Текст книги "Израненное сердце"

Симона

Не так-то просто ускользать всякий раз из дома, чтобы встретиться с Данте.

Особенно после той ночи, когда я вернулась слишком поздно.

Мои родители были в ярости. Уилсон ждал меня у Миллениум-парка больше часа. К счастью, персонал еще прибирался после ужина, так что, когда Данте привез меня обратно, я сделала вид, что мне стало плохо в туалете.

Mama с подозрением принюхивалась, вероятно, распознав запах алкоголя в моем дыхании. И, возможно, кое-что другое – стойкий аромат секса на моей коже.

Мне было наплевать. Спустя пару дней мне удалось найти способ снова увидеться с Данте. Я говорю mama, что встречаюсь с Эмили из «Юных послов», и велю Уилсону высаживать меня у непримечательных мест вроде торгового центра или кинотеатра.

Mama была даже рада узнать, что я поддерживаю знакомства вне навязанных мне мероприятий. Теперь она постоянно предлагает мне пригласить «друзей» на ужин или поплавать в нашем бассейне.

Но вместо вымышленных друзей за мной приезжает Данте и тайно отвозит туда, где нас никто не увидит. Иногда мы действительно смотрим кино или ходим поесть, но мой спутник старается выбирать места подальше от модных ресторанов, где меня легко могут узнать.

Единственное, чего мне хочется – это быть с ним наедине.

Мы скрываемся на отдаленных пляжах и смотровых площадках, в уголках парков, в его доме или даже в отелях. Там Данте раздевает меня, и его огромные руки исследуют мое тело. Парень целует и ласкает меня часами, и всякий раз его лицо оказывается у меня между ног, и я кончаю снова и снова.

Мы пока еще не занимались сексом. Но я чувствую, как мы приближаемся к этому.

Данте знает, что будет моим первым. Он старается быть терпеливым. Я чувствую, что всякий раз, как он прикасается ко мне, в парне просыпается та часть его естества, которая не отличается ни нежностью, ни терпением. И это пугает, потому что я понимаю, что Данте мог бы разорвать меня на части, если бы не сдерживал себя. Но в то же время я хочу его так же отчаянно, как он хочет меня.

И речь не только о физическом влечении.

Мы проводим часы за обсуждением книг, фильмов, музыки, наших лучших и худших воспоминаний. Того, что нам бы хотелось сделать, и того, что мы боимся даже пробовать.

Единственное, о чем мы не говорим – это наше совместное будущее.

Мы избегаем разговоров о моей семье. Я все рассказала Данте о mama, tata и Серве. Он знает, какие они.

Так что парень не может не понимать, как жестоко они будут сопротивляться нашим отношениям. Мне плевать на прошлое Данте, но моя семья не будет столь же всепрощающей.

Мой отец непреклонен. Tata очень требователен к себе и окружающим. Мой путь был предначертан с самого моего рождения, и он не включает в себя отношения с сыном дона.

К тому же Данте не намерен бросать «семейное дело», и вряд ли я могу просить его об этом.

Особенно теперь, когда познакомилась с семьей парня.

Первой он представил меня своей маленькой сестренке, которая оказалась не такой уж и маленькой – худощавой пацанкой одиннадцати лет с чернющими от грязи обломанными ногтями и разбитыми коленками, торчащими из драных джинсов.

Однако это все ничуть не умаляет красоты Аиды. Во всяком случае, с возрастом девушку точно можно будет назвать красавицей. У Данте темные глаза, у нее же – серебристо-серые, светящиеся любопытством.

– Ой, – воскликнула Аида при встрече. – Ты выглядишь совсем не так, как я представляла.

– А как ты меня представляла? – спросила я.

– Не знаю, – рассмеялась она. – Наверное, что ты будешь такой же крупной, как Данте.

– Ты когда-нибудь видела, чтобы девушки были такими же крупными, как я? – пророкотал ее брат.

– Я буду! Я буду крупнее и сильнее всех вас, – заявила Аида.

– Для этого тебе нужно питаться чем-то еще, кроме мороженого и фруктового льда, – сказал Данте.

В тот самый момент мы ели мороженое, прогуливаясь вдоль пляжа Лейн-Бич.

– А я говорила, что хочу в вафельном рожке, а не в стаканчике, – напомнила брату Аида.

– Ты и так вся чумазая, не хватало еще перепачкаться тающим мороженым, – парировал он.

– Я принимала ванну, – сказала девочка.

– Когда?

– На этой неделе.

– Врушка.

– Я ходила купаться. Это считается.

– Без мыла не считается.

Я с удивлением наблюдала за тем, как бесстрашно эта тощая девчонка препирается с Данте. Было видно, что она ничуть его не боится, а обожает всей душой. Аида рассказала мне, как они с братом ходили в парк аттракционов «Шесть флагов»[13]13
  «Шесть флагов» (англ. Six Flags) – американская сеть парков развлечений.


[Закрыть] и четыре раза катались там на горках с мертвой петлей.

– А ты не боялась? – спросила я.

– Я и то боялся сильнее, – сказал Данте. – Не думаю, что размеры, подобные моим, учитывались при создании тех крохотных вагончиков.

– Я блеванула, – радостно сообщила Аида. – Но ничего важного не испачкала.

С братьями Данте, Себастианом и Неро, я тоже познакомилась. Себ ненамного старше Аиды, но уже гораздо выше меня. Со своими большими карими глазами он похож на щеночка, а его ступни слишком велики для тела. Парнишка был очень стеснительным и в основном позволял братьям отвечать за него на вопросы, которые я задавала.

Неро же существо совершенно иной породы. В свои шестнадцать он кажется самым устрашающим из них всех. При этом мальчишка слишком красив даже для взрослого мужчины, что уж говорить о подростке. Но за этой красотой скрывается свирепая ярость. В общении со мной Неро был угрюмым и подозрительным.

– Данте все время говорит о тебе, – поделилась я с ним.

– Вот как? – грубо спросил парень. – А то я уже месяц его не видел.

– Полегче, – сухо осадил его Данте.

– Все в порядке, – ответила я. – Я действительно тебя монополизировала.

– Ты живешь в том особняке на Берлинг-стрит? – спросил Неро.

– Да.

– Красивый домик. Данте надевает свой выходной фрак, чтобы зайти в гости?

Задав вопрос, он прищурился, глядя на меня холодными серыми глазами. Уверена, Неро прекрасно знал, что Данте никогда не бывал у меня в гостях.

Зато я бывала у него, и часто. Я обожаю этот дом, под завязку наполненный историей и воспоминаниями. Каждую потертость на деревянной обшивке стен оставил кто-то из оравы детишек Галло, или дядюшка, или тетушка, которые жили здесь раньше. Этот дом наполнен теплом домашнего очага, и он ничуть не уступает в своем очаровании особняку на Берлинг-стрит.

Данте отвел меня на крышу, где с перголы свисали густые гроздья винограда «Изабеллы». Он сорвал для меня несколько ягод, и я съела сочные, согретые солнцем плоды.

Я даже познакомилась с Энзо Галло, отцом Данте. Сама не знаю, кого я ожидала увидеть. Наверное, какого-нибудь громилу. Но как же я была не права. Энзо оказался интеллигентным и вежливым мужчиной. Видно, что когда-то он был так же силен, как Данте, но годы и скорбь взяли свое. Данте рассказал мне о том, как не стало Джанны Галло. Уверена, что для такого могущественного человека, как Энзо, неожиданная болезнь жены стала жесточайшим ударом судьбы. Это было нечто совершенно ему неподвластное.

Как и Неро, Энзо отнесся ко мне настороженно. Думаю, я соответствовала его представлениям об избраннице сына примерно так же, как Данте – ожиданиям моего отца от моей партии. Мы были из двух совершенно разных миров. Энзо, казалось, избегал блеска высшего света так же яростно, как мой отец к нему стремился.

Как-то вечером, после того как я отужинала со всем семейством, Энзо отвел Данте в другую комнату, и их не было почти двадцать минут. Я слышала, как дрожит от гнева голос парня, но слов было не разобрать. Когда отец с сыном вернулись, Данте был весь красный от злости.

– Поехали, – сказал он мне.

Когда мы отъехали от дома, я спросила:

– Что случилось?

– Ничего, – покачал головой Данте.

Я положила свою ладонь поверх его и почувствовала, как пульсируют вздутые вены.

– Ты можешь рассказать мне, – сказала я.

Данте обратил на меня пылающий взор.

– Никто и никогда не отнимет тебя у меня, – заявил он.

Я видела, как бурлил в парне гнев, который он держал под замком. Данте так силен, что, я уверена, рано научился сдерживать себя, понимая, что способен уничтожить все на своем пути. Но он все еще очень молод, хоть со стороны так и не кажется. Я не знаю, как долго может продлиться эта выдержка.

– Никто и не посмеет, – прошептала я в ответ.

Данте перевернул ладонь и сжал мою, сплетая наши пальцы.

– Хорошо, – сказал он.

На следующий вечер мне приходит сообщение от Данте, где он спрашивает, можем ли мы встретиться.

Я отвечаю ему, что mama вынуждает меня пойти на маскарад. Это какой-то благотворительный бал для сбора средств на чикагские чартерные школы[14]14
  Чартерная школа – тип школы, финансируемой государством и управляемой школьным советом, некий «гибрид» между частной и публичной школой.


[Закрыть].

Парень больше не отвечает, раздраженный, должно быть, тем, что это уже третье событие на этой неделе, из-за которого мы не можем встретиться.

Когда лето только началось, я уже была сыта по горло всеми этими светскими вечеринками. Теперь же, когда мои мысли заняты Данте, рауты превратились в настоящую пытку. Каждую секунду, проводимую в высшем обществе, я чувствую, как невидимым магнитом меня тянет туда, где сейчас находится итальянец. Стремление попасть к нему непреодолимо.

Когда раздается звонок в дверь, я уже на взводе. Во всяком случае, я чувствую себя на взводе, когда mama зовет меня вниз и я вижу там Жюля. Он выжидающе смотрит на лестницу, застенчиво улыбаясь, и держит в руках букет желтых лилий.

– Я попросила Жюля сопроводить тебя, – говорит mama. – Раз у Уилсона сегодня выходной.

Думаю, это не совпадение, что именно сегодня она дала выходной водителю. Какой прекрасный повод отправить меня на свидание.

Путей для отхода у меня нет. Слишком поздно.

– Здорово, – бормочу я. – Сейчас, только закончу со сборами.

– Я подожду внизу! – сообщает мне Жюль.

На нем светло-серый костюм, а на голове – серебряная маска.

По меньшей мере два или три мероприятия в году – это балы-маскарады. Богачи любят носить маски. Эта традиция берет свое начало еще от средневековых карнавалов. Причина проста – в жестких рамках общества маска дает свободу. Твои личность, твои действия и даже выражение твоего лица неподвластны постоянным испытующим взглядам, окружающим нас повсюду. Тебе не придется волноваться, что на следующий день ты станешь объектом досужих сплетен, или опасаться, что компрометирующее фото облетит все соцсети. Пусть недолго, но ты можешь делать что пожелаешь.

Раньше мне не доводилось пользоваться преимуществами маски.

Но даже я чувствую облегчение, опуская gatto на лицо. Это традиционная итальянская маска с кошачьими глазами и ушами, раскрашенная в золотой и черный цвета.

Моя пышная юбка развевается при ходьбе. Мой наряд скорее напоминает костюм, чем платье. Он черного цвета и усыпан, словно звездами, золотыми камнями.

Жюль сглатывает при виде меня.

– Ого! – говорит он.

Я не могу удержаться, чтобы не подразнить его:

– Ты же и так всегда видишь меня в платьях, Жюль. Думала, ты скорее удивишься, увидев меня в спортивных штанах.

Парень пожимает плечами и нервно смеется.

– Пожалуй что так, – отвечает он.

– Постарайтесь не вляпаться в неприятности, – шутливо говорит mama.

Это вряд ли.

– Постараемся, миссис Соломон, – уверяет ее Жюль.

Я следую за ним до машины. Это «Шевроле-Корвет», настолько низкий, что мне требуется время, чтобы забраться в него с моей пышной юбкой. Я практически рухнула на пассажирское сиденье.

Жюль закрывает за мной дверь, следя за тем, чтобы не прижать платье.

Я вижу, что он волнуется, пока везет нас к историческому музею. Мы еще никогда не оставались наедине, пересекаясь лишь на светских мероприятиях в общественных местах. Мне бы хотелось успокоить парня и сказать, что у нас не настоящее свидание, но это исключено.

– Куда ты пропала тогда? – спрашивает Жюль.

– А? – Я смотрю в окно, размышляя о чем-то постороннем.

– С ужина юных послов. Я думал, ты сядешь за мой столик.

– Ой, прости. Я сразу же ушла. Плохо себя чувствовала.

– А, хорошо. В смысле нехорошо, что ты плохо себя чувствовала. Но я рад, что это не из-за того, что ты не хотела со мной сидеть.

Под веснушками на его бледных щеках проступает легкий румянец.

Я чувствую укол совести. Жюль славный парень и совсем не урод. Он стройный, воспитанный, благородный. К тому же, как я слышала, прекрасно катается на лыжах и великолепно играет на скрипке. Но та искра к нему, которая вспыхнула во мне в прошлом, не сравнится с тем адским пламенем, что охватывает меня всякий раз, как я смотрю на Данте.

Мы подъезжаем к музею. При взгляде на фасад здания меня охватывает дрожь. На этом месте Данте оставил меня в тот день, когда угнал машину, пока я пряталась на заднем сиденье. Мне бы хотелось, чтобы моим партнером на этом балу был он, а не Жюль.

Вечеринка уже в полном разгаре, и нам приходится отстоять очередь из лимузинов и спорткаров. Жюль вручает ключи парковщику, затем подает мне руку, чтобы помочь подняться по длинной лестнице, устланной ковровой дорожкой.

В большом зале стоит гул из голосов людей и звона бокалов, и я едва могу расслышать играющую на фоне музыку. Невозможно отрицать, что обилие блестящих масок и платьев вокруг выглядит восхитительно. Я вижу павлинов и бабочек, арлекинов и фей. Некоторые предпочитают платья в итальянском стиле с оборками и кружевными рукавами, другие – платья без бретелек в стиле принцесс.

Мужчины в основном одеты в смокинги или костюмы. Некоторые носят классические полумаски columbina, другие – маски volto, закрывающие все лицо, есть и немного пугающие треугольные книзу bauta и зловещие scaramouche с длинным носом.

– Взять тебе напиток? – спрашивает меня Жюль.

– Да, спасибо, – отвечаю я.

Когда он отправляется к бару, кто-то возникает прямо передо мной в костюме чумного доктора.

– Симона… – слышу я низкий шепот.

– Да? – нерешительно говорю я.

– Это я! – хихикает Эмили. Она немного приспускает маску, чтобы я могла увидеть ее ярко-голубые глаза.

Я смеюсь в ответ.

– Почему ты в таком наряде?

– Я шпионю, – отвечает она. – Вынюхиваю секреты. Подслушиваю беседы.

– И много ты уже услышала?

– О, только что Жан Ван-Клифф привел на бал вместо жены свою любовницу – вон она стоит в бордовом платье. И что Анджела Прайс обдолбалась вхлам и уже полчаса танцует сама по себе.

– Захватывающе, – говорю я. – Тебе стоит написать книгу.

– Не искушай меня, – отвечает Эмили. – Я была бы не прочь написать книгу о подноготной чикагских богачей и знаменитостей.

– Вряд ли они так уж интересны кому-то, кроме себя самих, – замечаю я.

К нам возвращается Жюль и подает мне фужер с шампанским.

– Ой, прости, – ухмыляется Эмили. – Не хотела прерывать твое свидание.

– Это не… – начинаю я.

– Все в порядке, – говорит Жюль, улыбаясь под маской. – В конце концов, мы же пришли общаться.

– Да? – саркастически уточняет Эмили. – А я думала, мы пришли, чтобы поддержать бедных детишек, которым нужны новые компьютеры.

– Точно. Конечно, – неловко отвечает Жюль.

– Она просто дразнит тебя, – сообщаю я парню.

– Точно, – снова говорит он.

Чувство юмора всегда было его слабым местом.

– Потанцуем? – предлагает Жюль.

Он выводит меня на танцпол, и мы вливаемся в бесконечный поток пар, кружащих вокруг нас. Музыканты играют «Вампирский вальс»[15]15
  The Vampire Masquerade, композитор Питер Гандри.


[Закрыть], который отлично подходит к атмосфере. Жюль куда более искусный танцор, чем Данте. Настолько, что его можно было бы назвать пижоном – парень вальсирует со мной, быстро кружит и даже слегка наклоняет. Очевидно, он хочет, чтобы нас увидело как можно больше народу.

Я люблю танцевать. Я люблю все это буйство красок вокруг, парчу и платья, вышитые бисером. Люблю, как шуршат юбки и блестят ткани, преломляя свет. Мне нравится сладкий запах шампанского и духов, перебивающий более мягкий аромат мужского геля для укладки волос и лосьона после бритья, а также более тяжелые ноты крема для обуви и кожи.

Мелодия сменяется на «Полуночный вальс»[16]16
  Midnight Waltz, композитор Франк ван дер Хайден.


[Закрыть].

– Хочешь продолжить? – спрашивает меня Жюль.

– Да! – отвечаю я. Лучше уж танцевать, чем разговаривать.

Мы кружимся по залу так быстро, что я уже запыхалась. Жюль спрашивает меня о том, как поживают мои родители и определилась ли я с университетом.

– Я поступил в Гарвард[17]17
  Гарвардский университет (англ. Harvard University) – старейший и один из самых престижных университетов США.


[Закрыть], – с гордостью говорит он.

– Это здорово, – с улыбкой отвечаю я.

В этот момент моя спина упирается во что-то твердое и неподвижное.

– Ой, простите, – говорю я и поворачиваюсь.

Мне приходится задрать голову, чтобы посмотреть в глаза мужчины, возвышающегося надо мной.

Он одет во все черное. Его волосы зачесаны назад. На нем черная шелковая маска, полностью закрывающая лицо. При взгляде на меня его глаза сверкают.

Я не успеваю сказать и слова, как мужчина хватает меня за талию и сжимает мою ладонь в своей.

– Прошу прощения… – протестует Жюль.

– Вы не против, если я с ней потанцую, – рокочет мужчина.

Это не вопрос. Он уводит меня прочь, даже не взглянув на Жюля.

Я узнала Данте, стоило мне только его увидеть. В комнате не найдется другого мужчины, кто бы сравнился с ним в объемах. Даже если бы я не признала его сразу, этот низкий голос и пьянящий аромат одеколона не оставляет сомнений.

Я удивлена лишь тому, как он вообще попал сюда. Сомневаюсь, что Галло входят в список спонсоров чартерных школ. И уж тем более я не ожидала, что у Данте найдется идеально скроенный по фигуре смокинг.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, глядя на него снизу вверх.

Глаза под маской сверкают яростнее обычного.

– Смотрю, как ты танцуешь с другим мужчиной, – рычит Данте в ответ.

Гнев в его голосе вызывает во мне дрожь. Рука парня крепко сжимает мою. Я чувствую исходящий от его тела жар.

– Ты ревнуешь? – шепотом спрашиваю я.

– Безумно.

Я не знаю, отчего испытываю удовольствие при этих словах.

– Почему? – спрашиваю я.

В ответ Данте лишь прижимает меня сильнее.

Я чувствую, как мы приковываем к себе взгляды. Невозможно не заметить самого высокого мужчину в зале. Другие танцоры расступаются перед нами – никто не хочет быть раздавленным Данте, пока тот кружит меня под «Вальс для мечтателей»[18]18
  Waltz for Dreamers, композитор Мэтт Стюарт-Эванс.


[Закрыть].

Обычно я не люблю привлекать к себе внимание, но сейчас мне плевать. Пусть шепчутся себе на здоровье. Меня волнуют лишь пальцы Данте, сомкнувшиеся на моей талии, невероятная сила, с которой он кружит меня по залу, и взгляд, который он не сводит с меня ни на секунду.

– Почему я ревную? – переспрашивает он.

– Да.

Парень прижимает меня к себе еще сильнее.

– Потому что мне нет дела до того, что в этом зале собрались самые богатые и избалованные говнюки со всего света. Ты принадлежишь мне.

Данте

Я пришел на бал, чтобы сделать Симоне сюрприз.

Я купил билет по возмутительной цене у кого-то, кто действительно был приглашен, вытащил на свет божий единственный свой костюм и даже раздобыл маску.

Я сделал это все, чтобы увидеть улыбку на лице девушки в тот момент, когда она поймет, что я смог проникнуть на то единственное мероприятие, которое мы можем посетить вместе и остаться неузнанными.

И вот я явился. Впитал в себя ароматы богатства и власти, витающие в воздухе. Каждого состоятельного и влиятельного человека со всей округи. Обозрел зал, полный красивых людей, выискивая самую прекрасную девушку из всех.

И увидел, как она танцует с другим мужчиной.

Я узнал Симону моментально. Лишь у нее может так сиять кожа, и только ее фигура способна затмить любой, даже самый роскошный наряд. Каждый мужчина в зале пускал слюни, глядя на девушку. Везучий ублюдок, который с ней танцевал, и сам прекрасно осознавал, что не достоин своей партнерши.

Но тем не менее я ревновал. Так чертовски ревновал, что едва мог дышать.

По одному взгляду на его часы и костюм было понятно, что парнишка богат. Похоже, это был тот же мелкий говнюк, с которым она говорила на ужине юных послов.

Я хотел к чертям переломать ему ноги за то, что он осмелился танцевать с Симоной.

Пацан умел танцевать. Казалось, он занимался этим всю жизнь, и, возможно, так оно и было. У него были стиль, осанка, манеры – все то, чего мне так недоставало. А в руках он держал Симону.

И я вырвал у него девушку. Буквально забрал и увел прочь. Я вальсировал с Симоной по залу, пока у нее не закружилась голова, демонстрируя каждому пижону в этой комнате, что она моя и я возьму ее, когда захочу.

Но этого было мало. Слишком мало.

Так что я тяну ее прочь с танцплощадки, прочь из зала, прочь от этого бала.

Какой-то идиот в форме охранника пытается нас остановить.

– Простите, сэр… сэр! – кричит он.

Я достаю из кармана толстую пачку купюр и сую ему в руки.

– Заткнись и покажи мне, куда идти, чтобы мы могли побыть наедине, – велю я.

С мгновение он глазеет на бабки, а затем бормочет:

– Туда. Только не трогайте ничего, ладно?

Я увожу Симону прочь по пустым галереям. Я тащу ее за собой, обхватив рукой за запястье.

Девушка едва поспевает за мной на своих высоких каблуках, а тяжелая громоздкая юбка замедляет ее шаг.

– Что ты делаешь? – выдыхает она. – Куда мы идем?

Понятия не имею.

Я просто ищу подходящее место. Место, где нас никто не увидит и не услышит. Место, где я смогу раз и навсегда овладеть Симоной.

В конце концов мы натыкаемся на выставку, посвященную Наполеону. Свет здесь по большей части приглушен. Мой взгляд выхватывает посмертную маску из бледного гипса, военные медали, рукописные письма под стеклом, шпагу, инкрустированную бриллиантами, ряд стеклянных флакончиков, наполненных одеколоном, пару вышитых домашних туфель, портреты императора, мушкеты и потрепанную треуголку.

И, наконец, я вижу то, что искал – длинную обитую бархатом оттоманку изумрудно-зеленого цвета на четырех резных ножках, украшенную подушками. Она огорожена веревкой, но в остальном ничем не защищена.

Я подхватываю Симону и швыряю ее на оттоманку.

– Что ты делаешь! – в ужасе восклицает она. – У нас будут большие неприятности…

Я срываю с лица маску и заглушаю все протесты, обрушиваясь на девушку с жарким поцелуем. Я ощущаю на ее языке вкус шампанского и собираюсь стереть с тела девушки любое напоминание о другом мужчине. Я буду властвовать везде, где он касался ее.

Оттоманка скрипит под моим весом, но мне плевать. С Симоной подо мной я готов разнести здесь все к чертовой матери. Весь этот музей и все его экспонаты.

Лишь она одна представляет настоящую ценность, лишь Симона.

Она моя. Только моя.

Я пытаюсь высвободить ее грудь из тесного лифа платья. Ткань сопротивляется мне, и я просто разрываю непослушный материал. Грудь вырывается на свободу, и я хватаю ее, крепко сжимая соски, до тех пор, пока Симона не начинает стонать и задыхаться.

Юбку я тоже стягиваю.

На девушке чулки до бедер и кружевные трусики. Я срываю их и погружаю в нее пальцы. Симона насквозь мокрая, как я и предполагал.

Я ждал этого слишком долго.

И больше не собираюсь ждать.

Я вытаскиваю из штанов свой член.

Я сгораю от желания впервые погрузиться в ее влажное тепло. Я велю себе быть нежным, действовать медленно. Но мое тело больше не подчиняется приказам мозга.

Я прижимаю головку члена к ее влагалищу.

И вхожу.