взглядом моего мальчика Ричард завязывает шнурки на очередной паре.

– Митч, не хочешь примерить мокасины? – предлагаю я, разглядывая витрину. – Их легко надевать и не нужно зашнуровывать.

Я улыбаюсь малышу, на лице которого читается явное облегчение.

– Хорошо, мам!

Пожалуй, быть мамой не так уж и сложно. Если что, я неплохо справлюсь с этой задачей. Немного интуиции и внимания к деталям – и дело в шляпе.

– Бетти пробьет вам чек на кассе, – говорит Ричард, когда мы выбрали все, что нужно. Он встает и собирает разбросанные коробки. – У вас славные дети, мэм. Вы можете ими гордиться.

– Я и горжусь! – с улыбкой отвечаю я.

Это правда. Меня охватывает совершенно иррациональная гордость за двух маленьких воображаемых людей.

Нахожу в сумочке чековую книжку; в верхнем левом углу каждой страницы напечатано «Ларс К. Андерссон» и «Миссис Катарина Андерссон». Выписывая чек за обувь, я неожиданно понимаю, что не знаю сегодняшней даты, поэтому просто нацарапываю несколько неразборчивых цифр.

Вырываю чек и протягиваю его Бетти, сидящей у кассы.

– Запишем покупку на ваш счет, миссис Андерссон? – уточняет она, забирая чек.

– Мой счет?

– Да, счет покупателя.

– Ах да… – Я прямо чувствую, как краснею. Разумеется, у меня есть счет в этом магазине. – Не сегодня.

Я вежливо улыбаюсь Бетти и забираю у нее чек. Прячу чековую книжку обратно в сумочку, и тут Митч тянет меня за рукав пальто.

– Мы хорошо себя вели?

– Что?

– Мы хорошо себя вели? Мы с Мисси?

– Да, очень хорошо.

Я улыбаюсь, вспоминая слова нянечки из прошлого сна: «На самом деле, у вас очень милые детишки». Конечно, они славные, по ним же видно. Что она тогда пыталась сказать?

Митч радостно подпрыгивает:

– Ура! Тогда мы пойдем, да?

Я не знаю, что он имеет в виду, и растерянно склоняю голову.

– В магазин «Игрушки Блубелл», – объясняет Мисси. – Разве ты не помнишь, мам? Ты пообещала, если мы будем хорошо себя вести в обувном, можно будет зайти в «Игрушки Блубелл». Ну, посмотреть, что там интересного.

Пообещала? Пообещала только посмотреть – или купить что-нибудь? Интересно, мы всегда покупаем игрушки, когда дети хорошо себя ведут на людях? Понятия не имею, что делать. Мне сильно не хватает Ларса, он бы помог разобраться.

– Да, обещала, – соглашаюсь я. – Бегите вперед, я за вами.

Мы спускаемся вниз на эскалаторе. Я осматриваю первый этаж в поисках книжного отдела. В «Мэй Ди-энд-эф» есть большой книжный магазин, где часто проводят встречи с писателями и презентации книг. Мы с Фридой тоже пытались устраивать такие встречи, но наша маленькая лавка не привлекает авторов – ни известных по всей стране, ни местных. В ответ на приглашения литературные агенты всегда присылают отказ, и от этого просто опускаются руки. Книжные магазины в крупных торговых центрах и газетные киоски, торгующие грошовыми изданиями, отбирают у нас куда больше покупателей, чем мелкие книжные лавки.

Сходим с эскалатора вместе с детьми и направляемся к большим дверям, ведущим в другую часть торгового центра, где находятся магазины поменьше. Я не привыкла ездить за покупками в такие места, в реальной жизни все совсем по-другому.

Около самой двери Мисси указывает на витрину с женской одеждой:

– Смотри, мам, твое платье! Ты его недавно надевала. – Она улыбается. – Ну, то есть не совсем твое. Твое сейчас дома в шкафу. Но это точно такое же, как у тебя.

Она права. На вешалке висит коралловое платье, которое я не смогла найти в «Мэй Ди-энд-эф», когда на днях ездила в город. Сейчас его переместили на распродажу.

– Ты не помнишь, когда я его купила? – спрашиваю Мисси.

– Помню! – отвечает она. – Сразу после Дня благодарения. Ты надевала его на рождественскую вечеринку у папы на работе. И когда вы ходили в гости к Нельсонам.

Я киваю, обдумывая ее слова. Платье наверняка из той коллекции праздничных нарядов, про которую мне рассказывала продавщица в реальной жизни. Если сейчас оно на распродаже, значит, мои подозрения подтвердились: в мире снов я переношусь в будущее.

Но насколько далеко в будущее? В 1963-й, на несколько месяцев вперед? Или еще дальше?

– Давайте поиграем, – предлагаю я, когда мы выходим на улицу. Воздух холодный, но солнце уже пригревает. – Вы знаете, кто сейчас президент Соединенных Штатов?

Митч и Мисси звонко хохочут.

– Конечно, знаем, мам, – отвечает Митч. – Мистер Кеннеди! У мистера и миссис Кеннеди есть маленькая дочка. И сын.

– Ты всегда говоришь, что хочешь быть светской дамой, как миссис Кеннеди! – Мисси прямо распирает от желания ответить правильно, и слова бьют из нее фонтаном.

Я качаю головой. Да уж, такие вопросы мне не помогут. Имя президента ничего не доказывает – на дворе может стоять шестьдесят третий, шестьдесят пятый или даже шестьдесят восьмой. Несмотря на напряженные отношения с Кубой и этими жуткими коммунистами, Джека Кеннеди наверняка переизберут, никто в этом не сомневается. Нельзя определить год по президенту.

Надо было просто спросить Митча и Мисси, какой сейчас год. Но вопрос кажется нелепым даже мне самой, а дети и подавно решат, что я свихнулась.

Мы идем по бетонному тротуару вдоль торгового центра. Где-то над нашими головами играет музыка: та песня про цветы, девушек и солдат, которую написал Пит Сигер. Ее пели разные исполнители. Мелодия легкая и лиричная, даже в такой прохладный день она навевает желание побродить и посмотреть по сторонам – и, возможно, купить что-нибудь. Наверняка именно этого и добиваются владельцы торгового центра. Может, нам с Фридой тоже надо включать фоном тихую музыку, чтобы покупатели сразу погружались в нужное настроение и покупали книгу-другую?

«А девушки где? Дай ответ. Где они остались? Девушки где? Дай ответ. Где они живут?»

Дети радостно ведут меня по широкому бульвару. Вдоль тротуара, на небольшом расстоянии друг от друга, стоят в каменных кадках большие кусты можжевельника. У сверкающих витрин оживленно болтают женщины. Дети со звонкими криками бегают по дорожке, а матери строго их одергивают и ловят за руки. Мужчин здесь немного. Это женский мир.

Теперь я понимаю, что Фрида имела в виду, когда заводила речь о переезде нашего магазинчика в торговый центр. Мы застряли в неудачном месте. Мир старомодных трамваев, в котором мы с ней выросли, отжил свое. Передо мной новый мир – яркий чистенький торговый центр с недавно открывшимися магазинами и блестящими полами. Возможно, Фрида права. Если мы хотим удержаться на плаву, надо переезжать.

– Вот он! – Митч и Мисси глазеют на ослепительно сияющую надпись из больших ярко-синих букв: «Игрушки Блубелл». Внизу под надписью, несмотря на легкий морозец, широко распахнуты двойные двери: сквозь них видны манящие разноцветные витрины с игрушками. Витрины расположены прямо на входе; так и вижу, как они вытягивают наружу длинные руки и ловко затаскивают детей внутрь.

– Ну, пойдем, мам! – Митч и Мисси нетерпеливо тянут меня за собой, и мы заходим в магазин.

«Игрушки Блубелл» – это рай для малышей. Настольные игры, куклы, игрушечные ружья, карнавальные костюмы – от принцесс до индейцев и ковбоев. Митч сразу же направляется к машинкам и начинает катать по полу большой металлический грузовик. Мисси с мечтательным выражением лица подходит к полкам, где сидят куклы Барби, и разглядывает одежки, сшитые специально для пластиковых модниц. От центрального входа мне видно обоих детей, поэтому я остаюсь на месте, изучая крошечный книжный отдел. И это все, что у них есть? Я не видела книжного магазина в «Мэй Ди-энд-эф», наверное, он находится на верхнем этаже. Интересно, есть ли в торговом центре еще какие-нибудь книжные с хорошим выбором книг для взрослых и детей?

Я уже собираюсь задать этот вопрос девушке за кассой, как позади меня раздается громкий возглас:

– Катарина! Вот так нежданная встреча!

Я сталкиваюсь лицом к лицу с хозяйкой снежной вечеринки из прошлого сна. Вместо атласного полосатого платья на ней скромное коричневое пальто и бордовый шелковый шарф. На шее висят очки на цепочке. В этом наряде она выглядит старше, но я еще на вечеринке заметила, что она лет на десять моложе меня. За руку ее держит маленький мальчик – уже не совсем кроха, но младше моих детей.

– О, здравствуйте!

Понятное дело, я по-прежнему не знаю, как ее зовут. Переглянувшись с Мисси, я жестом подзываю ее к нам. Может, она мне поможет.

Мисси послушно подбегает.

– Здравствуйте, миссис Нельсон! – И наклоняется к мальчику: – Привет, Кенни. Как дела?

Она протягивает руку и легонько треплет его по щеке, словно заботливая бабушка. Мисси изо всех сил строит из себя взрослую – и ей это вполне удается. Как она похожа на меня в детстве! Я с трудом справляюсь с нахлынувшими чувствами. Так и хочется обнять ее и не выпускать из рук. Схватить за талию и уткнуться лицом ей в волосы.

Пока я смотрю на нее, в голову приходит внезапная мысль: я готова отдать что угодно – все на свете, – только бы эта придуманная девочка оказалась настоящей. Настоящей и моей.

Однако от Мисси оказалось мало проку: она назвала женщину миссис Нельсон. Но мы-то взрослые люди, живем по соседству и неплохо знаем друг друга – не говоря уж о том, что совсем недавно ее муж пытался флиртовать со мной в полутемном коридоре. И мы наверняка обходимся без лишних церемоний. А Мисси еще ребенок, причем хорошо воспитанный ребенок, и потому обращается к ней по фамилии. Час от часу не легче.

– Вы пришли за покупками или просто посмотреть? – спрашивает миссис Нельсон. Мисси поднимает на меня полный надежды взгляд.

Я не слишком долго думаю над ответом. Почему-то меня больше не беспокоит мнение Ларса и порядки, принятые в нашей семье. Дети вели себя хорошо, их можно побаловать.

– За покупками, – решительно отвечаю я. – Мисси, можешь выбрать какое-нибудь платье для Барби. И скажи Митчу, что ему можно взять машинку или грузовик. Только не дороже трех долларов. – Не знаю, можно ли купить на три доллара игрушечный грузовик, но этих денег должно хватить на что-нибудь интересное.

– У вас какой-то праздник? – спрашивает миссис Нельсон, провожая Мисси взглядом. – До их дня рождения вроде бы еще далеко.

Ага. Они все-таки двойняшки, как я и подозревала.

Пожимаю плечами.

– Ничего особенного, – отвечаю я, – иногда детей можно немножко баловать… да ведь?

Последнюю часть фразы я произношу совсем тихо, и вся моя уверенность исчезает без следа – ее, как мусор в сточной канаве, уносит нахлынувшее осознание полной беспомощности и неопытности. Возможно, я только что допустила грубую ошибку.

Миссис Нельсон поднимает брови.

– Ну, в вашей ситуации это действительно необходимо. – Она кладет ладонь мне на локоть и продолжает уже чуть тише: – Знаете, Катарина, на следующий день после вечеринки я видела, как ваш муж водил детей на поле для гольфа. Они все были тепло укутаны и везли за собой санки. Чудесное зрелище. Вернулись только пару часов спустя. Я понимаю, Кенни еще совсем маленький…

Она с нежностью смотрит на него. Мальчик пытается вывернуться из ее хватки, но мать не пускает.

– …и все же мне трудно представить, что Джордж будет возиться с Кенни целый день, как Ларс. – Она пожимает плечами. – Такого в нашем доме просто не бывает.

Кенни начинает хныкать, и миссис Нельсон подхватывает его на руки.

– Ларс очень хороший человек, – говорит она. Можно подумать, я сама этого не знаю! – У вас отличный муж, Катарина. Не все…

Кенни плачет в голос, ему хочется побегать по магазину со старшими детьми. Миссис Нельсон вновь ставит его на пол.

– …не все мужья такие, как ваш. Вам очень повезло.

– Вы правы.

Да, наверное, так оно и есть – в мире моих грез.

– Ох! – Миссис Нельсон прикрывает рот ладонью и мгновенно краснеет. – Я имела в виду… Простите. Это было бестактно с моей стороны.

Бестактно? По-моему, она ведет себя очень мило.

– Я хотела сказать, что после случившегося…

Она беспомощно пожимает плечами, будто сама загнала себя в угол. Я не понимаю, что происходит.

– Я просто хотела сказать, что Ларс хороший человек, хороший отец. Каждый человек за что-то благодарен судьбе, а за что-то, напротив…

Маленький Кенни прерывает ее сбивчивую смущенную речь. Он начинает реветь так громко, что мы не можем продолжать разговор при всем желании.

– Поедем-ка мы домой. – Миссис Нельсон поднимает мальчика на руки. – Кенни пора ужинать и ложиться спать.

– Да, – киваю я. – Конечно.

– Вы-то точно меня понимаете. Я с трудом справляюсь с одним ребенком, а уж что творилось у вас дома, когда дети были маленькие, невозможно представить.

Миссис Нельсон легонько машет мне рукой:

– До свидания, Катарина. Хорошего вам вечера.

Она убегает прежде, чем я успеваю ответить.

Расплатившись у кассы за игрушки – вид у Мисси и Митча счастливый и ошарашенный, как у победителей лотереи, – мы идем по бетонному тротуару обратно к парковке. Я осматриваюсь по сторонам и неожиданно понимаю, где мы. Это торговый центр «Юниверсити-Хиллз» на бульваре Колорадо в восточной части города. Он работает уже около десяти лет, но «Мэй Ди-энд-эф» открылись здесь недавно. Я пару раз сюда приезжала, но мне гораздо проще добраться на автобусе до центра города, чем идти пешком до Бродвея. Сюда удобно ездить на машине.