Текст книги "Крик в небо – Вселенной. Книга 1. Она"

Вероника решила проверить, в самом ли деле они ничего больше не знают и спросила:

«А каково это?»

Мать ответила так:

«Ну, представь, что сломили ветку и тебе туда засунули».

«Это же больно!» – вскрикнула Вероника.

«Надо терпеть», – ответила мать.

Бабушка сказала, что не помнит, каково это, они жили на Урале, там холодно, делали это на печи, не снимая полушубков. Летом занимались урожаем и так выматывались, что приходили и падали замертво – не до этого было. Вывод напрашивался один – ерунда всё этот секс. Толкуют о нём, а на деле ничего он не значит и толку от него – только дети. Это было большим разочарованием для Вероники.

В пятнадцать одноклассницы шептались об этом на переменах, многое даже пробовали. Мама сказала, что от одного раза может быть не только ребёнок, но ещё и неизлечимая болезнь. Мало того, мальчики коварны и мечта у них одна – использовать и выкинуть.

«Так что, не ходи к ним домой, и особенно, в уединённые места! Нечего им удовольствие приносить», – сказала мать.

И тут Вероника задумалась:

«Значит, для них есть удовольствие?»

Мать сказала:

«Да, для мужчин есть какое-то».

Тогда Вероника подошла к отцу. Спросила его о сексе и о том, каково это. Он покраснел, махнул рукой и выскочил из дома. Потом, неделю в глаза не смотрел. Плохая была идея: он даже когда по телевизору видел сцену секса, прикрывал глаза. Должно быть, лет в тринадцать-пятнадцать по большому секрету кто-то в подворотне сказал ему, что «это вставляется туда» и на этом он считался полностью готовыми к взрослой жизни.

«Неужто в советские времена все делали это без света и по-быстрому?» – допытывала она мать.

Мать сказала:

«Были всякие, но те, кто делал не так – бляди».

«А как делали эти бляди?» – спросила Вероника.

«Никто об этом не говорил», – ответила мать.

Бабушка говорила, что у них в деревне были такие дикари, что всячески соблазняли девушек, а которая из них доверится и даст, на утро найдёт надпись дёгтем на воротах. Одну за это так избил отец, что она повесилась. Дала, значит, шлюха. Раскованная – шлюха. Не девственница – брак – на помойку. Порядочная женщина робка и холодна, и не за какие коврижки не даст, ибо знает – удовольствия не будет никогда, а издевательства – непременно.

Мама, воспитанная в духе «цель секса – дети, а больше толку от него нет», лишилась искушения ещё в детстве, а когда добавили нравоучительное «толку нет и быть не должно» – поняла, что хотеть чего-либо не только глупо, но и стыдно. Должно быть, растить «брёвна» было удобнее, думала Вероника. Про бабушку и говорить нечего: когда озабочен куском хлеба, до того ли? И эти женщины утверждали, что при сексе вполне естественно не возбуждаться – нисколько не желать мужчину, и конечно, не получать никакого удовольствия. Вероника сомневалась, так ли это естественно. Возможно, они просто не делали того, отчего возбуждаются и получают оргазмы?

В литературе говорилось, что многие столетия не всякий признавал, что женщины способны на оргазм. Не удивительно: как выяснилось, любые воздействия сексуального характера, которые могли доставить удовольствие, порицались обществом. Их называли «содомия» с отвращением и презрением. В недалёком прошлом даже невинную мастурбацию лечили столь изощрённо, что и в адской фантазии не придумаешь.

«Странные существа – люди, – думалось ей, – не много было радостей в те времена, так покушались и на естественные, телесные, видно, чтобы человеку жилось хуже, чем животному». Начитавшись нелепых ужасов, ей стало понятно – дело даже не в удобстве «бревна». За этим кроется что-то ханжеское, бессмысленное и жестокое, вроде страданий библейских мучеников, угодных лишь кровожадному Богу.

Она терялась в догадках, а её школьная подруга сделала вывод: секс – это высшее удовольствие, раз уж он запретен и позорен. Её родители, в отличие от родителей Вероники, знали, что секс хорош не только детьми, и с остервенением осуждали его, словно присягнувшие Мормоны. Они отчитали дочь за проявленный интерес к этому вопросу, и та извлекла из этого урок: сексом надо заниматься, а с родителями нечего откровенничать, как с друзьями, их надо уважать и держать на расстоянии. Она назвала их «ханжи высокопарные», так что, насчёт уважения сомнительно, но вот доверять им точно перестала и решила узнавать всё сама. Она самая первая осталась с мальчиком, а потом, забеременела… Тогда Вероника поняла, что узнавать всё на практике – не вариант.

Интернета не было, благо двоюродный брат развёлся с женой и остановился у них на недельку. У него была целая сумка дисков об этом. Вероника несколько раз пропустила школу, чтобы просмотреть их. Сидела и смотрела с утра до вечера – пока родители не придут. Там было софт-порно и эротика. Некоторые были сюжетными, ей нравился тот, где девица ворует машину, а потом, спит с судьёй и он долбит молотком «Не виновна!» – всегда смешно вспомнить. Актёры делали всякие вещи, женщины мастурбировали, иногда, мужчины помогали им – рукой или языком. Актрисы стонали, намекали на то, что удовольствие бывает и для женщин. Вероника посмотрела все диски, но ей и в голову не пришло самой попробовать: она ни разу не возбудилась, смотрела это как обыкновенное кино. После последнего просмотра легла в постель, потрогала между ног – какие-то ощущения были, скорее неприятные. Помучилась немного и решила, либо мать права, либо для этого нужен мужчина. Больше она не пыталась делать это до поступления в ВУЗ.

5

Перед поступлением был подготовительный курс, на удивление мать оплатила его. Веронику поселили в комнате с девушкой, та готовилась стать физруком. Спортивная и весёлая, она понравилась ей, разрешила читать свои книги, среди них была «Одиннадцать минут».

Когда осталась одна, Вероника принялась читать. Там было доходчиво написано о мастурбации. Оказывается, мужчина вовсе не нужен, чтобы достичь оргазма. Но как это сделать? Она пыталась и так и сяк – всё то же самое. Нельзя же просто елозить рукой и всё? Там было написано, что этого достаточно. Поборов скептицизм, она проявила настойчивость. Настойчивость эта была фанатичной, в итоге результата она добилась.

Кое-что выяснилось. Когда есть физическое ощущение, не хватает возбуждающей ситуации, а когда есть одна лишь ситуация, не хватает ощущения. Можно получить оргазм от одного и от другого по отдельности, но с трудом, поэтому одно тянет за собой другое. Так, стимулируя себя, она начала воссоздавать то, что возбуждает.

Воспитательный элемент, что присутствовал в детских сюжетах, вроде того, что про Кая и Снежную королеву, был не случайным – это только подтвердилось. Те любовные истории, в которые оно эволюционировало, теперь стали извращаться в нечто садомазохистское… Они больше не были добрыми – не прикрывали насилие благом. Насилие предстало как есть – пошлым и грубым, а прикрывалось оно теперь сексуальным удовольствием. Здесь, она обнаружила, что не такая, как большинство. Оргазмы требовали большего, а им нельзя отказать – всё жёстче, всё откровенней, но всё в одном русле, по определённым правилам и отнюдь не без границ.

Смущённая бытующим в народе мнением о мазохистах, боли и унижении, она терялась. Люди говорили так: мазохисты – это чокнутые, что любят боль. Просто боль, любую боль, и за ней ничего не стоит? Можно подумать, ударившись ногой о косяк, испытываешь блаженство… Они упоминали и унижение, но так же размыто. Говорили, любят эти чокнутые, когда их унижают. Выходит, назовут тебя растяпой или толстухой, а ты прямо расплылся в улыбке… Некоторые знали и о сексуальном возбуждении от таких вещей, и наверно, представляли себе это так: ударился этот чокнутый ногой о косяк, чуть подвозбудился, потом, его на людях назвали растяпой, он едва не кончил, а в итоге кто-то изловил его в подворотне и намял бока – тут-то он и кончил от боли. Конечно, как ещё? Эти чокнутые до того любят боль, что прямо от неё и кончают.

Мазохистов она, конечно, не встречала, но положим, они и в самом деле любят ощущение боли. Каждый из них выбирает определённую боль в определённом контексте. Тут и способ, и интенсивность варьируют. Это уже говорит о чём-то. За болью обязательно что-то стоит.

Она пыталась выстроить схему того, что стоит за болью для неё. Распоряжение здесь является само собой разумеющимся и принуждение тоже. Фундамент всего – власть. Власть до степени владения с одной стороны и принадлежность с другой – на этом строятся положения о требовании подчинения. Проявлением власти может быть причинение боли (с целью подчинить) и другие варианты распоряжения телом. Исходя из этого, выбран и вид боли, и её контекст…

В итоге, оформились пунктики унижения, что возбуждает. Это: беспомощность или даже бесправность, слабость в противостоянии, интимность (обнажение интимных мест), наказание, как поучительный момент, и наконец, сломленность – благодарность и вина.

Наверняка, кто-то сексуализировал иные пункты, ей никогда не было интересно какие именно, потому что и от своих, бывало, делалось мерзко, что уж говорить о тех, что не возбуждают…

Все пункты она вычислила не сразу: пришлось разобрать по полочкам много фантазий. Они бывали очень разными, но строились по определённой схеме чувственности. Сюжеты приветствовали пленниц, всегда юных и симпатично нежных, под словом пленница могло быть всё, вплоть до бесправного положения в обществе или безысходности. Момент интимности стал задевать её лет в шесть, когда оголить некоторые места было щекотливо до отвращения, и все сюсюканья, особенно по поводу округлостей, стали раздражать. Нет большего умаления личности, чем когда всё сокровенное в ней раскрыто глазу и руке – насильственно и по праву собственности. Этот момент тесно связан с наказанием, которому, в отличие от насилия обыкновенного, вместо агрессии, свойственно спокойствие (расчёт на подчинение и «благой» посыл).

Оказавшись в положении раба, ты можешь рассчитывать лишь на добрую волю хозяина, ибо ему позволено безнаказанно совершать с тобой всё, и здесь по-прежнему обольщала забота, а отнюдь не эгоцентричность и чрезмерная строгость. Она обожала контрастность заботы на фоне возможной в таких случаях тирании. Тут, бывало, выдумывались целые киноленты, где и любовь, и все сопутствующие страсти. Сложно завёрнуто: об этом можно фантазировать часами, получая приятные эмоции, а можно ужесточить на пару мгновений и возбудиться. Так, на выходе она получила пропорцию из добрых и злых фантазий – одни для души, другие для тела. С мужчиной, в этом смысле, она, словно хотела быть маленькой девочкой в жизни, а в постели – похотливой сучкой, которую можно не только «взять», но и взять силой, унизить физически или морально (лишь словом).

Правда у каждого своя, и переламывая одного, другой всегда эгоцентричен, а прикрывая это благом ещё и подл. Тут работает кто сильнее, тот и прав – это дико и низко. Она понимала: не уважающий женщину о ней не заботится. Тот, кто позволяет себе насилие, далёк от любви, и даже от меры – бережного отношения тут не жди. Нет никакого «добра в зле». Нет истинного насилия во благо – не тому, над кем оно свершается. Вершат его злые, подлые люди – от таких рыдают и в жизни, и в постели.

«Может, самым восприимчивым, застенчивым и гордым даётся возможность получать от унижения сексуальное удовольствие, чтобы они не сошли с ума» – думала она. Это не правда. От настоящего унижения нет ни морального, ни физического удовольствия. Только страшно, обидно и горько. Так что, ни от чего дурного такая особенность не хранит. Она выращивает искажённое видение жизни, и в здравом уме оно становится сказкой на ночь – чувственным вздохом на чувственные места.

В фантазии бесправность представлялась настоящей, а подчинение вынужденным в силу бесправности; в «злой» фантазии бывали и плохие персонажи, там редко изображалось какое-либо возбуждение от мук, оно возникало наяву – от этой самой фантазии. Окажись она и в самом деле пленницей, так повесилась бы, а унижай её, к примеру, школьный учитель, явно не возбудилась бы – это понятно. Было сложно представить, как может её сексуальная особенность сочетаться с иными качествами – гордостью, ранимостью, вспыльчивостью и отвращением к насилию. Привыкшая к фантазиям, она воспринимала их как сон. Думалось, они ничего не меняют: она будет искать парня, исходя из своих жизненных ценностей. Она мечтала о настоящей любви, о парне с чистым взором, которому веришь, знаешь, что не будешь предана: ни в болезни, ни в беде. Даже не зная о культуре БДСМ, она понимала, что ей нужен девиант – такой же, как и она сама. Не злодей, а хороший человек, в её понимании, по крайней мере.

Задумавшись над этим, она прочла несколько статей. Верхние, инструктируя по таким отношениям, всё твердили «нижняя» и «делайте с ней вот так»; нижние, в свою очередь, писали как быть с верхним. Создавалось впечатление, будто верх и низ – не люди вовсе, а что-то вроде масти лошадей, и чтобы решить вопрос отношения к ним, достаточно купить пособие в картинках. Это показалось ей странным. Искусству любви, возможно, и учат, только вот главное здесь чувства двоих, это же не мастерство резьбы по металлу. Потребности… Пусть не уникальны, так неповторимы в уникальных деталях, которые безумно важны – здесь не место шаблонам, думала она, а вот писаки находили им место везде. Под отношениями «верх-низ» нередко подразумевались отношениях в целом: в статьях изгалялись так, что обозначили этапы отношений, вплоть до первого предложения секса. Всюду сквозило это гадкое «нижняя», будто она таковая по сути – нет в ней человека и всё, а если он и есть, то второсортный. Такие простые вещи, а людям не понятны: за каждой «девочка для чмора», ещё и девушка, не типовая, как и все мы, но все мы хотим, чтобы нас любили.

Попав на специальный сайт, она удивилась ещё сильней. Одни, неуравновешенные и злорадные, чуть что, оскорбляли со всей злостью – прямо чувствовалось, что они такие и есть. Другие – до абсурда глупы: делали это намеренно – и правда верили, что существуют женщины, предпочитающие язвительных хамов, эгоистов и прочих негодяев. Они недоумевали, отчего ей, неразумной, не нравятся умные советы о том, как строить жизнь от тех, кто в глаза её не видел. Поучения она не ценит, оскорбления тоже, ещё нижней назвалась… Так и хотелось спросить: вы считаете, что тут собрались сумасшедшие? Раз уж тут спрос на хамов, так может, и на насильников тоже? Как насчёт прочих моральных уродов? Может, особой популярностью пользуются ничтожества, избивающие беззащитных – животных, детей? Признавайтесь! Тем, кто ищет серьёзных отношений – есть ли тут женщина, подыскивающая будущему ребёнку подонка отца?

Вдоволь хлебнув гадостей на сайте, она поняла, что люди эти не столько считают нижних «сумасшедшими», сколько не годными для отношений. Они не видят в них женщин потому, что женщин, по их мнению, в них должны видеть «ванильные» партнёры, а верхние – использовать по назначению. Они, женатые или в отношениях, предают своих избранниц ради того, чтобы во всю чморить нижних девушек, высмеивая их желание найти в верхнем мужчине любовь и создать с ним семью. Тем, кто надеется здесь на любовь и верность, кричат «идиотки!», будто никого не любить и быть предателем – образцовое поведение.

Без чувств не выходит ничего стоящего: ни произведения искусства, ни даже утреннего омлета. Как можно заниматься «вещами сокровенными» без чувств? Самое сладкое – проникнуться к человеку, к его доброте, к глубине его личности… И обнаружить в нём потаённую силу. Это так контрастно и пленительно… Это обещание самых ярких эмоций. Раз уж система этого не даёт, к чёрту любовь, думает Вероника, пусть я хочу лишь секса: один пишет «без секса», другой – пытается быть как можно гаже, будто каждая в восторге от того, что какой-то урод пройдётся по ней плетьми и отымеет. Если это не навредит физически, так убежишь оплёванной, и до старости плеваться будешь.

Не могут любящие заниматься извращениями – говорят ей. Всё как раз наоборот: нужно доверие – уверенность в том, что с тобой хороший человек. Только любящие и могут заниматься такими вещами. Но если всякий говорит «нет», что может сделать один человек?

«Раз уж среди девиантов нет любви, пусть фантазии, останутся фантазиями – решила она. – Ничем не рискуя, получаешь оргазмы… Строишь жизнь с хорошим, любящим парнем и просто фантазируешь. – Она даже пыталась найти в этом плюсы: – Да и боль не надо сносить, когда лишь представляешь наказание. Представляешь унижение и его элементы, а боли будто бы и нет…»

6

В свои восемнадцать она смущалась, что ещё ни разу не целовалась. Сердце таяло под натиском утончённой романтической натуры с мягкими ладонями, её первая любовь – парень девятнадцати лет – был как раз такого типа.

Встреча случилась в парковом кафе. Вероника слушала рассказчиков о третьем рейхе и помешивала остывший кофе. В глазах напротив поочерёдно читались ненависть – участие – интерес – трепет. Паренёк рассказывал о фильме, как выяснилось, это был один из сотен изученных им фильмов на военную тематику. Наконец, потаённый восторг мелькнул на его лице, и Вероника едва не расхохоталась.

Он говорил:

– И вот момент, когда они уже знали о грядущей смерти и были бессильны, обречены. Патрон в стволе – отсчёт на секунды. Но они до сих пор оставались такими же сильными – это были те, кто прошагал через всю покорённую Европу. Я подумал – сдохните! Так вам и надо! И в этот момент я испытал какое-то двусмысленное чувство…

Тяга молодого человека к военной литературе и кинематографу её не волновала, но на словосочетании «двусмысленное чувство» она в раздумье подпёрла щёку.

По завершению вечера этот парень предложил себя в качестве провожатого, и она согласилась.

Они молча брели вдоль по улице, пока Вероника не спросила:

– Ты бы хотел быть не Игорем, а, например, Адольфом?

– Нет, – рассмеялся он. – Я не расист, не нацист, даже не националист. Я, скорее, историк, – ответил он.

Он попытался объяснить свою противоречивую позицию, но вразумительного ответа не вышло. Ему не хотелось переусердствовать в доводах, потому что отпугивать красивых девушек, по его словам, глупо.

– Виной всему страх, – произнёс он. – Страх перед человеком непосвящённым, перед непониманием. То, что находится на уровне подсознания, нельзя объяснить тому, кто не испытывал подобного. Я ненавижу фашистов за то, что они делали, но они же меня и привлекают – вот и всё.

Веронику мало интересовала вся эта история. Это был первый симпатичный парень из города, который обратил на неё внимание, и этого было достаточно – голова пошла кругом.

Едва простившись с ним, она ощутила небывалое воодушевление. Первые чувства поражали.

– Просыпаюсь – первая мысль о нём, – как-то раз сказала Вероника в гостях у подруги. – Если мы гуляли, и пахло дождём, потом, я выбегаю на улицу, когда чувствую этот запах, вдыхаю его вместе с воспоминаниями и наслаждаюсь. Увижу его – в животе прямо сводит!

– Да так оно и бывает, – усмехнулась Аня. – В первый раз влюбляешься в любого симпатичного парня, не интересней и не круче других… Потом, в такого уже не влюбишься. Наверно, чем больше лет, тем меньше иллюзий… Так что, наслаждайся, возможно, больше не влюбишься никогда.

Слова «нацист» и «фашист», которые юноша так любил использовать в речи, иногда, заставляли её со слезами думать о беде, подло обрушившейся на миллионы невинных, а иногда – о нём – неверно толковать его, как личность. Увлечение это обещало самоуверенность, а на деле, он ежедневно кормил её любовными смс-ками, за полгода назначил не больше десятка встреч и осилил поцелуй всего лишь раз. Это случилось через четыре месяца, и этот поцелуй уже не был первым.

Так вышло, что отчаявшись поцеловать любимого, Вероника поцеловалась с первым встречным. Как-то раз одноклассница привела на прогулку парня, а парень друга… И тот поцеловал её. Она не противилась, всё-таки восемнадцать, а ни разу не целовалась. Печальным вышел её первый поцелуй. Для любимого она была той, кто является «между делами», для неё он был важнее всех дел, несмотря ни на что… Бывало, они оставались наедине, он болтал о сексе, видно, боялся, думал, если сама набросится, так тому и быть, поняла потом Вероника. Он был девственником, тем не менее, не все девственники таковы, так что, ещё был вариант, он – импотент или трус из трусов.

Полгода она сходила по нему с ума, видела сны о нём и дрожала от каждого сигнала телефона, а он не раз отказывался от встреч потому, что бабушка не разрешает. Вот такой он был, но как долго она шла к тому, чтобы разочароваться…

Собрав волосы в пучок, и надев очки, как подобает рассудительной даме, она сказала:

– Он не был особенным. Не умел ценить главное. Мёртв мой герой. Я знаю, где он был на коне – в моей голове, в сердце. Страдание и Рай – вот, что нельзя объяснить, а не его Гитлеров. Я рада, что он не может испытывать такого – это станет его вечным наказанием. Жизнь пройдёт, как однородная масса, потому что ничто не сравнится с этим чувством души и тела. Это чувство дано испытать только особенным!

– Шла бы ты в театр что ли, – пробормотала Аня.

Вероника рассталась с ним после того, как насмелилась спросить его:

– Почему ты меня даже за руку не берёшь?

Он замялся, но ответил:

– Потому, что я тебя не люблю.

– Тогда зачем пишешь мне любовные послания?

– Ну, я думал, что люблю тебя, – сказал он, – но понял, что не люблю…

– Когда это ты такое думал?

– Однажды, целых две недели, думал, – ответил он. Больше не писал и не появлялся. Стыдно ему было что ли…

А она? Она готова была выйти за него замуж, даже если он импотент, будь он повнимательней. «Я так люблю его, что это неважно», говорила она. Не опробовав единение с мужчиной, не слишком в нём нуждаешься, поняла она потом. Какой же невинной она была даже со своими извращёнными фантазиями… Какой робкой и зажатой… К парню этому не прикоснулась, стеснялась и в щёчку его поцеловать!

После него было много мимолётных встреч. Он был первым «пассивным», а когда их стало много, пришлось призадуматься. Эти «пассивные» заводили вокруг неё хороводы, словно она была той единственной, кто пленил их. У этих парней были проблемы по части секса: то не могли вовсе, то «скорострельности» не занимать. Попробовать так и не удалось, зато она узнала кое-что о мужчинах: у одних это было в силу комплексов женственности, неполноценности; у других – по поводу размера, формы и прочих особенностей. Она сама понять не могла, отчего они так доверяли ей. Им нравилась её по-детски смелая искренность, даже её лицо нравилось им. И они, эти парни с проблемами, нередко упоминали о желании связать партнёршу и о различных девайсах, предусмотренных для всякого рода воздействий с целью вызова волны ощущений – самых разных. Они испытывали это на себе и по большей части были «свитчами». На сайте девианты такие пафосные, а те, что попадались в жизни, женщин-то боятся… – дошло до неё. Какое-то время она полагала, что извращаются те, кто по-простому не может (из всяких комплексов). Намудрила, конечно. Отклонения появляются по разным причинам у разных людей, поняла она вскоре.

Потом, она узнала, что девиант и тематик не одно и то же, о БДР и других моментах. Более непросвещённой она не чувствовала себя со школьных времён. Слово «садист», словно печать негатива, но касательно двоих в психосексуальной субкультуре, оно обретает иной смысл.

Так или иначе, парней с проблемами она не желала себе в кавалеры, а с иными разговора не выходило, какими бы не были их сексуальные предпочтения.

Она оскорблялась, когда вынуждали определять даты встреч, место и характер досуга, и была слишком гордой, чтобы самой за кем-то ухлёстывать… Попался как-то раз неплохой парень – сам назначал встречи, решал на какую улицу податься и был упорен – только вот тоже был вялым в поцелуях и прочем, а главное, много говорил о том, что ей надо строить карьеру, зарабатывать и тому подобное. Она не выносила тех, кто говорил, что добиться успеха посильно каждому, ей больше нравилась роль несчастной девочки беспризорницы, которую остаётся лишь прижать к груди и пожалеть, ведь волей судьбы она лишилась всякой возможности на успех. И это было правдой. Она была беспомощна. Юная, мало знающая о жизни, она считала, что зарабатывать деньги – дело страшное – так мама говорила. После рассказов матери о том, как она травилась краской на заводе и прочих злоключениях, ещё лет в пять она поняла, насколько тяжело даются деньги, и приняла беспомощную позицию – бояться заработков и свыкнуться с экономией. Экономия впиталась в неё с «молоком матери». Та советовала самые дешёвые магазины и снижала планки до минимума – всегда лучше обойтись без чего-либо, если это не смертельно.