Текст книги "Шопоголик среди звезд"

Губы фотографа кривятся в едва заметной ехидной усмешке.

– Правда?

– Да!

Он со вздохом закатывает глаза: «Ну ладно» – а потом вскидывает фотоаппарат и наставляет на Сьюз.

Да-а-а-а!

– И меня! – взвизгиваю я, торопясь к ней на красную дорожку.

Вот так, быстренько, локоть выставить, ноги скрестить… Сбылось! Нас действительно фотографируют – в Голливуде, на красной дорожке! Я улыбаюсь в камеру, стараясь принять естественный вид, и жду вспышку…

– Мерил! Мерил! МЕРИЛ!

Объектив как ветром сдуло. Словно стадо диких бизонов, фотографы, включая и нашего знакомого в джинсовке, несутся к дальнему концу красной дорожки. По-моему, так нас ни разу и не щелкнув, он подпрыгивает в самой середине вопящей и орущей толпы папарацци.

– МЕРИЛ! СЮДА! ПОСМОТРИТЕ СЮДА!

Вспышки мигают, как стробоскопы. От гвалта закладывает уши. Это явилась Мерил Стрип.

Ну да, что тут поделаешь. С Мерил Стрип тягаться бесполезно.

Мы обе смотрим в благоговейном восхищении, как она грациозно ступает по красной дорожке в окружении нескольких сопровождающих.

– Мерил! – храбро выкрикивает Сьюз приближающейся актрисе. – Обожаю ваши фильмы!

– Я тоже! – подхватываю я.

Мерил Стрип оборачивается со слегка озадаченной улыбкой.

Да! Мы пообщались с Мерил Стрип на красной дорожке! Предвкушаю реакцию мамы.

В зал, где проходит прием, я впархиваю, как на крыльях. Ничего, что мы так и не попали на снимки, зато здесь все точно так, как я себе представляла. Настоящий Голливуд! Люди в потрясающих нарядах, и Мерил Стрип, и легкий джаз в исполнении живого оркестра, и вкуснейшие цитрусовые коктейли.

Оформленный в пастельных розово-серых тонах зал уставлен круглыми столами, а на сцене, перед которой выделено пространство для танцев, кружатся профессиональные танцоры. О, и подарочные пакетики на каждом стуле! Глаза моментально разбегаются: я высматриваю знаменитостей среди приглашенных, Сьюз делает то же самое.

Заметив около барной стойки Люка, мы втроем спешим к нему. Он стоит с Араном и какой-то незнакомой мне парой – но когда он представляет их как Кена и Давину Керроу, я вспоминаю, что Люк рассказывал о них на прошлой неделе. Они продюсеры, снимают фильм о Крымской войне. Люк с Араном всеми силами протаскивают Сейдж на роль Флоренс Найтингейл. Насколько я понимаю, Сейдж требуется «смена амплуа» и «новый имидж», и Флоренс для этого подходит как нельзя лучше.

Лично мне кажется, что фильм совершенно не для Сейдж, но Люку я этого говорить не собираюсь.

– Сейдж мечтает об этой роли, – уверяет он Кена (бородатого, внушительного и постоянно хмурящегося). – Я бы даже сказал, бредит этой ролью.

Давина тоже довольно внушительна. Одетая в черный брючной костюм со смокингом, она то и дело с рассеянным «угу» утыкается в «Блэкберри» прямо посреди очередной фразы Люка.

– Сейдж считает, что этот сюжет достоин увековечения, – доказывает Люк. – И она уже почти вжилась в роль… А, вот и она сама! Как раз о тебе говорили, Сейдж.

О-о-о! К нам действительно приближается Сейдж в роскошном красном платье, безупречно оттеняющем медовые волосы. Сейчас я представлю ей Сьюз и Тарки…

– Хочется надеяться, что говорили. Для этого я вас и нанимала, – смеется Сейдж.

– Обсуждали Флоренс, – ответив ей вежливой улыбкой, продолжает Люк. – Я рассказывал, как ты загорелась этой ролью.

– Да-а, еще как! – кивает Сейдж. – Видели мою новую татушку? – Она демонстрирует запястье, игриво перебирая пальцами. Люк вздрагивает.

– Сейдж, детка, – ровным тоном начинает Аран. – Мы вроде бы договорились: больше никаких татушек.

– Но мне захотелось! – надувает губы Сейдж. – Это ласточка. Символ мира.

– Символ мира – голубь, – поправляет Аран, переглядываясь с Люком.

– Привет, Сейдж! – здороваюсь я. – Прекрасно выглядишь.

– Спасибо на добром слове. – Сейдж озаряет ослепительной улыбкой меня, Сьюз и Тарки. – Добро пожаловать на вечер. Вы хотели со мной сфотографироваться? Аран, они хотят сфотографироваться, ты не мог бы?..

Я смотрю на нее в растерянности. Она приняла меня за какую-то постороннюю поклонницу.

– Это я, Бекки! – краснея от стыда, напоминаю я. – Жена Люка. Мы встречались у нас дома.

– Ой, Бекки! – Сейдж снова заливается смехом и припечатывает ладонью мое плечо. – Точно! Не узнала.

– Познакомься, это мои друзья, Сьюз и Таркин Клиф-Стюарты. Сьюз, Тарки, позвольте представить вам Сейдж… – я осекаюсь. Сейдж, отвернувшись, бурно приветствует какого-то парня в темно-синем смокинге.

Повисает неловкая тишина. Поверить не могу, что Сейдж ведет себя так невежливо.

– Простите… – бормочу я наконец.

– Бекс, ты не виновата. Она довольно… э-э… – пытается проявить дипломатичность Сьюз.

– Да уж.

Сейдж какая-то слишком взвинченная. Под кайфом, что ли? Теперь она во весь голос вещает про Бена Галлигана – своего бывшего, с которым рассталась года три назад. Он изменял ей на съемках «Часа террора-5», потом бросил прямо на премьере, а теперь его новая девушка беременна. Сейдж до сих пор страдает.

Так говорилось в журнале «Пипл» – Люк подтвердил, что они почти ничего не переврали. Но когда я попросила намекнуть мне подробнее, что правда, а что нет, велел не читать всякую чушь и помнить, что знаменитости – тоже люди.

– Этот мерзавец тут? – Сейдж беспокойно озирается. – Клянусь, я ему глаза выцарапаю!

– Сейдж, мы ведь договаривались! – вполголоса урезонивает ее Аран. – Сегодня ты посол мирового равенства и справедливости. Бешеную ревность будешь изображать в свободное время.

Сейдж, кажется, не слушает, все так же лихорадочно шаря глазами по залу.

– А если запустить в него бутылкой с вином? Представляете резонанс? Сенсация!

– Нам такая сенсация не нужна, Сейдж. У нас другая стратегия.

– Я и в самом деле не вправе разглашать, кто еще пробуется, – сообщает тем временем Люку Давина Керроу. – Хотя вы, наверное, догадываетесь…

– Лоис! – хмурится Сейдж, уловив обрывок последней фразы. – Ей, конечно, позарез нужна Флоренс. Вы себе представляете Лоис в роли сестры милосердия? Милосердия! Ту самую Лоис, которая заявила, что за бритую голову наград не дают!

– Только не начинай… – Аран утомленно закрывает глаза.

– Медсестру-психопатку ей нужно играть. Это она сумеет. Или медсестру-клептоманку, да, Бекки? – Сейдж подмигивает мне с ухмылкой.

При слове «клептоманка» у меня нехорошо замирает сердце. Сейдж и не думает понижать голос, а народу вокруг предостаточно. Кто угодно может услышать.

– Э-э, Сейдж… – Я подбираюсь ближе и перехожу на полушепот. – Насчет Лоис я тебе сообщила по секрету.

– Конечно, само собой, – кивает Сейдж. – Уже и подколоть нельзя?

Она вновь озаряет меня белозубой улыбкой. Боже, до чего с ней сложно! Она вертлявая и скользкая, словно угорь. И как только Люк с ней работает?

Я оборачиваюсь на Сьюз и Тарки. Надо же, Тарки беседует с Кеном Керроу. Вот это номер…

– Фильм будет называться «Влюбленная Флоренс», – увлеченно рассказывает Керроу. – Как «Влюбленный Шекспир», только с большей исторической достоверностью. Конечно, Флоренс будет американкой, но мы сохраним ее характер. Ее конфликт. Ее духовный рост. Ее сексуальное пробуждение. Мы покажем, как она облачается в мужскую одежду, чтобы попасть на поле боя. Поместим ее в страстный любовный треугольник. Представьте себе коктейль из «Эпохи невинности» и «Спасти рядового Райана», разбавленный «Йентлом».

– Ясно. – На лице Тарки полное замешательство. – Боюсь, я их не смотрел, но уверен, что фильмы достойные.

– Вы не смотрели «Йентл»? – столбенеет Кен Керроу.

– Гхм… – мнется припертый к стене Тарки. – Как вы сказали? Йети?

– «Йентл»! – едва не кричит Керроу. – Стрейзанд!

Бедняга Тарки. Для него это сплошная абракадабра.

– Я смотрю в основном документалистику о дикой природе, – оправдывается он. – Дэвид Аттенборо. Настоящие шедевры.

Кен Керроу сочувственно качает головой, но прежде чем он успевает еще что-то сказать, Таркина перехватывает Сьюз.

– Милый, пойдем посмотрим на танцоров. – Она одаривает Керроу очаровательной улыбкой. – Простите, что похищаю у вас своего мужа. Бекс, идем смотреть на танцоров?

По дороге к сцене мой взгляд вдруг приковывает табличка «Негласный аукцион».

– Я на секундочку. Только одним глазком гляну, – говорю я Сьюз.

Выставленное на аукцион среди прочих лотов колье притягивает меня словно магнитом. Боже, какая красота! Бледно-розовый хрусталь и сердце из чеканного серебра. Интересно, сколько…

Мамочки! Только теперь прочитала подпись под лотом: «Начальная цена – $10 000». Я поспешно отскакиваю – а то решат еще, будто хочу сделать ставку. Десять тысяч?! Правда? Нет, красивое, конечно, колье, но… Десять тысяч! За розовое стекло? На часы в дальнем конце стола я даже взглянуть не решаюсь. Про сертификат на отдых (вилла в Малибу) и вовсе молчу. Пойду лучше посмотрю на танцоров вместе со Сьюз. Я уже отворачиваюсь, когда вижу старика, который, придерживаясь за стол, чтобы не упасть, шаркающей походкой бредет мимо выставленных лотов.

Никто даже головы не поворачивает в его сторону, и я закипаю от возмущения. Зачем устраивать благотворительный вечер, если ни один из гостей в упор не замечает того, кто нуждается в непосредственной помощи?

– Сэр, у вас все хорошо? – кидаюсь я к нему.

Он только отмахивается:

– Отлично, отлично!

Загар у него густой, зубы идеальные, а белоснежная шевелюра подозрительно напоминает парик, но руки узловатые, а глаза слезятся. Нет, правда, приставили бы к нему кого-нибудь…

– Интересный вечер, – вежливо поддерживаю я беседу.

– О да. И тематика правильная. Дискриминация – бич современного мира. Я вот, например, гей, и признаюсь честно, толерантности вокруг до сих пор не наблюдается. Никакой.

– Да, – киваю я.

– Не говорите, что ни разу не подвергались дискриминации. Как женщина – или по другим поводам. Все мы в той или иной степени жертвы дискриминации.

Он говорит с таким жаром, что перечить ему как-то невежливо.

– Конечно. Меня постоянно дискриминируют. На каждом шагу.

– Расскажите! Расскажите об этом вопиющем безобразии, – просит старик, впиваясь в меня слезящимися глазами.

В голове пусто. Ну же, придумай что-нибудь. Дискриминация…

– Ну, как женщину, само собой, а еще… – Я судорожно соображаю. – Как-то раз мне велели снять серьги, когда я работала в кафе, – это можно считать дискриминацией по признаку ювелирных изделий. А еще… еще бывает дискриминация по признаку хобби… и домашних животных… – Что я несу? – Это ужасно, – заканчиваю я скомканно. – С этим нужно бороться.

– Обязательно. – Он сжимает мою руку. – Сообща.

– Меня Ребекка зовут, – представляюсь я. – Ребекка Брендон.

– А я Дикс, – сверкает он белоснежными зубами. – Дикс Донахью.

Минутку. Дикс Донахью? Знакомое что-то. Я оглядываюсь на ближайший транспарант – ну да, вот оно, большими серыми буквами: «УСТРОИТЕЛЬ – ДИКС ДОНАХЬЮ».

Это хозяин вечера? Ему же лет сто на вид!

– Дикс! – Подлетевший к нам толстяк с аккуратными черными усиками жмет старику руку. – Виктор Джеймисон из Р.А.В.Н.Ы. Горячий ваш поклонник! Уже настроились на вступительную речь?

– Вдохновляюсь помаленьку. – Дикс оглядывается на меня с улыбкой, и я сияю в ответ. Он, наверное, тоже чем-то знаменит. Интересно чем? Люк наверняка знает.

Толстяк со стариком уходят, я допиваю бокал. Надо бы отыскать Люка и Сьюз, но все столпились у сцены, поэтому разглядеть там кого-то сложно. Танцоры закончили выступление, оркестр умолк, зал явно чего-то ждет. И тут оркестр гремит снова – судя по кивкам и улыбкам гостей, играют что-то всем хорошо знакомое. Дикс Донахью пружинисто взлетает по ступенькам – сразу видно, что человек привык к сцене. В свете рампы он расцветает мгновенно, даром что древний, как мамонт.

Пока он шутит с публикой, я огибаю толпу – и вдруг вижу Люка. Но едва я шагаю к нему, как зал погружается в темноту, и только одинокий луч света скользит по головам. Дикс Донахью принимает серьезный вид.

– А теперь к делу, друзья. Мы собрались здесь по очень важному поводу. Дискриминация – это зло, принимающее самые разные формы и обличья, проникающее зачастую даже туда, где его меньше всего ждешь. Чуть позже перед нами выступит Пиа Стаффорд, которой пришлось бороться с дискриминацией на рабочем месте из-за инвалидности, возникшей вследствие автомобильной аварии.

Луч света выхватывает женщину в черном, которая поднимает руку и мрачно кивает.

– Однако не далее как пять минут назад я разговорился с одной девушкой, которая привела совсем уж необычный пример дискриминации… – Приставив ладонь козырьком к глазам, Дикс Донахью вглядывается в зал. – Ребекка, вы здесь? А, вот она!

Он про меня? Я смотрю на него в ужасе. Секунду спустя в лицо мне бьет луч света.

– Ребекка подверглась дискриминации – ни за что не угадаете… – он сокрушенно качает головой, – …из-за домашнего животного!

Глаза у меня лезут на лоб. Он что, поверил? Мне ведь тогда просто ничего другого в голову не пришло.

Кто додумался отдать роль ведущего столетнему старику? У него же маразм!

– Ребекка, прошу, поведайте нам свою историю, – вкрадчиво просит Дикс Донахью. – Из-за какого животного вышел конфликт?

Я цепенею.

– Из-за хо… хомяка.

– Хомяк, дамы и господа! – Дикс Донахью начинает аплодировать, и вокруг раздаются нерешительные хлопки. Люди перешептываются с озадаченным видом. Еще бы.

– И в чем выражалась дискриминация?

– Ну… э-э… Его не принимали, – мямлю я. – Меня тиранили соседи. Друзья отвернулись, пострадала моя карьера. И здоровье. По-моему, правительство и общество должны пересмотреть свое отношение. Потому что все люди равны. – Я постепенно проникаюсь собственной речью. – Все мы, независимо от вероисповедания, от цвета кожи, от желания или нежелания завести хомяка… Мы все равны! – Я обвожу зал рукой и натыкаюсь взглядом на Люка. Он смотрит на меня разинув рот. – Вот так, – поспешно закругляюсь я.

– Замечательно! – Дикс Донахью устраивает мне новую овацию, на этот раз, кажется, искреннюю. Какая-то дама даже хлопает меня по плечу.

– Ребекка, позвольте напоследок еще один вопрос. – Глаза Донахью поблескивают заинтересованно. – Как звали вашего хомяка?

– Э-э… – Черт. Ничего на ум не приходит. – Его звали…

– Эрминтруда, – раздается на весь зал голос Люка. – Она была нам как родня.

Ну да, да. Очень смешно.

– Да, Эрминтруда, – скованно улыбаюсь я. – Хомячиха Эрминтруда.

Луч света наконец оставляет меня в покое, Дикс Донахью заканчивает речь, а Люк, подмигнув, пробирается ко мне сквозь толпу.

– На Рождество подарю тебе нового хомяка, дорогая, – обещает он, перекрывая аплодисменты. – Будем бороться с дискриминацией вместе. Если у тебя хватает мужества, то и я смогу.

– Тс-с-с! – Меня разбирает смех. – Пойдем, сейчас закуски подадут.

Чтобы я еще хоть раз в жизни заговорила из вежливости с непонятным стариком… По дороге к столу меня останавливают почти на каждом шагу – выразить признательность, расспросить о хомяке, сообщить, что завели детям кролика и не потерпят дискриминации, ведь в наш век это самое настоящее мракобесие.

Наконец мы усаживаемся за стол. М-м, угощение здесь выше всяких похвал! Уплетая антрекот, я почти не прислушиваюсь к беседе – все равно никому и слова не удается вставить в непрерывный монолог обоих Керроу о фильме про Флоренс Найтингейл. Они вещают слаженным дуэтом: заканчивает один, подхватывает другая. Вот еще один неожиданный для меня голливудский урок: казалось бы, обсуждать фильмы так увлекательно. А на самом деле – скука смертная. Сьюз явно того же мнения: уставившись остекленевшим взглядом в пространство, она шепчет мне одними губами: «Скучи-и-ища».

– …сложности с подбором натуры…

– …отличный режиссер…

– …проблемы с третьей частью…

– …правильно подает сюжетную арку Флоренс…

– …обсудили бюджет со студией…

– …с финансированием все на мази. Почти уломали последнего инвестора, но все зависит от какого-то типа с идиотским именем – Джон Джон Сент-Джон. Ничего себе имечко, да? – Керроу яростно хрустит гороховым стручком.

– Вы имеете в виду Джона Сент-Джона Джона? – вдруг включается Сьюз. – А вы его откуда знаете? Это же Паки, – поясняет она мне. – Ты знакома с Паки?

А кто его знает. У Сьюз все друзья детства сплошные Паки, Бинки, Минки… Не люди, а какой-то выводок лабрадоров.

– Э-э, возможно.

– Знакома! – Она поворачивается к Люку. – Ты-то его точно видел.

– Управляющий Таркина по инвестициям, – припоминает Люк. – Да, мы встречались. Заведует медийным отделом вашего бизнеса?

– Вроде того, – неуверенно говорит Сьюз и тут же встречает обрадованной улыбкой вернувшегося из уборной Тарки. – Милый, они знают Паки!

– Бог мой! – Тарки оживляется. – Надо же, как тесен мир!

– Паки? – в замешательстве морщит лоб Кен Керроу.

– Мы его так зовем со школьных времен, – объясняет Тарки. – Славный парень. Работает у меня – сколько? – лет десять уже.

– Работает у вас? – Керроу смотрит на Таркина свежим взглядом. – Вы тоже в кино?

– Кино? – ужасается Тарки. – Нет, боже, что вы! Я фермер. Вы тут, кажется, упоминали арку… Имелась в виду Триумфальная?

– Таркин, позволь один вопрос, – вмешивается Люк. Губы его подергиваются от едва сдерживаемого смеха. – Насколько мне известно, некоторая доля твоих активов принадлежит к области средств массовой информации. Мог Паки спонсировать от твоего имени какие-нибудь фильмы?

– О! – Лоб Таркина разглаживается. – Гхм. Да, действительно, пожалуй. Вот и разгадка.

– Фильмы? – Сьюз таращит на него глаза. – Ты мне ни слова не говорил!

– Вот ваш инвестор, – сообщает Люк Кену Керроу, указывая на Таркина большим пальцем. – Лорд Клиф-Стаюарт.

– Ну что вы, прошу вас, – краснеет Тарки. – Просто Таркин.

Кен Керроу смотрит так, будто подавился антрекотом.

– Это вы?

– Лорд? – Сейдж впервые за все время отрывается от телефона.

– Лорд Клиф-Стюарт! – Керроу, всплеснув руками, поворачивается к жене. – Тот самый британский инвестор. Это ведь на ваши деньги снимали «Скрипичные игры»? – осеняет его внезапная догадка.

– Э-э… да. – Таркину слегка неловко. – Похоже на то.

– Он принес тридцать миллионов за премьерные выходные. Вы поставили на победителя!

– Это заслуга Паки, – скромно опускает глаза Тарки. – Для меня-то все фильмы на одно лицо.

– Простите, отлучусь ненадолго. Пойду отыщу сопродюсера. – Керроу выскакивает из-за стола и рысью несется к соседнему, где начинает что-то с жаром втолковывать другому гостю в смокинге.

– Тарки! – Сьюз хлопает ладонью по столу. – И давно мы инвестируем в кино? Почему я об этом ничего не знаю?

– Но, милая, – озадачивается Таркин, – ты ведь сама просила не забивать тебе голову инвестициями.

– Я имела в виду всякое занудство вроде акций и ценных бумаг! А не кино… – Сраженная внезапной мыслью, Сьюз смотрит на Таркина прокурорским взглядом. – Признавайся! Нас приглашали на премьеры?

– Гхм… – Тарки не знает, куда деть глаза. – Нужно уточнить у Паки. Возможно, я сказал ему, что нас это не интересует.

– Не интересует?! – срывается на визг Сьюз.

– Ваша светлость! – провозглашает вернувшийся Кен Керроу. – Позвольте представить вам моего сопродюсера Алви Хилла.

Корпулентный мужчина с силой жмет Таркину руку.

– Ваша светлость! Несказанно рады видеть вас в Лос-Анджелесе. Если в наших силах сделать ваше пребывание здесь еще приятнее…

Он разливается соловьем минут пять, осыпает комплиментами Тарки, потом Сьюз, советует рестораны и предлагает вывезти всех на экскурсию в каньоны.

– Гхм, спасибо! – смущенно улыбается Тарки. – Вы очень любезны.

Когда Алви наконец отбывает, Таркин извиняется перед собравшимися.

– Прошу прощения. Столько суеты. Давайте есть.

Но это лишь начало. В ближайший час каждый из гостей, похоже, считает своим долгом остановиться у нашего стола и представиться Таркину. Кто-то начинает продвигать свои фильмы, кто-то приглашает его на пробы, кто-то пытается договориться о встрече, а один вызывается доставить всю семью на техасское ранчо самолетом. Тарки – крупная голливудская шишка. В голове не укладывается.

У остальных, видимо, тоже. Люк то и дело закатывается от смеха – например, когда представитель какой-то студии интересуется мнением Тарки насчет франшизы «Американского пирога», а тот неуверенно уточняет, не сеть ли это кофеен вроде «Старбакса». У самого Тарки вид опять ошарашенный. И мне его даже немного жаль. Он сюда приехал отвлечься от дел, а не отбиваться от охотников за деньгами.

Неудивительно, что он столько времени бродит в одиночестве по болотам и пустошам. Олени хотя бы не кидаются к тебе с «заманчивым предложением, которое хорошо бы как-нибудь обсудить за завтраком». Вот теперь какой-то тип в сером костюме с искрой спрашивает, не хочет ли Таркин побывать на съемках.

– Мы снимаем морскую драму. Можете взять с собой детей, им понравится…

– Вы очень любезны, – механическим голосом отвечает Таркин. – Но я здесь в отпуске.

– А я бы сходила! – вмешивается Сьюз.

– Отлично! – сияет тип в костюме. – Мы будем рады вас видеть, покажем вам студию, увидите съемки…

– А можно мне в массовку? – идет ва-банк Сьюз.

Серый костюм заметно теряется.

– Вы хотите…

– Сняться в массовке. И моя подруга Бекс тоже. – Сьюз хватает меня за руку. – Да?

– Еще бы! Конечно!

Всегда мечтала, чтобы меня взяли в массовку! Мы со Сьюз обмениваемся восторженными улыбками.

– Ваша светлость… – озадаченно бормочет серый костюм. – Вам вряд ли понравится в массовке. Съемки долгие, утомительные, дубль за дублем одно и то же… Может быть, вы чуть-чуть понаблюдаете, потом встретитесь с актерами, а потом мы пообедаем в каком-нибудь симпатичном ресторане…

– Нет, я хочу сняться, – упрямится Сьюз. – И Бекс тоже.

– Но…

– Мы не желаем наблюдать со стороны, если есть возможность участвовать.

– Да, участвовать! – с нажимом подхватываю я.

– Хорошо, – сдается серый костюм. – С этим проблем не будет. Мои люди все организуют.

– Бекс, мы будем сниматься! – Сьюз кидается мне на шею.

– Мы попадем в фильм!

– Увидим себя на экране! Все нас увидят… Ой, а о чем фильм? – спохватывается Сьюз, и серый костюм отрывается от записи своего мобильного на визитке.

– Пираты.

Пираты? Я чуть не захлебываюсь от восторга. Мы будем сниматься в фильме про пиратов!

ДискримиСТОП Л.-А.

а/я 6389 Кестер-авеню

Дорогая миссис Брендон!

Я услышал о вас от Энди Уайка, присутствовавшего на недавнем благотворительном приеме Р.А.В.Н.Ы., где прозвучала ваша удивительная история.

Я руковожу благотворительным объединением активистов «ДискримиСТОП Л.-А.», призванным бороться с дискриминацией в любом ее проявлении. Мы считаем нынешнее определение дискриминации слишком узким. За время своего существования мы идентифицировали по меньшей мере пятьдесят шесть распространенных поводов для дискриминации, и список пополняется ежедневно.

Тем не менее случаев дискриминации из-за домашних животных, подобных вашему, нам пока не встречалось, и мы хотели бы подробнее узнать о данном прецеденте. Нашим участникам не раз доводилось возглавлять кампании в защиту подвергающихся гонениям, и мы надеемся, что вы тоже не останетесь в стороне. Вы могли бы, в частности:

– изложить свою историю дискриминации на нашем сайте;

– разработать просветительскую программу для старшеклассников, которые могут подвергнуться такому же виду дискриминации;

– лоббировать «Закон Эрминтруды» через депутата от своего округа.

Позвольте выразить вам искреннее сочувствие и солидарность. Хоть мне и неизвестны подробности вашей истории, я не сомневаюсь, что она тронет любого и что вам стоило немалого мужества ею поделиться.

Жду от вас дальнейших вестей и надеюсь увидеть в наших рядах.

С наилучшими пожеланиями,

Джерард Р. Осс Президент «ДискримиСТОП Л.-А.»,

жертва и борец с дискриминацией по признаку размера, имени, запаха и сексуальных контактов. Автор книги «Я другой, ты другой, оно другое».

☺

АЛХ

Ассоциация Леттерби-Холла, пасторат, Летерби-Кумб, Гэмпшир

Дорогая миссис Эрминтруда Эндвич!

Благодарим за недавнее письмо.

Мнение «непредвзятой представительницы общественности», как Вы себя называете, нам всегда интересно. Тем не менее вынуждена опровергнуть ряд высказанных Вами предположений. АЛХ – это вовсе не «сборище фашистов, которым нечем заняться, кроме как истреблять фонтаны». Мы не «устраиваем ежевечерние попойки в своем логове» и не «пакостим, как макбетовские ведьмы». Наша манера одеваться, полагаю, и вовсе к делу не относится.

Не могу согласиться и с утверждением, будто «Прорыв» является «одним из чудес света». Это не так.

И вряд ли мы все «будем кусать локти, когда гениальный Таркин Клиф-Стюарт получит за него медаль от королевы». Не припоминаю среди британских наград медали за подобные заслуги.

Не будете ли Вы так любезны прислать мне свой британский адрес? Не могу отыскать Ваши данные в списке избирателей.

Председатель АЛХ, Морин Грейвелл.