Текст книги "Республика воров"

«Нет, так быть не должно, я знаю! Я посвященный служитель Безымянного Тринадцатого бога, мне ведомо…»

– А мне ведомо, каково доверять людям, которые даже своего истинного имени друзьям не называют…

Холодная рука сжала сердце.

«Я сплю… Это сон… Мне снится…»

– Спишь. Или умираешь. А может быть, это одно и то же. – Губы Клопа сложились в едва заметную улыбку – так улыбаются тем, кто попал в беду. – Ну, ты решение принял. Теперь поглядим, кто из нас прав.

«Погоди… Не…»

Грудь Локка содрогнулась от новой боли, волнами раскатившейся от сердца по всему телу – на этот раз не обжигающей, а холодной, как сама смерть. Ледяные тиски, сомкнувшись, сдавили невыносимой тяжестью, затем накатила темнота, и сознание Локка, как корабль, разбившийся о скалы, погрузилось в непроглядный мрак.

Интерлюдия
Сиротская луна

1

Его наконец-то высвободили из мрака; целый час он беспомощно провел в душной мгле, но теперь прохладный воздух овевал раскрасневшиеся щеки.

На место совершения обряда его притащили без особых церемоний, взвалив на плечо – благо весил он немного, – но бесчисленные лестницы и узкие извилистые туннели особого удовольствия не доставляли. По дороге, изо всех сил стараясь не сопеть под надетым на голову колючим мешком, он напряженно вслушивался в шепотки и кряхтение взрослых.

Наконец мешок сняли. Локк подслеповато заморгал, очутившись под высокими округлыми сводами сумрачного зала, слабо освещенного бледным сиянием алхимических шаров в настенных светильниках, и торопливо окинул взглядом каменные стены, колонны и облупившиеся от старости фрески. Откуда-то доносилось журчание воды, – впрочем, в каморрских подземельях это не редкость. Зато ясно было, что помещение построили люди, Древнего стекла здесь не было и в помине.

Локка уложили навзничь на каменный постамент посреди огромного зала. Ни руки, ни ноги связаны не были, но двинуться не позволял нож, приставленный к Локкову горлу неким коленопреклоненным типом. Судя по тому, как лезвие впивалось в кожу, нож был очень острым.

– Отныне и во веки веков, до тех пор, пока душа твоя не ляжет на священные весы богов, ты связан нерушимой клятвой и незыблемым обетом хранить молчание о том, что произойдет этой ночью, – провозгласил человек с ножом.

– Я связан нерушимой клятвой и незыблемым обетом, – повторил Локк.

– Кто приносит нерушимую клятву и незыблемый обет?

– Я приношу нерушимую клятву и незыблемый обет, – ответил Локк.

– Клятвопреступник приговаривается к смерти.

– Если я преступлю нерушимую клятву и незыблемый обет, то понесу заслуженную кару.

– Кто вынесет тебе приговор?

– Я сам вынесу себе приговор. – Правой ладонью Локк накрыл руку, держащую нож.

Незнакомец высвободил руку, оставив приставленный к горлу нож в пальцах Локка, и торжественно произнес:

– Вставай, младший брат.

Локк послушно встал с невысокого постамента и вернул нож длинноволосому мускулистому гарристе, имени которого не знал, – мир, которым правил капа Барсави, был велик, и подданных в нем было не счесть.

– Зачем ты здесь? – спросил гарриста.

– Быть вором среди воров, – ответил Локк.

– Тогда запомни наше приветствие, – сказал гарриста, выставив вперед левую руку с чуть раздвинутыми пальцами.

Локк повторил его жест, приложив свою левую ладонь к руке гарристы.

– Обнаженная левая ладонь прижата к обнаженной левой ладони в знак того, что ты встречаешь своих братьев и сестер без оружия, что не гнушаешься их прикосновения и что не ставишь себя превыше их самих. Ступай и жди.

Локк отвесил церемонный поклон и отошел в тень колонны. Огромный зал с легкостью вмещал несколько сот человек, но сейчас в нем находилась лишь небольшая группа людей. Судя по всему, Локк стал одним из первых, принявших тайную клятву, и сейчас его распирало от восторга. Церемония шла своим чередом: в зал по одному вносили мальчишек и девчонок с мешками на головах, и ритуал раз за разом повторялся. К Локку один за другим присоединились Жан, Кало и Галдо, серьезные и на удивление молчаливые, словно бы даже напуганные важностью происходящего. В общем, Локк и сам это осознавал.

Вот мешок сорвали с головы Сабеты; по ее плечам рассыпались крашеные русые кудри, нож коснулся ее горла, и Локк невольно закусил губу. Сабета произнесла традиционные формулы тайной клятвы мелодичным, чуть хрипловатым голосом, а потом невозмутимо направилась к Благородным Канальям, искоса поглядев на Локка. Он затаил дыхание, надеясь, что она займет место рядом с ним, но тут Кало и Галдо расступились, и она встала между ними. Локк снова закусил губу.

В зал то и дело вносили все новых и новых подростков, нож раз за разом мерно подносили к шеям. Среди новичков обнаружилось много давних знакомцев Благородных Каналий.

Был там и Тессо Воланти с гривой черных намасленных кудрей, вожак шайки Полукрон, – он проникся глубоким уважением к Локку и Благородным Канальям после того, как Жан задал Полукронам хорошую взбучку; а вот Брюхан Сауль и Пузан Сауль из шайки Мясников Лжесвета; вот Сученыш Доминальдо; вот Амелия Скорохватка, которая ухитрилась наворовать столько, что смогла оплатить свое обучение у Гильдейских лилий; вот мальчишки и девчонки, которых Локк помнил еще по Сумеречному холму. Последней в череде посвященных оказалась Наска Белонна Дженевеза Ангелиза Барсави, единственная дочь и самый младший отпрыск единоличного правителя преступного мира Каморра.

Принеся тайную клятву, Наска вытащила из кожаного кошеля очки и нацепила их на нос. Разумеется, никому и в голову не пришло над этим смеяться, но Локк подозревал, что шутникам не поздоровилось бы, даже если бы она и не была дочерью капы.

Ее старшие братья, Пакеро и Аньяис, стояли поодаль, среди взрослых воров, а сама Наска, как положено, направилась к новичкам и, улыбнувшись Локку, легонько спихнула его с места у колонны.

– Привет, Ламора, – прошептала она. – Рядом с хлипким недомерком я выгляжу настоящей красавицей.

Про себя Локк подумал, что она и так настоящая красавица, – в последнее время и Наска, и Сабета неожиданно повзрослели, обретя воистину женское очарование. По какой-то непонятной причине Наска отдавала Благородным Канальям явное предпочтение; Локк подозревал, что это как-то связано с «небольшими услугами», которые отец Цеппи некогда оказал Барсави. Наске наверняка было что-то известно, хотя она об этом и не упоминала.

– О, и тебя к нам на галерку отправили?! – Сабета подтолкнула Жана и протиснулась поближе к Наске, оказавшись за спиной Локка.

У Локка захолонуло сердце.

– Сегодня все равны, – ответила Наска. – Воры среди воров.

– Женщины среди сопляков, – выразительно вздохнула Сабета.

– Жемчужины среди свиней, – добавила Наска, и обе захихикали.

Локк мучительно покраснел.

Стояла ранняя зима семьдесят седьмого года Азы Гийи. Ночь Сиротской луны случалась в маринеле, месяце пустынного неба, когда по древнему теринскому обычаю Локк, как и все сироты, не знавшие дня своего рождения, становились на год старше.

В эту ночь, раз в году, в древних темных подземельях славного города Каморра юных воришек посвящали в тайные обряды Многохитрого Стража, Отца уловок и плутней, Безымянного Тринадцатого бога.

Этой ночью Локку Ламоре, по предположению отца Цеппи, исполнилось тринадцать лет.

2

Прежде всего надо было раздобыть подходящее жертвенное приношение. С этого и начался день.

– Давай уроним торт вон на того типа, – предложил Жан.

В полдень они с Локком укрылись в переулке, за углом одного из особняков на улице Пяти святых в Фонтанном квартале, где обитали люди респектабельные и зажиточные.

– Ага, он вроде подходящий, – кивнул Локк, беря в руки хлипкий фанерный ящик в два с половиной фута шириной, аккуратно упакованный в роскошную веленевую бумагу. – Ты откуда зайдешь?

– Справа.

– Ну тогда пошли знакомиться.

Они устремились в разные стороны: Жан – на восток, вдоль улицы, а Локк побежал к западному концу переулка, откуда ему предстояло проделать путь на север по Лавровой улице, параллельно улице Пяти святых, и, заложив крюк, перехватить жертву.

Благополучие обитателей Фонтанного квартала подтверждалось и огромным числом слуг на улицах, и видом желтокурточников, неторопливо обходивших дозором ухоженные парки и широкие проспекты. Назначение в подобный квартал требовало немалых связей и считалось огромной удачей, поэтому стражники прилагали неимоверные усилия, дабы выглядеть достойно и внушать должное уважение окружающим; они щеголяли новехонькими, с иголочки, мундирами и до блеска начищенными сапогами, а все их снаряжение сверкало и лоснилось от смазки.

Каморр славится мягким, приятным климатом, и каморрские зимы не исключение, – разумеется, если небо не притворяется дряхлым старцем, утратившим контроль над мочевым пузырем. Теплые лучи солнца и ласковый ветерок позволяли ненадолго забыть о том, что горожане время от времени истекают потом от невыносимого зноя или задыхаются от всепроникающей вони каналов.

Пробежав два квартала на север по Лавровой улице, Локк свернул направо, на бульвар Изумрудных ступеней. Сегодня он оделся в ливрею слуги знатного семейства, а увесистый сверток в руках позволял двигаться с непочтительной быстротой.

Добежав до перекрестка, Локк поглядел направо, на улицу Пяти святых, и ярдах в пятидесяти отыскал взглядом намеченную жертву. Теперь можно было не торопиться и замедлить шаг. Локк моментально превратился в юного посыльного, весьма озабоченного сохранностью ценного груза. Расстояние неумолимо сокращалось: сорок ярдов… тридцать…

В некотором отдалении за спиной жертвы виднелась фигура Жана.

В двадцати ярдах от жертвы Локк слегка отступил в сторону, всем своим видом показывая, что любой ценой желает избежать столкновения с идущим ему навстречу господином. Локку оставалось десять ярдов до жертвы, с которой Жан почти поравнялся.

В пяти ярдах от Локка Жан словно бы невзначай налетел на прохожего со спины. Ничего не подозревающий дородный господин средних лет, сбитый с ног в строго заданном направлении и со строго заданной силой, врезался точнехонько в аккуратно обернутый фанерный ящик, хлипкость которого была обеспечена заранее. Бумага немедленно прорвалась, хрупкие стенки с треском обрушились, и пятнадцать фунтов пряничного бисквита в сахарной глазури, глухо чавкнув, шмякнулись на мостовую, как отбивная на прилавок мясника. Сладкие ошметки обляпали Локка; он отлетел на несколько шагов, с изящной непосредственностью шлепнулся задом о булыжники и застонал:

– О боги! Я погиб!

– Да я… Я… Ты сам… Не… Тьфу ты! – Толстяк с неожиданным проворством отскочил от кусков торта и придирчиво оглядел свой наряд; кожаная нашивка, предохраняющая правый рукав от чернил, красноречиво свидетельствовала о том, что ее обладатель бóльшую часть времени проводит за конторским столом. – Меня толкнули! Сзади!

– Ох, сударь, каюсь, виноват, – сказал Жан, щегольским нарядом и комплекцией весьма походивший на своего собеседника, несмотря на трехкратную разницу в возрасте. – Прошу простить великодушно, я по чистой случайности вас задел. Примите мои искренние извинения, сударь! Увы, боюсь, мы с вами безвозвратно погубили торт, который нес посыльный.

– Ну, моей вины в этом нет, – воскликнул толстяк, отряхивая кусочки глазури с панталон. – Я, в некотором роде, тоже пострадавшая сторона. Эй, малец, ты чего разревелся? Ш-ш-ш, успокойся. Ничего страшного ведь не случилось…

– Еще как случилось, сударь, – всхлипнул Локк, трагически размазывая слезы по щекам, почти как в дни своего пребывания на Сумеречном холме. – Мой господин с меня шкуру спустит, да не одну, а целых три…

– Да не реви ты! Ну заработаешь розог, с кем не бывает. Ты руки не перепачкал? Вставай… – Толстяк неохотно протянул ему пухлую ладонь, помогая подняться с мостовой. – Не убьют же тебя за то, что ты какой-то торт выронил.

– Не какой-то, а именинный, – пролепетал Локк, захлебываясь притворными рыданиями. – Для моего господина. Из кондитерской Дзакасты. По особому заказу пекли, там пряности заморские и алхимические снадобья… Он целую крону стоит.

– Ого! Еще бы, именинный торт от Дзакасты! – присвистнул Жан и разочарованно добавил: – Да, тебе и впрямь не повезло.

– Мне таких денег за целый год не заработать, я даже до полного жалованья еще не дорос, – понурился Локк и для пущей выразительности захлюпал носом. – Мой господин и так за любую провинность по всей строгости наказывает, а уж за это… Ох, быть мне битым и по спине, и по карману…

– Ш-ш-ш! Успокойся, голубчик, мы сейчас что-нибудь придумаем, – ласково сказал Жан. – Ясное дело, нового торта нам не достать, но потраченные деньги твоему господину мы вернем.

– Как это? – возмутился толстяк. – Что еще за «мы»? Я-то тут при чем? И кто вы такой, молодой человек, чтобы за меня решать, а?!

– Иотар Татис, к вашим услугам, сударь, – представился Жан. – Помощник стряпчего.

– Ах вот как! И у какого стряпчего вы служите?

– У госпожи Донателлы Вириконы, – с милой улыбкой ответил Жан. – В Мераджо.

– А-а-а… – протянул толстяк, словно Жан ткнул его в пах заряженным арбалетом. – Да-да, конечно.

Госпожа Вирикона слыла одним из лучших судейских чиновников Каморра и представляла интересы многих знатных семейств города. Ее имя было известно всем городским стряпчим и переписчикам.

– В общем, я предлагаю скинуться напополам и дать бедняге крону, – сказал Жан. – Так будет по справедливости. Я, конечно, виноват, что споткнулся и на вас налетел, но и вы могли бы быть поосторожнее…

Локк невероятным усилием воли совладал с губами, которые норовили расползтись до самых ушей и завязаться там бантиками.

– Позвольте, я…

– У меня как раз мелочь найдется, – сказал Жан, доставая из кармана два золотых тирина. – Да и вам вряд ли составит затруднение…

– Кхм, однако же…

– Вы что, веррарец? – с плохо скрытым презрением осведомился Жан. – Вам двух тиринов жалко? А позвольте-ка узнать, с кем я имел честь беседовать… Доложу госпоже Вириконе, что с вами…

– Да полно вам! – отмахнулся толстяк. – За проклятый торт я свою половину заплачу. Вот, держи. – Он сунул Локку два золотых тирина, и Жан последовал его примеру.

– Ох, спасибочки, господа хорошие! – дрожащим голосом воскликнул Локк. – Я, конечно, тумаков огребу, но все лучше, чем если бы с пустыми руками вернулся…

– Все по справедливости, – веско повторил Жан. – Да хранят боги вас обоих. Счастливо оставаться.

– Да-да, счастливо оставаться. А ты, малец, в следующий раз гляди под ноги… – поморщился толстяк и поспешно удалился.

– А здорово, когда кто-то чувствует себя виноватым, – довольно вздохнул Локк, сгребая с мостовой остатки торта – мерзкой смеси лежалой муки, опилок и гипса, которая обошлась приятелям в сотую долю полукроны. – Ну вот, нам каждому по тирину досталось. По-моему, вполне приличное приношение для сегодняшней церемонии.

– А вот интересно, Цеппи понравится?

– Лишь бы Великому Благодетелю понравилось, – ухмыльнулся Локк. – Я сейчас все это быстренько уберу, чтобы желтокурточники не цеплялись. Ты домой?

– Ага, вкруговую, – ответил Жан. – Через полчаса увидимся.

3

– …Ну, этот тип аж затрясся, будто Жан ему скорпиона за шиворот сунул, – увлеченно рассказывал Локк спустя полчаса. – А Жан его веррарцем обозвал, скрягой и всякими прочими обидными словами, тот и выложил два тирина как на духу. – Он прищелкнул пальцами.

Братья Санца вежливо захлопали в ладоши. Кало и Галдо сидели бок о бок на кухонном столе – на стульях было скучно.

– Значит, ваше приношение – по золотому тирину от каждого? – спросил Кало.

– Ну а что? Деньги немалые, – сказал Жан. – А потом, мы же старались, можно сказать, с душой спектакль отыграли.

– Ага, и с тортом целых два часа возились, – добавил Локк. – Ох, видели бы вы нас! Прямо как на сцене. А этот простофиля даже растрогался, на меня глядючи, – я был весь такой несчастный и беспомощный…

– А, то есть играть тебе особо не пришлось, – усмехнулся Галдо.

– Эй, Санца, кинжал мой отполируй! – отозвался Локк, делая весьма выразительный каморрский жест, с которого обычно начинались драки в тавернах.

– Ага, вот только тряпицу поменьше найду, а ты мне пока нарисуй подробную карту того места, где этот самый кинжал спрятан.

– Ну это лишнее, – заметил Кало. – Его сразу видно, как только Сабета появляется.

– Вот как сейчас? – невинно осведомилась Сабета, выходя из стеклянного туннеля.

Каким-то чудом Локк не умер на месте, что служит неоспоримым доказательством способности человеческих особей мужеска пола без трагических последствий выдерживать стремительное перемещение всей крови в организме в область щек.

Сабета, похоже, тоже провела время с пользой. Лицо ее разрумянилось, из туго заплетенной косы выбились пряди волос, а кожа в распахнутом вороте сорочки покрылась испариной. В другое время глаза Локка не отрывались бы от вышеупомянутого ворота, словно пришитые невидимой нитью, но сейчас его больше интересовало нечто весьма важное, неожиданно обнаруженное в дальнем углу кухни.

– А вам, охламонам, что за удовольствие Локка дразнить? – спросила Сабета. – У вас самих бубенцы звенят только потому, что вы к ним колокольчики привязываете.

– Ваши слова уязвляют нас до глубины души, сударыня, – заявил Кало. – А хорошее воспитание не позволяет нам ответить тем же. Однако же если вы наведете справки у Гильдейских лилий, то…

– А когда это вы у Гильдейских лилий побывали? – полюбопытствовал Жан.

– Гм-м, – кашлянул Кало. – Я имел в виду, что если бы мы нанесли визит Гильдейским лилиям, ну, умозрительно…

– О, какое красивое слово! – отозвался Галдо. – Умозрительно. Вот именно, умозрительно…

– Ну, не знаю… – вздохнула Сабета, выразительно закатив глаза. – Вы двое, как обычно, всю работу на чужие плечи перекладываете. Кстати, вы свое приношение приготовили?

– Ага. Две дюжины бутылок отличного красного вина, – похвастался Кало. – Мы его позаимствовали у подслеповатого торговца в Канатном ряду.

– Я вырядился щеголем и отвлекал его разговорами в лавке, – объяснил Галдо. – А Кало тихонечко, как паучок, влез через заднее окно в винный погреб, ну и вынес сколько смог.

– Да тут и говорить не о чем, – заметил Кало. – Все было легче легкого. Хозяин собачьего хвоста от помойной лохани не отличит даже с третьей попытки.

– Ну и что? Цеппи же сказал, что вино в самый раз, его после церемонии разопьют, – возразил Галдо. – Приношения же не в сундук складывают.

– Да, здорово, – вздохнул Жан, почесывая темный пушок на пухлом подбородке. – А ты чем разжилась, Сабета?

– Ну, мне повозиться пришлось, – ответила она. – Зато гляньте, какую красоту я раздобыла!

Она гордо выложила на стол три дубинки полированного ведьмина дерева: одну новехонькую, вторую слегка обшарпанную, а третья выглядела так, словно ею обминали бока и проламывали головы задолго до рождения любого из Благородных Каналий.

– Ох, ни фига себе! – сказал Галдо.

– Да уж, ни фига себе чего! – добавил Кало.

– Ваши глаза вас не обманывают, достопочтенные господа, – улыбнулась Сабета, помахивая дубинкой. – Кое-кто из славных каморрских стражников сегодня недосчитался своего основного орудия убеждения.

– О боги! – ошеломленно воскликнул Локк, раздираемый весьма противоречивыми, но сильными чувствами – восхищением и досадой; полкроны, ловко выманенные у простофили в Фонтанном квартале, меркли в сравнении с добычей Сабеты. – Да это же… Ох и ловкая же ты бестия!

– Спасибо на добром слове, – с церемонным поклоном ответила она. – Если честно, то я только две дубинки с поясов умыкнула, третья в участке лежала, ну я и ее тоже прибрала, чтоб даром не валялась.

– А почему ты нам ничего не сказала? – спросил Локк. – В одиночку со стражниками дело иметь опасно…

– А ты о своих проделках нас всегда предупреждаешь? – усмехнулась Сабета.

– Ну, все равно выглядчики бы тебе пригодились или там заманухи… – не унимался Локк.

– Так все ж заняты были, – вздохнула Сабета. – Вон, вы с Жаном торт пекли…

– Слушай, а чего ты так расстаралась-то? – спросил Кало. – Удивить всех решила, что ли?

– Думаешь, сегодня выбирать будут? – хитро осведомился Галдо.

– Ну, Цеппи вроде как намекнул… – сказала Сабета. – Так что о себе заявить не помешает. А вы, оболтусы, об этом не задумывались?

– О том, чтобы стать посвященными служителями? Да нам оно ни к чему, – поморщился Кало.

– Нет, мы, конечно, к Многохитрому Стражу со всем уважением и все такое, но понимаешь… Не всякий выпивоха мечтает таверну купить, – пояснил Галдо.

– А ты, Жан? – спросила Сабета.

– Вопрос, конечно, интересный… – Жан снял очки, протер стекла рукавом рубахи. – По-моему, из меня посвященный служитель не выйдет. Родители мои поклонялись Гандоло. Хочется верить, что, куда бы я ни попал, боги меня милостью не обойдут, но вот посвященным служителем я вряд ли стану.

– А ты, Локк? – негромко спросила Сабета.

– Ну… я… – замялся Локк. – Я об этом особо не задумывался, – соврал он, хотя его чрезвычайно занимали уклончивые рассказы Цеппи о таинствах священного служения Многохитрому Стражу. – А тебе этого очень хочется?

– Да, – ответила она с улыбкой, при виде которой Локку всегда казалось, что солнце выглянуло из-за туч. – Очень хочется. Во-первых, хочется узнать, что в этом такого. А во-вторых, я хочу быть лучшей, чтобы меня наверняка выбрали…

В стеклянном туннеле гулко хлопнула потайная дверь – Цеппи, который весь день занимался приготовлениями к предстоящей церемонии, наконец-то вернулся домой.

Он вышел из туннеля и улыбнулся, увидев, что в стеклянном подземелье собрались все его питомцы.

– Превосходно, – вздохнул он. – Так, братья-бездельники, ваше вино на место другие доставят, чтобы вас лишний раз не утруждать. У всех приношения готовы?

Благородные Канальи дружно закивали. В глазах Цеппи, обведенных темными кругами от усталости, вспыхнул лукавый огонек.

– Отлично! Ну что ж, вот сразу после ужина и приступим.

– А что, красоту наводить не обязательно? – спросила Сабета.

– Нет, голубушка, в нашем храме особых церемоний не требуется. Вдобавок вам мешки на голову наденут, так что красоту могут несколько подпортить. Вы, главное, не сильно сопротивляйтесь. В общем, я вас предупредил, но больше никаких секретов не выдам.

4

Воры почтительно умолкли. Несколько человек, подтащив к двери складную деревянную раму, занавесили вход портьерой, у которой тут же встали грозного вида стражи в длинных кожаных накидках, сжимая в руках дубинки и топоры. Цеппи объяснил, что место проведения воровских церемоний в ночь Сиротской луны держат в строжайшем секрете и все подступы к нему тщательно охраняют от любопытных глаз.

В подземном зале собралось чуть больше сотни человек – крохотная часть обширного преступного мира Каморра, которым правил Безымянный Тринадцатый бог. Ревностное служение Великому Благодетелю доставляло определенные неудобства: легко поминать его добрым словом или взывать к его милости, отправляясь на дело, но тайно собираться раз в году всем скопом весьма затруднительно.

– Мы собрались в храме веры без храмов, – провозгласила женщина, укутанная в серую накидку с капюшоном, выступив на середину сводчатого зала. – На церемонию братства без церемоний.

– О Отец уловок и плутней, мы посвящаем этот зал тебе, дабы прикоснуться к твоей милости и к твоим таинствам, – гулким басом возвестил Цеппи из-под капюшона такой же накидки, занимая место рядом с женщиной. – Мы – воры среди воров, наша участь едина и неделима. Мы – хранители условных знаков и тайных слов. Мы собрались здесь без злого умысла и без обмана.

– Ты милостью своей и любовью своей даровал нам наше призвание и наше ремесло, – торжественно произнес гарриста, который не так давно приставлял нож к горлу новичков, а теперь тоже облачился в серое одеяние. – О Великий Благодетель, по чьему благому соизволению мы берем все, что душе угодно, прими наше почитание и внемли нашему молению.

– Ты научил нас ловить удачу и делиться ею с товарищами, – провозгласила женщина.

– Ворам благоденствие! – хором откликнулись собравшиеся.

– Ты даровал нам свои заповеди и научил нас всем хитростям нашего полезного ремесла, – изрек отец Цеппи.

– Богачам назидание!

– Ты даровал нам темноту, дабы она служила нам надежной защитой, – промолвил гарриста. – Ты осенил своим благословением наше священное братство.

– Мы – воры среди воров!

– Блаженны ловкие и смелые, – продолжил Цеппи, подходя к каменному постаменту, накрытому черным шелковым покровом. – Блаженны терпеливые и осмотрительные. Блаженны все те, кто помогает вору, укрывает вора, мстит за вора и поминает вора, ибо они наследуют ночь.

– Ибо они наследуют ночь! – торжественно повторили все собравшиеся.

– Мы благоговейно предстаем пред всевидящие очи нашего благодетеля, Отца теней, Тринадцатого владыки земли и небес, чье имя есть тайна великая, – воскликнула женщина, вставая слева от Цеппи, – в ночь его священного поминовения, в ночь Сиротской луны.

– Есть ли среди вас те, кто готов, принеся священную клятву, связать свою жизнь со служением Безымянному богу и трепетно исполнять его мудрые заповеди? – вопросил гарриста.

Наступил решающий момент церемонии. Любой вор или человек, чья жизнь была хотя бы отдаленно связана с незаконными деяниями, мог присутствовать на общем собрании в ночь Сиротской луны при условии, что сохранит происходящее здесь в тайне, а вот следующая ступень – клятва верности – означала окончательный выбор божественного покровителя. Разумеется, она не подразумевала отрицание остальных богов теринского пантеона, но, однажды объявив себя последователем одного из них, человек до конца жизни обращал к этому богу все самые сокровенные молитвы. Дети, отданные в храмовые послушники, делали этот выбор в сознательном возрасте, а многие обыватели вообще не связывали себя клятвами верности, а почитали всех богов, по мере надобности.

Наска решительно выступила вперед, и все остальные, вдохновленные ее примером, потянулись следом. Все выстроились перед тремя жрецами и замерли в напряженном ожидании.

Отец Цеппи торжественно воздел руки:

– Да будет ваше решение неколебимо и неизменно. Боги пустых клятв не приемлют и сурово карают клятвопреступников. Так пусть же те, кто не тверд в своих намерениях и в своих силах усомнился, сраму не имут, но с чистой совестью отступятся.

Никто из подростков не двинулся с места. Цеппи трижды хлопнул в ладоши; под сводами подземелья заметалось гулкое эхо.

– Восхвалим же Многохитрого Стража! – хором провозгласили три жреца.

– ОСТАНОВИТЕСЬ! – прогремел голос из дальнего конца подземного зала.

Толпа воров расступилась. Трое мужчин в черных рясах и женщина в алом одеянии бросились к алтарю, застланному черным покровом, и преградили дорогу новичкам.

– ОСТАНОВИТЕСЬ НЕМЕДЛЕННО! – воскликнул мужчина в бронзовой маске, изображающей грозный лик солнца; он схватил за плечо Оретту – покрытую шрамами девчушку, которая славилась своим умением владеть ножом, – и вытолкнул ее вперед. – Я, Солнце, повелеваю тебе остановиться! Я разгоняю ночную мглу, уничтожаю тени, ярким светом озаряю твои прегрешения! Честные люди встают вместе со мной и вместе со мной удаляются на покой. Я владыка и отец благопристойности! Кто посмеет мне воспротивиться?

– Я, вор среди воров, – ответила Оретта.

– Так прими же мое проклятие: да будет ночь твоим днем, да будут бледные луны твоим солнцем!

– Я принимаю твое проклятие как благословение моего божественного покровителя, – ответила Оретта.

– И вы то же возглашаете? – грозно вопросил жрец-Солнце, обращаясь к новичкам.

– Да! – дружно выкрикнули они.

Он грубо оттолкнул Оретту и, повернувшись ко всем спиной, замер.

– Внемлите гласу Правосудия! – объявила женщина в алом одеянии с бесчисленными прорехами; лицо ее скрывала бархатная маска герцогских судей.

Женщина выволокла Наску вперед и заставила ее опуститься на колени.

– Моих весов ничто не избежит, но золото перевесит все, а у вас его нет. Моим устам все имена подвластны, но знатность рода превосходит все, а вы – порождение грязи. Кто посмеет мне воспротивиться?

– Я, вор среди воров, – ответила Наска.

– Так прими же мое проклятие: мои слуги будут взыскательны к твоим недостаткам, слепы к твоим достоинствам и глухи к твоим мольбам.

– Я принимаю твое проклятие как благословение моего божественного покровителя, – ответила Наска.

– И вы то же возглашаете?

– Да!

Жрица, оттолкнув Наску, повернулась ко всем спиной.

– Я – Страж порядка! – объявил мужчина в кожаной маске; за спиной у него висел щит, у пояса – дубинка. Он подтащил к себе Жана и продолжил: – По велению своих господ я охраняю двери и стены. Я – цепной пес. Вашей кровью я насыщаюсь, вашими стонами услаждаю слух. Кто посмеет мне воспротивиться?

– Я, вор среди воров, – ответил Жан.

– Так прими же мое проклятие: и под солнцем, и под звездами я неустанно буду следовать за тобой, покуда не изловлю или покуда не склоню тебя к предательству, дабы отрекся ты от своих братьев и сестер.

– Я принимаю твое проклятие как благословение моего божественного покровителя, – ответил Жан.

– Ах вот как?! – Жрец, ожесточенно тряхнув Жана, обратился к новичкам: – И вы то же возглашаете?

– Да!

Страж порядка отшвырнул Жана, захохотал и повернулся ко всем спиной.

Локк бросился к Жану и помог ему подняться.

– Я – Палач! – возгласил третий мужчина в черном одеянии и черной же маске без украшений; он набросил петлю висельника на шею Тессо Воланти и подтащил его к себе. – Внемлите мне, несчастные! Имя мне – беспощадность. Имя мне – скорая расправа. Я – подпись на пергаменте, я – чернила на пере бесстрастного писца, я – восковая печать на вашем смертном приговоре. Я безжалостен, свиреп и ненасытен. Кто посмеет мне воспротивиться?

– Я, вор среди воров, – прохрипел Тессо.

– А готовы ли твои собратья в должный час разделить твою участь в равной мере, как делят награбленное?

– Сначала поймай меня! – выкрикнул Тессо.

– Так прими же мое проклятие: я тебя дождусь!

– Я принимаю твое проклятие как благословение моего божественного покровителя, – ответил Тессо.

– И вы, глупцы, то же возглашаете?

– Да!

– Вас всех ждет петля! – Жрец, сорвав веревку с шеи Тессо, оттолкнул его и отвернулся.

Тессо повалился на вовремя подставленные руки Кало и Галдо.

– Изыдите, жалкие призрачные видения! – крикнул Цеппи. – Убирайтесь отсюда с пустыми руками, доложите своим хозяевам о нашем дерзком бесстрашии и о нашем глубоком презрении.

Четверо ряженых прошли в дальний конец подземного зала и затерялись в толпе у входа.

– А теперь приносите клятву, – возгласил Цеппи.

Жрица возложила на алтарь тяжелый фолиант в кожаном переплете, а жрец-гарриста поставил рядом металлическую чашу. Цеппи торжественным жестом указал на Локка, который, еле сдерживая восторженную дрожь, шагнул к алтарю.