Текст книги "Историческая память в социальных медиа"

Все это позволяет определить медиапамять как цифровую систему хранения, преобразования, производства и распространения информации о прошлом, на основе которой формируется историческая память индивидов и общностей. Медиапамять можно рассматривать как виртуальный социальный механизм запоминания и забвения, он имеет возможность предоставлять разнообразные формы репрезентации истории в пространстве повседневности, расширять практики представления прошлого и коммеморации, а также увеличивать количество создающих и потребляющих мемориальный контент. С позиций исторической эпистемологии мы наблюдаем появление новых способов познания прошлого. Это приводит к перераспределению исторического знания от ученого сообщества к обывателям, интересующимся историей. Медиапамять является инструментом такого перераспределения.

Поскольку участие в производстве и поддержании медиапамяти имеет минимальные цензы, в основном, связанные с медиаграмотностью, преодолимые для большинства населения планеты, мы имеем основания считать медиапамять демократичной. Медиапамять создается на основе свободного выражения мыслей и чувств широкодоступными языковыми средствами. Пользовательские фотографии и документальные свидетельства играют одинаково важную роль в формировании представлений о прошлом наряду с субъективным восприятием действительности и оценочными высказываниями. Историческая информация, производимая и распространяемая индивидами, служит целям потребления лично ими самими, на основе ее индивид формирует свою собственную идентичность и мировоззренческую позицию.

Необходимо отметить две особенности медиапамяти. Во-первых, медиапамять интенсивно производится поколениями, непосредственно не принимавшими участия во вспоминаемых событиях. В медиапамяти живая память вытеснена памятью культурной. Дистанцирование от события порождает «вторичную», опосредованную память, в которой внутрисемейные и внутригрупповые воспоминания подкрепляются авторитетом старшего поколения семьи.

Во-вторых, производство ее контента опирается на аргументационные системы постправды, в которых субъективная оценка всегда доминирует над объективными данными. Более того, эмоциональность такой оценки (традиционно негативная), является залогом ее быстрого (чаще всего, вирусного) распространения. Негативная эмоциональность постправды, укорененная в эмоциях гнева, возмущения, ненависти, тесно связана с языком вражды, поэтому она легко становится питательной почвой мемориальных войн.

В-третьих, отражая диалектическое взаимодействие первичных и глубинных компонентов индивидуальной памяти (кратковременной и долговременной памяти), медиапамять комбинирует механизмы «коротких» и «длинных воспоминаний», подчиняясь общей логике функционирования интернета. С одной стороны, оппозиция «короткое/длинное» определяется удаленностью вспоминаемого объекта от настоящего. С другой – зависит от физической пригодности носителя к длительному хранению информации. С этой точки зрения медиапамять целесообразно разделить на короткую и долгую.

Короткая медиапамять

Цифровые технологии меняют темпоральные структуры общества, а, значит, меняют и структуру памяти [Головашина]. Скорость интеракций в интернете изменила глубину медиапамяти. Чем выше скорость взаимодействия, тем больший объем требуется для формирования опыта. Поскольку человеческий мозг не является компьютером, он не производит физического перемещения данных на носителях, «объем» человеческой памяти экономится за счет уменьшения детализации. Иначе говоря, рост скорости социальных контактов неизбежно требует поверхностности, и без того естественной в ситуации неопределенности.

Ориентированность интернет-сервисов на оперативные социальные интеракции в режиме реального времени акцентирует значимость «короткой» информации, связанной с текущими потребностями пользователей и злобой дня, а потому быстро утрачивающей свою актуальность. Нередки утверждения, что интернет и память несовместимы [например, Музыченко, Кораблева]. Такая позиция основана на констатации различий практик работы с сообщением в печатной и электронной культуре: поскольку интернет-пользователь быстро листает подгружающиеся страницы и «скользит» по сайтам, его восприятие поверхностно в сравнении с вдумчивым погружением в текст печатной книги. Сходные данные получены Г.Н. Козяр и В.В. Нурковой в результате эмпирического исследования мнемической эффективности фотографий, полученных с помощью пленочного и цифрового фотоаппарата [Козяр, Нуркова]. По мнению авторов, в случае цифровой фотографии акт памяти подменяется актом восприятия, поскольку целостная история события вытесняется прямым описанием изображения, тогда как аналоговая фотография, конечный результат которой неизвестен заранее, требует конструирования «истинного воспоминания». На наш взгляд, здесь мы сталкиваемся скорее с инерцией стиля мышления, чем с реальной несовместимостью цифровых технологий и памяти. Приведенные выводы не подтверждаются исследованиями социальных практик селфи [например, Frosh; Eckel J., Ruchatz J., Wirth S.], согласно которым файлы цифровых фотографий лишь заготовка (ее можно сравнить с негативом аналогового фото) сложного конструкта, возникающего в результате редактирования, загрузки изображения в социальные сети, тегирования, описания и ответов на комментарии. Все эти комплексные действия активизируют сложные мнемонические процессы, позволяя цифровой фотографии в социальных сетях весьма успешно реализовывать мемориальную/мнемоническую функцию.

Социальное время цифрового общества скоротечно – его реальность обновляется куда быстрее, чем традиционные мерки человеческой истории, для которой при жизни трех прямо сменяющихся поколений все еще длится «настоящее». Поскольку интернет как среда общения ориентирован на злободневную информацию (что не исключает значимости доступа в его рамках к информации «вечной» и надежной), краткосрочной и быстро теряющей свою актуальность, сервисные субкультуры предаются забвению примерно за десятилетие. Кроме того, память интернета живет в условиях, гораздо более жестких, чем природная среда офлайнового мира. Физические носители памяти серверов должны обновляться каждые 7–8 лет, программное обеспечение быстро устаревает морально, хостинг требует систематической регулярной оплаты. Тем не менее, Сеть очень велика. Настолько велика, что в ней все найдется – если искать достаточно долго.

Важно отметить, что источники медиапамяти далеки от селекторной картографии исторической памяти, оперирующей оппозициями высокое/низкое, элитарное/массовое, научное/повседневное. Ресурсом памяти может выступать любой объект, способный сохранять информацию о прошлом, его следы. Чем больше информации сохраняет объект, тем выше его мощность как ресурса памяти. Профессиональные историки подразделяют исторические источники на вещественные, письменные, устные, лингвистические, этнографические, фото– и кинодокументы и проч. Эта классификация довольно условна, поскольку конкретный артефакт может отвечать критериям разных видов, а извлекаемая информация не в малой степени определяется интерпретативной стратегией самого историка. Артефакты (вещественные источники) по мере своего старения превращаются либо в антиквариат, либо в мусор. Если мусору повезет, по прошествии длительного периода его раскопают археологи, добравшиеся до интересующего их культурного слоя – слоя земли на местах человеческих поселений, содержащего следы или остатки деятельности человека.

Мусор – это завтрашний культурный слой, который вчера был востребованным артефактом. Сегодня он уже не используется по прямому назначению, но он пригоден для суждений о тех практиках, которые привели к его возникновению.

Однако сегодня социальная деятельность оседает пленкой следов и артефактов не только непосредственно на поверхности литосферы. Виртуальный мир интернета подчинен тем же законам, что антропогенная реальность в целом. В нем оседают файлы, переставшие использоваться. Они содержат огромные объемы информации, способные многое прояснить для тех, кто возьмет на себя труд их открыть и не пожалеет времени на знакомство с ними. История интернета уже включает расцвет и забвение разных сервисов, коммуникация внутри которых подчинялась как принципам организации работы канала (размер и формат сообщений, частота коммуникативных ходов, языковые практики), так и процессам, протекавшим в «большом» (или малом – зависит от точки отсчета) офлайн-мире. Впрочем, специфика сервисных субкультур, хотя и затрудняет восприятие внутренней логики коммуникации для внешнего наблюдателя, не является непреодолимым барьером. Осевшие на мертвых сайтах и забытых форумах сообщения могут дать куда более надежное представление об общественном сознании и ментальности эпохи, чем все предшествующие «вещи».

На первый взгляд, информация превращается в мусор в условиях непрерывной увеличивающейся информационной нагрузки без каких-либо дополнительных факторов. Ее слишком много, чтобы ею можно было качественно и критично оперировать, слишком много, чтобы просмотреть и отсортировать. Тем не менее, каждый из нас по мере желания и возможностей вступает в эти джунгли и преодолевает информационную перегрузку, добывая знания или развлекаясь. В итоге выбор сводится не к ценности информации, а к приоритетам ее потребителя. Поэтому на платформе киберпространства каждый из нас формирует свое информационное поле, в котором мы неплохо (как нам кажется) ориентируемся, даже если оно постепенно приобретает черты «информационного пузыря».

Современный интернет – неотъемлемая часть социальной жизни. Он обслуживает и глобальные геополитические потребности, и повседневные нужды частных лиц. Репутация его киберпространства растет по мере роста пользовательской аудитории. Однако едва ли не ab ovo интернету не чужда была слава

всемирной помойки. Во многом ее обеспечивала киберкультура и жанр киберпанка, поддерживающие представления об интернете как среде анархической свободы самовыражения, в которой свободные от государственного и корпоративного принуждения анонимы излагают и публикуют любые сообщения, независимо от того, как они могут быть расценены с позиций цензуры, морали, авторского и уголовного права. Образ анархичного киберпространства интернета наглядно описал М. Дери: «И вот, электронно-бестелесные, мы рассылаем по всему свету электронные письма, в режиме реального времени отсылаем и посылаем сообщения в чатах, тусуемся на BBS и в телеконференциях UseNet. Мы безразлично просматриваем сетевые конференции и устраиваем флеймы и ROTFLOL. Мы обмениваемся порнографическими gif-ами и вертимся на анонимных онлайновых порнотусовках. Мы бродим по последней версии Сети, Всемирной паутине, перескакивая от цифровых видеоклипов к обрывкам аудио и текстам, которым нет конца» [Дери, с. 12]. Такой интернет – альтернативная социальная реальность, противостоящая рутинной социальной реальности с ее аномией и отчуждением. В ней сняты многие традиционные запреты и, одновременно, отсутствуют традиционные риски, поэтому она так привлекательна для детей, подростков и молодежи. «Мусорную» славу интернет заслужил именно благодаря стиранию границ приватного и публичного, открытому обсуждению тем, табуированных для официальных общественных пространств предшествующих эпох.

Медиапамять вбирает в себя не только то, что в исторической памяти трактовалось как надежное, достоверное, важное. Она чувствительна к маргинальному во всех смыслах, подчиняясь интересам и потребностям своих создателей, погруженных в сверхнасыщенную поверхностную смысловую среду.

Долгая медиапамять

Тем не менее, вклад медиапамяти в процессы запоминания не стоит недооценивать. Интернет не только обеспечивает работу «короткой» памяти культуры, избавляя людей от необходимости держать в памяти разного рода информацию. В нем успешно развиваются и ареалы хранения «долгой» памяти, в которых открыт широкий доступ к библиотекам и архивам. В качестве примера приведем сайт archive.org, «Архив Интернета», собирающий копии веб-страниц, графические материалы, видео– и аудиозаписи и программное обеспечение для сохранения культурно-исторических ценностей цивилизации в эпоху интернет-технологий, создания и поддержки электронной библиотеки. На март 2019 года его размер составлял 45 петабайт. Институализация ареалов долгой памяти в интернете осуществляется и силами научного сообщества, адаптирующего интернет-пространство под нужды хранения, репрезентации и оценки результатов научных исследования – рост востребованности библиографических и реферативных баз данных для отслеживания цитируемости научных статей в особых комментариях не нуждается. Постепенное наступление (электронного) государства на дикое поле частной жизни у всех на виду «старого интернета» расширяет долгую медиапамять. Сегодня ее доля активно растет за счет инфраструктуры информационного общества, требующей качественных систем аутентификации для безопасного потребления коммерческих, государственных и муниципальных услуг. Социальные сети не только обеспечивают социальную коммуникацию. Они являются крупнейшими персональными медиаархивами, делая возможным массовое распространение документированной идентичности, когда память о себе и мифы о себе становятся ресурсом, бременем и ответственностью. Вероятно, историки будущего будут изучать современное нам общество по интернет-источникам, в первую очередь. Медиапамять перестает быть короткой.

Способность интернета выступать в качестве института/ресурса долгой памяти в последние годы привлекает внимание гуманитарной науки. Так, Д.А. Аникин и А.Ю. Бубнов трактуют интернет как медиатор памяти, трансформирующий виртуальными стратегиями коммуникации распространение коллективной исторической памяти [Аникин, Бубнов]. Сходную позицию демонстрирует А.В. Пестова, рассматривающая интернет как «архив» культурной памяти [Пестова]. Эпифеномены интернета как инструменты памяти изучались, например, А.В. Шуталевой и Е.А. Путиловой, анализировавшими роль интернет-мемов в трансляции социальной памяти [Шуталева, Путилова], а также Л.В. Зиминой, на основе сравнения книгопечатания и электронного издательского дела определившей гипертекстовые технологии в качестве идеальной модели культурной памяти [Зимина]. Отметим, что проникновение цифровых технологий во все сферы повседневности не может оставить в стороне практики памяти. Интернет впитал и дал новую жизнь всем литературным жанрам, связанным с памятью, от дневников (и здесь необходимо вспомнить феномен блогосферы, в которой частный дневник гибридизирован со СМИ) до мемуаров, вызвал к жизни многопользовательские компьютерные игры на историческую тематику, открыл архивы, позволил «реанимировать» присутствие исторических личностей через фейковые тематические аккаунты социальных сетей. Как показывает Е.Н. Шапинская, в цифровом (пост)историческом пространстве соседствуют самые разные виды репрезентаций исторического прошлого, от академического дискурса до чисто игровых форм [Шапинская]. Анализ медиатизации мемуарных свидетельств в блогах и социальных сетях позволил М.А. Агеевой отнести к мемориальным и ностальгическим ресурсам Рунета не только тематические исторические сайты и аудиторные академические проекты, но и все виды социальных сетей, поскольку их целью является актуализация старых связей, поиск и объединение людей, имеющих, в том числе, и общее прошлое [Агеева, с. 69]. Автобиографические, коммеморативные, мемориальные и мемуарные медиатексты являются неотъемлемым элементом медипространства, выступая каркасом пользовательской самопрезентации, наррации и сторителлинга. Все эти материалы интерактивны и коннективны, они встроены в социальную коммуникацию и включены в принципиально не завершаемый полилог. Его содержание избыточно, конфликтно и комплементарно одновременно. С одной стороны, классические стратегии рациональной работы с информацией проблематичны в сверхнасыщенной среде, где информационный мусор трудно отделить от качественного знания, и где субъект чаще ориентируется на эмоционально-эстетические критерии. С другой стороны, полицентричность образов Прошлого противостоит четким классификационным схемам. То, что сегодня воспринимается как мусор, завтра может стать надежным свидетельством ушедших дней, позволяющим реконструировать их.

Пользователи не просто играют в историю в медиасреде, поскольку общество перестает воспроизводиться в чистых офлайновых формах. Приходит время писать историю цифрового общества и создавать цифровую философию истории [Артамонов, Устьянцев]. Поэтому главной характеристикой интернета как пространства памяти является тотальная цифровизация следов Прошлого, когда сам след доступен для познания субъектом только при условии, что он объективирован в цифровой форме, и инструменты его познания опираются на цифровые медиа. Главным императивом производства памяти становится принцип «не запостил – не было!», имеющий значение не только для установления онтологического статуса событий, но и для их темпорального осмысления. Учитывая, что навыки нецифрового восприятия прошлого (через печатные тексты и аналитический контакт с артефактами), как минимум, упрощаются, а медиаграмотность развивается, пределы цифровизации Прошлого представляются бэконианскими идолами рода. Опыт карантинных мер в связи с пандемией COVID-19 показал, что в условиях развитой цифровой медиасферы баланс онлайн– и офлайн-коммуникации – скорее, дело случая, чем сознательный выбор человечества. Предсказанный футурологами тотальный переход на цифровую коммуникацию произошел не в результате постепенной эволюции, а как вынужденная мера перед лицом планетарной угрозы.

Подвижность медиапамяти, ее сверхбыстрый дрейф между короткими и долгими воспоминаниями, укорененными и офлайн, и онлайн, является способом самоподдержания. Без долгих структур медиапамять выродится в фантазию, галлюцинаторный бред или игровое развлечение. Без коротких структур она сведется к оцифровке классической исторической памяти, потеряет свою динамику и оперативность.

Суммируя, можно сказать, что медиальный поворот превратил интернет в среду памяти и ее инструмент, сплавив их в медиапамять, обеспечивающую непрерывное производство цифрового Прошлого. Присвоение информации статуса свидетельства Прошлого сегодня происходит через цифровую объективацию, и не важно, идет ли речь о результатах научного исследования или об онлайн-исповеди в блоге. Медиапамять обеспечивает транспоколенческую, диахроническую целостность медиапространства, она позволяет использовать прошлое для проектирования будущего, формируя коллективную идентичность как фундамент социальной солидарности. Особенностью медиапамяти является потеря монополии на производство исторического знания академическими историками, перевод исторического знания в форму цифрового контента и широкое распространение участия пользователей-обывателей в создании такого контента.

Библиография

Агеева Г.М. Медиатизация памяти: мемуарные свидетельства в блогах и социальных сетях // Вестник Томского государственного университета. 2012. № 363. С. 68–74.

Аникин ДА., Бубнов А.Ю. Политика памяти в сетевом пространстве: интернет как медиатор памяти // Вопросы политологии. 2020. Т. 10. № 1 (53). С. 19–28.

Артамонов Д.С., Устьянцев В.Б. Цифровая философия истории: постановка проблемы // Известия Саратовского университета. Новая серия. серия: Философия. Психология. Педагогика. 2020. Т. 20. № 1. С. 4–9.

Бергер П, Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М.: Медиум, 1995. 323 с.

Бряник Н.В. Историческая эпистемология и культурно-исторический подход в гносеологии // Эпистемология и философия науки. 2010. Т. XXIV № 2. С. 112–129.

Головашина О.В. Короткая память: представления о прошлом в условиях современной темпоральной трансформации. Тамбов: Издательский дом ТГУ им. Г.Р. Державина, 2017.118 с.

Дери М. Скорость убегания: Киберкультура на рубеже веков. М.: АСТ Москва, 2008. 480 с.

Зимина Л.В. Интернет или сетевые технологии культурной памяти // Известия высших учебных заведений. Проблемы полиграфии и издательского дела. 2002. № 2. С. 64–75.

Козяр Г.Н., Нуркова В.В. Какие воспоминания мы выбираем? как цифровой фотоаппарат изменяет нашу память // Лабиринт. Журнал социально-гуманитарных исследований. 2012. № 4. С. 12–25.

Музыченко М.Я, Кораблева Е.В. К проблеме бытия культурной памяти в условиях глобализации // Цивилизация – Общество – Человек. 2018. №. 6–7. С. 12–14.

Нора П. Проблематика мест памяти // Франция-память / П. Нора, М. Озуф, Ж. де Пюимеж, М. Винок. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1999. C. 17–50.

Пестова А.В. Интернет как «архив» культурной памяти // Культурная память и культурная идентичность. Материалы Всероссийской (с международным участием) научной конференции молодых ученых (XI Колосницынские чтения), Екатеринбург, 25 марта 2016 г. Екатеринбург: Уральский федеральный университет имени первого Президента России Б.Н. Ельцина, 2016. С. 141–143.

Савчук В.В. Феномен поворота в культуре XX века // Международный журнал исследований культуры. 2013. № 1(10). С. 93–108.

Савчук В.В. Философия эпохи новых медиа // Вопросы философии. 2012. № 10. С. 33–42.

Чубарь П.И. Визуальный и медиальный повороты сквозь призму осмысления современной культуры // Молодежный вестник Санкт-петербургского государственного института культуры. 2016. № 1 (5). С. 5–7.

Шапинская Е.Н. История в цифровом формате: будущее нашего прошлого // Культура культуры. 2020. № 1. С. 6.

Шестакова Э.Г. Медиатекст и проблема социального забвения // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: История, Филология. 2013. Т. 12. № 10. С. 30–38.

Шилина М.Г. Текстогенные трансформации инфосферы. Методологический эскиз становления Интернета. М.: РИЦ «Северо-Восток», НИУ ВШЭ, 2012. 734 с.

Шиповалова Л.В. Современная историческая эпистемология. Аналитический обзор направления исследований // Цифровой ученый: лаборатория философа. 2018. Т. 1. № 4. С. 153–167.

Шуталева А.В., Путилова ЕА. Интернет-мем как способ воспроизводства социальной памяти // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2017. № 12-3 (86). С. 219–221.

Silence, Screen, and Spectacle / Eds. Lindsey A. Freeman, Benjamin Nienass, Rachel Daniell. N.Y.; Oxford: Berghahn, 2014.

Digital 2020: 3,8 миллиарда человек используют социальные сети / Wearesocial & Hootsuite, 2020. URL: https://wearesocial.com/ blog/2020/01/digital-2020-3-8-billion-people-use-social-media.

Eckel J., Ruchatz J., Wirth S. The Selfie as Image (and) Practice: Approaching Digital Self-Photography // Eckel J., Ruchatz J., Wirth S. (eds.) Exploring the Selfie: Historical, Theoretical, and Analytical Approaches to Digital Self-Photography. Marburg: Palgrave Macmillan, 2018. Pp. 1-24.

Frosh P. The Gestural Image: The Selfie, Photography Theory, and Kinesthetic Sociability // International Journal of Communication. 2015. № 9. Рр. 1607–1628.