Текст книги "Жажда подлинности: Как идеи Симоны де Бовуар помогают стать собой"

С Зазой Симона де Бовуар обнаружила, что близкий друг способен подарить чувство собственного достоинства, что благодаря ему возможно казаться себе цельным, чувствовать, что тебя слышат и ценят, он создает опору и каркас для твоей жизни и позволяет лучше разобраться в себе и других. Это очень волнующе – чувствовать уважение и признание друга, когда совместные переживания и эмпатия придают сил, когда вы приносите друг другу новые идеи и ценные мысли и вместе открываете мир.

Хотя дружить способны представители обоих полов, Симона де Бовуар предполагала, что дружба с женщиной окажется глубже дружбы с мужчиной, поскольку женщин приучают к большей откровенности{144}144
  Beauvoir, Memoirs of a Dutiful Daughter, 143 [де Бовуар, С. Воспоминания благовоспитанной девицы]; Schwarzer, After The Second Sex, 120.


[Закрыть]. На первый взгляд идея может показаться гендерным стереотипом или чрезмерным упрощением, однако ее подтверждают многочисленные исследования. Социолингвист Дебора Таннен выяснила, что девочки и женщины разговаривают друг с другом больше, чем мальчики и мужчины, – чаще, дольше и о более личных вещах, что располагает и к душевной близости, и к душевным терзаниям{145}145
  Tannen, Deborah. You’re the Only One I Can Tell. New York: Ballantine Books, 2017: xii. Хотя женщины делятся сведениями и переживаниями больше мужчин, это не значит, что они больше сплетничают, как часто утверждают те, кто под этим предлогом пытается помешать женщинам разговаривать друг с другом. См.: Robbins, Megan L., and Alexander Karan. “Who Gossips and How in Everyday Life?” Social Psychological and Personality Science, 11.2 (2020): 185–195.


[Закрыть].

Дружба с Зазой научила Симону де Бовуар, что иногда поводом для ликования может стать просто сам факт существования другого. «Восторг, восторг! – писала она. – Дружба необъятна, как мое сердце, и ей не будет конца»{146}146
  Beauvoir, Diary of a Philosophy Student Vol 1, 311.


[Закрыть]. Конец все-таки наступил – в 1929 году, когда Заза в возрасте двадцати одного года умерла, вероятно от менингита или энцефалита. Де Бовуар была безутешна и – возможно, потому, что идеализировала память о Зазе, – положила модель этой дружбы в основу своей концепции подлинных взаимоотношений.

Хотя мы не знаем, сколько продлилась бы дружба де Бовуар с Зазой или как она закончилась бы, если бы не оборвалась так трагически, именно она, судя по всему, заставила Симону задуматься о том, что в дружбе важно освобождать друг друга от навязанных самим себе пут, мешающих обрести подлинность. Если Франсуаза и Ксавьер душили друг друга собственничеством, то дружба с Зазой освободила Симону от обязанности быть примерной дочерью, а Зазу дружба с Симоной побудила воспротивиться догматам буржуазного католичества (если не на деле, то по крайней мере мысленно). Разница между двумя этими дружескими отношениями заключается в интерсубъективности. Заза и Симона сумели возвыситься над своим соперничеством в учебе до уровня взаимного уважения.

Однако в восприятии друг друга взаимность совсем не обязательно должна быть равноценной. Заза не была в таком восторге от Симоны, как та от нее. Как-то раз, когда им было по восемнадцать, они полночи проговорили о прошлом, сидя в ночных рубашках в саду под сосной. «Я любила вас», – призналась де Бовуар Зазе, подразумевая то время, когда обе были младше, хотя с тех пор ее привязанность не уменьшилась. В своих воспоминаниях де Бовуар пишет, что Заза, для которой друзья, включая Симону, значили не так много, восприняла это как откровение{147}147
  Beauvoir, Memoirs of a Dutiful Daughter, 258. [де Бовуар, С. Воспоминания благовоспитанной девицы]


[Закрыть]. Как следует из романа «Неразлучные», сюжет которого основан на отношениях Симоны с Зазой, де Бовуар давно предполагала, что не так важна для Зазы, как та для нее. В романе де Бовуар рассказывает, как ранило и огорчило Сильви (списанную с нее самой), что Андре (прототипом для которой послужила Заза) понятия не имеет о ее чувствах.

Асимметричная дружба не редкость. Согласно результатам одного исследования 2016 года, взаимными можно признать 53 % дружеских отношений, то есть, если вы составите список своих друзей, лишь половина из них включит вас в аналогичный собственный список. Люди не всегда точно определяют, кто им друг, поскольку сама мысль о том, что они кому-то могут не нравиться, бьет по самооценке{148}148
  Almaatouq, Abdullah, etal. “Are You Your Friends’ Friend? Poor Perception of Friendship Ties Limits the Ability to Promote Behavioral Change.” PLoSOne 11.3 (2016).


[Закрыть]. Так что главное не количество друзей и знакомых, а качество отношений с ними.

Иногда люди довольно долго живут в неведении, кто и насколько им друг. Хотя асимметричность дружбы обозначается не так быстро и резко, как отсутствие взаимности в романтических отношениях, осознание того, что человек, которого ты считаешь другом, тебя в свою очередь другом не считает, может больно ранить. Симона де Бовуар сумела эту асимметричность принять. Ей не нужна была ответная любовь Зазы, она настолько восхищалась подругой, что ей достаточно было восторга от того, что они вместе{149}149
  Возможно, неслучайно персонаж Сильви была тезкой еще одной близкой подруги Симоны де Бовуар, Сильви ле Бон. Де Бовуар посвятила ей последнюю часть своей автобиографии под названием «Все сказанное сделано» (фр. Tout compte fait) и писала о ней так: «Мне нравились ее порывы и ее злость, ее серьезность, ее веселье, ее ужас перед обыденностью, ее бескорыстная щедрость» (Beauvoir, All Said and Done, 63).


[Закрыть].

В тридцать восемь Симона де Бовуар сама оказалась на месте Зазы, когда получила от своей подруги Виолетт Ледюк рукопись, в которой говорилось, что ее автор сильно привязана к Симоне. Де Бовуар ответила, что ей странно быть настолько драгоценной для другого человека, что чувства Ледюк основаны на мираже и быстро иссякнут и что сама Симона этим не польщена и не обеспокоена.

Многие решили бы, что после этого отношения невозможны. Но, как и в дружбе с Зазой, де Бовуар полагала, что разница в чувствах с ее стороны и со стороны Ледюк никак не препятствует подлинным взаимоотношениям. Де Бовуар считала, что они с Ледюк равны. Они относились друг к другу с доверием и уважением. Их подлинные отношения основывались на умственной и эмоциональной близости, сочувствии, понимании и душевной приязни{150}150
  Фрагменты письма были опубликованы в Lecarme-Tabone, Éliane, andJean-LouisJeanelle, eds. Simone de Beauvoir. Paris: L’Herne, 2013: 127. Перевод мой (Скай Клири). Цит. по: Beauvoir, Simone de. “Importante correspondence à Violette Leduc.” Sotheby’s, 1945–1972. Accessed Aug 27, 2021. https://www.sothebys.com/en/buy/auction/2020/livres-et-manuscrits/importante-correspondance-a-violette-leduc.


[Закрыть].

Подлинная дружба – не сделка и не инструмент, и нигде не сказано, что участники должны вкладываться в нее и получать от нее одинаково. Конечно, какая-то взаимность необходима для того, чтобы отношения существовали, однако в подлинной дружбе взаимность подразумевает признание каждого как свободного субъекта.

Древнеримский поэт Овидий считал: Si tempora fuerint nubila, solus eris, что означает «если наступят мрачные времена, ты останешься один». Распространенное толкование этого изречения – успех притягивает друзей, неудачи отталкивают. Если именно так и происходит, это верный признак того, что вы окружены поверхностными людьми, которые воспринимают вас как объект и для которых главное – урвать побольше.

Более того, если дружба основывается только на удовольствии и выгоде, у вас не будет значимых связей, которые способны выдержать испытания и серьезные вызовы и принести утешение в грусти и горе. В полуавтобиографическом романе «Под стеклянным колпаком» Сильвия Плат описывает случай, когда на банкете после кинопоказа в Нью-Йорке они с коллегой наелись черной икры и авокадо с крабами под майонезом. Результат – пищевое отравление. «Ничто так не сближает, как совместная рвота», – писала Плат{151}151
  Plath, Sylvia. The Bell Jar. New York: Buccaneer Books, 1971:36 [Плат, С. Под стеклянным колпаком / Пер. В. Л. Топорова. – СПб.: Северо-Запад, 1994].


[Закрыть]. Совместно пережитое – неважно, веселое, вроде вечеринки, или кошмарное, вроде того, когда приходится по очереди во время рвоты придерживать волосы подруги по несчастью, – в большинстве случаев создает прочные узы дружбы.

А вот эгоистического самомнения подлинная дружба не терпит, и именно из-за требования отказаться от него она так труднодостижима: чтобы побороть желание контролировать другого, нужно прекратить погоню за той составляющей своего бытия, которая видна только другим. А для этого придется открыться другому и показать ему свои слабые места, так что дружба еще и опасна. Уязвимость не всегда оправдана: чем ближе мы друг другу, тем больше смотрим и видим глазами друг друга и тем сильнее наша обоюдная власть.

Симона де Бовуар обожала произведения Джейн Остен, в которых изображен целый спектр дружеских отношений. Отличной иллюстрацией идеи подлинной дружбы может служить роман 1815 года «Эмма». Главная героиня, богатая красавица Эмма Вудхаус, становится ужасной подругой для бедной, невежественной и внушаемой Гарриет Смит. Возомнив себя непревзойденной свахой, Эмма ловкими манипуляциями заставляет Гарриет отказать возлюбленному Роберту Мартину и дожидаться предложений от мужчин из более высоких слоев, которые влюблены в саму Эмму. Из-за вмешательства Эммы Гарриет раз за разом оказывается в унизительном положении и испытывает душевные муки.

В прочтении де Бовуар это означает, что собственничество и желание управлять всеми мешают Эмме выстроить подлинную дружбу с Гарриет. Эмма превращается в подлинную подругу, только отказавшись от самомнения, то есть перестав считать, будто она лучше других знает, что для них хорошо. Она осознает, что наделала, и идет к Роберту спасать его отношения с Гарриет. Именно в этот момент Эмма отказывается от «золотого правила» (поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой) и берет на вооружение «платиновое» (поступай с другими так, как они того хотели бы сами). Второе правило велит нам обращаться с другими как с субъектами, даже если мы с ними не согласны.

Подлинные друзья не навязывают себя, уважают взгляды друг друга и спокойно относятся к разногласиям. Именно так они преодолевают порочную гегелевскую диалектику господина и раба. Люди часто ждут от друзей тождественности, поскольку так они чувствуют себя увереннее и им живется спокойнее. Однако подлинная дружба заключается не в том, чтобы стать похожими или с чем-то смириться. Подлинная дружба побуждает открывать сердце, не ограждать разум от бросаемых ему вызовов и задаваться вопросами о собственном бытии.

Подлинный друг, писала Симона де Бовуар, «является одновременно и объектом, позволяющим девушке преодолеть границы своего “я”, и свидетелем, возвращающим ей это “я”»{152}152
  Beauvoir, The Second Sex, 355 [де Бовуар, С. Второй пол].


[Закрыть]. Эту связь можно представлять как эластичный трос банджи: подлинная дружба влечет нас новыми, упоительными, окрыляющими и пугающими путями, но при этом удерживает и страхует, поскольку нас принимают такими, какие мы есть, а не выгадывают, что мы можем дать.

В наше время, когда отношения постоянно подвергаются риску из-за политических разногласий, которыми наполнены социальные сети, полезно вспомнить утверждение культуролога Лилы Ганди, что лучшая дружба – это что-то вроде космополитизма, когда люди взаимодействуют в плоскости социальной инклюзии, уважая различия между ними. Ганди опиралась в этой концепции на древнегреческую идею филоксении, то есть дружелюбия по отношению к чужим. Когда нам трудно определиться, с кем солидаризироваться, «утопическое мышление указывает путь к подлинному космополитизму, – писала она, – всегда допускающему рискованное появление тех, кто не вполне подпадает или еще не подпадает под действие привилегий, на которых держится наша самоидентификация и безопасность»{153}153
  Gandhi, Leela. Affective Communities. Durham & London: Duke University Press, 2006: 31.


[Закрыть]. Ганди отстаивала идею, на которую де Бовуар только намекнула: дружба не обязательно должна быть между равными, и в ней важен не номинальный статус, а наш подход друг к другу.

* * *

В 2018 году я вела трехнедельный курс по философии любви для группы заключенных{154}154
  По условиям преподавательского договора я не имею права раскрывать название тюрьмы и имена заключенных, но рассказывать о самом опыте разрешается.


[Закрыть]. Мои обязанности университетского преподавателя предполагали участие в программе занятий философией в местах лишения свободы. Эта работа включала организацию практикумов для волонтеров, среди которых мог быть кто угодно – от активистов до студентов-философов, а то и пожилых профессоров. Мы слушали отзывы бывших заключенных, которым изучение философии помогло найти душевные силы; обменивались опытом с теми, кто уже преподавал философию в тюрьмах; перенимали методику «Театра угнетенных» Аугусту Боаля и внедряли его приемы на занятиях. (Методика Боаля – попытка хотя бы частично разрушить иерархические рамки в аудитории, создавая пространство, в котором у каждого есть право на достоинство и действие, а также обеспечить свободу мысли, идей, выражения и обмена мнениями. Я этот практикум тоже прошла.)

Меня встретила теплая, душноватая, но чистая аудитория, залитая ярким белым светом длинных люминесцентных ламп на потолке. Узкие высокие окна в невероятно толстых стенах больше напоминали щели. Вскоре в помещение вошли пятнадцать мужчин в бежевых тюремных робах-комбинезонах. Мы с двумя ассистентами преподавателя вскочили и принялись радостно здороваться с ними за руку, сияя приветственными улыбками, которые, подозреваю, не особенно скрывали нашу нервозность. Мужчины расселись по стульям, которые мы заранее составили в круг в неловкой попытке воплотить методику Боаля. Мы хотели создать безопасное, лишенное оценочных суждений и иерархии пространство, отгораживающее этих заключенных на три часа от их повседневной реальности.

Я, конечно, не рассчитывала добиться всего этого, просто передвинув несколько стульев, но нас учили извлекать из наших скудных ресурсов максимум, и мы надеялись хотя бы обозначить эту аудиторию как пространство, где люди, с которыми постоянно обращаются как с объектами, получают возможность хотя бы ненадолго проявить субъектность. Я не знала, за что отбывают срок слушатели моего курса. Мне не разрешалось спрашивать, а им не разрешалось сообщать.

Делалось это из тех соображений, что люди смогут лучше взаимодействовать друг с другом, на какое-то время освободившись от своего прошлого там, где будет неважно, что они совершили или не совершили. Я понимала, что никогда не пойму в полной мере происходящее в жизни моих учеников. Я не знала ничего о них самих и о том, что они делали прежде, но как организаторы процесса мы сосредоточились на том, чтобы учить их и слушать их философские дискуссии, пытаясь симулировать атмосферу интерсубъективности в нашем пусть и очень ограниченном, но вполне конкретном пространстве.

Сидя в этом кругу – с одной стороны узкие окна, за которыми поблескивают башни небоскребов, а с другой – стеклянная стена, за которой безмолвно прохаживаются надзиратели в черных бронежилетах, – мы беседовали о женщине-философе Диотиме из Мантинеи. Диотима – одна из главных персонажей «Пира», написанного Платоном около 385–370 годов до н. э. В этом диалоге компания пирующих мужчин, слегка захмелевших после многочисленных возлияний, разглагольствует о любви. Это вымысел, но многие полагают, что он основан на реальных событиях и прототипами послужили реальные люди, а значит, под псевдонимом Диотимы могла скрываться реальная женщина, жившая в Древней Греции. И хотя сама Диотима на пиру не появляется – туда допускались только мужчины, – звезда вечера Сократ пересказывает остальным свою беседу с ней.

Диотима описывает Сократу лестницу к знанию, на которой страстное влечение к какому-либо человеку – самая нижняя и примитивная ступень. Чтобы познать истинную красоту, нужно преодолеть вожделение и подняться выше, научившись сначала видеть красоту в любом теле, затем красоту в любом уме, пока не доберемся наконец до вершины и не постигнем истинно прекрасное. «Ведь, увидев его, – говорит Диотима Сократу, – ты не сравнишь его ни со златотканой одеждой, ни с красивыми мальчиками и юношами ‹…› если бы кому-нибудь довелось увидеть прекрасное само по себе прозрачным, чистым, беспримесным, не обремененным человеческой плотью, красками и всяким другим бренным вздором ‹…›?»{155}155
  Plato. Symposium. Trans. Gill, Christopher. New York: Penguin, 1999: 49 [здесь и далее цит. по: Платон. Пир / Пер. С. К. Апта // Платон. Соч. в 4 т.: Т. 2 / Под общ. ред. А. Ф. Лосева, В. Ф. Асмуса, А. А. Тахо-Годи. – М.: Мысль, 1993].


[Закрыть]

С точки зрения Платона, постижение подобной красоты приближает человека к эвдемонии – процветанию и благополучию, – считавшейся у древних греков главной целью жизни. Лучшие взаимоотношения – те, в которых участники ведут друг друга вверх по этим ступеням. Они обучают друг друга, обсуждают добродетели, помогают двигаться к успеху и выясняют, что должен делать хороший человек. Именно так древнегреческие философы видели ключевые составляющие истинной дружбы.

– Ну, что думаете? – спросила я слушателей. Они молчали. Кто откинулся на спинку стула, кто, наоборот, склонился над розданными распечатками. Одни застыли в раздумьях, словно статуи, другие беспокойно ерзали. Я не торопила, расслабляясь в тишине. Наконец один из слушателей поднял руку и уточнил:

– В каком смысле «красивыми мальчиками и юношами»?

– То есть Сократ был геем? – подхватил другой. На меня уставились десятки недоумевающих глаз. Я объяснила, что в Древней Греции однополый секс обычно осуждался. Сократ в «Пире» хладнокровно ставит на место домогающегося его Алкивиада – молодого и неотразимого (по крайней мере в собственных глазах) политика, который, пьяный и безутешный, является на пир под самый конец.

Однако обычно древнегреческим мужчинам приходилось действовать с оглядкой: принимая от старшего деньги или услуги, более молодой рисковал быть замеченным и обвиненным в проституции{156}156
  Plato. Symposium, xiv [Платон. Пир].


[Закрыть]. Любовным – эротическим – отношениям следовало предпочитать «платонические», то есть отношения наставника и ученика, и именно эту дружбу древнегреческие мыслители, такие как Платон и Аристотель, называли «филией», или братской любовью.

– Мы тут тоже как братья, – заявил один из заключенных, прирожденный философ и учитель, всегда готовый перевести с академического языка на более понятный. – Мы помогаем друг другу. Поддерживаем. Заботимся.

Несколько голов осторожно кивнули в знак понимания.

– Типа броманс? – предположил кто-то.

Зал грохнул.

– Да, именно! – подтвердила я, стараясь сдержать смех, потому что слушатель действительно попал в точку. Хотя Диотима рассуждает в основном о мужской дружбе, она не исключает, что женщины с равным успехом могут состоять в интеллектуальных отношениях с мужчинами. Она не просто сообщает Сократу, что путь к познанию истинной красоты открыт и мужчинам, и женщинам, – именно она разъясняет почтенному Сократу, одному из величайших мыслителей в истории западной философии, суть этих ступеней познания. «Во все эти таинства любви можно, пожалуй, посвятить и тебя, Сократ. Что же касается тех высших и сокровеннейших, ради которых первые, если разобраться, и существуют на свете, то я не знаю, способен ли ты проникнуть в них», – поддевает его Диотима{157}157
  Plato. Symposium, 47 [Платон. Пир].


[Закрыть].

Мы обсудили, насколько хороша изложенная Диотимой идея дружбы. Большинство слушателей сошлись во мнении, что не все друзья соответствуют таким высоким идеалам – и не стоит этого от них ждать. Кто-то из слушателей считал дружбу иерархической структурой, кто-то – континуумом эмоциональной дистанции между близостью и безразличием. Один из слушателей признал, что когда-то у него был опыт такой редкой высокой дружбы, как описанная Диотимой, где каждый заботился об успехе другого. Он не рассказывал, куда делся этот друг, но сообщил, что, потеряв к одиннадцати годам всех, кто был ему дорог, сделал себе татуировку в виде надписи «Любовь меня не любит».

Подлинная дружба, писала Симона де Бовуар, основывается на свободе, чувстве, которое «не зависит ни от каких не имеющих к нему отношения правил, когда переживающий его человек может быть искренним и ничего не бояться»{158}158
  Beauvoir, The Second Sex, 511 [де Бовуар, С. Второй пол].


[Закрыть]. Мои слушатели не были ни свободными, ни бесстрашными. Рассчитывать на полную искренность – нашу и их, – учитывая гнетущую обстановку за стеклянной стеной, было бы самонадеянно. Большинство слушателей составляли неблагополучные темнокожие, часть которых, по их собственным словам, не окончили среднюю школу.

Если бы я, привилегированная белая женщина, что-то сказала или сделала не так, меня в худшем случае попросили бы покинуть учреждение и больше не возвращаться, и программе обучения это навредило бы. Если бы оплошность совершил кто-то из них, в лучшем случае их ждало бы унижение, а в худшем – камера-одиночка и увеличение срока. Какой-то выбор у них все-таки был – приходить ли на занятия, участвовать ли, вести ли себя доброжелательно. Но по большому счету набор опций был крайне ограничен. В предлагаемых обстоятельствах и при подобном неравенстве позиций о подлинной взаимности или интерсубъективности и думать не приходилось, но мы понимали, чем каждая сторона рискует, и мне в этом виделось достаточное взаимное расположение.

В своих отзывах о курсе и лично мне слушатели говорили, что чтение и обсуждение философских текстов дало им бесценный опыт, позволяющий отвлечься от мыслей о заключении и поработать мозгами так, как им давно не доводилось. Один из слушателей сказал, что впервые за долгое время почувствовал, что смог оторваться от своей повседневной жизни. Другой признался, что не помнит, когда в последний раз кто-то интересовался его мнением о чем бы то ни было. Многим понравились «свобода мысли» и непростые дискуссии. Они говорили, что им полезно было выслушать и лучше понять друг друга, стать взаимно внимательнее и уважительнее. Группа буквально искрила любознательностью и желанием узнать больше о философии, все слушатели до единого просили продолжить занятия. (В этом и состояла задача программы, ведь чем больше заключенных повысят уровень образования, тем меньше вероятность, что они угодят в тюрьму снова{159}159
  Результаты большинства исследований указывают на четкую обратную корреляцию между образованием и рецидивизмом. См., например: Hall, Lori L. “Correctional Education and Recidivism: Toward a Tool for Reduction.” Journal of Correctional Education 66.2 (2015): 4–29; Gerber, Jurg, and Eric J. Fritsch. Prison Education and Offender Behavior: A Review of the Scientific Literature. Huntsvile, TX: College of Criminal Justice, Sam Houston State University, 1993.


[Закрыть].)

Они вдохновляли и меня. На занятиях по методике «Театра угнетенных» было задание прочитать философский текст и пересказать своими словами. Самый впечатляющий пересказ получился, когда двое студентов прочитали часть речи Диотимы в виде рэпа, который сочинили на ходу, вскочив на стулья. Дословно сейчас не вспомню, но тогда меня поразило, как точно они все уловили, как творчески и с умом воспроизвели.

Под конец курса я случайно услышала, как один из учеников спрашивает мою ассистентку: «И вы нас совсем не боитесь? Большинство – там, – он кивнул на окна, – считают нас чудовищами». Помощница ответила, что не боимся. Конечно, я нервничала перед началом – в основном от страха перед неизвестностью, – но во время преподавательской подготовки к нам приходили студенты из числа бывших заключенных, и мы знали, что наша задача на занятиях со слушателями – учить, а не судить. Мы увидели, как тюрьма грубо низводит человека до состояния объекта, определяя его через прошлое и отнимая у него будущее, а это, согласно идеям Симоны де Бовуар, является моральным насилием.

Мы попытались создать атмосферу, подразумевающую, что слушатели, хоть и находятся в крайне имманентном положении, лишающем их почти всякого выбора, все-таки по-прежнему могут взаимодействовать друг с другом как незавершенные, неоднозначные субъекты, у которых есть будущее за стенами тюрьмы.

Не знаю, увидимся ли мы с кем-то из них снова, но на тех немногих занятиях, в те немногие часы они взаимодействовали друг с другом (и полагаю, что и я вместе с ними) не только как философы в первоначальном смысле слова – «любители мудрости», – но и в духе подлинной дружбы: раскрывая друг другу сердца и мысли, вдохновляясь и проявляя интерсубъективность, способствуя взаимному успеху и в процессе становясь мудрее. Возможно, некоторые относились так друг к другу и прежде, но целенаправленные философские рассуждения о дружбе дали им новую парадигму, позволяющую более четко осмыслить свои связи с окружающими.

* * *

Обучение заключенных – занятие непривычное, однако оно позволяет убедиться, что разница в положении, возрасте, жизненном опыте не помеха дружбе. Встретить человека, абсолютно равного нам во всем, маловероятно, поэтому самое главное – создать взаимоотношения, основанные на интерсубъективности. А возможность для интерсубъективности есть всегда, даже когда люди не равны или, если на то пошло, не совсем свободны.

Еще один вывод о дружбе, который можно сделать из этой истории, заключается в том, что важна не продолжительность интерсубъективной связи, а качество. Долгая дружба не обязательно значит близкая. По де Бовуар, хотя время создает больше возможностей для интенсификации связей, долгая дружба часто основывается на привычке. Люди принимают за подлинную привязанность совместный опыт или общее прошлое – обучение в одной школе, например, или принадлежность к одной спортивной команде. Любой человеческий контакт таит в себе возможность для дружбы и сотрудничества, возможность взаимного внимания и участия. Нам ведь всем хочется, чтобы нас по-настоящему слышали, понимали и считались с нами? Насколько это получится, зависит не только от нас, но великодушно протянуть руку другому – неплохое начало.

Вдохновляясь идеями Мишеля Фуко, художница и активистка Надежда Толоконникова писала: НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ТОЛОКОННИКОВОЙ НАДЕЖДОЙ АНДРЕЕВНОЙ ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ТОЛОКОННИКОВОЙ НАДЕЖДЫ АНДРЕЕВНЫ «Тюрьма – это отражение окружающего общества. Если мы не изменим и то и другое, мы все окажемся в своего рода тюрьме»{160}160
  Tolokonnikova, Nadya*. Read and Riot: A Pussy Riot Guide to Activism. San Francisco: Harper One, 2018: 173.
  * Внесена в реестр иностранных агентов.


[Закрыть]. Именно к этому представлению, но не столь четко выраженному, приближалась в своих работах Симона де Бовуар. Мы должны видеть друг в друге свободную субъектность, чтобы обосновывать свое существование и понимать самих себя{161}161
  Beauvoir, The Ethics of Ambiguity, 91.


[Закрыть]. Хотя слушатели-заключенные были физически лишены свободы и я ничего с этим обстоятельством поделать не могла, на занятиях у них появлялись лазейки для интеллектуальной и нравственной свободы, а значит, для взаимности.

Взаимности мешает отчуждение. Де Бовуар называет стремление противопоставить Другого себе следствием «захватнических свойств человеческого сознания», установкой, используемой, чтобы возвыситься над другими, и далеко не всегда мы отдаем себе в этом отчет{162}162
  Beauvoir, The Second Sex, 66 [де Бовуар, С. Второй пол].


[Закрыть]. Мы (преподаватели) пытались нивелировать свое превосходство, упраздняя стандартную иерархию внутри класса и создавая простор для свободы мысли. Практикум в тюрьме показал, что в самой значительной степени меня от моих слушателей отличает привилегированность и везение. Я очень старалась избежать отчуждения слушателей-заключенных, и это позволило нам (в какой-то мере) установить контакт.

Симона де Бовуар показывает, что подлинная дружба побуждает нас совершенствоваться и потому не только приятна и полезна, но и меняет мир к лучшему. Разлад начинается, когда люди выискивают друг в друге недостатки, пытаясь самоутвердиться или видят в других орудие, ресурс, средство, чтобы расширить и обогатить свой мир за их счет вместо того, чтобы воспринимать каждого из них как самоцель.

Хотя нам и так приходится смириться с невозможностью знать все, что о нас думают другие, и расстаться с желанием добыть недостающий фрагмент нашего бытия, которым владеют другие, для подлинных отношений с друзьями необходимо перестроиться полностью – отказаться от эгоцентризма и развивать интерсубъективность. Все человеческие связи непрочны и ненадежны, но в каждой заложена вероятность дружбы. Если Франсуаза видит в Ксавьер помеху, которую нужно устранить, чтобы Франсуазе жилось комфортнее, то Эмма, Заза и мои слушатели-заключенные показывают нам другие пути, уводящие от враждебности и приближающие к взаимности, подлинной дружбе и единению на более высоком уровне.