Текст книги "Республика воров"

– Я тебе не враг, – произнес здоровяк глубоким низким голосом, четко выговаривая слова. – И прошу я самую малость. Твои друзья наверняка понимают, что тебя не спасти. От нас им тебя не спасти.

Сабета молчала.

Здоровяк вздохнул:

– Наверное, ты думаешь, что мы смилуемся, что не станем измываться над малолетней девчонкой. Только нам терять нечего, а тебе все равно на виселице болтаться, так что рано или поздно ты нам все расскажешь… Поплачешь, покричишь – и расскажешь. В этом мы тебе подсобим. С чистой совестью. Я сейчас отлучусь ненадолго, а ты подумай хорошенько. Участь тебя ждет незавидная, нашего терпения надолго не хватит.

Хлопнула тяжелая дверь, лязгнул ключ в замочной скважине, замок защелкнулся.

Пора. Пора забраться в комнату, передать Сабете фиал и ускользнуть. А потом Сабета выпьет яд, а Локк… Локк…

– А вот фиг вам! – яростно прошептал он, осторожно подтолкнув створку окна вверх.

Подъемные окна были относительно недавним нововведением в Каморре – их было немного, и даже Локк знал, что стоили они немереных денег. Хорошо смазанная створка поднялась легко и почти бесшумно. Он взобрался на подоконник, и Сабета, удивленно раскрыв глаза, повернула голову к окну.

– Привет, – прошептал Локк, неуклюже спрыгивая на мягкий ковер, что несколько подпортило общее впечатление.

Подбежав к креслу, он сокрушенно вздохнул – массивная деревянная конструкция была выше и шире окна и наверняка весила больше самого Локка. Руки Сабеты были свободны, но ноги сковывали тяжелые кандалы.

– Ты что задумал? – прошипела она.

– Тебя спасаю… – Он торопливо оглядел комнату.

Судя по всему, здесь находилась библиотека, но полки были пусты – ни книг, ни свитков, ни острых предметов, ни рычагов, ни завалящего перочинного ножа. На двери тоже не оказалось ни засова, ни защелки, ни крючка.

– Мне отсюда не выбраться, – напряженно зашептала Сабета. – Они вот-вот вернутся… А что это у тебя?

Внезапно Локк вспомнил, что в правом кулаке у него зажат фиал, и, как дурак, поспешно спрятал руку за спину.

– Ничего, – буркнул он.

– Да знаю я, зачем Цеппи тебя прислал… – Сабета устало закрыла глаза. – Ничего страшного. Мы с ним об этом говорили…

– Нет, я что-нибудь придумаю! Помоги мне…

– Не бойся, все будет хорошо. Давай сюда фиал.

– Не дам. – Он умоляюще протянул к ней руку. – Помоги мне тебя отсюда вытащить.

– Локк…

Услышав свое имя из ее уст, Локк оцепенел. Сердце замерло, будто расплющенное ударом тяжелого кузнечного молота.

– Локк, ты обещал сделать все, что я скажу. Помнишь? Ты еще поклялся адским пламенем и огнем Древних… Так вот, пришла пора сдержать слово.

– Но… а как же… ты ведь умрешь!

– Иначе нельзя, – вздохнула она, протягивая к нему раскрытую ладонь.

– Не дам! – Он зажмурился и потер глаза кулаком, стараясь сдержать набежавшие слезы.

– Значит, твоему слову веры нет, Локк?

Он похолодел. Все промахи, допущенные им за свою недолгую жизнь, все ошибки и неудачи, все побои и издевательства, все несчастья и утраты – ничто не могло сравниться с горькой, безысходной болью этого поражения.

Он поднес фиал к протянутой ладони, мимолетно коснулся теплых пальцев Сабеты. Она легонько сжала его руку, и Локк, ахнув от неожиданности, выпустил фиал. Сабета тут же схватила его – не отобрать.

– Иди уже! – прошептала она.

Он ошеломленно поглядел на нее, отвернулся и двинулся к окну, до которого было всего три шага. Ноги не слушались. Чтобы не упасть, Локк оперся ладонью о подоконник, и тут за спиной громко щелкнул замок.

Дверь приоткрылась.

Локк выскочил за окно, ухватился за побеги плюща, льнувшие к кирпичной стене, и…

– Локк, погоди! – раздался знакомый низкий голос.

Изо всех сил вцепившись в подоконник, Локк приподнял голову и заглянул в комнату. В дверном проеме стоял отец Цеппи.

– Ой… – выдохнул Локк, сообразив, в чем заключалось его испытание.

Значит… значит, Сабета не…

Он, обессилев от внезапного счастья, выпустил из рук плющ и с криком сверзился со второго этажа в темный сад.

8

– Да живой он, живой! Я же говорил, – прозвучал в темноте голос одного из близнецов Санца. – Я любому лекарю фору дам. А ты мне за советы платить должен.

– Ага, – ответил ему второй Санца где-то у правого уха Локка. – Тумаками. Тебе понравится.

Локк открыл глаза. Он лежал на столе, в ярко освещенной комнате, неуловимо похожей на пустую библиотеку во втором этаже: кроме стола и нескольких стульев, здесь ничего не было – ни гобеленов на стенах, ни безделушек, словно бы здесь и не жил никто. Локк поморщился, глубоко вздохнул и сел. Спина и голова ныли.

– Ш-ш-ш, не торопись, дружок! – Цеппи подошел к столу. – Ты знатно кувыркнулся. Я не ожидал, что ты такой юркий, а то бы не… – Он попытался снова уложить Локка на стол.

– Вы все меня обманули! – прохрипел Локк, отталкивая Цеппи.

– Прости меня, – негромко произнес Цеппи. – Сам понимаешь, мы должны были убедиться, что…

– Вы меня обманули! – гневно выкрикнул Локк; даже его мучители, Грегор и Веслин, не вызывали в нем такой злости – а ведь он их убил… – Это нечестно! Вы так нарочно подстроили, чтобы…

– Сам посуди, – беззлобно заметил Цеппи, – с настоящими Полуночниками мы бы вряд ли справились…

– Да я не о том, – отмахнулся Локк. – Если бы все было по-настоящему, я бы ее спас!

– Нет, с герцогскими людьми ты бы не совладал, – возразил Цеппи. – А так в безвыходной ситуации поступил правильно.

– Нет, неправильно! ЭТО ВСЕ НЕПРАВИЛЬНО! – Локк изо всех сил пытался сосредоточиться, объяснить, что он имеет в виду. – Настоящие стражники так бы себя не вели. А вы все нарочно подстроили, чтобы у меня выхода не оставалось.

– Верно, – кивнул Цеппи. – Рано или поздно каждый из нас попадает в безвыходную ситуацию. Надо уметь проигрывать.

– Нет, – заявил Локк; жаркая волна гнева окатила его с головы до ног. – ВСЕ БЫЛО НЕПРАВИЛЬНО!

– Он и нам такое же устроил… – Кало утешающе пожал Локку руку. – Даже хуже. Мы вообще чуть не умерли, так хреново было.

– Он нам всем такое же устроил, – вздохнула Сабета.

При звуке ее голоса Локк, задрожав всем телом, повернул голову: Сабета стояла чуть поодаль, скрестив руки на груди, и с непонятным удивлением смотрела на него.

– Он прав, – продолжила она. – Нам надо было убедиться, что ты на это способен.

– И ты с честью выдержал испытание, – кивнул Цеппи. – Даже лучше, чем мы ожидали…

– Нет, это несправедливо! Так нечестно! Все было заранее обречено на провал! – выкрикнул Локк.

– Увы, такова жизнь, – вздохнул Цеппи и повторил: – Надо уметь проигрывать, Локк.

Локк, оттолкнув руку Кало, встал на столешницу и поглядел на Цеппи сверху вниз.

О боги, однажды он уже думал, что навсегда потерял Сабету, а потом оказалось, что она жива. А теперь его самого послали ее убить… Вот почему в нем бушевала злобная ярость, неугасимым костром опаляя сердце. Цеппи заставил его поверить, что он снова с ней расстанется, и на этот раз – навечно; сегодня Локк впервые остро ощутил свою беспомощность в безвыходной ситуации.

– Я больше никогда не проиграю, – веско произнес он, будто найдя решение сложной арифметической задачи, а потом крикнул во все горло, так, чтобы его услышали все в Каморре: – Я БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ ПРОИГРАЮ!

Глава 2
Афера

1

О милосердные боги, – ошеломленно прошептал Локк. – Ваш сын? Настоящий, из плоти и крови? Зачатый… гм-м… традиционным способом?

– Да уж явно не в ведьмином котле, – усмехнулась Терпение.

– Ну, мало ли… – хмыкнул Локк. – Мы же все равно проверить не сможем.

– Другого способа для этого пока не придумали.

– Ох, давайте не будем развивать эту тему, – вздохнул Локк.

– Пока сердце Сокольника бьется, вам незачем меня бояться.

– Ага, так мы вам и поверили! – Защитные инстинкты, отточенные годами побед и поражений, подсказывали Жану, что даже если архидонна Терпение не собиралась немедленно отомстить им с Локком, то подспудно наверняка об этом мечтала. – Его друзья горят желанием нас уничтожить, а вы с печальной понимающей улыбкой нас прощаете… Так, что ли?

– Похоже, вы с сыном не в ладах, – заметил Локк.

– Это еще мягко сказано, – ответила Терпение, не поднимая глаз, что, по мнению Жана, было ей совсем несвойственно. – Еще до того, как Сокольник заслужил свое первое кольцо… он всегда выступал противником моих убеждений – философских, магических и жизненных. Если бы на его месте оказалась я, он тоже не стремился бы к отмщению.

Она медленно повернула голову, и Жан впервые по-настоящему увидел ее глаза: холодные, отрешенные, проницательные. Такие глаза он мысленно называл «глазами лучника». Их обладатель – хладнокровный убийца, который глядит на мир как на мишени и поражает первую, не давая окружающим опомниться и сообразить, что время для разговоров миновало. Именно такие глаза были у архидонны Терпение.

– Еще до того, как он договорился с каморрским заказчиком, мы с ним приняли определенные решения, – пояснила она. – Вот только я пока не знаю, стоит ли объяснять вам, что это были за решения.

– Что ж, дело ваше… – Жан, отступив на шаг, примирительно воздел руки.

– И то правда. – Локк закашлялся. – Короче говоря, вы способны нас убить, но почему-то не желаете. Ваш сын сам виноват в том, что умом тронулся, но вам якобы это все равно. Так в чем же дело, архидонна Терпение? Вы в Лашен приехали плащик мне ссудить?

– Я хочу предложить вам работу.

– Работу? – рассмеялся Локк, но смех тут же сменился затяжным приступом кашля. – Работу?! Да я теперь только на подстилку для твоего гроба гожусь, картенская ведьма!

– Пока вы, Локк, находите силы на саркастические замечания, плакальщиков звать преждевременно.

– Я б на вашем месте подсуетился… – Локк слабо стукнул кулаком в грудь. – Это раньше я по счетам платить отказывался, а теперь, боюсь, от расплаты не увильнуть. Вот если б вы не растрепали о наших делах архонту Тал-Веррара, он, сволочь эдакая, меня бы не отравил. И тогда, возможно, мы и согласились бы на ваше предложение. А сейчас, увы, времени у меня на вас не осталось.

– Я могу избавить вас от яда.

Жан обомлел. Локк презрительно поморщился. Архидонна Терпение, воздерживаясь от дальнейших объяснений, хранила молчание. За окном выл ветер, сухо потрескивали потолочные балки.

– Херня, – буркнул Локк.

– Вы вините меня во всех ваших злоключениях, полагая меня всемогущей. В таком случае почему бы вам не предположить и обратное? Или вы не допускаете, что я способна оказать любую необходимую помощь? – Она скрестила руки на груди. – Наверняка многие черные алхимики, к которым вы обращались за советом, упоминали картенских…

– Мне плевать на ваше проклятое колдовство! Просто теперь мне ясно, в чем заключается ваша игра. Все это херня. Действие первое: врываются лашенские громилы и обирают нас до нитки. Действие второе: появляется таинственная незнакомка, обещает нам спасение, и мы покорно соглашаемся на все ее предложения. Вы сами все это и подстроили.

– Визит Кортессы вызван тем, что Жан вчера недооценил лекаря, только и всего. Я никакого участия в этом не принимала.

– Весьма убедительное оправдание, – съязвил Локк. – Да за кого вы меня принимаете?! – Он зашелся в очередном приступе кашля, но неимоверным усилием воли подавил его. – О боги, неужели вы думаете, что я не замечу подвоха у себя под носом?

– Локк, успокойся! – Жан тяжело сглотнул. – Погоди, давай сначала обсудим…

Понятно, что их пытались заманить в какую-то ловушку, сыграть очередную злую шутку, подстроить каверзу, но… О боги, что бы это ни было – все лучше, чем зловещая безысходность смерти! Мысленно Жан отчаянно молил Многохитрого Стража послать Локку ясность рассудка, хотя бы на несколько минут.

– У меня нет ни денег, ни сокровищ, ни сил устоять на ногах. Одно-единственное, что вы можете у меня отобрать, – это…

– Послушай, если подумать, то…

– Мое имя! – язвительно прохрипел Локк. – Вот что вам от меня нужно! – торжествующе заключил он, довольный тем, что наконец-то нашел веское, убедительное доказательство своей правоты; судя по всему, Отец уловок и плутней остался глух к мольбам и не послал Локку ясности рассудка. – Сначала вы лишаете нас всего, а потом, за миг до конца, появляетесь и милостиво предлагаете отсрочку. В обмен на мое настоящее имя, разумеется. Потому что за Сокольника вы никого не простили и прощать не собираетесь.

– Вы и так при смерти, – напомнила она. – К чему мне утруждать себя лишними заботами? Да и чем вас еще истязать?

– Да чем угодно, лишь бы желаемого добиться! – Локк утер тыльной стороной ладони кровавую слюну на губах. – Я и сам толк в отмщении знаю, да только ваши возможности мне и не снились. В общем, я твердо уверен, что вы способны на все.

– Положим, ваше настоящее имя я могу узнать без особых трудов…

– Фиг вам, а не…

– Вот начну измываться над вашим приятелем Жаном Танненом, – невозмутимо продолжила Терпение, – так вы сами ваше имя мне и назовете.

– Да ты такая же сволочь, как твой драгоценный Сокольник! – начал Локк. – Стерва…

– Локк! – воскликнул Жан.

– …та еще… Чего тебе?

– Будь так любезен, – медленно и четко произнес Жан, будто уговаривая расшалившегося ребенка, – заткнись немедленно.

У Локка от удивления отвисла челюсть.

– Она права, – с невольным восхищением продолжил Жан. – Если бы ей надо было узнать твое настоящее имя, то лучшего способа не придумать. Так было бы и быстрее, и проще. Остановить ее я бессилен, мое настоящее имя ей известно. Так почему же я до сих пор не корчусь от боли?

– Потому что если бы этих типов интересовало, как быстрее и проще, то Сокольник бы нас еще в Каморре прикончил.

– Вот межеумок! Подумай хорошенько! Ну почему?

– Потому что ей твоя смазливая рожа нравится?

– Да потому, что если она легких путей не ищет, то…

– Значит, еще какую-то гадость замышляет! – Локк полуобернулся к архидонне, устало закрыл глаза, потер их. – Хочет, чтобы я по своей воле голову в петлю сунул, ясно тебе? Чтоб я сам с обрыва сиганул, чтобы жилы себе вскрыл и кровушку выпустил… Жаждет моим унижением сполна насладиться… – Он снова зашелся кашлем.

Жан, присев на краешек кровати, протянул руку (избитое тело заныло от боли) и легонько похлопал друга по спине. Локк немного успокоился.

– Мы с вами сейчас обсуждаем предложенную работу, – невозмутимо изрекла Терпение. – Ни о каком принуждении речи не было. Как ни странно, меня нисколько не привлекает участь Лучано Анатолиуса или Максилана Страгоса. Я слишком хорошо знаю, что насильно вас работать не заставишь, а потому всего лишь предлагаю взаимовыгодный обмен услугами.

– А вы на самом деле можете избавить его от яда? – спросил Жан. – И для этого вам его настоящее имя знать не обязательно?

– Да. Только времени у нас почти не осталось.

– Если вы лжете, – негромко произнес Жан, – если вы от нас хоть что-то скрываете, то я вас убью. Ну, попытаюсь. Понятно? И плевать я хотел, что вы меня как букашку прихлопнете.

Терпение кивнула:

– В таком случае перейдем к делу.

– Нет уж, спасибо, – прошипел Локк. – Выстави эту стерву за дверь. Я марионеткой быть не желаю.

– Заткнись! – Жан удержал Локка за плечи, не позволяя ему приподняться. – Ну, рассказывайте, что у вас там за дело.

Локк хрипло вздохнул, готовясь разразиться очередной возмущенной тирадой, но Жан стремительно зажал ему рот и вдавил голову в подушку.

– Локкова согласия я вам гарантировать не могу, но мы готовы выслушать ваше предложение. В чем именно оно заключается?

– Видите ли, оно связано с политикой, – ответила Терпение.

– Кгы-ы пышвы-э э-э-о нэ-э хф-ыый… – глухо замычал Локк из-под руки Жана. – Кхэ-кхы-ва хрэ-мэ м-вх-хэх…

– Он находит это предложение весьма заманчивым, – перевел Жан. – И просит рассказать поподробнее.

2

– Необходимо добиться определенного результата на выборах.

– Какого именно?

– Победы. – Терпение задумчиво поглядела на дождь за окном. – Любой ценой и любыми способами.

– Вообще-то, мы с политиками и правительствами дел никогда не имели, – вздохнул Жан. – Опыта у нас маловато.

– Глупости, – отмахнулась она. – Правительство мало чем отличается от узаконенного воровства, так что вы будете среди единомышленников.

– И что за выборы нам придется подтасовывать?

– Раз в пять лет жители Картена избирают городской совет, так называемый Консель, – объяснила Терпение. – По одному представителю от каждого из девятнадцати округов. Эти достопочтенные горожане и управляют Картеном. От вас требуется, чтобы среди консельеров большинство составляли представители нужной мне партии.

– А мы-то тут при чем? – Локку наконец удалось высвободиться из-под руки Жана. – Говорю же, херня. Да вы своим колдовством добьетесь гораздо лучших результатов, чем мы с Жаном – своими плутнями. Вам стоит лишь пальцем шевельнуть – и горожане любую шелудивую дворнягу в ваш проклятый Консель изберут.

– Нет, – вздохнула она. – Картенские маги публично объявили о своем невмешательстве в дела городского управления, а наши заповеди и вовсе запрещают воздействовать на правительство с помощью магии. И на правительство, и на обычных горожан.

– То есть картенцы вам подчиняются без всякого колдовства? Сами по себе?

– Безусловно. Картен – наш город. В нем все, включая жизнь его обитателей, устроено для нашего удобства. Но в выборы нам вмешиваться запрещено.

– А чего ради вы себе жизнь решили усложнить? Зачем такие ограничения?

– Вы же знаете, на что мы способны… Вы и с Сокольником встречались, и в Тал-Верраре уцелели.

– Ага, уцелели, – буркнул Локк.

– Представьте себе общество, где такими способностями обладает каждый, – пояснила она. – Представьте, что вы на пиршестве, где перед каждым из четырехсот приглашенных лежит заряженный арбалет. Необходимы весьма строгие правила, чтобы гости дожили хотя бы до первой перемены блюд.

– А, понятно, – кивнул Жан. – Не гадь там, где ешь, что ли?

– Маги не имеют права применять магию друг против друга, – пояснила Терпение. – Мы во многом похожи на обычных людей – наша жизнь так же сложна и запутана, полна сомнений и конфликтов. Главное отличие заключается в том, что в порыве мимолетного раздражения мы способны легким движением руки стереть противника в порошок. Дуэлей мы не устраиваем, друг перед другом своим искусством не похваляемся и избегаем любых ситуаций, которые могут привести к случайному столкновению наших интересов.

– Вот как выборы, например, – заметил Жан.

– Совершенно верно. Так или иначе, мы должны держать Консель под контролем. После выборов новое правительство становится нашим орудием, но любое наше воздействие на консельеров осуществляется лишь по всеобщему согласию. А вот при проведении выборов применение магии строжайше запрещено, мы остаемся сторонними наблюдателями. Зрителями, если вам угодно. – Она раскрыла ладони, словно взвешивая на них два невидимых предмета. – Картенские маги делятся на две группы. Соответственно, в картенской политике существуют две партии. Таким образом, политическая борьба отражает разногласия между группировками магов. Для проведения политической кампании каждая группировка назначает своего ставленника – не из магов, а из обычных людей. В прошлом такими ставленниками были демагоги и ораторы, политические деятели и народные любимцы, а в этот раз я убедила своих сторонников прибегнуть к услугам лиц с несколько иной репутацией.

– Но почему? – удивился Жан.

– Некоторые любят играть в ручной мяч, а некоторые – в «погоню за герцогом», – с улыбкой ответила Терпение. – А картенские маги предпочитают вот такую игру. Выборы помогают разрядить напряжение между группировками, а победившей партии достается почет и всеобщее уважение. Считайте, что выборы – наша славная традиция.

– Ха, я всегда считал, что вы всем в Картене заправляете, – фыркнул Локк. – Но до такого даже я не додумался. Славно вы над картенскими обывателями измываетесь. Они, бедняги, совершенно уверены, что раз в пять лет свою собственную волю изъявляют!

– Зато, кто бы ни победил в выборах, картенцы живут в прекрасно управляемом городе, – возразила Терпение. – В городскую казну руки никто не запускает, деньгами почем зря не сорят, сам город содержится в образцовом порядке и чистоте. Мы за этим следим.

– Да в вашем кукольном театре всем глубоко по фигу, следите вы за этим или нет, – прохрипел Локк. – А теперь вы, значит, для поддержания чистоты и порядка решили услугами плутов и мошенников воспользоваться? Гениальная мысль!

– Воровство останется воровством, а плутни – плутнями. Приди эта мысль вам в голову, вы бы от такой возможности не отказались. Вдобавок как ни крути, а дело выгодное. Если вы согласитесь принять мое предложение, то не умрете.

– И на какой срок вам понадобятся наши услуги?

– Выборы через шесть недель.

– А на какие шиши? Нам нужны деньги, наряды, жилье…

– Все уже подготовлено: и ваши вымышленные заслуги, и всевозможные удобства, а для проведения избирательной кампании выделены немалые средства…

– Только для избирательной кампании? – спросил Локк.

– Вы шесть недель будете в роскоши купаться. Что вам еще нужно?

– Ох, ради Переландро, а что, в случае победы вознаграждения не полагается?

– Вознаграждения? Вам мало, что я вам жизнь сохраню? Вы будете одеты, обуты, наберетесь сил, получите возможность… вернуться к своим обычным занятиям. А в случае победы мы с благодарностью доставим вас в любой город, по вашему выбору.

– А если мы проиграем?

– Тогда придется пешком из Картена убираться. Поражение мы поощрять не намерены.

– Знаете, вот лично я… – начал Локк.

Жан подавил разочарованный вздох.

– Так вот, лично я от своих слов отказываться не собираюсь. Фиг его знает, на что вы способны. Я вам не доверяю. И предложению вашему не верю, хоть и подловить вас на лжи не могу. Если вы нас обманываете, то, понятное дело, хотите заманить в ловушку, а если не обманываете, то все равно здесь какой-то подвох.

– А как же ваши непрожитые годы? Отпущенное вам время, несвершенные подвиги?

– Да идите вы со своими уговорами. Тоже мне, мать родная выискалась! Если Жан согласен на ваше предложение, лучшего человека вам не отыскать. Вот пусть и займется. Плутовать и мошенничать он не хуже меня умеет, и при этом без меньших хлопот на свою голову. Так что благодарю за визит, рад был познакомиться, а теперь оставьте меня в покое.

– Погоди… – начал Жан.

– Вы меня разочаровываете, – вздохнула Терпение. – Я-то думала, что вам с жизнью жаль расставаться хотя бы ради того, чтобы еще раз Сабету повидать…

– Ах ты стерва! – взвился Локк. – Плевать я хотел, что ты там про меня разузнала, но вот о ней даже не заикайся.

– Как вам будет угодно. – Она небрежно шевельнула правой рукой, между пальцев блеснула серебристая нить. – Похоже, я напрасно трачу ваше время. Ну что, Жан, вы приедете в Картен после того, как приятеля похороните?

– Погодите! – воскликнул Жан. – Послушайте, нам с Локком нужно поговорить. Наедине…

Архидонна Терпение понимающе кивнула; на правой руке снова возникло переливчатое серебристое кружево. Жан моргнул, и гостья бесследно исчезла, словно растворилась в воздухе.

– Охренеть, – буркнул Жан. – Ну ты силен, дружище! Молодец, здорово ее уел.

– Приятно сознавать, что кое на что я еще способен, – ответил Локк.

– Ты совсем спятил? Окончательно и бесповоротно? Она же может тебя спасти!

– Мало ли что она может…

– Локк, соглашайся.

– Она что-то задумала.

– Неужели? Да ты просто гений сообразительности и проницательности! Тоже мне, нашел, чем удивить. Напомни-ка мне, какие у нас еще варианты имеются, а то я что-то подзабыл.

– Ей от меня что-то нужно, вот только она не говорит, что именно! Тебя она уже досуха выжала, ты же сам сказал. Если она захочет с тобой расправиться, тут уж ничего не поделаешь. Но если она все-таки свое обещание сдержит, то бояться тебе нечего.

– То же самое и к тебе относится.

– Нет, игрушкой проклятой ведьмы я не стану! Ни за какие деньги. Жан, ты что, не понимаешь? Картенские маги – нелюди!

Жан холодно посмотрел на Локка, который, будто загнанный зверь, скорчился под богато расшитым плащом архидонны. Бледное, измученное лицо с покрасневшими белками глаз выглядело жутковато в обрамлении дорогой ткани, стоившей не меньше двухлетнего заработка простой вышивальщицы.

– Она права, – негромко произнес Жан. – Она действительно напрасно потратила наше время. Не имеет значения, когда ты умрешь, захлебнувшись собственной кровью, – сегодня или завтра, все равно. Зато будешь собой гордиться. Еще бы, такое достижение!

– Жан, подожди…

– Да запарился я ждать! – вспылил Жан.

Долго сдерживаемые досада и горечь наконец-то вырвались на свободу, будто лопнуло последнее волокно донельзя истертого каната. Жаркая волна ярости металась под кожей, захлестнув Жана от макушки до кончиков пальцев. Увы, выплеснуть ее было не на кого, точнее, избить было некого. Попадись сейчас под руку Зодешти или Кортесса, Жан расколол бы им все кости, будто глиняные горшки, а архидонну придушил бы, и никакое колдовство его не удержало бы. Однако как бы он ни злился, а поднять руку на Локка не мог. Приходилось обходиться словами. Припомнив все былые обиды и разочарования, Жан укоризненно произнес:

– Надоело! Я только и делаю, что жду, вот только чего дожидаюсь – не пойму. На яхте ждал, пока на тебя яд подействует. Здесь, в Лашене, каждый день гляжу, как тебе становится все хуже и хуже, но как последний дурак жду чуда. А ты…

– Жан, да пойми же, я нутром чую: здесь какой-то подвох!

– Да что ты говоришь?! А то я сам не догадался. Я вот что тебе скажу: раз уж мы знаем, что они нас подловить собираются, обратим это себе на пользу.

– Бросай меня и уходи. Вот увидишь, у них к тебе сразу всякий интерес пропадет. Им же главное – надо мной поиздеваться, а я им этого удовольствия не доставлю.

– Великолепно придумано! Лучше не бывает. Шедевр, да и только. Значит, ты сдохнешь, а твоя смерть доставит им некоторое неудобство. Может быть, даже немного разочарует. Ты им удовольствия не доставишь? Ну да, примерно так же, как если бы я собрался в «погоне за герцогом» твою фигуру с доски снять, а ты бы себе горло перерезал, чтоб мне неповадно было.

– Но ведь…

– Заткнись. Я тебя умоляю, закрой свой проклятый рот. Молчи и слушай. Знаешь, вот когда ты в добром здравии, то сами боги тебе не указ, ты над ними в открытую насмехаешься, но стоит прихворнуть, как ты превращаешься в редкую сволочь.

– Я всегда…

– Нет, вот этого ты в жизни не признаешь. Ты ведь к обычной жизни не приспособлен, Локк Ламора. Помнишь, в Тал-Верраре мы мечтали, как удалимся на покой? А ведь оба прекрасно понимали, что все это – чушь собачья. Ты не умеешь отдыхать. Для тебя покой хуже смерти. Ты мечешься от одной аферы к другой, как паук на раскаленной сковороде. А когда остаешься без дела – не по своей воле, а вынужденно, в силу обстоятельств, – так вот, когда ты остаешься наедине с собой, когда тебя ничто не отвлекает от дурацких мыслей, то ты и впрямь готов умереть. Ох, какой же я болван! Почему я раньше этого не понял!

– Ты сейчас о чем?

– Помнишь, как мы стеклянное подземелье подожгли, чтобы с убийцей Клопа расправиться? И потом, когда из Каморра сбежали… Помнишь, о чем мы с тобой на корабле говорили? Помнишь, как ты в Вел-Вираццо над собой измывался? Серому Королю тебя заколоть не удалось, так ты сам решил в вине утопиться. А теперь вот… Нет, когда ты болен, ты не просто невыносим, ты… Ох, Локк, в старовадранском есть такое хорошее слово Endliktgelaben – я его узнал, когда послушником в храме Азы Гийи был. Оно означает, что на человека иногда накатывает такое настроение, когда хочется себя уничтожить. И не умозрительно, из-за дурацкой обиды на жизнь и от жалости к себе, любимому, а в полном смысле слова – покончить со своим бренным существованием раз и навсегда.

– Ох, ради Переландро, Жан! Ни о чем таком я и не помышлял! Можно подумать, у меня сейчас есть выбор.

– Нет, ясное дело, умом ты этого не желаешь, – вздохнул Жан. – Желание это сидит в тебе так глубоко, что ты и сам не понимаешь, что это и откуда. Вот ты гордишься своим благородным, самоотверженным поступком – ну как же, ты герой, вынудил архидонну Терпение убраться восвояси, несолоно хлебавши… А на самом деле это какая-то черная дурь подзуживает тебя изнутри, хочет тебя изничтожить. Уж не знаю, что и когда тебя так напугало, но ты теперь от любой тени шарахаешься и соображаешь с точностью до наоборот.

– Вот раз ты такой умный, то и объясни, что меня так напугало.

– Да не знаю я! Может, наша гостья твои мысли читать умеет, как раскрытую книгу, а мне неведомо, что у тебя в голове происходит. Зато я тебе честно признаюсь, что меня самого страшит больше всего на свете. Одиночество, вот что! Я боюсь остаться один. Не хочу быть последним из Благородных Каналий исключительно потому, что ты – самовлюбленный осел и жалкий трус!

– Нет, так нечестно, – прохрипел Локк.

– Ну да, нечестно. А ты вспомни, сколько хороших людей за тебя смерть приняли? Давай, продолжай в том же духе, и сам с ними скоро увидишься. И как ты свое появление Кало и Галдо объяснишь? А Клопу? А отцу Цеппи? Наске? – Жан склонился над Локком и прошептал ему на ухо: – А что ты скажешь моей любимой женщине, которая ради тебя, стервеца, сгорела заживо?!

Мертвенная бледность покрыла и без того бледное лицо Локка; он шевелил губами, но не мог вымолвить ни слова.

– Раз уж я с этим живу, то и ты, сволочь несчастная, как-нибудь проживешь! – Жан отступил от кровати. – В общем, ты выбирай, что тебе больше по нраву, а я пока за дверью подожду.

– Жан… позови ее.

– Чтобы что? Напоследок съехидничать захотелось?

– Нет. Прошу тебя, позови архидонну Терпение.

– А, стыдно стало?

– Да. Да! Стыдно. Ну что, добился своего, упрямый осел?

– Значит, в обмен на то, что тебе жизнь сохранят, ты исполнишь все, что от тебя потребуется?

– Да зови ее уже скорее! Чем быстрее она меня исцелит, тем быстрее я тебе в морду дам.

– Ох, давно бы так! Терпение! – завопил Жан во все горло, обернувшись к двери.

– К вашим услугам, – раздался знакомый голос у него за спиной.

Жан ошарашенно уставился на нее.

– Я далеко уходить не стала, – объяснила она, предупреждая вопрос. – Значит, вы оба согласны?

– Да, мы…

– На определенных условиях, – вмешался Локк.

– Ты опять за свое?! – укоризненно заметил Жан.

– Я знаю, что делаю! – Локк подавил очередной приступ кашля и обратился к архидонне: – Во-первых, все наши обязательства ограничиваются подготовкой и проведением избирательной кампании. Мы соглашаемся только на это, и ни на что другое. Так что избавьте нас от всяких неожиданностей. Давайте обойдемся без всех этих ваших поганых колдовских штучек.

– Что вы имеете в виду? – спросила Терпение.

– То, что слышали, – хрипло ответил Локк неожиданно окрепшим голосом, как будто злость придала ему сил. – Чтобы потом через пять лет какой-нибудь из ваших магов не начал утверждать, что за мной должок значится потому, что вы мне жизнь спасли. Вот прямо сейчас нам и подтвердите: как только мы ваши дурацкие выборы проведем, то больше вам ничем не обязаны.