Текст книги "Республика воров"

Часть I
Ее тень

 
Я не могу сказать тебе сейчас,
Когда порывы воющего ветра
Устанут гнать меня
И в шепот перейдут, –
Быть может, я тогда тебе скажу –
Когда-нибудь потом.
 

Карл Сэндберг. Великая охота[1]1
  Здесь и далее цитаты из стихотворения К. Сэндберга «Великая охота» в переводе А. А. Васильевой.


[Закрыть]

Глава 1
Хуже некуда

1

Солнечные лучи робко коснулись сомкнутых век, отгоняя сон. Назойливая яркость не отступала, заставляла дремотно моргать. В открытое окно струился теплый воздух, напитанный запахом озерной воды. Не Каморр. Волны с тихим плеском накатывали на песчаный берег. И вовсе даже не Каморр.

Простыни спутались, в голове туман. Нёбо пересохло, скукожилось сухой шкуркой. Спекшиеся, растрескавшиеся губы слиплись.

– Ну что ты… – просипел он.

– Ш-ш-ш! Прости, я не хотел тебя будить. Надо было комнату проветрить.

Темное пятно слева, ростом и размером с Жана, сдвинулось с места. Скрипнули половицы под ногой, зашелестела ткань, щелкнул замочек кошелька, звякнули монеты. Локк приподнялся на локтях, ожидая очередного приступа головокружения, – голова послушно закружилась, будто по расписанию.

– Мне сон про нее снился, – пробормотал он. – Про то, как… как мы в первый раз встретились.

– Про нее?

– Ага, про нее. Ну, ты знаешь, про кого.

– Ах, ну да, небезызвестная она.

Жан присел у края кровати, протянул чашку воды. Локк взял ее дрожащей левой рукой и благодарно пригубил. Мир медленно обретал привычные очертания.

– Сон был такой яркий, – вздохнул Локк. – Все как настоящее. Я хотел до нее дотронуться, прощения попросить…

– И это все? Ну ты даешь! Если в таком сне женщина привидится, надо не прощения просить, а…

– Ну это не в моей власти…

– А в чьей? Сон же твой – вот и делай в нем что хочешь.

– Так я же совсем маленький тогда был…

– Если еще раз приснится, перескочи лет на десять-пятнадцать вперед. В следующий раз проснешься – будешь краснеть и заикаться, понял?

– Куда это ты собрался?

– Да так, прогуляюсь.

– Жан, не истязай себя. Знаешь же, что все без толку.

– Ну что – все? – Жан отобрал у него пустую чашку.

– Нет, не все. Я…

– Я скоро вернусь. – Жан оставил чашку на столе, машинально одернул камзол и направился к двери. – А ты пока отдохни.

– Ты что, разумных советов слушать не собираешься?

– Помнишь, что говорят о подражании и лести? То-то и оно.

Дверь бесшумно закрылась, выпустив Жана на улицы Лашена.

2

За Лашеном прочно укрепилась слава города, где все покупается – и где можно избавиться от всего, чего угодно. По милости регио – высшей и самой малочисленной аристократической прослойки (истинной знатью здесь считались титулованные особы по меньшей мере в третьем поколении) – любой обладатель внушительного кошелька, пусть даже и не в самом трезвом уме и твердой памяти, за четко определенную мзду мог придать своей крови требуемый оттенок голубизны.

Со всех концов Терина сюда стекались негоцианты и преступники, наемники и пираты, завзятые игроки, искатели приключений и изгнанники. В кокон счетной палаты они входили простолюдинами, там избавлялись от огромного количества драгоценного металла и появлялись на свет новоиспеченными лашенскими аристократами. Регио присваивало титулы баронетов, баронов, виконтов, графов и даже маркизов, при этом родовые имена новотитулованные особы изобретали сами. Дополнительные чины и звания выбирались из особых списков, за отдельную плату; большим спросом пользовался «Защитник двунадесятой веры». Существовала и горстка рыцарских орденов, по большей части бесполезных, но их знаки отличия служили великолепным украшением камзола и мундира.

Свежеоблагороженные особы изо всех сил наслаждалась стремительно приобретенной респектабельностью, а потому Лашен славился еще и невероятной строгостью чрезмерно сложного этикета. Новехонькие аристократы не могли опереться на многовековые традиции, внушающие незыблемую уверенность в своем превосходстве, а потому во всем полагались на церемонное обращение. Сложные правила старшинства напоминали запутанные алхимические формулы, а балы и приемы ежегодно уносили больше жизней, чем моровые поветрия, болезни и несчастные случаи, вместе взятые. Похоже, новоявленной знати доставляло несказанное удовольствие отстаивать новообретенные фамильные честь и достоинство (пусть даже и с риском для бренной плоти) по любому, самому незначительному поводу.

По слухам, один из таких новичков установил своеобразный рекорд: путь от счетной палаты к дуэльной лужайке – и далее на кладбище – занял у него всего три дня. Разумеется, регио не возвращало родственникам покойного денег, затраченных на покупку титула.

Вся эта бессмысленная возня весьма усложняла жизнь нетитулованных, но состоятельных особ. В частности, получить консультацию у лучших лекарей города было практически невозможно – они служили неизменным статусным атрибутом лашенских аристократов, а потому не испытывали ни малейшей нужды в деньгах и не искали иных источников дохода.

Дыхание осени уже ощущалось в свежем ветре, что веял с Амателя, иначе называемого озером Драгоценностей, – пресного моря, простиравшегося до самого северного горизонта. По местным меркам Жан был одет скромно: в камзол коричневого бархата и шелковую сорочку, стоившие не более трехмесячного заработка преуспевающего торговца. Наряд красноречиво свидетельствовал о том, что его обладатель служит камердинером; самого Жана это вполне устраивало – важным господам не пристало околачиваться под дверью у лекаря, пусть даже и знаменитого.

Магистр Эркемар Зодешти слыл лучшим врачевателем в Лашене и с одинаковой ловкостью управлялся и с костной пилой, и с алхимическим тиглем. А еще он три дня подряд не обращал внимания на настоятельные просьбы Жана о консультации.

Вот и сегодня Жан снова подошел к решетчатой калитке на задворках особняка магистра Зодешти. Из-за витой кованой ограды на назойливого просителя презрительно взирал дряхлый лакей. Как и в каждый из трех прошедших дней, Жан держал в руках пухлый пергаментный конверт и белую визитную карточку.

Лакей безмолвно потянулся сквозь решетку и взял конверт и карточку. Конверт с традиционным подношением (в виде чрезмерного количества серебряных монет) моментально исчез в складках ливреи. Лакей прочел – или притворился, что прочел, – надпись на визитной карточке, изогнул бровь и ушел.

Надпись на карточке изо дня в день повторялась: «Contempla va cora frata eminenza», что на старотеринском (ради вящей изысканности и церемонности) означало: «Соблаговолите оказать содействие благородному другу». Изощренная куртуазность позволяла не упоминать имени аристократа, а само послание подразумевало, что некий влиятельный и родовитый господин желает, оставаясь неизвестным, прибегнуть к услугам лекаря для кого-то из своих друзей или близких – чаще всего для любовницы, оказавшейся в интересном положении.

Долгие минуты ожидания Жан проводил, изучая дом досточтимого магистра. Прочное каменное сооружение, размером с небольшой особняк на одном из островов Альсегранте, где жила каморрская знать, было построено в веррарском стиле, призванном подчеркнуть важность и значимость его обитателей. Крыша была выложена сверкающей обсидиановой черепицей, а оконные наличники украшала замысловатая резьба, больше приличествующая храму.

Из глубин сада, отгороженного от улицы высокой – в полтора человеческих роста – каменной стеной, доносились веселые голоса, мелодичный звон бокалов и взрывы смеха под аккомпанемент девятиструнного виола и еще каких-то музыкальных инструментов.

– С прискорбием уведомляю, что досточтимый магистр, к его великому сожалению, не располагает временем для удовлетворения просьбы вашего господина, – церемонно возвестил лакей, вернувшийся к калитке.

Конверт с традиционным приношением, разумеется, исчез бесследно – трудно сказать, в карманах лекаря или лакея.

– Простите, а не подскажете ли вы, когда досточтимому магистру будет удобнее выслушать просьбу моего господина? Судя по всему, середина дня – не совсем подходящее время, – решил уточнить Жан.

– Не могу сказать, – лениво процедил лакей и сладко зевнул. – Магистр проводит важные исследования.

Из сада послышались громкие аплодисменты.

– Ах, важные исследования?! – возмутился Жан. – Моему господину необходим искусный и благонадежный врачеватель, способный исцелить весьма необычный недуг…

– Репутация магистра Зодешти безупречна, и его исключительная благонадежность сомнений не вызывает, – ответил лакей. – Однако же в настоящее время его искусные услуги востребованы многими, а потому…

– Ох, ради всех богов, болван! Да пойми же, дело очень важное! – не выдержал Жан.

– Сударь, такого вульгарного обращения я не потерплю. Счастливо оставаться.

Жан хотел было запустить руку сквозь решетку и схватить старика за горло, но вовремя сообразил, что добром это не кончится. Кожаного доспеха он не надел, а изысканные башмаки в драке были хуже босых ног. Даже два топорика, спрятанные под камзолом, вряд ли помогут ему справиться со всеми гостями в саду.

– Досточтимый магистр рискует нанести оскорбление весьма знатному господину, – угрожающе взревел Жан.

– Не рискует, а открытым текстом оскорбляет, простая вы душа, – хихикнул старик. – По правде сказать, магистру глубоко безразличны просьбы, которые доставляют подобным образом. Среди местных ясновельможных господ нет ни одного, кто до такой степени не знаком с привычками магистра, что не осмелился бы обратиться к нему за помощью с парадного крыльца.

– Завтра я снова приду, – сквозь зубы процедил Жан. – Возможно, сумма, предлагаемая за услуги досточтимого магистра, поколеблет его глубокое безразличие.

– Ваша настойчивость, в отличие от вашей сообразительности, заслуживает всяческих похвал. Что ж, продолжайте исполнять повеления вашего господина. Засим, как я уже сказал, счастливо оставаться.

– И вам не скучать, – буркнул Жан. – Да не минует благословение богов сию обитель доброты и милосердия. – Он отвесил скованный поклон и ушел.

Увы, в этом паршивом городишке конверты, битком набитые деньгами, не соблазняли никого.

Возвращаясь к нанятому экипажу, Жан в тысячный раз проклинал Максилана Страгоса. Ну почему среди миллиона лживых уверений и обещаний этого ублюдка правдивым оказалось одно-единственное – обещание мучительной смерти от неведомого яда?

3

В Лашене приятели поселились в апартаментах гостиного двора «Вилла Сувела» – скромного, но содержавшегося в образцовой чистоте; здесь останавливались путники, приезжавшие искать спасения на водах Амателя. По слухам, воды озера чудесным образом исцеляли ревматизм и боль в суставах, но Жан пока не замечал, чтобы купальщики толпой выскакивали на берег и тут же пускались в пляс. «Вилла Сувела» стояла на северо-восточном берегу, усыпанном черным песком; постояльцы гостиного двора держались наособицу и ни с кем знакомств не искали.

– Сволочь! – сказал Жан, открывая дверь в спальню. – Безродный лашенский подонок! Алчное отродье, ублюдочный отпрыск вонючей ночной вазы и смрадных кишечных ветров!

– Со свойственной мне несравненной проницательностью я усматриваю в этих изысканных замечаниях тонкий намек на то, что вы, друг мой, чем-то расстроены, – заметил Локк; он по-прежнему лежал в постели, хотя и не спал.

– Очередной от ворот поворот. Зодешти снова отказал. Во всяком случае, сегодня отказал, – со вздохом признался Жан, чуть поморщившись: окно в спальне оставалось открытым, но в комнате все так же воняло застарелым потом и свежей кровью.

– Вот пусть и катится в преисподнюю! – буркнул Локк.

– Он единственный из лекарей, с кем мне не удается поговорить. Ко всем остальным я пробился, хоть и с трудом, а к этому…

– Знаешь, к нам уже являлись все местные чудодеи, гордо именующие себя целителями только потому, что научились пациентам в горло микстуры вливать да пилюли запихивать. И каждый меня осматривал, ощупывал и кровь пускал! Еще от одного все равно никакого толку не будет.

– Нет, этот – самый лучший! – Жан, набросив камзол на спинку стула, выложил на стол топорики и достал из комода бутылку синего вина. – Говорят, он непревзойденный алхимик, хоть и весьма самодовольный крысодрал.

– А может, это и к лучшему? Что о нас подумают в высшем свете, когда узнают, что я обратился к услугам человека, который грызунов насильничает?

– Без его советов нам не обойтись.

– Знаешь, мне надоело быть диковинным курьезом для врачевателей, – вздохнул Локк. – Не хочет приходить – ну и пусть.

– Завтра я его снова навещу. – Жан плеснул темно-синее вино в бокалы и разбавил его водой до очаровательного небесно-голубого цвета. – Он у меня не отвертится. Я этого кичливого мудозвона сюда приволоку, тушкой или чучелом.

– Да? А если он снова откажется, что тогда? Ты ему пальцы по одному переломаешь? То-то будет весело, если выяснится, что мне надо что-то удалить.

– А вдруг он какое-нибудь средство отыщет?

– Ох, ради всех богов! – раздраженно выдохнул Локк и надсадно закашлялся. – Нет никакого средства.

– Вот увидишь, завтра я обрету необычайные способности к убеждению.

– Насколько я понимаю, мы потратили всего горсть золотых, чтобы удостовериться в собственной незначительности. Обычно такое глубокое презрение великосветского общества обходится гораздо дороже.

– Ох, наверняка где-то существует хворь, вызывающая в страдальцах послушание, благоугождение и кротость, – проворчал Жан. – Я не оставляю надежды, что в один прекрасный день этот великолепный недуг поразит и тебя, причем в особо тяжелой форме.

– Я больше чем уверен, что к подобной хвори совершенно невосприимчив. Кстати, о благоугождении… Надеюсь, что этот бокал соблаговолит угодить мне в руки прежде, чем истечет год.

Судя по всему, Локк пребывал в ясном уме и здравой памяти, однако слова выговаривал нечетко, а голос его звучал слабее прежнего. Жан нерешительно подошел к кровати и с опаской протянул другу бокал, словно подношение неведомому грозному божеству.

Локк снова донельзя исхудал, щеки покрывала мертвенная бледность и отросшая щетина, но в этот раз на теле не было ни переломов, ни зияющих ран, требующих срочного ухода. Коварное зелье Максилана Страгоса незримо вершило свое злое дело. Простыни взмокли и потемнели от крови и пота, под ввалившимися глазами Локка чернели широкие круги.

Еженощное изучение врачевательских трактатов не помогло Жану выяснить, что именно происходит с приятелем. Что-то медленно и неумолимо разъедало Локка изнутри, истончало жилы и плоть. Действие загадочной отравы отличалось демонической непредсказуемостью: кровь неумолимо покидала тело, однако происходило это с необъяснимым непостоянством – алые струи то хлестали изо рта, то сочились из глаз, то текли из носа.

– О боги, что это?! – ошеломленно прошептал Жан, глядя, как Локк тянет руку к бокалу.

Кончики пальцев на левой руке словно бы окунули в чашу с кровью.

– Да ничего особенного, – хмыкнул Локк. – Пока тебя не было, вот из-под ногтей выступила. Ты не волнуйся, я в другую руку бокал возьму.

– И вот это ты хотел от меня скрыть? От меня? А кто тебе постельное белье меняет?!

Жан отставил бокалы и подошел к окну, где на столике высились стопки льняных полотенец, стоял кувшин с водой и умывальная миска. Вода в миске побурела от крови.

– Так ведь не больно же, – пробормотал Локк.

Жан, не удостоив его ответом, выплеснул бурую жижу за окно, во внутренний дворик, по счастью пустынный, а потом, наполнив миску свежей водой, окунул в нее полотенце.

– Дай руку, – велел он.

Локк неохотно протянул руку, и Жан обмотал ему пальцы влажной тканью, на которой тут же проступили алые пятна.

– Руку держи на весу, – сказал Жан.

– Ну да, выглядит устрашающе, но крови-то не так уж и много.

– Да в тебе и без того крови не хватает.

– Вина мне тоже не хватает.

Жан осторожно передал ему бокал, с удовлетворением отметив, что правая рука Локка почти не дрожит, – с недавних пор пальцы его плохо слушались.

– Что ж, выпьем за алхимиков, – провозгласил Локк. – Да просрутся они огнем смердящим! – Он пригубил вино. – Или задохнутся в мягких постельках. В общем, как получится. Я не привередлив.

Следующий глоток вызвал приступ кашля. Алая капля скользнула в бокал, расплываясь пурпурным облачком в небесной синеве вина.

– О боги, – вздохнул Жан и опустошил свой бокал. – Я схожу за Малькором.

– Да не нужен мне этот собачий лекарь! Он уже раз семь приходил, и все без толку. Зачем…

– А вдруг что-нибудь изменилось? А вдруг на этот раз что-нибудь поможет? – Жан схватил камзол. – А вдруг он кровотечение остановит? А вдруг он…

– Да не будет никакого вдруг! Ничего он не сделает, Жан! Противоядия никому не отыскать – ни Малькору, ни Кепире, ни твоему хваленому Зодешти. Все лекари в этом вонючем городе – коновалы и шарлатаны, только и умеют, что чирьи вскрывать.

– Я скоро вернусь.

– Жан, да не трать ты деньги почем зря! – Локк снова закашлялся и едва не выронил бокал. – Неужели в твоей тупой башке мозгов вообще не осталось?! Вот же ж упертый…

– Я скоро вернусь.

– Упертый… упертый… погоди, дай мне выразительное сравнение подобрать… блеснуть язвительным остроумием и убедительным красноречием… Эй, не уходи, язвительное остроумие пропустишь. Тьфу ты!

Дальнейший поток убедительного красноречия Локка Жан оставил за дверью. На далеком горизонте догорали сполохи закатного пламени; серебристо-голубая чаша небес, окаймленная огненно-алой полосой, медленно наполнялась сумеречным пурпуром, словно кровью, расплывающейся в бокале синего вина.

С севера на Аматель надвигалась серая громада низких туч, обещая ненастье. Жана это вполне устраивало.

4

Прошло шесть недель с тех пор, как друзья на сорокафутовой яхте вышли из портового городка Вел-Вираццо. Два года, проведенные в Тал-Верраре в попытке провернуть многообещающую аферу, завершились чередой головокружительных приключений и почти полной неудачей – вместо огромного состояния Жану и Локку достались жалкие крохи.

Жан шел по улицам Лашена, рассеянно поглаживая прядь темных кудрявых волос, туго перевитую сыромятным шнуром; с ней он не расставался ни на минуту – в списке его недавних горестных утрат деньги занимали самое последнее место.

Жан с Локком подумывали отправиться на восток, к Тамалеку и Эспаре, или даже вернуться в Каморр, однако знакомые с детства места утратили былую привлекательность, а почти все старые друзья погибли. В конце концов приятели решили податься на запад – точнее, на северо-запад.

Шли они вдоль побережья, потому что их новообретенное мореходное мастерство оставляло желать лучшего. Обогнув по широкой дуге Тал-Веррар, они оставили за бортом обугленные руины Салон-Корбо, не так давно слывшего излюбленным местом отдыха пресыщенной знати. Приятели плыли на север, в далекий Балинель, один из кантонов королевства Семи Сущностей. И Жан, и Локк более чем сносно говорили по-вадрански, что позволяло им заняться чем угодно, а при первом же удобном случае кого-нибудь облапошить.

Из Медного моря путь их лежал в устье Кавендрии – широкой и полноводной реки, усмиренной непознанным искусством Древних и вполне пригодной для прохода морских судов. Кавендрия брала начало в Амателе, озере Драгоценностей, на берегах которого стояли два древних города – Картен и Лашен. Именно в Лашене приятели собирались обзавестись титулами, но из-за недостатка средств укротили свои честолюбивые намерения и теперь просто хотели пополнить запасы и отплыть на север, в Балинель.

Коварный яд дал о себе знать в тот самый день, когда яхта вошла в устье Кавендрии.

Поначалу Локк не обращал внимания на легкое головокружение и пелену, время от времени застилавшую глаза. Несколько дней яхта медленно шла вверх по реке. Внезапно у Локка открылось кровотечение из носа, а когда они наконец прибыли в Лашен, то скрывать охватившую его слабость стало невозможно. Как Локк ни упирался, Жан снял апартаменты в гостином дворе и, вместо того чтобы пополнять припасы, занялся поисками целительных снадобий.

Преступный мир Лашена оказался весьма обширным, хотя и много меньше каморрского. Жан, не гнушаясь подкупа и прочих действенных мер убеждения, посетил местных отравителей, знахарей и черных алхимиков, однако все они удрученно мотали головами, восхищались искусством неведомого мастера и единогласно утверждали, что не в силах ни остановить, ни даже просто замедлить действие этой удивительной отравы. Локку пришлось перепробовать сотни различных слабительных средств, настоев и эликсиров, один другого гаже и дороже, но все они оказались бесполезны.

Жан обзавелся подобающим нарядом и принялся обивать пороги лекарей и магистров врачевания, умоляя оказать срочную помощь «доверенному лицу» некоего важного и состоятельного господина; под этим расплывчатым определением мог скрываться кто угодно – и фаворит, и тайный убийца. Лекари, выражая сочувствие, смешанное с профессиональным любопытством, от лечения воздерживались и чудесного исцеления не обещали, по большей части предлагая болеутоляющие и успокоительные средства. Жан прекрасно понимал, что это означает, но всеобщего пессимизма не разделял, а лишь беспрекословно выплачивал требуемую сумму, выпроваживал за дверь очередного лекаря и отправлялся к следующему по списку.

Деньги быстро исчезали. Вскорости Жан продал яхту (вместе с котенком – залогом удачного плавания), выручив за нее половину стоимости.

А теперь и эти деньги были на исходе. Эркемар Зодешти оставался единственным лекарем в Лашене, который еще не объявил Жану о том, что положение Локка безнадежно.

5

– Ничего нового, – сказал Малькор. – Те же яйца, вид сбоку. Не вижу особых причин для беспокойства. Не падайте духом.

Толстопузый старик с курчавой седой бородой, грозовым облаком клубящейся у щек, был собачьим лекарем, то есть врачевателем-самоучкой, не имеющим разрешения на профессиональную деятельность; от остальных своих собратьев он отличался лишь тем, что потреблял спиртное в умеренных, а не в чрезмерных количествах.

– Ну это навряд ли, – хмыкнул Локк. – Кстати, премного вам благодарен за рукоблудие. Я вполне удовлетворен.

Малькор наложил на кончики Локковых пальцев медовую припарку, загущенную мукой, и аккуратно обмотал каждый палец бинтами, превратив руку в бесполезную пухлую подушечку.

– Ха! Что ж, боги благоволят тому, кто свои беды с усмешкой принимает.

– Беды – занятие скучное. А коли вдрызг напиться не дают, то волей-неволей захохочешь.

– По-вашему, кровотечение – не дурной признак? Хуже ему не стало? – спросил Жан.

– Новое неудобство, только и всего. – Малькор замялся, неуверенно пожал плечами. – Трудно сказать, чем вызвано отторжение сангвинического гумора. Может быть, имеет смысл повторно исследовать урину…

– Нет уж, если вам понадобилась плошка мочи, то черпайте из своих запасов. Я по приказу ссать умаялся.

– Что ж, как вам будет угодно… – Малькор встал, стариковские суставы заскрипели, как ржавые петли. – Обойдемся без мочи. В таком случае я оставлю вам весьма действенное средство, которое принесет вам облегчение часов на двенадцать, а то и на целые сутки и, вполне вероятно, поможет восстановить истощенные запасы гуморальных соков…

– Великолепно, – вздохнул Локк. – Ваше чудодейственное средство опять состоит в основном из толченого мела? А из сахара нельзя? Если честно, то хотелось бы чего-нибудь послаще.

– Эй! Язык-то придержи! – вскинулся Малькор; морщинистые щеки старика побагровели. – Может, я в коллегиях не обучался, но всеми богами клянусь, обманывать больных – не в моих обычаях.

– Да будет вам, успокойтесь! – Локк закашлялся и потер глаза незабинтованной рукой. – Я знаю, вы мне зла не причините, но и пользы от ваших снадобий не будет.

– Через пару часов повязки надо сменить, – обиженно сказал Малькор, натягивая поношенный сюртук, заляпанный подозрительными темными пятнами. – И спиртными напитками не увлекайтесь, вино водой разбавляйте.

– Не волнуйтесь, мой верный друг за мной ухаживает много лучше, чем иная дуэнья за своей непорочной подопечной.

– Прошу прощения, – вздохнул Жан, провожая Малькора к выходу. – Мой приятель становится несносен при малейшем недомогании.

– Ему дня три осталось, не больше, – предупредил старик.

– С чего вы взяли…

– С того и взял. Он слабеет на глазах, кровотечение усиливается, соотношение гуморов непоправимо нарушено. Весьма вероятно, что мочеиспускание также сопровождается выделением крови. Подбадривать его бесполезно – он и сам прекрасно понимает, к чему все идет.

– Но…

– И вы тоже должны это понять.

– Неужели с этим никто не сможет справиться?

– Только боги.

– Ох, если б Зодешти согласился…

– Зодешти? – хохотнул Малькор. – Не тратьте денег попусту. Он признает только два недуга – богатство и знатность. На вашего приятеля он и взглянуть не соизволит.

– И это все? Вам больше нечего предложить?

– Позовите священников, пока он еще в сознании.

Жан с таким отчаянием уставился на старого лекаря, что тот невольно приобнял его за плечи.

– Послушайте, я не знаю, как называется яд, который медленно умерщвляет вашего друга, но вас, молодой человек, убивает надежда.

– Благодарю вас, – процедил Жан, вытряхивая из кошелька горсть серебра. – Если мне и в дальнейшем не обойтись без ваших ценных замечаний…

– За сегодняшний визит мне хватит и одной дувесты, – заявил Малькор. – Я понимаю, вы очень расстроены, но помните, что к моим услугам вы можете обращаться в любое время. Увы, страдания вашего друга лишь усилятся, и его ждет весьма мучительная кончина.

Солнце зашло, в домах и на городских башнях загорались огоньки, сверкая в сгустившемся сумраке. Жан, угрюмо глядя вслед Малькору, изнывал от желания кого-нибудь поколотить.

6

На следующий день, во втором часу пополудни, небо затянули клубящиеся серые тучи, грозившие с минуты на минуту разразиться проливным дождем.

– Добрый день! – сказал Жан, подходя к садовой калитке. – А я к вам все с той же просьбой…

– Какая неожиданность, – ехидно ответил старик.

В саду все так же раздавались веселые голоса, смех и какие-то размеренные шлепки и хлопки, – похоже, что-то швыряли о каменную стену.

– Ну что, я со временем подгадал? Или досточтимый магистр все еще…

– …занят важными исследованиями. Молодой человек, неужели наша вчерашняя беседа совершенно стерлась из вашей памяти?

– Прошу вас, внемлите моим мольбам, сударь, – с искренней дрожью в голосе начал Жан. – Хороший человек лежит при смерти и отчаянно нуждается в помощи. Ведь в Коллегии досточтимый магистр наверняка приносил клятву врачевателя…

– Его клятвы вас не касаются. И в Лашене, и в Картене, и мало ли еще где хорошие люди лежат при смерти и отчаянно нуждаются в помощи. По-вашему, мой господин должен немедленно седлать коней и отправляться на выручку?

– Я вас умоляю… – простонал Жан, потряхивая новым пухлым конвертом, в котором призывно звенели монетки. – Ради всех богов, передайте досточтимому магистру это послание…

Лакей с презрительной ухмылкой протянул руку за решетку. Жан, отбросив конверт, ухватил старика за шиворот, впечатал в прутья садовой калитки и помахал у него перед носом кулаком, между пальцами которого торчал невесть откуда взявшийся тычковый нож самого что ни на есть устрашающего вида – длиной в ладонь и загнутый, будто коготь.

– Видишь? – прошипел Жан. – У такого ножа одно-единственное применение. Пикнешь или дернешься – кишки фартуком выпущу. Открывай калитку. Ну, кому говорят!

– Ты за это поплатишься! – пролепетал лакей. – С тебя кожу сдерут и в соленой водице живьем сварят.

– Ага, и будет тебе утешение, – фыркнул Жан, приставив нож к животу старика. – Отпирай, иначе ключи у покойника забирать придется.

Лакей дрожащими руками отомкнул замок. Жан пинком распахнул калитку, снова ухватил старика за шиворот и, повернув спиной к себе, приставил нож к пояснице.

– А теперь веди меня к своему господину. И не дергайся. Объяснишь ему, что весьма состоятельный вельможа отчаянно нуждается в его услугах.

– Досточтимый магистр в саду… А ты… Вы сумасшедший? Близкие друзья моего господина – весьма влиятельные особы…

– Да-да, как же иначе, – хмыкнул Жан и чувствительно уколол старика кончиком ножа. – А ты сейчас сведешь очень близкое знакомство с моим влиятельным другом.

В глубине сада невысокий коренастый мужчина лет тридцати пяти оживленно беседовал с юной красавицей, одетой, как и ее спутник, в свободные панталоны и шелковую сорочку. Толстые кожаные перчатки защищали руки милой парочки. Жан сообразил, что досточтимый магистр и его гостья приятно проводили время за игрой в пурсаву, именуемую также «погоня за партнером», – изысканной версией ручного мяча.

– Сударь, сударыня, тысяча извинений, – запинаясь, произнес лакей, подбадриваемый острием Жанова ножа. – Дело очень срочное.

Сам Жан стоял в полушаге от старика, так что ни Зодешти, ни его очаровательная спутница не видели, с помощью чего он проник в сад.

– Да неужели? – лениво процедил Зодешти, тряхнув взмокшей от пота копной черных кудрей; в голосе его слышался великосветский веррарский акцент. – Кто проситель?

– Благородный друг, – ответил Жан. – Сами понимаете, в присутствии посторонних имен называть не принято…

– Ох, ради всех богов, в моем собственном саду я решаю, что принято, а что не принято! Лоран, что это за наглец?! Ты же прекрасно знаешь мои предпочтения. Неужто дело и впрямь важное?

– Очень важное, сударь, – подтвердил старик.

– Что ж, возьмите у него рекомендательные письма, я с ними попозже ознакомлюсь. Пусть зайдет после ужина, я сообщу, возьмусь ли за это дело.

– Нет уж, решение придется принять немедленно. Так будет лучше для всех, – сказал Жан.

– Да что ты себе позволяешь, наглец! Начхать мне на твою срочность! Лоран, выпроводи его…

– Сударь, я вынужден презреть ваш отказ… – любезно отозвался Жан, повалил Лорана на лужайку, а спустя мгновение мощной рукой сдавил горло лекарю и наставил острие ножа на юную красавицу. – Сударыня, если вы намерены звать на помощь, то смерть досточтимого магистра будет на вашей совести.

– Я… вы… – ошарашенно выдохнула она.

– Лепетать лепечите, а вот визжать не советую. А вы, уважаемый… – Жан посильнее сжал горло лекаря, и тот с надрывом втянул в себя воздух. – Похоже, вежливого обращения вы понимать не желаете. Жаль, конечно. Я бы вам щедро заплатил. Увы, придется обучить вас новому, весьма действенному способу вести дела. Надеюсь, у вас имеется обширный набор противоядий и все необходимое для осмотра больного?

– Да-да, – с трудом выдавил Зодешти. – В кабинете.

– В таком случае мы сейчас все неторопливо пройдем в дом… Лоран, а ты чего разлегся? Поднимайся! Магистр, карета и кучер у вас есть?

– Разумеется…

– Тогда пошли. Не волнуйтесь, все будет в полном порядке. А если хоть один из вас рыпнется, то, клянусь всеми богами, я преподам досточтимому магистру урок полевой хирургии.