Текст книги "Незваная гостья"

– Вранье, – вырывается у меня, и я тотчас прикрываю рот рукой.

Блин. Блин.

Криста замирает и оглядывается по сторонам. Я мгновенно ретируюсь в глубь гардероба. В задней стенке отсутствует планка, и при желании можно спрятаться в темной нише. Я шустро протискиваюсь в пролом, вдыхая затхлый запах тесного пространства, и подтягиваю ноги, стараясь быть неподвижной и невидимой.

Как раз вовремя, потому что Криста рывком распахивает дверцу.

– Кто здесь? – вопрошает она, и я перестаю дышать. Только бы не спалиться. Не сейчас. Не перед Кристой.

Я вижу ее сквозь пролом. Она вглядывается в темноту, сдвигает туда и сюда пальто, взгляд у нее прищуренный и подозрительный. А я отсиживалась за шкафом миллион раз. И на мне все черное. И, к счастью, перегоревшую лампочку никто поменять не удосужился.

– Я схожу с ума, – наконец бормочет она себе под нос и захлопывает дверцу. – О, привет, Ромилли, – громче добавляет она при звуке приближающихся шагов. – Как вечеринка, нравится?

– Очень, – говорит Ромилли своим обычным холодным тоном.

И Ромилли здесь? Мне казалось, все вечеринки заканчиваются на кухне, а не в холле.

– И ты, Гас! – восклицает Криста. – Мы с тобой почти не говорили, дорогой.

Гас! Я инстинктивно подаюсь вперед. Я его лет сто не видела.

– Привет, Криста, – послушно отзывается Гас. – Красивое платье.

– Ну спасибо! Мне показалось, оно отлично оттеняет камушек.

– Изумительно. А как Бэмби? – вежливо интересуется он. – Раньше не было случая узнать.

Гас спрашивает о собаке Кристы только потому, что папа как-то отчитал нас всех из-за этого. Он сказал, что мы могли бы быть любезнее с Кристой и время от времени, скажем, спрашивать ее о Бэмби.

– Бэмби чувствует себя хорошо, спасибо, Гас, – говорит Криста. – Правда, слегка нервничает из-за гостей.

– Не он один, – говорит Гас. – Я тоже.

Я не в силах устоять перед желанием припасть к щели и взглянуть на брата. Но вместо него в поле моего зрения оказывается Ромилли. Класс.

Выглядит она хорошо, нужно признать. Ромилли всегда хорошо выглядит – опрятно и по-спортивному. На ней очень простое черное коктейльное платье, открывающее отменно мускулистые руки с шикарным загаром. Она почти без макияжа. Светлые волосы с мелированными прядями подстрижены бобом длиной до подбородка. Челюсть у нее крепче, чем у Гаса, и кулак, я думаю, тоже.

Она любезно улыбается Кристе, но вокруг глаз и рта чувствуется напряженность, что для нее очень типично. Со временем я научилась распознавать ее настроение. Когда она сердится, лицо у нее напряжено, а когда она довольна, то почему-то напрягается еще больше. И смеется она так, что не расслабишься, а скорее нервный срыв получишь. Да и смех ли это вообще? Больше похоже на шумовой эффект с отзвуками смеха.

Я не понимаю, как Гас вообще может с ней жить. Он такой мягкий и легкий в общении, а она – просто ходячий стресс. Они повстречались, потом он вдруг переехал к ней и сейчас, насколько я понимаю, состоит при кухне и возит Молли и Грейси на балет или еще куда-то, и для встреч со мной у него вечно нет времени.

Когда они только начали встречаться, он бесконечно говорил нам о том, какая Ромилли замечательная, какая она сильная, как увлечена кадровой работой и насколько ей, матери-одиночке, нелегко приходится. С тех пор поток восторгов несколько поиссяк. Сейчас, когда я спрашиваю о ней, он обычно скисает и замыкается в себе. Бин считает, что в этих отношениях он тоже замкнулся в себе, и, пожалуй, права. Но проблема в том, что как он сможет уйти от Ромилли, если не выйдет из себя? Это как бутылочка с нажимно-поворотной крышкой – сначала крышку нужно вдавить, а потом открыть. Гас просто без толку ходит кругами, вместо того чтобы предпринять решительные действия.

Я слышу, как Криста уходит, цокая каблуками по деревянному полу, и меняю позу, стараясь поймать в «глазок» брата. При виде его, такого узнаваемого, мое сердце сжимается. Он пристроился на нижней ступеньке лестницы – маленьким он всегда садился туда, когда хотел подумать, – прислонился к перилам, лениво водит рукой по балясине и явно отключился от происходящего.

В щель я вижу только часть его лица, но это отстраненное, отсутствующее выражение мне хорошо знакомо – в школе у него вечно случались из-за него неприятности. Учителя говорили, что он не сконцентрирован, но это было не так. Просто он концентрировался на чем-то более интересном, чем то, о чем бубнили они. Сейчас, вероятно, он думает о компьютерном коде.

Он поворачивается – я вижу его лицо целиком, и мне становится не по себе. У него не просто отрешенный вид, а изможденный. В лице чувствуется тяжесть, он кажется старше. Когда мы виделись в последний раз? Всего месяц назад. Он не мог настолько постареть за месяц.

– Гас! – рявкает Ромилли. – Гас, ты вообще слушаешь?

Я понимаю, что тоже не слушала. Я слишком сосредоточенно разглядывала брата.

– Извини. – Лицо Гаса виновато дергается. – Я думал, ты разговариваешь с Кристой.

– Криста ушла, – говорит Ромилли, закатывая глаза с презрительным видом, точно Гас – кретин, и я в немой ярости сверлю ее взглядом сквозь дверцу шкафа. Я всегда подозревала, что в личной жизни она – мегера, и вот тому доказательство.

Понятно, почему Гас так постарел. Все дело в Ромилли. Она отравляет ему жизнь. Он должен от нее избавиться.

– Я говорила, что у нас хорошие новости! – сердито произносит она, и я прижимаю руку ко рту, чтобы не прыснуть со смеха. Это так Ромилли сообщает хорошие новости? Как же она выглядит, когда сообщает плохие?

– И что за новости? – говорит Гас.

– Нас берут! – со сдержанным ликованием объявляет Ромилли. – Она придет к нам завтра утром! Аннет Годдард, – поясняет она, поскольку Гас выглядит непонимающим. – Ты что, забыл? Преподаватель по классу скрипки, чью фамилию мама Майи пыталась от меня утаить. Так вот, она нас берет! Завтра мне выезжать рано утром, – добавляет она, глядя на свой бокал. – Пожалуй, больше я пить не буду.

– Жаль, – с опрокинутым лицом говорит Гас. – Завтра у нас семейный бранч. Я думал, мы утром поваляемся.

Ромилли смотрит на него с изумлением.

– Это Аннет Годдард, – говорит она. – Если Молли и Грейси будут учиться у Аннет Годдард, считай, дело сделано! Их заметят! К счастью, я на всякий случай захватила с собой их скрипки, – резко выдыхая, добавляет она. – Потому что Дагу в этом вопросе доверять нельзя.

Даг – бывший муж Ромилли, о котором она всегда говорит только плохо.

– Девочкам всего четыре и шесть, – мягко замечает Гас. – Это так важно, чтобы их заметили?

Ромилли начинает трясти. Я уже раньше замечала, что это происходит всякий раз, когда ей бросают вызов. Ноздри у нее раздуваются, она дрожит, словно все ее тело реагирует на немыслимое предположение о том, что кто-то может – о боже – с ней не соглашаться.

– Разумеется, важно! – заявляет она. – Ты хоть представляешь, насколько сильна конкуренция? Тебе статистику огласить?

Я вижу, как Гас чуть заметно морщится, хотя не уверена, что Ромилли это замечает.

– Нет, статистику оглашать не нужно.

– Ты представляешь, какими усилиями мне это дается? – голос Ромилли внезапно срывается, она дотрагивается до своего прекрасного лба.

– Слушай, – Гас кладет руку ей на плечо, – извини. Я просто… неправильно отреагировал. Ты молодец.

Минуточку. Ромилли собирается свалить с семейного мероприятия, а Гас извиняется? Это что же получается?

– Ради девочек я из кожи вон лезу, – мученическим голосом произносит Ромилли, отстраняясь от Гаса и подходя к зеркалу, чтобы подкрасить губы. – Понимаешь? Из кожи вон.

Сейчас она, стоя боком в шаге от моего наблюдательного пункта, наклоняется поправить ремешок на туфле, и я вдруг вижу, какая у нее потрясающая грудь. Я даже моргаю от удивления – как я раньше этого не замечала? Может, потому что никогда не обозревала ее бюст под таким углом? Или это платье такое, особенно откровенное? В любом случае бюст у нее выдающийся, и с этим не поспоришь.

М-да. Возможно, этим объясняется, почему Гас до сих пор ее не бросил. Но, послушайте, нужно ведь не только на буфера глядеть. Но и за них. Я должна попытаться донести до него эту мысль.

– Привет, Ромилли! – слышу я голос Бин и затем мимолетно вижу ее сквозь щель. Она по-прежнему в джинсах и уггах. Ну разумеется.

– Бин! – Ромилли оглядывает ее с головы до ног. – Ты что, не идешь на вечеринку?

– Иду! – выдыхает Бин. – Просто я болтала в саду со старыми друзьями. Так что в каком-то смысле я уже пришла на вечеринку, только не в той одежде.

– Ну конечно. – Ромилли мило улыбается Бин. – Ладно, пойду поищу что-нибудь безалкогольное. Увидимся.

Она уходит, ее каблуки грохочут по полу ружейными выстрелами, и Гас выдыхает, точно с его головы сняли тиски.

– Привет, – говорит он Бин. – Как дела?

– Ну, как-то так. – Она пожимает плечами.

Бин неуклюже опускается рядом с ним на ступеньку.

– Коктейли, во всяком случае, хороши, – говорит он, поднимая бокал. – Я планирую нажраться до поросячьего визга.

– Хороший план, – кивает Бин.

– Жаль, что Эффи нет, – с унылым видом произносит Гас. – Знаю, она не ладит с Кристой, но… – Он поводит руками по сторонам. – Это же наше прощальное «ура!». Мы все должны быть здесь.

Я чувствую прилив сестринской любви. Жаль, что я не могу его обнять.

– Вот именно, – грустно говорит Бин. – Я уговаривала ее прийти, но она отправилась на свидание. Он спортсмен-олимпиец тире филантроп, – уже оптимистичнее добавляет она. – Звучит впечатляюще, верно?

– В самом деле? – Гас с интересом поднимает глаза. – И в каком виде спорта?

– Она не сказала.

– Держу пари, гребец. Или велосипедист. – Гас принимается гуглить. – Этот? – Он показывает Бин фотографию в телефоне.

– Я надеюсь! – с энтузиазмом откликается Бин. – Такой симпатяшка!

Меня гложет чувство вины, но я его давлю. Это была белая ложь. В любви и на войне с Кристой все средства хороши.

– Мне нужно переодеться, – врывается в мои мысли голос Бин. – Хочу посмотреть на кухне какую-нибудь мелочовку для Эффи. Ей ведь всегда нравились формочки для желе?

– Формочки для желе? – недоуменно переспрашивает Гас. – Не знаю.

Боже мой, формочки для желе! Я про них совсем забыла, но сейчас страстно хочу, чтобы они уцелели. Особенно с ананасиками. Раньше мы в ней всегда делали желтое желе. Я ее обожала. Она напоминает мне о счастливых воскресных днях на кухне, и это именно тот самый старый скарб, который Криста непременно выбросит.

Я обеспокоенно смотрю в «глазок» на Бин. Может, отправить ей сообщение? Но нет. Я как бы на свидании. Хотя, может, черкнуть что-нибудь в таком роде:

Свидание с олимпийцем в шикарном лондонском ресторане просто отпад! Он мужчина моей мечты! Пьем шампанское за здоровье друг друга! Кстати, я тут подумала: прибери-ка ты формочки для желе.

Не годится. Слишком подозрительно.

– Помнится, Эффи нравилась ананасовая, – вставая, говорит Бин, и у меня отлегает от сердца. – Ладно, пойду переодеваться. Увидимся.

– Я еще минутку посижу и пойду.

Бин уходит, а Гас снова прислоняется к перилам и пишет сообщение. Затем он вдруг тихо произносит: «Дерьмо!» – и я настораживаюсь. Не нравится мне этот возглас.

На несколько мгновений воцаряется тишина. Неужели Гас не ощущает моего присутствия? Я не могу поверить! Вот же я, здесь! Но, судя по его реакции, я все равно что призрак.

Гас, как завороженный, смотрит на экран телефона, а я – на него или, по крайней мере, на ту его часть, которая доступна обозрению. Наконец он набирает номер и тихим напряженным голосом говорит:

– Привет. Я только что увидел твое сообщение. Ты серьезно?

Опять следует тишина, на протяжении которой я едва смею дышать. Меня отчасти снедает любопытство, отчасти – чувство вины из-за того, что я подслушиваю частный разговор. Но, в конце концов, он мой брат. И я никому не скажу.

(Кроме Бин. Ей можно.)

– Я так не думаю, – еще тише говорит Гас. – Нет, конечно, я никому не говорил. Если это просочится в прессу, точно нет… Ну, что… – Он внезапно выдыхает, и я вижу, как он трет лицо. – Я имею в виду, если предъявят обвинения…

Я делаю резкий вдох. Обвинения? Какие обвинения?

Гас долго молчит, слушая собеседника.

– Ладно, спасибо, – наконец говорит он. – Прости, Джош, мне нужно идти. И в любом случае я не могу говорить за… Да. Завтра поговорим… Ага. Не лучший. Но будем надеяться, что это не наихудший сценарий.

Он отключается и тяжело выдыхает, а я с тревогой смотрю на него. Что за наихудший сценарий? И кто такой Джош? Во что Гас вляпался?

Гас резко встает, в последний раз проверяет телефон, затем сует его в карман и уходит по коридору. Я смотрю ему вслед, и внезапно меня охватывает острое чувство одиночества. Сижу тут, скрючившись, в шкафу, и план мой – форменная дикость. Что я прячусь, как воровка? Худшего способа сходить на вечеринку просто не придумать. Я исключена из важных разговоров, переживаю за брата, отсидела себе ноги и даже хороший коктейль не могу попробовать.

Может, прямо сейчас признать поражение, выйти из шкафа, найти какой-нибудь прикид и присоединиться к веселью? Зарыть топор войны и помириться с Кристой?

И с папой?

От одной мысли внутри возникает нервный спазм. Я не готова. Сейчас я не в лучшем положении. Я не знаю, что сказать, как начать… Я тру лицо, ощущая внезапный прилив недовольства. Почему я вообще об этом размышляю? Этот вечер задумывался совсем иначе. Я не собиралась общаться с семьей. Я не собиралась подслушивать разговоры, вызывающие тревогу.

И тут сквозь дверцу шкафа до меня доносится знакомый, зычный голос, и я цепенею.

О боже. О боже.

И каменею. Через холл в направлении гардероба, смеясь, шагает папа – его походку и смех я узнаю всегда.

Когда он возникает в щели, ощущение такое, будто меня крепко схватили за горло. Я не ожидала увидеть его сегодня вечером. Я думала, он где-то там, в окружении гостей. А он тут, в шаге от меня, и не в курсе, что я за ним наблюдаю.

– Вот картина, о которой я тебе говорил, – обращается он к пожилому мужчине, которого я не узнаю. – Приобрел три месяца назад. Если хочешь знать, дом продан благодаря ей! – Он громко хохочет и делает глоток из бокала.

Я почти не слышу его слов – я слишком увлеченно его разглядываю. На нем двубортный смокинг, седые волосы блестят в свете ламп, он смеется. В свои зрелые годы он кажется воплощением успешного человека.

– О да, – говорит он в ответ на какой-то вопрос. – Да, это верный шаг. Я никогда не был так счастлив. Никогда! – как бы акцентируя, повторяет он. – А теперь, Клайв, ты должен выпить! – добавляет он, и оба удаляются, а я остекленевшим взглядом смотрю им вслед.

Никогда не был так счастлив.

Я оседаю на пол шкафа, дрожащие мышцы уже дают сбой. К моему ужасу, слезы наворачиваются на глаза, и я стараюсь их сморгнуть.

Наша семья распалась, мы потеряли дом нашего детства, папа неделями толком не общается с младшей дочерью… но он никогда не был так счастлив.

Отлично. Что ж, думаю, мы с ним по-разному понимаем слово «счастье». Потому что я не могла бы быть счастлива, находясь в состоянии отчуждения с членом семьи, но ты, папа, можешь, потому что у тебя для утешения есть Криста и ее упругая задница. Но это заслуга корректирующего белья – надеюсь, ты в курсе, папа. Не мышечного тонуса, а утягивающих трусов.

Я ловлю себя на том, что мысленно говорю с отцом. Похоже, я того гляди съеду с катушек. Нужно выбираться отсюда, и побыстрее. Желание присоединиться к вечеринке пропало. Сейчас достану своих дорогих матрешек и уйду. Навсегда.

Я осторожно толкаю дверцу. В холле пусто. На лестнице никого. Над головой ни звука.

Ладно, и…

Бегом.

Я выскакиваю из шкафа, проношусь через холл и, держась за перила и перепрыгивая через две ступеньки, взбегаю по лестнице. Наконец я попадаю в зону комфорта. Я знаю, какие половицы скрипят и как пройти бесшумно. Никто меня не слышал, никто не засек. Я знала, что все пройдет как по маслу.

На подходе к моей бывшей комнате у меня возникает желание войти, пусть даже моих вещей там больше нет. Я хочу взглянуть на обои, потрогать шторы, посмотреть в окно… Еще несколько последних мгновений побыть в ней. Но, открыв дверь, я потрясенно моргаю. Обои исчезли. И шторы тоже. Я недоуменно смотрю на побеленное пространство и лакированный паркет, которого здесь отродясь не было.

Сердце ухает вниз, но всего на мгновение, затем я вскидываю подбородок и решительно закрываю дверь. Какая разница? Моя жизнь в этом доме все равно закончилась. И точка. Двигаем дальше.

На цыпочках, быстро, но с опаской я миную лестничную площадку. Почти на месте. Меньше чем через три минуты я пойду обратным курсом. Я поворачиваю за угол к кладовке и уже мысленно держу в руках матрешек – и останавливаюсь как вкопанная.

Это еще что?

Путь мне преграждает форменная баррикада из деревянных ящиков из-под чая. Кто их сюда поставил? И почему? Я хочу взяться за один – и одергиваю себя. Если начну их двигать, наделаю шума.

Может, рискнуть? Вечеринка заглушает звуки… Сквозь половицы слышно биение музыкальных ритмов. Так или иначе, но выбора у меня нет. Баррикаду придется разобрать. Я берусь за верхний ящик и, приподняв его, понимаю, что он пустой. Ладно, это задачка мне по зубам. Нужно просто сдвинуть, скажем, четыре ящика, и проход расчистится…

Тут до меня доносится знакомый скрип, и сердце уходит в пятки. Невероятно! Кто-то быстрыми шагами поднимается по лестнице. Это не дом, а дурдом. В приступе страха я кое-как водружаю на место ящик, несусь по коридору и, чисто инстинктивно, ныряю в ближайшее спасительное убежище – комнату Бин.

Секунду спустя до меня доходит, что это решение было ошибочным. Это сама Бин поднимается по лестнице, я узнаю ее шаги, она направляется сюда, чтобы привести себя в порядок. Я идиотка.

Я лихорадочно соображаю, где бы спрятаться. Шторы коротковаты. Шкаф набит битком, и вообще она будет переодеваться. Давай, Эффи, шевели мозгами… Подстегиваемая паникой, я запрыгиваю в деревянную кровать с Кроликом Питером, заваливаю себя подушками, а затем осторожно укрываюсь одеялом. Как-то я выиграла в прятках, заныкавшись именно сюда, но тогда меня прикрывала компания плюшевых мишек. А вдруг сейчас снова прокатит? Просто нужно застыть сусликом.

Когда Бин заходит в комнату, я зажмуриваюсь. В этом коконе мое дыхание звучит подобно реву печной трубы. Сквозь груду подушек проникают приглушенные звуки – это Бин движется по комнате, со стуком что-то кладет на стеклянную поверхность туалетного столика, открывает дверцу шкафа. Вот она принимается напевать. Сработало! Она меня не заметила!

Я лежу, оцепенев, и всеми фибрами души и клетками тела желаю ей ускориться, привести себя в порядок, свалить наконец и дать мне возможность продолжить миссию…

И тут вдруг, ни с того ни с сего, меня начинают лупить. Прямо по одеялу. И чем-то твердым.

– Попался, засранец! – неожиданно орет Бин. – Грязный ублюдок! Вылезай! Я уже вызвала полицию! Вылезай!

Глава 8

Я настолько ошарашена, что реагирую не сразу.

– Погоди! – воплю я, пытаясь защититься, но Бин, похоже, не слышит. Она продолжает меня лупцевать… интересно, чем именно?

– Я тебе яйца оторву! – лютует она. – Вырву с корнем и скормлю крысе! Вылезай, ублюдок!

– Бин! – ору я, наконец сбрасывая одеяло. – Остановись, это я, Эффи!

Бин, которая уже занесла руку для удара, замирает, тяжело дыша, и я вижу, что она лупила меня розовой вешалкой, украшенной ромашками. Вот так Бин.

– Эффи? – Ее изумленный голос отдается во всех углах комнаты.

– Ш-ш! Ты меня побила! – укоризненно восклицаю я.

– Я думала, ты маньяк! – столь же укоризненно возражает она. – Эффи, какого черта? Что ты здесь делаешь? Ты ведь должна быть на свидании!

Повисает недолгая тишина, нарушаемая отдаленным гомоном вечеринки, перемежаемым тявканьем Бэмби. Он вечно оказывается за закрытыми дверями и сигнализирует, чтобы его выпустили.

– Эффи? – подает голос Бин.

Сознаваться ужасно не хочется, но другого выхода нет.

– Про свидание я наврала, – наконец признаюсь я.

– Наврала? – Бин выглядит совершенно убитой. – А как же спортсмен-олимпиец?

– Я его выдумала.

Бин оседает на кровать с таким видом, точно я испортила ей вечер, а может, и всю жизнь.

– Я ведь всем о нем рассказала, – говорит она. – Всем.

– Знаю. Я слышала.

– Ты слышала?

– Как ты разговаривала с Джо. Я сидела в кусте роз.

У Бин глаза ползут на лоб.

– Господи, Эффи, да ты чокнутая!

– Это я чокнутая? – не веря своим ушам говорю я. – Ты только что сулилась оторвать мне яйца и скормить их крысе! Что это был за выпад?

– Вот ты о чем. – Бин явно довольна собой. – Этому я научилась на практикуме по управлению гневом. Отличный был семинар. Я сбрасывала тебе ссылку, помнишь?

Бин вечно кидает мне полезные ссылки на семинары, поэтому я, конечно, не помню, но киваю.

– Тебя там научили выплескивать гнев с помощью вешалки?

– Я была на нервах! – оправдывается она. – И схватила первое попавшееся. Прости, что тебе досталось, – запоздало добавляет она.

– Чего уж там. И ты прости, если напугала. Никак не думала, что ты примешь меня за убийцу с топором.

Бин поднимает руки, словно говоря «Проехали!», и затем снова принимается меня разглядывать.

– Ты в шапке. – Она озадаченно смотрит на мою черную бини. – Ты в курсе, что сейчас лето?

– Это часть образа.

Вообще-то в шапке сильно жарко, поэтому я стягиваю ее и определяю на балясину кровати.

– Но, Эффи, что ты здесь делаешь? – повторяет она. – Ты пришла на вечеринку? – Она указывает в ту сторону, откуда доносится шум.

– Нет, – категорически возражаю я. – Я пришла за матрешками. И потом сразу уйду.

– За матрешками? – хмурится Бин.

– Я давным-давно спрятала их в дымоходе кладовой. Никто не знает, что они там. Если я их не достану, они пропадут.

– Ооох, – протяжно произносит Бин.

Этим и хороши сестринские отношения: можно не объяснять, зачем мне нужны матрешки. Бин знает.

Еще она без вопросов понимает, почему я засунула их в дымоход. Внутри есть удобный выступ, где мы всегда прятали контрабандные сладости. Об этой нашей нычке не знала даже вездесущая Мими. (Конфеты слегка покрывались сажей, но мы их мыли.)

– Но погоди, Эффи… – Я вижу, что колесики в голове у Бин пришли в движение. – Почему именно сегодня вечером, когда все здесь? Худшего момента не придумаешь! Это безумие!

– Вовсе нет! – не соглашаюсь я. Пусть не думает, что у меня этот вопрос не проработан. – Сегодня – наилучший момент. Все гуляют на вечеринке. Именно сегодня я могла проникнуть незаметно. По крайней мере, в теории выглядело так. – Я закатываю глаза. – На практике получилось не совсем так.

– Могла бы попросить меня, я бы их достала, – внезапно дуется Бин. – Или могла бы сказать, что придешь, и не выдумывать свидание со спортсменом-олимпийцем.

– Знаю, – говорю я после небольшой паузы. – Извини. Просто я думала, ты скажешь, что я должна пойти на вечеринку.

– А ты и должна туда пойти, – тотчас парирует Бин, и я досадливо вздыхаю.

– Вот видишь? И, кстати, ты сама туда что-то не торопишься.

– Уже иду. – Бин виновато смотрит на часы. – Слушай, Эффи, все не так уж плохо. Может, передумаешь? – принимается уговаривать она. – Там собралась такая приятная компания. А платье я тебе дам…

Она подходит к шкафу и распахивает дверцу. Я тотчас замечаю знакомую набивную ткань и громко соплю.

– Это что, мое платье от Rixo? – вопрошаю я, сопровождая свои слова обвинительным жестом.

– Ой! – подскакивает Бин. – Ээ… разве? – Не нравится мне этот ее уклончивый тон. – Да, наверное.

– Так и знала, что оно у тебя! Сколько раз я спрашивала тебя про него, а ты все говорила, что не можешь найти!

– Так и есть, – играет в несознанку Бин. – И наконец нашла. Вот оно.

Я, прищурившись, смотрю на нее, и она быстро отводит глаза.

– Ты его собиралась сегодня надеть? – инквизиторским тоном интересуюсь я.

– Нет, – после паузы говорит Бин.

– Врешь.

– Ну, возможно.

– Но оно же мое!

– Но ведь ты его здесь оставила, – заявляет Бин, точно это что-то доказывает.

– Случайно! – ору я и тут вдруг понимаю, что сейчас на мой крик сбежится вся компания. – Случайно, – уже тише повторяю я. – Ты сказала, что найдешь его, но так и не нашла, и теперь я понимаю почему. – Я скрещиваю руки на груди, давая понять, что ситуация серьезная. – Я прекрасно понимаю почему. Я твой замысел насквозь вижу.

– Я только подумывала о том, чтобы надеть его, – говорит Бин, закатывая глаза. – Но если ты такая жадина…

– Да, жадина, – говорю я. – Надень что-то другое.

– Ладно. – Бин шумно двигает вешалки. – Легко. Вообще без проблем. Это всего лишь платье.

Я воспринимаю ее замечание с подобающим презрением. Нет такого понятия, как «всего лишь платье». Бин достает из шкафа черное платье без рукавов (миленькое, но на порядок хуже), надевает его и, не присаживаясь и глядя в зеркало туалетного столика, начинает спешно краситься.

– Волосы тебе подвить? – по привычке предлагаю я.

– Спасибо, нет. Не стоит заморачиваться. Подколю заколкой.

Она смотрит на себя в зеркало, корчит физиономию, и тут ей приходит сообщение. Она читает его и закатывает глаза.

– Криста спрашивает, где я. Иду! – говорит она, набирая ответ, затем кладет телефон в сумочку. – Кстати, здесь Хамф. Я наткнулась на него в саду.

– Хамф? – Я таращусь на нее во все глаза.

– Ага, – хихикает Бин. – Криста вне себя от восторга и всем представляет его как «достопочтенного Хамфа».

– О боже! – Я прикрываю лицо рукой. – Он в твидовой кепке? И привел с собой шестерых лабрадоров?

– Нет, нет! – Бин оборачивается, ее лицо лучится от смеха. – Ты давно не видела Хамфа? Он совсем изменился. Он в смокинге и черной рубашке. И носит бороду. И практикует трансцендентальную медитацию.

– Трансцендентальную медитацию? – недоуменно повторяю я.

Кого-кого, а Хамфа в роли практикующего трансцендентальную медитацию мне представить сложнее всего. Разве что медитировать он будет верхом на лошади, попивая терновый джин.

– И всем говорит, что он феминист.

– Что?

– Да, да. И говорит он это на голубом глазу. Судя по всему, в Лондоне он встречался с ЗОЖ-активисткой, которая изменила его жизнь.

– Она здесь? – взволнованно спрашиваю я.

– Нет, они расстались, но медитацию он не бросил. Он тоже приглашен на семейный ужин.

– Хамф? – возмущенно восклицаю я. – Он же не член семьи!

– Знаю, но Криста пару месяцев назад взяла его в оборот. Она же социальная альпинистка. Слышала бы ты ее. «Бин, ты знакома с достопочтенным Хамфом? Не правда ли, он душка?» А я в ответ: «Криста, мы все знаем Хамфа, он тот еще придурок».

– И под каким соусом она пригласила его на семейный ужин? – Я во все глаза смотрю на Бин.

– Она называет его «близким другом». – Бин закатывает глаза. – Ты даже не представляешь себе, какая она напористая. Хамф запустил какую-то клинику оздоровительных практик, и Криста, разумеется, ее посещает, так что они теперь не разлей вода.

– Ясно. – Я корчу физиономию и тут вдруг вспоминаю разговор, подслушанный внизу. – А знаешь, Криста собирается объявить о чем-то за ужином, из-за чего, по ее словам, кто-то распетушится. Не знаю, о чем шла речь. Она говорила с какой-то Лейс.

– Это ее сестра, Лейси, – медленно говорит Бин. – О господи, Эффи. Ты же не думаешь, что Криста и папа… что они собираются…

У меня округляются глаза, когда я понимаю, что имеет в виду Бин. Мне вдруг представляется Криста, шествующая по церковному проходу в лаконичном платье «в облипку», улыбающаяся сквозь фату, и мы с Бин, мрачно плетущиеся в хвосте и разбрасывающие лепестки роз. Фу!

– Этого не может быть! – в ужасе говорю я. – Или может?

– Скоро узнаем, – смиренно произносит Бин. – Я тебе напишу. И да, Криста также пригласила на ужин Джо. Потому что он знаменитость – прости, я имею в виду, очень дорогой, близкий друг. – Она внезапно фыркает. – В случае с Джо это, по крайней мере, верно. – Она оборачивается, как будто забеспокоившись, что ее слова задели меня за живое. – По крайней мере… он был другом.

– И сейчас им остается, – убежденно говорю я. – Джо – мой близкий друг. То, что произошло между нами, этого не отменяет.

– Хм. – У Бин такой вид, словно она хочет что-то сказать, но потом передумывает. – Ты многое теряешь, – добавляет она, поворачиваясь обратно к зеркалу и убирая тушь. – Грядет ужин века. И чем сейчас займешься? Если хочешь, можешь посидеть тут. Я принесу тебе выпить.

– Нет, мне нужно поторапливаться. – Я вскакиваю на ноги, мысленно ругая себя за то, что засиделась здесь, болтая с Бин. – Прежде чем уйти, поможешь передвинуть чайные ящики? Сама я не решаюсь.

– Конечно, – говорит Бин, кладя телефон в сумочку и надевая на плечо цепочку. – Но потом мне лучше спуститься к гостям. Ты уйдешь, как только достанешь матрешек?

– Сразу, – твердо говорю я.

– Ладно, тогда пока. – Бин подходит и обнимает меня. – Мне будет тебя сегодня не хватать, Эфелант.

– Мне тебя тоже. – Я крепко прижимаю ее к себе. – Хорошо повеселиться. Или как получится.

– Определенно «как получится», – кривится она. – Сказать Гасу, что ты была здесь?

– Лучше не надо, – чуть подумав, говорю я. – Он может проговориться. Для всех я по-прежнему на крутом свидании.

– Ясно. Кстати, туалетом не пользуйся, – добавляет она. – Если ты планировала. Унитаз сломан.

– Я не собираюсь зависнуть здесь настолько, чтобы пользоваться унитазом, – говорю я, закатывая глаза. – Ты не слышала, что я сказала? Я ухожу.

Мы разжимаем объятия, улыбаемся друг другу, и Бин выходит. Чуть позже с лестничной площадки слышится возня и грохот ящиков, после чего в дверном проеме возникает голова Бин.

– Проход открыт. Можешь отправляться. Удачи. И давай посидим где-нибудь на следующей неделе, хорошо?

– Договорились! И да, – внезапно осеняет меня, – я хочу формочку с ананасиками.

– Что? – выпучивает глаза Бин.

– Я тебя слышала. Я тогда сидела в гардеробе.

Бин потрясенно смотрит на меня, затем, покачав головой, посылает воздушный поцелуй и исчезает.

И когда она уже ушла, я вспоминаю, что не сказала ей о телефонном разговоре Гаса. Черт.

Ну, это терпит. Сейчас пришло время сделать свой ход. В дверях я останавливаюсь и смотрю в обе стороны – затем, мышью сквозанув через площадку и едва дыша, на цыпочках пробираюсь между ящиков… и вот я у цели!

Обстановка в кладовой, как и прежде, минималистичная: односпальная кровать, желтая прикроватная тумбочка образца 1950-х годов, сломанный велотренажер и несколько старых картин, составленных у стены. Камином здесь не пользуются, но он в рабочем состоянии, и я с ходу направляюсь к нему. Присев на корточки, я запускаю руку в кирпичную шахту и ищу знакомый выступ и гладкий бок матрешки. Ну, где вы тут, мои любимые, облупленные, запачканные фломастером кукляшки? Мои дорогие, ненаглядные друзья. Теперь я с вас глаз не спущу, обещаю я себе, шаря рукой в дымоходе. Ух, и понервничала я из-за вас.