Текст книги "Тайна трех четвертей"

– Я не смогу назвать вам точную дату. Где-то в конце прошлого года, так мне кажется. В ноябре или декабре.

Эти слова совпадали с тем, что говорила Аннабель Тредуэй.

– Как заведующему пансионом вам рассказали, я полагаю, что прапрадедушка одного из ваших воспитанников умер?

– Совершенно верно. Мы все немного опечалились. Тем не менее старик дожил до весьма почтенного возраста. Нам бы всем не помешало быть такими же везучими! – Радостная улыбка вернулась к нему. – Ну а если уж тебе суждено умереть, то утопление – далеко не самая худшая смерть.

– Он утонул?

– Да. Бедный старый Панди заснул в ванне и… Утонул. Ужасный несчастный случай. И никто никогда не говорил, что это произошло как-либо иначе.

Мисс Тредуэй говорила, что ее дед заснул. И Пуаро сделал вывод, что Барнабас Панди умер ночью, во сне. Она ничего не говорила про ванну или о том, что он утонул. Быть может, она сознательно утаила часть истории?

– И так было до тех пор, пока вы не получили письмо, подписанное якобы мною. Барнабас Панди случайно утонул в ванне?

– Так считают все, – ответил Доккерилл. – Расследование установило, что его смерть была результатом несчастного случая. Я помню, как Джейн, моя жена, выражала соболезнования молодому Тимоти. Полагаю, следствие допустило ошибку?

– У вас с собой письмо? – спросил Пуаро.

– Нет, сожалею, но у меня его нет. Как я уже сказал, оно потерялось. На самом деле даже дважды. В первый раз я его нашел – так я узнал ваш адрес, но потом оно снова исчезло. Я искал проклятое письмо перед отъездом в Лондон, но безрезультатно. Я очень надеюсь, что оно не попало в грязные ручонки одного из наших мальчишек. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то думал, что меня обвиняют в убийстве, в особенности теперь, когда выяснилось, что вы не имеете к этому никакого отношения!

– У вас с женой есть дети?

– Пока нет. Но мы надеемся. О, я говорил как заведующий пансионом, когда сказал «наших мальчишек». У нас семьдесят пять маленьких негодников! Моя жена настоящая святая – я так всегда говорю, – она прекрасно с ними управляется, и она постоянно повторяет, что у нее нет никаких проблем, но моя жена определенно святая, ведь она терпит меня. – Последовал предсказуемый громкий смех.

– Возможно, вам следует попросить жену поискать вместе с вами дома? – сказал Пуаро. – До сих пор ни один из тех, кто со мной говорил, не принес письма. Мне бы очень помогло, если бы я увидел хотя бы одно.

– Конечно. Мне бы следовало самому об этом подумать. Джейн его обязательно отыщет. Она потрясающая! У нее настоящий талант все находить, хотя она его отрицает. Она часто говорит: «Ты найдешь все, как и я, Хьюго, если откроешь глаза и используешь мозги». Она великолепна!

– Вы знаете Аннабель Тредуэй, мсье?

Улыбка Хью засияла с новой силой.

– Аннабель! Конечно. Она тетя Тимоти, а вот кем она приходится старому Панди? Дайте подумать. Мать Тимоти, Линор, – внучка Панди, значит… да, Аннабель его… хммм… Она сестра Линор, значит… тоже внучка Панди.

У Пуаро родилось подозрение, что Хью Доккерилл является одним из самых глупых людей, которых ему доводилось встретить.

– Линор обычно сопровождает Аннабель и свою дочь Айви – сестру Тимоти, когда она приезжает в Тервилл, так что за прошедшие годы я неплохо узнал Аннабель. Боюсь, мистер Пуаро, что здесь кроется история, как принято говорить. Несколько лет назад я сделал Аннабель предложение. Брак, ну вы понимаете. Я по уши влюбился. Да, в то время я еще не был женат на своей жене, – уточнил Доккерилл.

– Я рад слышать, мсье, что вы не делали предложения сразу двум женщинам.

– Что? Черт возьми, нет. Тогда я был холостяком. На самом деле получилось очень странно. Я до сих пор не могу понять, что произошло. Казалось, Аннабель взволновало мое предложение, но потом, почти сразу, она расплакалась и отказала мне. Женщины настолько переменчивы – это известно всем мужчинам, – за исключением Джейн. Она чрезвычайно надежна. Но все же… казалось, отказ невероятно расстроил Аннабель – так сильно, что я предложил ей поменять «нет» на «да», чтобы она лучше себя почувствовала.

– И какой была ее реакция?

– Твердое «нет», к сожалению. Ну вы же знаете, все, что ни делается, к лучшему, верно? Джейн замечательно управляется с нашими мальчиками. Когда Аннабель отказала мне, она объяснила, что с ними была бы просто безнадежна. Я даже не знаю, почему она так решила, ведь Аннабель нежно любит и Тимоти, и Айви. И она действительно для них как вторая мать. Я не раз думал, что она боится заводить своих детей – ведь это могло бы ослабить ее связь с племянницей и племянником. Быть может, ее обескураживало огромное количество мальчиков у меня в доме. Иногда они ведут себя точно стадо, а Аннабель тихое существо. Тем не менее она обожает юного Тимоти, который совсем непростой мальчик. За прошедшие годы у нас из-за него было немало неприятностей.

– Какого рода? – уточнил Пуаро.

– О, ничего серьезного. Я уверен, что все изменится, когда он немного подрастет. Как и многие другие мальчики из Тервилла, Тимоти склонен к хвастовству, когда для того нет ни малейших поводов. Иногда он ведет себя так, словно школьные правила на него не распространяются. Как будто он выше всех запретов. Джейн во всем винит… – Хью Доккерилл смолк. – Ой! – Он рассмеялся. – Пожалуй, я веду себя слишком опрометчиво.

– Все, что вы мне рассказываете, отсюда не выйдет, – заверил его Пуаро.

– Я лишь хотел сказать, что, по мнению матери, Тимоти никогда и ни в чем не виноват. Однажды, когда я был совершенно уверен, что должен наказать его за ослушание, Джейн настаивала, Линор Лавингтон наказала меня самого. Она не разговаривала со мной почти шесть месяцев. Ни единого слова!

– Вы знакомы с Джоном Мак-Кродденом?

– Нет, боюсь, что нет. А я должен его знать?

– А с Сильвией Рул?

– Да, Сильвию я знаю. – Хью засиял, довольный, что может ответить утвердительно.

Пуаро был удивлен. Он снова сделал неверные выводы. Ничто не приводило его в замешательство больше, чем собственные ошибки. Он думал, что существуют две пары, как два желтых и два розовых квадрата на куске торта «Церковное окно»: Сильвия Рул и Джон Мак-Кродден, которые не встречали Барнабаса Панди и никогда не слышали его имени, и другая пара, знавшая Панди лично или понаслышке – Аннабель Тредуэй и Хью Доккерилл.

Пуаро сделал ложный вывод, решив, что пары эти никак не связаны и разделены, как желтые и розовые квадраты на торте. Однако теперь все перепуталось: Хью Доккерилл знал Сильвию Рул.

– Откуда вы ее знаете?

– Ее сын Фредди учится в Тервилле, в том же классе, что и Тимоти Лавингтон.

– Сколько лет мальчикам?

– Двенадцать, полагаю. Оба во втором классе и живут в моем доме. Очень разные мальчики. Боже мой, они категорически отличаются друг от друга! Тимоти очень популярен и постоянно окружен восхищенными почитателями. А бедный Фред – одиночка. Кажется, у него совсем нет друзей. Он проводит много времени, помогая Джейн. Она великолепна. «Ни один мальчик не будет чувствовать себя одиноким, если я рядом», – часто повторяет она. И добивается поразительных результатов!

«Возможно, Сильвия Рул солгала, что никогда не слышала про Панди?» – спросил себя Пуаро. Обязательно ли мать должна знать имя прапрадедушки одноклассника своего сына, и особенно если у них разные фамилии? Ведь Тимоти – Лавингтон, а не Панди.

– Значит, у мадам Рул есть сын, который учится в той же школе и живет в том же пансионе, что и правнук Барнабаса Панди, – пробормотал Пуаро больше для себя, чем для Доккерилла.

– Ну и ну. Неужели?

– Мы только что это с вами установили, мсье.

Возможно, Хью Доккерилл плохо разбирался только в родственных отношениях. Ну и еще в том, где лежат разные вещи – например, важные письма.

Улыбка Доккерилла потускнела, когда он попытался разобраться в последних словах Пуаро.

– Сын, который… правнук… Конечно! Да, так и есть. Действительно, вы правы!

«Из чего следует, – подумал Пуаро, – что все не так просто, как розовые и желтые квадраты на торте, нет, понятие пар здесь не годится». Итак, трое получателей писем вполне определенно были связаны с Барнабасом Панди, а четвертый нет – во всяком случае, пока.

Пуаро интересовали два вопроса: убит ли Барнабас Панди? И является ли Джон Мак-Кродден исключением? Или он как-то связан с умершим Панди, но пока непонятно как?

Глава 5
Буква с изъяном

Я составляю этот отчет, который Пуаро позднее назвал «Тайной трех четвертей», на пишущей машинке с неисправной буквой «е». Я не знаю, увидит ли он свет, но если вы читаете опубликованную версию, все «е», конечно, будут безупречны. Тем не менее важно отметить, что в оригинальном тексте есть (или мне следовало бы сказать, имея в виду будущих читателей, «было»?) маленькое отверстие в середине горизонтального штриха каждой буквы «е» – крошечная дырочка в черной краске.

Почему это важно? Чтобы ответить на этот вопрос сейчас, мне пришлось бы сильно забежать вперед. Но позвольте все объяснить.

Меня зовут Эдвард Кетчпул, я инспектор Скотленд-Ярда и рассказываю эту историю – не только с настоящего момента, но с самого начала, хотя мне помогало несколько человек, – чтобы события драмы, происшедшие во время моего отсутствия, не остались без внимания. В особенности я благодарен острому взгляду и словоохотливости Эркюля Пуаро, ведь когда дело доходит до деталей, он ничего не упускает.

Именно благодаря ему я уверен, что не упустил никаких значимых подробностей, которые описываю сейчас, и событий, что произошли до того, как я вернулся из Грейт-Ярмута.

Чем меньше я расскажу о невероятно скучном пребывании на знаменитом курорте, тем лучше. Единственная существенная деталь состоит в том, что мне пришлось покинуть его раньше, чем я планировал (не сомневаюсь, что вы легко представите мое облегчение), после того как получил две телеграммы. Одну от Эркюля Пуаро, который писал, что срочно нуждается в моей помощи и просит немедленно вернуться. Ну а вторую я и вовсе не мог проигнорировать, поскольку ее автором был суперинтендант Скотленд-Ярда Натаниэль Бьюис. И во второй телеграмме, хотя ее прислал и не Пуаро, говорилось именно о нем. Судя по всему, Пуаро «усложнял жизнь» суперинтенданта, и Бьюис попросил его успокоить.

Меня тронула неоправданная уверенность суперинтенданта в моей способности влиять на поведение моего бельгийского друга, и потому, войдя в кабинет Бьюиса, я сел и принялся сочувственно кивать, когда он дал волю негодованию. Мне почти сразу стала понятна суть проблемы. Пуаро считал, что сын Роланда-Веревки Мак-Кроддена совершил убийство, а кроме того, заявил, что способен доказать его вину. Суперинтенданту это совсем не понравилось, потому что он приятельствовал с Роландом-Веревкой и хотел, чтобы я убедил Пуаро отказаться от своих слов.

Не обращая внимания на громкие и весьма разнообразные слова отвращения и возмущения, наполнявшие кабинет суперинтенданта, я занимался тем, что обдумывал ответ. Следовало ли мне сказать: «В моем разговоре с Пуаро на данную тему нет никакого смысла; если он уверен в своей правоте, то не станет меня слушать»? Нет, такое заявление прозвучало бы вызывающе и выставило бы меня слабаком. Кроме того, сам Пуаро хотел срочно со мной поговорить, предположительно, именно об этом деле, вот почему я пообещал суперинтенданту убедить моего друга прислушаться к доводам здравого смысла.

Я думал, что от Пуаро узнаю, почему он считает сына Роланда-Веревки убийцей в то время, когда никто более так не думает, и передам его соображения суперинтенданту. Этот план выглядел вполне реальным, и я не видел смысла усложнять дело, указывая на то, что «он сын друга моего друга», что не являлось доказательством невиновности или эффективной защитой.

Натаниэль Бьюис был спокойным, уравновешенным и разумным человеком, за исключением тех моментов, когда его что-то сильно расстраивало. В эти редкие мгновения он не понимал, что его эмоциональные реакции не позволяют ему трезво смотреть на вещи. А из-за того, что, как правило, его решения отличались исключительным здравомыслием, он считал, что так бывает всегда, а потому имел обыкновение делать абсурдные заявления, которые, будь он в своем обычном состоянии, сам бы назвал идиотическими. Когда он приходил в себя после подобных эпизодов, суперинтендант никогда не упоминал про ситуации, в коих выдавал серии смехотворных заявлений и указаний, и, насколько мне известно, никто другой о них также не говорил. Естественно, я тоже. Хотя это и звучит странно, я не уверен, что обычному суперинтенданту известно о существовании своего безумного двойника, изредка занимающего его место.

Я кивал с самым рассудительным видом, пока этот двойник рычал и напыщенно разглагольствовал, расхаживая по небольшому кабинету и периодически поправляя сползавшие на нос очки.

– Сын Роли убийца? Абсурд! Сын Роланда Мак-Кроддена! Будь ты сыном такого человека, Кетчпул, ты бы стал совершать убийства ради развлечения? Конечно, нет! Только глупец способен на подобное! К тому же Барнабас Панди умер в результате несчастного случая – мне предоставили официальное расследование о его смерти, и там черным по белому написано: несчастный случай! Мужчина утонул в собственной ванне. Ему было девяносто четыре года. И вот что я намерен у тебя спросить… Девяносто четыре! Сколько еще он мог бы прожить? Ты рискнул бы своей шеей, чтобы убить девяносточетырехлетнего старика, Кетчпул? Это не укладывается в голове. Никто бы не стал так поступать. Да и зачем?

– Ну…

– Тут не может быть никаких причин, – завершил свои рассуждения Бьюис. – Я не знаю, что думает твой приятель-бельгиец, но ты обязан предельно ясно объяснить ему, что он должен немедленно написать Роланду Мак-Кроддену и принести ему свои глубочайшие извинения.

Бьюис явно забыл, что и сам находился в дружеских отношениях с Пуаро.

Конечно, существовало множество причин, по которым кто-то мог убить человека в возрасте за девяносто: если он грозил открыть миру какой-то позорный секрет на следующий день, к примеру. И Бьюис, настоящий Бьюис, а не этот неуравновешенный двойник, не хуже меня знал, что некоторые убийства не раз принимали за несчастные случаи. А если ты являешься сыном человека, прославившегося тем, что он отправил на виселицу огромное количество негодяев, то нельзя исключить, что твоя психика деформирована и ты сам стал убийцей.

Я знал, что сегодня бесполезно приводить подобные доводы суперинтенданту, хотя при других обстоятельствах он и сам мог бы их озвучить. Я решился лишь на небольшой вызов.

– Но разве вы не говорили, что Пуаро послал письмо с обвинением сыну Роланду-Веревки, а не самому Роланду?

– Ну и что с того? – Бьюис сердито посмотрел на меня. – Разве это что-то меняет?

– Сколько лет Джону Мак-Кроддену?

– Сколько лет? Дьявольщина, о чем ты? Разве его возраст имеет значение?

– Он мужчина или совсем молодой человек? – терпеливо продолжал я.

– Тебе окончательно отказали мозги, Кетчпул? Джон Мак-Кродден взрослый мужчина.

– Тогда не разумнее ли просить Пуаро принести извинения Джону Мак-Кроддену, а не его отцу? Ну если он ошибается и Джон Мак-Кродден невиновен. Я хочу сказать, Джон совершеннолетний…

– Он был несовершеннолетним, только давно, – заявил Бьюис. – И работал в шахте где-то на северо-востоке.

– Вот как, – только и сказал я, понимая, что способность босса воспринимать происходящее вернется к нему быстрее, если я буду говорить как можно меньше.

– Но это к делу не относится, Кетчпул. Нам следует беспокоиться о бедняге Роли. Джон во всем винит отца. Пуаро должен немедленно написать Роли и ползать перед ним на коленях, чтобы получить прощение. Он выдвинул чудовищное обвинение и самым возмутительным образом оклеветал невинного человека! Пожалуйста, позаботься, чтобы Пуаро все исправил, Кетчпул.

– Я постараюсь, сэр.

– Хорошо.

– Вы не могли бы сообщить мне подробности дела, сэр? Быть может, Роланд-Веревка упоминал, почему Пуаро пришла в голову мысль, что…

– Дьявольщина, откуда я могу знать «почему», Кетчпул? Должно быть, Пуаро потерял рассудок, – другого объяснения у меня нет. Ты можешь сам прочитать его письмо, если хочешь!

– У вас оно есть?

– Джон разорвал его на кусочки и отправил Роли вместе с обвинениями в его адрес. Роли склеил кусочки и передал мне. Я не знаю, почему Джон считает, что за письмом стоит отец. Роланд играет по правилам. Так было всегда. И его сыну, вне всякого сомнения, следовало бы это знать. Если бы Роли захотел сказать что-то сыну, он сделал бы это сам.

– И все же я бы хотел взглянуть на письмо, если можно, сэр.

Бьюис подошел к письменному столу, выдвинул один из ящиков, с гримасой на лице достал оттуда оскорбительное письмо и протянул мне.

– Полнейшая чушь! – сказал он на случай, если у меня остались хоть какие-то сомнения по данному вопросу. – Злобная чепуха!

«Но Пуаро никогда не отличался злобным нравом», – едва не сказал я, но вовремя прикусил язык.

Я прочитал письмо, которое оказалось коротким: всего один абзац. Тем не менее оно могло быть и вдвое короче, чтобы передать мысль автора. В невнятной и безыскусной манере письмо обвиняло Джона Мак-Кроддена в убийстве Барнабаса Панди, а кроме того, там говорилось, что существует улика, подтверждающая это, и если Мак-Кродден немедленно не признается, она отправится в полицию.

Мой взгляд остановился на подписи в конце письма, выведенной наклонными буквами: «Эркюль Пуаро».

Я попытался вспомнить подпись моего друга, но, к своему величайшему сожалению, не сумел, несмотря на то что видел ее один или два раза. Возможно, тот, кто отправил письмо, и постарался скопировать почерк Пуаро, однако ему не удалось воспроизвести его образ мыслей – Пуаро никогда не написал бы такого.

Ибо, если бы он считал, что Мак-Кродден убил этого Панди, а потом сумел убедить всех, что тот умер в результате несчастного случая, он бы отправился к Мак-Кроддену в сопровождении полиции и не стал посылать письма, предоставив ему тем самым шанс сбежать или покончить с собой до того, как Эркюль Пуаро посмотрит ему в глаза и выложит перед ним последовательность совершенных им ошибок, которые и привели к разоблачению. И эта отвратительная вкрадчивая манера… Нет, это невозможно. У меня не осталось ни малейших сомнений.

Я не собирался тратить время на то, чтобы выяснить, какое впечатление произведет мое открытие на суперинтенданта, но чувствовал, что должен ему сказать:

– Сэр, ситуация выглядит совсем не так, как я… или вы… Иными словами, я хочу сказать, что не уверен в необходимости извинений со стороны Пуаро… – Тут я смолк.

– Что вы пытаетесь сказать, Кетчпул?

– Письмо – подделка, сэр, – сказал я. – Я не знаю, кто его написал, но абсолютно уверен, что не Эркюль Пуаро.

Глава 6
Роланд-Веревка

Суперинтендант отдал мне исключительно четкие инструкции: мне следовало без промедления отыскать Пуаро и просить его сопроводить меня в офис адвокатской конторы Роланда-Веревки «Дональдсон и Мак-Кродден», где мы должны были объяснить, что письмо, полученное Джоном Мак-Кродденом, писал не Пуаро, и принести самые искренние извинения за неприятности, которые ни один из нас не причинял.

Я и без того слишком долго находился в Грейт-Ярмуте, и у меня накопилось много работы, а потому мне вовсе не хотелось тратить время на подобные визиты. Разве телефонного звонка Бьюиса Роланду-Веревке не достаточно? Они ведь близкие друзья. Но нет, суперинтендант заявляет, что Мак-Кроддену-старшему, весьма осторожному человеку, необходимы заверения Пуаро, что он не писал оскорбительного письма. Бьюис хочет, чтобы я присутствовал при этом и затем доложил ему, что проблема полностью улажена.

«Необходимо исправить ситуацию в течение ближайшего часа или двух», – думал я, направляясь к особняку «Уайтхэйвен». Увы, Пуаро не оказалось дома, и его камердинер сказал, что он, скорее всего, на пути в Скотленд-Ярд. Очевидно, он также хотел поскорее встретиться со мной.

Вернувшись на службу, я обнаружил, что Пуаро уже побывал здесь, спрашивал про меня и, немного подождав, ушел. Суперинтендант также удалился, и потому я не мог спросить у него, как мне действовать дальше. Я зашел в кафе «Плезант», но Пуаро там не оказалось. В конце концов, рассердившись, я решил посетить Роланда Мак-Кроддена в одиночку, посчитав, что он будет рад узнать, что за обвинением его сына в убийстве стоит вовсе не Эркюль Пуаро; я не сомневался также, что слова инспектора Скотленд-Ярда будет достаточно даже для Роланда-Веревки.

Адвокатская контора «Дональдсон и Мак-Кродден» занимала два верхних этажа высокого здания с оштукатуренным фронтоном на Генриэтт-стрит, рядом с отелем «Ковент-Гарден». Меня приветствовала молодая улыбчивая женщина с розовым лицом, каштановыми волосами и короткой стрижкой безупречных геометрических линий. Она была в белой блузке и клетчатой юбке, похожей на одеяло для пикника.

Сказав, что ее зовут мисс Мейсон, она задала серию вопросов, помешавших мне сформулировать причину визита; вышло бы намного короче и быстрее, если б она просто спросила: «Чем я могу вам помочь?» И, однако, мы потратили абсурдно долгое время на глупости вроде: «Могу я узнать ваше имя, сэр?», «Могу я спросить, с кем вы хотите говорить?», «Могу я поинтересоваться, есть ли у вас договоренность о встрече, сэр?» и «Не могли бы вы сообщить цель своего визита?» Ее метод общения не позволял мне выговорить и двух слов подряд, и при этом она не сводила нескрываемо жадного взгляда с конверта в моей руке – письма неизвестного автора Джону Мак-Кроддену, обвиняющего его в убийстве.

К тому моменту, как мисс Мейсон повела меня по узкому коридору, вдоль стен которого шли полки с переплетенными в кожу томами со сводами законов, я уже испытывал сильное желание сбежать в противоположном направлении, лишь бы только не следовать за ней. Я заметил – как и любой бы на моем месте, – что она не столько шла вперед, сколько подпрыгивала на паре самых маленьких ног, какие мне доводилось видеть.

Мы подошли к выкрашенной в черный цвет двери с именем «Роланд Мак-Кродден», написанным белыми буквами, и мисс Мейсон постучала.

– Войдите! – услышал я.

Мы вошли, и я увидел мужчину с вьющимися седыми волосами, высоким открытым лбом, занимавшим слишком большую часть лица, и маленькими глазами-бусинами, находившимися гораздо ближе к подбородку, чем следовало бы.

Поскольку Мак-Кродден согласился говорить со мной, я рассчитывал, что смогу сразу начать беседу, но я, разумеется, не мог предвидеть у мисс Мейсон склонности к разного рода усовершенствованиям. Едва мы вошли, как она предприняла вызывающую раздражение попытку убедить Мак-Кроддена разрешить ей включить мое имя в список его встреч.

– Зачем? – спросил он с очевидным нетерпением. У него был слабый голос, наводивший на мысль о деревянном духовом инструменте. – Инспектор Кетчпул уже здесь.

– Но, сэр, правило гласит, что он не может попасть к вам без предварительной договоренности.

– Однако инспектор уже попал ко мне, мисс Мейсон. И впустили его вы!

– Сэр, если вы намерены провести встречу с инспектором Кетчпулом, следует ли мне внести его в список сейчас, сделав соответствующую запись…

– Нет, – перебил ее Мак-Кродден. – Благодарю вас, мисс Мейсон, вы свободны. Пожалуйста, присаживайтесь, инспектор… – Он замолчал, несколько раз моргнул и потом спросил: – В чем дело, мисс Мейсон?

– Я лишь хотела поинтересоваться, сэр, не желает ли инспектор Кетчпул выпить чаю. Или кофе. Быть может, стакан воды? Или, возможно, вы хотели бы…

– Я ничего не хочу, – сказал Мак-Кродден. – Инспектор?

Я не сумел ответить сразу. Мне бы отнюдь не помешала чашка чая, но если для этого понадобится возвращение мисс Мейсон…

– Почему бы вам немного не подумать, инспектор Кетчпул, я вернусь через пару минут и…

– Я уверен, что инспектор сейчас же примет решение, – быстро сказал Мак-Кродден.

– Мне ничего не нужно, – с улыбкой ответил я.

Наконец акт милосердия свершился, и мисс Мейсон ушла. Я был полон решимости более не тратить время попусту и потому вынул из конверта письмо, положил его на письменный стол хозяина кабинета и сказал, что оно совершенно определенно не могло быть написано Эркюлем Пуаро. И в ответ на вопрос, почему я в этом так уверен, объяснил, что тон и само содержание письма не оставляют никаких сомнений.

– Но если Пуаро не писал письма, кто же в таком случае это сделал? – спросил Мак-Кродден.

– Боюсь, я не знаю.

– А Пуаро знает?

– У меня еще не было возможности с ним переговорить.

– Но почему некто изобразил дело так, будто письмо написал Эркюль Пуаро?

– Я не знаю.

– В таком случае ваше решение, если я могу так выразиться, ошибочно.

– Боюсь, я не совсем вас понимаю, – признался я.

– Вы сказали, что пришли сюда, чтобы кое-что прояснить, и ваше поведение показывает, что цель достигнута: Эркюль Пуаро не обвинял моего сына в убийстве, следовательно, мне не о чем беспокоиться. Таково ваше мнение?

– Ну… – Я задумался в поисках правильного ответа. – Произошел неприятный инцидент, и если обвинение является чьей-то злой шуткой, я бы на вашем месте не стал чрезмерно беспокоиться.

– Я не согласен. Теперь я встревожен еще больше. – Мак-Кродден встал, подошел к окну и выглянул на улицу, потом сделал два шага вправо и посмотрел на стену. – Когда я считал, что письмо написал Пуаро, то не сомневался, что все разрешится благополучно. Со временем он признал бы свою ошибку, думал я. Я слышал, что он гордый, но благородный человек и, главное, чрезвычайно привержен рассудку. Он рассматривает характер человека как набор конкретных фактов – так мне говорили. Это правда?

– Он действительно считает, что знание характеров является важным при раскрытии преступлений, – сказал я. – Без мотива невозможно найти преступника, а без понимания характера невозможно постигнуть мотив. И я слышал, как он говорил, что ни один человек не способен вести себя так, чтобы это противоречило его природе.

– Тогда я смог бы убедить его, что Джон не способен совершить убийство, – данное деяние противоречит его принципам. Сама мысль об этом смехотворна. Однако теперь выясняется, что мне необходимо убеждать вовсе не Эркюля Пуаро, потому что не он написал письмо. Более того, я могу сделать очевидный вывод, что истинный автор письма – лжец и мошенник. Такого человека ничто не остановит, если он замыслил уничтожить моего сына.

Мак-Кродден быстро вернулся к своему стулу, словно стена, возле которой он стоял, безмолвно отдала ему приказ.

– Я должен узнать, кто написал и отправил письмо, – сказал он. – Это необходимо для обеспечения безопасности Джона. Я намерен обратиться к Эркюлю Пуаро с просьбой о помощи. Как вы думаете, согласится ли он провести для меня расследование?

– Может быть, но… у меня нет уверенности, что сам автор письма считает свое утверждение истинным. Что, если это лишь чья-то бездарная шутка, которая не будет иметь продолжения? Если с вашим сыном никто больше не свяжется…

– Вы беспредельно наивны, если так думаете. – Мак-Кродден взял письмо со стола и бросил его мне. Оно упало на пол у моих ног. – Когда кто-то посылает вам такое, он хочет причинить вред. И если вы его игнорируете, то подвергаете себя опасности.

– Мой шеф сказал мне, что Барнабас Панди умер в результате несчастного случая, – ответил я. – Он утонул, когда принимал ванну.

– Да, так звучала официальная версия, и никто не заподозрил, что смерть его была насильственной.

– Но вы как будто считаете, что это не так, – заметил я.

– Как только возникает новая версия, наш долг ее рассмотреть, – ответил Мак-Кродден.

– Однако смерть Панди от естественных причин более чем вероятна, а вы утверждаете, что ваш сын не способен на убийство, поэтому…

– Понятно, – сказал адвокат Мак-Кродден. – Вы думаете, что я страдаю от родительской слепоты? Нет, это не так. Никто не знает Джона лучше, чем я. У него много недостатков, но он не станет убивать.

Он меня неправильно понял: я лишь хотел сказать, что если никто не ищет убийцу в связи со смертью Панди, а он уверен, что сын его не виновен, то ему не о чем беспокоиться.

– Вы наверняка слышали, что я убежденный сторонник смертной казни. «Роланд-Веревка» – такое мне дали прозвище. Однако оно меня не смущает, к тому же никто не осмеливается произносить его в моем присутствии. Вот если бы меня называли «Роланд Справедливый, защитник невиновных»… К несчастью, столь длинное имя не слишком удобно. Я уверен, вы согласитесь со мной, инспектор, что все должны отвечать за свои действия. Мне нет нужды рассказывать вам о платоновском кольце Гига[16]16
  Платон, «Государство», кн. 2: здесь рассказывается о пастухе Гиге, который случайно получил кольцо невидимости и воспользовался им для захвата власти, и проводится мысль о том, что любой человек, каким бы он ни был, воспользуется сверхъестественной способностью в корыстных целях, ибо люди подчиняются установленным законам справедливости только до тех пор, пока у них не появляется возможность безнаказанно их нарушать.


[Закрыть]. Я обсуждал его с Джоном множество раз. Я сделал все, что возможно, чтобы внедрить в его сознание представления об истинных ценностях, но потерпел поражение. Он остается яростным противником смертной казни и не допускает мысли о ней даже для самых чудовищных преступников.

Джон твердит, что я убийца в той же степени, что и кровожадный негодяй, готовый за несколько шиллингов перерезать горло в переулке. Убийство всегда убийство, говорит он. Таким образом, вы видите, он никогда не позволит себе убить человека. Иначе он стал бы выглядеть нелепо в собственных глазах, что для него невыносимо.

Я кивнул, хотя слова Мак-Кроддена меня и не убедили. Мой опыт полицейского инспектора научил меня, что многие люди способны относиться к себе с чрезмерной любовью, какие бы гнусные преступления они ни совершали. Их беспокоит лишь то, как они выглядят в глазах других и смогут ли выйти сухими из воды.

– И, как вы сами сказали, – продолжил Роланд-Веревка, – никто, кроме нечестивого автора письма, не считает смерть Панди насильственной. Он был невероятно богатым человеком – хозяином поместья Комбингэм-холл и бывшим владельцем нескольких сланцевых шахт в Уэльсе. Именно так он и заработал свое состояние.

– Шахты? – Я вспомнил свой разговор с шефом и то недоумение, которое у меня возникло. – Ваш сын работал на шахте?

– Да. На севере, около Гисборо.

– Значит, не в Уэльсе?

– В Уэльсе – никогда. Вы можете отбросить эту идею.

Я постарался сделать вид, что последовал его совету.

– Панди утонул в своей ванне в девяносто четыре года, – сказал Мак-Кродден. – Он был вдовцом в течение шестидесяти пяти лет. У них с женой был один ребенок, дочь, которая вышла замуж, у нее родились две дочери, а потом она вместе с мужем погибла во время пожара в доме. Панди взял к себе двух осиротевших внучек, Линор и Аннабель, которые с тех пор и жили в Комбингэм-холле. Аннабель, младшая, до сих пор не вышла замуж. Старшая сестра, Линор, была замужем за Сесилом Лавингтоном. У них двое детей, Айви и Тимоти – в таком порядке. Четыре года назад Сесил умер от какой-то инфекции. Больше мне ничего узнать об их семье не удалось, ничего интересного, и я не вижу очевидных шагов, которые следовало бы предпринять. Надеюсь, Пуаро справится лучше.