Текст книги "Эхо Миштар. Вершины и пропасти"

– Что за дозор у Белых гор? Я о нём не слышала никогда, а учитель мне многое рассказывал о Лоргинариуме.

– Дозор и у нас многие старинной легендой считают, – усмехнулся Телор нехорошо. – Трудами лорги: Захаиру невыгодно, чтоб люди знали правду. История долгая, но стоит того, чтоб её выслушать. Заодно и время скоротаем до той поры, когда Эсхейд приедет…

…Белые горы были рукотворными. Некоторые их создание приписывали Брайне, однако появились они задолго до неё, в те времена, когда земли на западе ещё не обратились в бесплодную пустыню, где бродили только смертоносные вихри морт и губительные туманы. Хроники, летописи и иные источники сгинули во тьме веков, остались сказки – и огромные, сложные барельефы, высеченные прямо в скалах. Они повествовали о хищном, ненасытном зле, которое долго-долго спало во льдах, а затем пробудилось – и обрушилось всей своей мощью на некий «город под заходящим солнцем».

Город погиб; те, кто выжил, бежали на восток – и отгородились от зла неприступными горами.

– Сейчас уже не понять, что выдумка, а что истина, – задумчиво произнёс Телор, запрокинув голову к небу и покачивая ногой. На краю сундука он сидел непринуждённо, как птица на жёрдочке, кажется, без труда сохраняя равновесие. – Что на тех барельефах иносказание, а что изображено буквально… Однако иногда туман на западе редеет, и тогда в мощную подзорную трубу у вершины горы можно разглядеть там, на пустынных равнинах, очертания необычайного города сплошь из башен. А из вечных льдов на самом севере, за белыми горами, приходят иногда твари. Иные из них напоминают наших зверей, к примеру собак в три человечьих роста, покрытых чешуёй и изрыгающих пламя, или гурнов, только рогатых, огромных, выдыхающих отраву. Другим и вовсе-то подобия нет, их и не опишешь-то: одно как большой зелёный плевок, который прыгает по скалам, второе – колючая звезда с тремя пастями… Подыхают они, к счастью, от морт-оружия так же легко, как и знакомое лесное зверьё. Ты, погляжу, не удивлена.

– Земные недра тоже полны странных тварей, вроде червя Шалпана, отчего б им во льдах не водиться, – пожала плечами Фог, стараясь не выдавать охватившее её любопытство, больше подобающее наивной ученице, чем взрослому, умудрённому киморту. – И в глубинах морских тоже. А о том, что далеко на западе, возможно, раньше жили, мой учитель тоже думал, даже написал трактат! Мол, случилось большое бедствие, вроде пятидневной войны, и пришлось покинуть эти земли… А там, за вихрями и туманами, может, до сих пор люди, но ни мы о них не ведаем, ни они – о нас.

Телор рассмеялся:

– Звучит так, словно он хотел туда отправиться однажды и проверить свои размышления… Может, ты его дело и продолжишь, если пожелаешь. Что же до Белых гор, то там есть несколько мест, где преодолеть их проще, самые-то пики укрыты облаками злой морт. И вот в тех местах и стоят гарнизоны – и охраняют покой Лоргинариума от хищных тварей. Потому-то лорга никогда и не трогает наместника севера – и потому наместник севера никогда на трон не претендует. У нас свои заботы, у государя – свои… Так было раньше.

– А сейчас?

Он вздохнул:

– А сейчас всё смешалось. И потому госпожа моего сердца, Эсхейд Белая, держит путь на юг, чтобы договориться с наместником Миррой – и, быть может, предостеречь его… Но об этом она расскажет тебе сама, – обернулся он с улыбкой, и стало ясно, что больше пока ни слова о намерениях Эсхейд с его уст не слетит. – О чём ещё тебе поведать? О Хродде? О вечных садах на склонах Белых гор? Об озере Арирамар на границе между землями ишмы и лорги, что раз в тысячу лет вместо воды наполняется огнём? Или, быть может, об отшельнике-киморте, который, как сказывают, живёт далеко в лесу – и не знает сброса уже тысячу лет, поскольку он слеп и глух?

Фог, конечно, хотела услышать всё – и сразу.

За беседой время до вечера пролетело незаметно. Через несколько часов Телор уже не пугал так, как поначалу: стало ясно, что он не чужд хорошей шутке, злопамятен, но милосерден… а ещё старается улыбаться пореже лишь потому, что не хочет пугать детей: зубы у него были мелкие, очень белые и острые, как у лесного зверя, да к тому же клыки изрядно выделялись.

«Надо ему заглянуть как-нибудь в Шимру, во дворец Великого Ишмы, – подумала Фогарта, изрядно повеселев. – Вот посмотрит на придворных красавиц, которые чернят себе зубы особой краской, и сразу поймёт, где настоящий страх, а где глупости».

А когда солнце опустилось к горизонту, а небосвод начал темнеть, и на востоке проступили первые звёзды, вдруг затрубили громко рога, задрожала земля от топота копыт. И не прошло и четверти часа, как на край луга, где остановился табор, выехал отряд – четыре дюжины всадников, все в белых плащах с эмблемой зелёной ветви. Мужчин и женщин в нём было поровну, а возглавляла его высокая широкоплечая всадница с золотыми волосами, заплетёнными в косу до самого пояса.

– Эсхейд! – закричали дружинники, сопровождавшие Телора. – Белая Эсхейд! Орра, орра!

Кто-то стучал мечом по щиту, кто-то потрясал копьём… Тарри ударил разок в бубен, но на него зашикали соплеменники, и бубен пришлось убрать.

Наконец Эсхейд остановилась и спешилась. На вид ей было лет тридцать или сорок, хотя она давно разменяла шестой десяток; серые её глаза, казалось, видели насквозь и могли читать потаённые намерения так же легко, как учёный читает книгу. Нынешнему лорге она приходилась тёткой: прежний государь, ныне покойный, был охоч до женщин и не стеснялся брать жён куда моложе себя, а Эсхейд стала последней его дочерью, самой младшей, самой любимой. Он успел воспитать её, пожаловать титул и меч – с неё, восьмилетнюю тогда, ростом – и отправить к матери, в Хродду, ровно перед тем как умер. И вовремя – потому что следом началась двадцатилетняя смута, сгубившая многих и многих…

Всё это успел рассказать Телор, который наблюдал многие события сам, а не знал по летописям и рассказам.

При виде Эсхейд он поспешно, по-мальчишечьи даже, спрыгнул с сундука, отряхнул зелёный плащ и поправил цветочный венец на голове, улыбаясь так светло, что никаких объяснений и не требовалось.

«Значит, вот какая она, госпожа его сердца», – подумала Фог, вспоминая отчего-то Вещую Унну и её киморта-северянина.

Тем временем к Эсхейд подскочили два серых зверька с крупную собаку величиной, изящного сложения, с круглыми головами и огромными глазищами; на ушах у них были кисточки, а хвосты подёргивались из стороны в сторону.

– Лесные коты, – тихо пояснил Телор, заметив замешательство Фог. – Эсхейд спасла их из пожара ещё котятами и воспитала. Не смотри, что они малы: немногие свирепей их в бою, и свою хозяйку они защищают отчаянно… У вас таких не бывает? Нет? Ну, пойдём, я вас познакомлю.

– С котами?

– С Эсхейд, – усмехнулся он. И глянул искоса с лукавством, которое никак нельзя было от него ожидать. – Готов спорить, что характерами вы сойдётесь. Она любит сильных, а ты – добрых… Не бойся. Наместница севера совсем не похожа на лоргу.

«Уж вижу», – хотела сказать Фог, но не успела, потому что Эсхейд не стала дожидаться и подошла к ним сама.

…и – поцеловала Телора, властно привлекая к себе, словно никто на них не смотрел.

Фогарта глядела на них – и не могла оторваться, хоть знала, что так нельзя.

«Значит, и женщина тоже может обнимать мужчину, словно он ей принадлежит, – думала она отстранённо; сердце у неё билось всё чаще, но не от зрелища, что предстало её глазам, а от будоражащих воображение мыслей. – И ласкать его тоже? И я могу… Сидше?»

Эсхейд как раз провела Телору ладонью по спине, особенно крепко – чуть пониже поясницы; он выдохнул коротко и тихо – и переступил с ноги на ногу, немного отстраняясь.

– И впрямь, не время, – с сожалением произнесла наместница севера. Голос у неё оказался под стать облику, низкий, грудной, но приятный, вызывающий доверие. – Для начала пойду и лицо сполосну после дороги, а потом поговорим за трапезой – и представимся друг другу, как должно. – И она обернулась к Фог, слабо улыбнувшись, точно извиняясь.

– Я… я на руки тебе из кувшина полью, – хрипловато ответил Телор. – Пойдём, я покажу тебе, где мой шатёр, тут недалеко…

Лагерь между тем пришёл в полнейший беспорядок. Пока дружинников было меньше, чем людей из табора, кьярчи себя чувствовали вольготно: распоряжались припасами, добывали на общий стол припасы охотой и ловили рыбу, дудели в дудки, созывая к трапезе, жгли высокие костры, смеялись и зубоскалили. Однако в присутствии почти что полсотни воинов в кольчугах, с мечами и копьями, они оробели. Женщины накинули платки, пряча косы с яркими лентами и бусинами, а мужчины притихли и помрачнели. Кроме Тарри, конечно: его-то ничего не могло смутить.

– Орра, добрые люди! – громко поприветствовал он всадников, едва те спешились и принялись рассёдлывать гурнов. – Дозвольте спросить, не серчайте сразу: не хочет ли кто со мной в карты сыграть до ужина? Что, совсем никто?

«Добрые люди» помалкивали и знай себе занимались своими делами, а если кто и глядел в ответ, то отнюдь не по-доброму. Может, и совсем бы никто не заговорил, если б один из воинов, сопровождавших Телора, рослый усач, не пробасил, отвлекаясь от полировки меча:

– Соглашаться не вздумайте! У этого прохиндея не выиграть, и впятером сговорившись.

– Навет! – возмутился Тарри вполне искренне. – Чтоб меня молния поразила, если я жульничаю!

– Так кто про жульничество говорит? – удивился усач. – Удачлив больно. Обманщика-то хоть вразумить можно, поколотив, а с везунчиком-то что делать? Вовсе играть не садиться разве.

Тарри отвернулся, изображая смертельную обиду, и скрестил руки на груди.

– Ну и не садитесь, если не хотите. А я тогда не расскажу, в какую сторону в дозор ходить нельзя, потому что там госпожа киморт, ясноокая дева, купаться любит. И ещё не скажу, с какого куста ягоды рвать нельзя, потому что там пелёнки сушились. Ничего не расскажу, в общем, грустить пойду.

И шагнул вперёд.

Далеко не ушёл, впрочем. Одна из всадниц, рыжеволосая и коротко стриженная женщина лет пятидесяти с виду, задержала его, приобняв за плечо.

– Полно сердиться, красавчик. Так и быть, я с тобой сыграю. Что ставить будем?

– Как что? – не растерялся Тарри. Выудил невесть откуда бубен, извернулся на месте, ударил в него раз, другой – и замер, улыбаясь. – На танец! Если я проиграю, то я с тобой вечером танцую, а если ты проиграешь – то ты со мной! Ну как, идёт?

– Идёт! – усмехнулась рыжая всадница по-разбойничьи. – А теперь, будь добр, подскажи, куда ваша дева купаться ходит. Может, мне тоже надо.

После этого дело пошло на лад. И, когда Телор с Эсхейд вернулись наконец, посвежевшие и спокойные, то кьярчи уже вовсю балагурили с дружинниками, рассказывали о лучших местах для выпаса гурнов и рыбной ловли – и бойко подсчитывали запасы вина, прикидывая, хватит ли на всех. За ужином тоже сели вместе, вперемешку. Разве что для кимортов, Сэрима с младенцем и госпожи наместницы запалили отдельный костёр, обложенный камнями: на них и лепёшки подогревать было удобнее, и искры так не стреляли в стороны.

– О твоих подвигах я наслышана, ясноокая дева, – с ходу сообщила Эсхейд, наполнив свою миску густой ароматной похлёбкой. – Но всё же хотела бы услышать о них из первых уст: в пересказе половина правды теряется.

С этим Фогарта была согласна, а потому больше часа потратила на то, чтобы изложить историю своих скитаний в пустыне, дополняя её размышлениями, к которым пришла спустя некоторое время, оглянувшись назад. О связях между севером и югом; о том, что на Земле злых чудес киморты появлялись слишком редко, а рабов оказалось слишком много для «случайных жертв», и обставить похищения с такой хитростью и ловкостью сами работорговцы просто не могли – не хватило бы ни опыта, ни знаний, а одна-единственная ошибка грозила обернуться катастрофой… О том, что похищенных детей-кимортов на юге кто-то должен был обучить тому, как делать самоцветные вставки для морт-оружия – и о том, что купец Дурген, похоже, хорошо знал по крайней мере одного киморта из Шимры и не боялся вызывать его как свидетеля в весьма щекотливом деле.

– Значит, думаешь, что замешан Ишмират? – спросила Эсхейд, выслушав её. – Или только ваш цех?

Вопрос был с подвохом; Фог нахмурилась.

– Ни то, ни другое, – сказала она наконец. – Ишма у нас очень молод, ему и пятнадцати нет. За него правят советники, евнухи и наложницы, и никто из них не набрал ещё столько власти, чтобы замыслить сложную интригу. Но если б он узнал о работорговле, то мог бы, наверное, подумать, что это не его дело… верней, что ему выгодней не вмешиваться, потому что всё происходящее ослабляет север.

Телор поморщился:

– Мы и так вам не соперники. В одной Шимре две сотни кимортов, а в целом Ишмирате, верно, с полтысячи. – Он пригубил кисловатое подогретое вино и чуть смягчился. – А у нас едва ли два десятка, включая меня – это в Хродде, а всего-то не больше сорока, из которых взрослых половина только… Нет-нет, это на место поставь, тебе рано ещё.

Он ловко забрал у неё кубок с вином – и поменял на такой же, только с настоящим восточным чаем из наместничьих запасов.

«Значит, сражаться, карать работорговцев и спорить с лоргой – так я взрослая, а пить – ребёнок?» – с толикой обиды подумала Фог, но спорить не стала, тем более что пьянела она и впрямь слишком быстро. И продолжила как ни в чём не бывало:

– Цех тоже не станет покрывать работорговлю кимортами. У моего учителя там было много друзей, и никто бы такого не потерпел, а открыто выступать против них… – Она с сомнением качнула головой. – Беда в том, что они слишком заняты своими делами: кто-то странствиями, кто-то исследованиями, кто-то трактат пишет; политика же им не интересна. Сколько государей они повидать успели? С дюжину, а кое-кто и больше. Восстания, перевороты, войны… Всё это им давно наскучило. И, пожалуй, если бы нашёлся кто-то достаточно беспокойный, жестокий и подлый, чтобы помочь работорговцам, в цехе бы его могли и не заметить. – Фог помолчала, собираясь с мыслями, прежде чем продолжить, и на мгновение ощутила призрачный сладкий аромат и тёплое, дурманящее прикосновение розовых волн морт – тоже призрачных. – Особенно если б этот кто-то был дружен со всеми, а многими любим; если б он был вхож во дворец ишмы и имел влияние на государя; если б ни таланта, ни усердия ему не досталось, и он бы захотел отомстить тем, кто больше одарён…

Она замолчала, и в наступившей тишине отчётливо стал слышен треск хвороста в костре; остальные же звуки – звяканье бубнов и трели флейт, песни, хохот и говор – отдалились, точно оказались где-то за незримой стеной.

– Ты так говоришь, словно знаешь уже, кто это может быть, – произнёс Телор, недобро сузив глаза, и стал похож снова на гневливого лесного духа, покровителя ранней весны.

– Может, и знаю, – тихо ответила Фог. Имя давно вертелось на языке, и, по правде сказать, она уже почти уверилась, что не ошибается, но обвинить кого-то знакомого было нелегко. – Есть одна женщина… Нынешнему ишме она приходится двоюродной прабабкой в десятом, что ли, поколении. Она принцесса по рождению: её мать приходилась сестрой тогдашнему ишме, а отец был кимортом из цеха. Воспитывал и обучал её друг моего учителя, вернее, подруга, которая отправилась исследовать пустыню, да так и не вернулась… И сейчас я уже задумываюсь: а было ли это случайностью?

– Имя! – не то попросил, не то приказал Телор.

Фог облизнула пересохшие губы и продолжила так же вполголоса, точно опасаясь собственных выводов:

– Эта женщина отправила меня в Дабур, зная, что город охвачен эпидемией – и что кимортов там одурманивают и продают в рабство. А перед тем попыталась извести дважды: сперва направила к капитану, который занимался контрабандой и потому чужаков на своём дирижабле не любил, а затем наслала бурю. Но с капитаном я нашла общий язык, а от бури сбежала, – слабо улыбнулась она. – Её зовут Дуэса Шин-раг, и, думаю, именно она явилась к Лиуре, чтобы сломить его волю: женщина-киморт в золотых и пурпурных шелках, чьё лицо скрыто за вуалью, окутанная дурманной морт.

Лиура ничего не ответил, только кивнул и как-то резко колени сдвинул, точно защищаясь, а ещё обхватил себя руками, хотя сидел у самого огня. Онор же не стала дальше слушать. Бросила вскользь, что устала – и пошла прочь, не оглядываясь, и морт клубилась вокруг неё, как грозовые тучи.

Взгляд у Телора потемнел.

– Та же мерзавка, похоже, надоумила Радхаба надругаться над Онор и зачать ей ребёнка, – глухо сказал он. – Полагаешь, что напыщенный старик, который свидетельствовал против тебя, сообщник этой Дуэсы?

– Возможно, – кивнула Фог. – Мой… мой друг-капитан упоминал, что видел вместе с Дуэсой чаще всего двух кимортов: высокого седовласого мужчину в багряных одеждах и женщину, одетую по-мужски, с изумрудами в волосах.

– Похож, – вздохнул Телор. – Ну, с твоим приятелем я попозже поболтаю. Но если ты права, то дело скверное. Против лорги идти, по которому давно погребальный костёр грустит – это одно, а против двухсотлетнего киморта, да ещё и с сообщниками – совсем другое.

Эсхейд задумчиво перекинула косу через плечо.

– Так-то оно так, но все смертны, – в её серых глазах отразились костры, и ночь, и искры… и ещё что-то жутковатое и холодное. Может, тень смерти; может, просто воспоминания. – И любого врага можно одолеть. Зато теперь я понимаю яснее, отчего не родятся на севере киморты и куда запропали странники-эстры… Их пленяют и продают на юг, а от тех, кого не могут продать, избавляются. Не один год и не десять; может, уже и не двадцать – началось-то всё, поди, ещё при прежнем лорге. Он, видишь ли, настолько боялся возвращения Брайны, что запретил эстрам входить в столицу, а Захаир и рад был обычай подхватить: ему власть большой кровью досталась, руки-то скользкие, выронить корону легко, – усмехнулась она жестоко. И добавила вдруг: – У меня, вишь, две дочери есть… было. Старшая больше в мою родню пошла, мастером стала. А младшая родилась кимортом и пропала, когда мы гостили в Ульменгарме; едва ей двенадцать миновало… ну, тому уж двадцать лет, поди, умерла давно.

Эсхейд сказала это очень легко, словно давно отгоревала, но на виске у неё напряглась жилка, а сердце забилось неровно и часто. Телор ничего не сказал, только опустил взгляд и стиснул кулаки.

– Кто бы это ни начал, теперь в выигрыше остаются и север, и юг, – услышала Фог свой голос точно со стороны; и правильно, потому что молчать было нельзя, только не сейчас. – Радхаб с сообщниками получают рабов-кимортов, укрепляют власть и копят силу. А лорга избавляется от возможных противников и тех, кто может угрожать его трону, и заодно получает морт-оружие. Вот только неужели он мог собственную сестру на рабство обречь, пусть и двоюродную? – вырвалось у неё.

– Фьють! Выискала диво, – ворчливо отозвался Сэрим, который помалкивал до тех пор, баюкая младенца. – Он и сыновей-то своих не жалеет, стравливает их между собой, как собак. Слышала, что Тарри-Трещотка намедни рассказывал про дружину без гербов и знаков?

– Точно же, я его не дослушал, – оживился немного Телор, с облегчением, как показалось Фог, меняя тему. – Да и, думаю, не лишним будет повторить. Эй! – кликнул он проходящего мимо дружинника. – Приведи-ка нам Трещотку.

Пока Тарри шёл, то балагурил, как обычно. Но, когда его усадили напротив Эсхейд, он неожиданно оробел – возможно, потому что она оказалась выше его и глядела серьёзно и ласково, как мать… Или, может, побаивался лесных котов, дремавших слева и справа от неё. Поначалу на вопросы он отвечал односложно и осторожничал; затем немного разговорился и начал даже пошучивать, и историю о том, как табор споил, утанцевал и раздел отряд воинов без гербов, рассказывал уже в лицах. Телор, который её уже слышал, время от времени уточнял детали: как выглядел их предводитель? Не было ли у него шрама на шее, под ухом? С какой стороны приехал отряд? С каждым ответом он становился задумчивее, а затем воссоздал с помощью морт образ Кимень-горы и двух озёр подле неё – Зерцала и Гребешка.

– По всему выходит, что сперва нужно здесь побывать, а потом уже к Мирре ехать, – вздохнул он, подперев голову кулаком. Обернулся к Тарри, милостиво улыбнулся. – Можешь идти. Поверить не могу, что кто-то и впрямь взялся разрабатывать старый рудник… Тогда неудивительно, что север в последние годы изрядно потряхивает. Ты здесь ещё?

– А что? – выгнул брови Тарри, посерьёзнев и сделавшись точь-в-точь похожим на собственную сестру, дерзкую и смелую. – Должен же я хоть узнать, за что нас казнить будут.

– Это кто же ещё? – выдохнул Телор со смешком, не иначе от неожиданности.

– Да хоть бы и ты, добрый человек, – охотно откликнулся тот и, заложив руки за голову, подмигнул ему. – Лишние болтливые рты никому не нужны, а у нас тут таких ртов десятка три… Ну, а не ты, так наместник Биргир нам любезно выделит виселицу-другую. Я ведь верно понял, что мы его ребят повстречали?

Вместо Телора ответила Эсхейд, улыбнувшись:

– Верно. Люблю понятливых. – Она сделала знак, чтоб ей принесли кошель, быстро заглянула внутрь – и кинула его целиком Тарри, не пересчитывая. – Как догадался?

– По вопросам, – не стал скрытничать он; кошелёк убирать не спешил, так и держал обеими руками, чуть сгорбившись. – С какой стороны, мол, они Кимень-гору обогнули, каким мехом были плащи подбиты, чего среди вещей нашлось приметного… Как ты, добрый человек, – кивнул он Телору, – красной свистулькой заинтересовался, я сразу и вспомнил, где такие штуки делают. В Свенне. Там, почитай, с такими свистульками вся ребятня бегает. А потом уж я сам припомнил, что вышивка у них на портах западная была. Исподнее-то в таких делах не врёт – это не плащи, его обычно людям не показывают. К тому же распря между братьями ещё и Биргиру выгодна, не только лорге: если оба брата в бою голову сложат, кто первым в очереди к трону будет? Вот то-то.

– Умно, – похвалила его Эсхейд снова. Затем добавила: – Деньги – плата и тебе, и твоим людям. Считай, я вас наняла развлекать меня в пути.

– Отчего не развлечь, развлекать я умею, – согласился Тарри. И быстро взглянул на Сэрима, укачивающего малютку. – К слову, если вам кормилица нужна, то наша Лалла весной в подоле дитя принесла, и ей что одну кроху нянчить и кормить, что двух – всё одно. Видали её? Такая пигалица рыжая.

Сэрим наконец поднял голову, широко улыбаясь:

– Ну, я как чуял, что недолго потерпеть осталось! Где, говоришь, ваша Лалла? Я б с ней прямо сейчас знакомство свёл.

Тарри только собрался ответить, как в небе над лагерем показалась вдруг огромная тень, и послышался гул от двигателей и от лопастей, рассекающих воздух со свистом. Дружинники повскакивали с мест, роняя миски и кубки, Эсхейд нахмурилась, нащупывая рукоять морт-меча… А Фог медленно поднялась, чувствуя, как сердце начинает колотиться чаще.

– Сидше вернулся, – прошептала она. И обернулась виновато, обращаясь не то к Телору, не то к наместнице: – Я пойду его встречу?

– Иди, – ответил за всех Сэрим. И закатил глаза. – Вот уж не думал, что ему обрадуюсь, но, право, уж лучше с лисом в догонялки играть, чем за эхом охотиться…

Но Фогарта уже не слушала его – она бежала.

«Штерра» остановилась у высоченного дерева с сухой верхушкой, рассечённой молнией – Сидше его приметил ещё днём. Вскоре показалась швартовочная петля; без помощи киморта закрепить её сумели не с первого раза, но довольно быстро, и вскоре верёвка натянулась, а гул двигателей утих. Дирижабль начал снижаться; верёвка укорачивалась, пока от неё не осталась от силы десятая часть. Открылся люк, и оттуда вывалилась лестница, разворачиваясь в воздухе. До самой земли она, правда, не достала – на человеческий рост или около того… Сидше вышел первым и принялся спускаться быстро и ловко, как, верно, тысячу раз до этого; на полпути заметив Фог, он остановился, махнул ей рукой… а затем прыгнул вниз.

«Разобьётся», – промелькнуло в голове, и сердце замерло.

Морт сама выгнулась навстречу, плотная, как морская волна. Фог едва успела наполнить её стремлением – и подхватить Сидше уже у самой земли, замедлить и притянуть к себе.

И обнять.

– Дурак ты, – простонала она, задыхаясь, и уткнулась ему в плечо. – А если б я не успела?

От него пахло теплом, сухими травами и немного дымной горечью – точь-в-точь как в его каюте наверху; он мягко обнял её в ответ, точно извиняясь, и рассмеялся:

– Но ты ведь успела. Скучала?

«Очень», – хотела признаться Фогарта… но вспомнила вдруг Алара и то, как он ушёл утром, ни с кем не простившись, и отстранилась.

«Быстро же я забыла учителя».

– Скажешь тоже, – ответ прозвучал неестественно, даже на её собственный взгляд. – Всего день не виделись. У Марта с Чирре всё спокойно было?

– Вполне, – кивнул Сидше – и отступил на полшага, продолжая касаться её плеч. Взгляд у него был странный, невесёлый и жгучий одновременно. – Однако они уже мечтают о том, чтобы поспать на твёрдой земле, а не в каюте, в подвесной кровати… А чтоб ты сказала, если бы я захотел разделить с тобой ложе?

Во рту у неё резко пересохло; звуки лагеря отдалились.

«Это же тот самый момент, – подумалось вдруг, – когда мне надо его поцеловать и потрогать так, как Эсхейд трогала Телора?»

При мысли о том, что можно провести Сидше ладонью по спине, между лопатками, там, где начиналась татуировка в виде роя чёрно-алых мотыльков, спиралью обвивающих его поджарое тело и спускающихся к бедру, стало жарко.

– Я бы тебе сказала, что сначала стоит искупаться, – хрипловатым голосом ответила она, резко опустив голову, чтоб не видно было румянца. – Дёран, сказитель, подарил мне мыло перед уходом… новое… и я могу сделать воду в реке тёплой. Хочешь?

– Конечно, – улыбнулся он. – Ты ведь помнишь, что я люблю купаться.

«Да, – подумала она. – Нагишом».

Из лагеря они ушли вдвоём. Фог казалось, что все смотрят с осуждением, но на самом деле никто не обернулся даже, кроме Иаллама, который ворчал, что ему-то никто спуститься не помог. На достаточном отдалении, когда шум стих, стало как-то неловко. Они шли рука об руку и не разговаривали даже. Сидше невесомо ласкал большим пальцем её ладонь – но больше ничего сделать и не пытался. Фог действительно отдала ему розовое мыло и согрела воду в ручье, а затем села на берегу, дожидаясь, пока он закончит; после подала полотенце и отступила на полшага. Ожидала от себя смущения и волнения, но не ощутила ни того, ни другого – наверное, потому что мысли всё время возвращались к учителю, к Алару, которого она совсем не знала, может, даже и до сброса. И сейчас представляла, как догоняют его те, кто стал ему по-настоящему близок: смешная конопатая девчонка, гордая зеленоглазая красавица-кьярчи и сказитель, такой же бродяга… И Алар улыбается им, так знакомо по прошлой жизни – спокойно и чуть виновато, хоть и не жалеет ни об одном своём решении.

Полотенце с шелестом упало на траву.

Сидше сделал шаг, два, три вперёд – и обнял Фог крепко, почти до боли, нагой и будто бы раскалённый добела.

– Я бы мог заставить тебя забыть его прямо сейчас, – произнёс он отрывисто, словно отчеканил. – Ты ведь чувствовала ещё так мало, не знала удовольствий… Тебе ведь немного надо. Ты бы даже не поняла, что происходит, плавилась бы в моих руках, изгибалась бы, открываясь навстречу. Саму себя бы позабыла, не то что его… Знаешь ведь, зачем женщина и мужчина уходят ночью подальше от других?

Фог зажмурилась, сморгнув слёзы; сердце колотилось часто-часто. Было стыдно и горько, а вот отчего – не понять.

Страшно, правда, не было.

– Чтобы полить друг другу на ладони воду из кувшина? – тихо откликнулась она. – В одиночку ведь неудобно…

Сидше замер – а затем рассмеялся снова, отрывисто и сухо, точно раскашлялся. Отступил; подобрал одежду и принялся облачаться, не спеша, но и без лишних промедлений.

– Прости, – сказал он, не оборачиваясь, когда просунул руки в рукава хисты. – Я поторопился. Пойдём назад?

…когда они возвращались, то за руки, как по пути к ручью, не держались – но Фог всё равно чувствовала себя ближе к Сидше, точно невидимая стена между ними… нет, не исчезла, но стала ниже, тоньше и прозрачней.

Совсем как туман, выползающий ночью из низин.

Наутро небольшое войско – дружина Эсхейд, охрана Телора, табор кьярчи и дирижабль, паривший над ними – выдвинулось к югу. Идти решили самым коротким путём, благо с двумя кимортами – с четырьмя даже, если считать Онор и Лиуру – любую тропу можно было превратить в торную дорогу, а реку или пропасть преодолеть без задержек. Из Ульменгарма за ними увязалась слежка, но шпионов Телор быстро отвадил: в том, чтобы затуманивать разум и наводить мороки, ему равных не было.

Так за день иногда удавалось покрыть расстояние, равное трём обычным переходам.

В пути Фог неожиданно для самой себя сдружилась с Эсхейд, а ещё больше – с её котами, которые повадились спать на крышке парящего сундука, прижимаясь друг к другу тёплыми боками. Наместница много рассказывала о повадках своих любимцев – и о другом зверье, которое на севере водилось в изобилии, а на востоке считалось диковинкой. О рогачах, властителях лесной чащи, с их мощными копытами, способными одним ударом смять шлем воина, точно бумажный фонарь; о вертунках, пушистых, с длинными чуткими ушами и мощными задними лапами; о птицах, ящерицах и змеях, о диких собаках с чёрной полосой по хребту, необузданных и безжалостных хищниках… Наконец, о лисах – мудрых зверях, способных управляться с морт. По количеству хвостов и по окрасу можно было судить о том, насколько лиса сильна: к примеру, белая девятихвостая красавица могла обратить в бегство даже городскую дружину, выдыхая пламя и создавая жуткие мороки из ночной тьмы и туманов, а молодые лисы, рыжие и двухвостые, были слишком наивными и запросто могли угодить человеку в услужение.

– Коты тоже не так-то просты, – с усмешкой сказала Эсхейд, оглядываясь на своих питомцев, привольно раскинувшихся и вытеснивших Фог на самый краешек сундука. – Видела, как глядят? По-человечьи. Каждое слово понимают, а что слушаться не спешат, это характер у них такой непростой. Мирра, наместник юга, нравом похож на них: близко к себе никому подойти не позволяет, чуть что – выпускает когти и шипит. А таким ласковым мальчишкой рос! Бывало, подойдёт, в обе щеки расцелует, обнимет, щекой к груди прижмётся и говорит: научи меня головы мечом рубить. Ну как тут отказать?

Фогарта закашлялась, поперхнувшись вздохом, и отвернулась, пряча улыбку:

– Действительно.

Отряд спускался по склону горы в долину, где виднелась широкая дорога. Оглушающе пахло северным летом: скромными лесными цветами, хвоей, разогретой на солнце, мхом и камнем. Но чем дальше, тем приземистей становились деревья и привольней раскидывались кроны, и трепетали на ветру сизоватые листья шириной в ладонь.