Текст книги "Историческая память в социальных медиа"

Глава 2
Хисторитейнмент: образы прошлого в информационно-развлекательном пользовательском контенте

В данной главе рассматриваются процессы «историзации» информационно-развлекательного пользовательского контента, так называемого инфотейнмента, гибридизирующего информационные и развлекательные форматы в новых жанрах. Авторы сосредоточат свое внимание на трех характерных его видах – фейках, мемах и селфи, каждый из которых может быть отнесен к креолизованному тексту (интегрирующему вербальные и невербальные средства). Мы расположили их по убыванию значения вербальных форм при росте значения форм визуальных.

2.1. Исторический фейк как инструмент постправды

Хотя слово «фейк», широко распространенное среди пользователей интернета, прочно вошло в современный словарь медиаисследований, как научный термин оно еще не сформировано. На сегодняшний день фейк представляет собой американизм, произведенный от английского слова fake, означающего «плутовство», «подделку», «фальшивку». Семантическое поле слова задается категориями «мистификация» и «фальсификация». Первая фиксирует богатую традицию введения массовой аудитории в заблуждение, сформировавшуюся в области искусства. Плеяда вымышленных авторов («покойный» Белкин, Козьма Прутков, Черубина де Габриак и др.) захватывала умы своих современников, воспринимавших литературные маски в качестве достоверных личностей. Вторая также включает в себя подделку вещей и персональных данных, но отличается от мистификации намерениями (как правило, преступными) и последствиями (причиненный вред). Грань между мистификацией и фальсификацией весьма тонка и имеет исключительно юридический характер, т. е. определяется на основании действующего законодательства. В медиасфере мистификация и фальсификация не разграничиваются, ложные сенсации в СМИ больше двух сотен лет обозначались единым термином «газетная утка». Именно он и сдает позиции моде на «фейки».

Содержательно фейки от газетных уток не отличаются, принципиальную новизну им обеспечивают именно технологии производства информации, включающие интернет-системы производства и распределения обыденного, повседневного знания и провоцирующие сетевых акторов на коллективные действия. Исторические фейки интегрируют технологии создания сетевых фейков, исторические интерпретации и историческую лженауку в оперативных локальных форматах сетевого контента, производимого для того, чтобы наносить эмоциональный и репутационный урон противнику, разрушая систему аргументации его исторической идентичности. Реализуясь в соответствии с идеологией информационных гибридных войн, исторические фейки становятся ведущим инструментом постправды.

Что такое интернет-фейк?

Основные подходы к определению интернет-фейков формируются в русле анализа новостного контента. Новости отражают события, структурируемые по следующим тематическим блокам – ожидаемые запланированные события (выборы, чемпионаты, фестивали…), неожиданные происшествия (погодные катаклизмы, чрезвычайные происшествия, преступления…), открытия (в науке и технике). Классический новостной дискурс обслуживает функцию информирования, реализуя три взаимосвязанные характеристики сообщения – аттрактивность (привлекательная форма подачи материала), точность (высокая степень релевантности отражения события) и достоверность (подлинность события, подтвержденная заслуживающими доверия источниками) текста [Мельникова, с. 9–10]. Новости крайне важны для своевременного обновления когнитивной картины мира индивида, поэтому они являются неизменным элементом социальной коммуникации.

Важно отметить, что новости социальных медиа отличаются от новостей в классическом смысле. В новостные ленты сервисов попадает любой новый контент пользователя, независимо от его соотнесенности с традиционным жанром новостей. Поэтому сетевые новости всегда шире по содержанию, чем классические новостные тематизмы. Именно ложные сообщения сетевых новостных лент получили название фейк-ньюс, дав название новому типу информации.

К наиболее типичным дефинициям можно отнести определение Э. Хант, согласно которому фейк-ньюс представляют собой информационную мистификацию или намеренное распространение дезинформации в социальных медиа и традиционных СМИ с целью введения в заблуждение для того, чтобы получить финансовую или политическую выгоду [Hunt]. Исследователи подчеркивают развлекательный характер нового жанра и вариативность степени недостоверности фейковых сообщений [Панченко, 2013, с. 169]; манипулятивный, маскарадный, постановочный характер фейковых сообщений [Шестак, с. 159], их гротескность, неожиданность, способность соединять реальное и фантастическое [Панченко, с. 181]; трактуют фейк как антиисточник информации, разрушающий профессиональные стандарты журналистики [Ильченко, с. 71]. Но в целом конструкции определений следуют дефиниции Э. Хант или прямо его воспроизводят [см., например, Малюкова, с. 168]. Ключевым руслом модернизации определения является полемика о значимости целей коммуникатора при производстве фейк-ньюс. Все большую влиятельность получает позиция, в соответствии с которой фейком является любой ложный контент независимо от намерений автора [см., например, Суходолов, Бычкова, с. 155]. Не только халатность, но даже случаи добросовестного заблуждения трактуются как фейк.

Рассмотрим основания коммуникационной эффективности фейк-ньюс. Фейк строится на имитации медиаформатов, используемых для оформления стабильно достоверного контента. В случае фальшивых новостей речь идет о жанровых клише новостных изданий. Реципиенты воспринимают фейковое сообщение как частный случай в ряду типовых кейсов, исходя из собственного медиаопыта. Соответствие дизайна сообщения имплицитным для данной сети нормам построения медиатекста свидетельствует о медиакомпетентости автора контента и выступает условной гарантией качества содержания. С одной стороны, новостной формат легко подделать. С другой – правдивые новости временами бывают действительно невероятными.

Однако фейк – это не просто дефектная новость, у него есть две принципиальные особенности – визуализация смысла и сенсационность текста. Визуализация предполагает иллюстрирование сообщения фото– и видеоизображением, всегда повышающим его аттрактивность. Наглядное сообщение отличается интенсивностью воздействия, однако достигается наглядность не через практики документализации, а через манипулятивную комбинаторику изображений: «аудитория оказывается во власти визуальных впечатлений, организуемых соответствующим способом с использованием неаутентичных, постановочных кадров или подобранных по принципу визуального соответствия фрагментов частных записей, записей с камер наружного наблюдения, видеорегистраторов, а то и просто взятых из видеоархивов» [Ильченко, 2016, с. 16].

Определение специфики такой манипулятивности дискуссионно. Интернет-контент чаще всего становится предметом исследования именно как текст. Во многом это объясняется историческим развитием интернета, поскольку большинство ресурсов WWW организовано как гипертекст, т. е. система текстовых страниц, связанных перекрестными гиперссылками. Кроме того, методологический инструментарий гуманитарных наук сформирован в текстовой культуре и ориентирован на текст, методы визуальной антропологии имеют ограниченное хождение. При этом технологии социальных сетей, ориентированные на мобильную телефонию, повсеместно предоставляют пользователям бюджетные возможности по работе с визуальным контентом. Айфонография и автоматизация процессов обработки/загрузки снимков и видео сделали навыки работы с визуальным рядом медиатекста массовыми, изменив способы создания, распространения, разглядывания и оценки визуального контента. Вклад социальных медиа, ориентированных на изображение («Ютуб» и «Инстаграм») и обеспечивающих визуальным рядом большинство сетевых медиатекстов, остается недооцененным или откровенно демонизируется в духе ««Инстаграм» – это одна большая подделка реальности!». Действительно, неотредактированные фотографии в сетях встречаются редко, а видеоредакторы позволяют пользователям акцентировать смысл видеозаписей. Но видеофейком является не косметическое декорирование, а прямое несовпадение места, времени, характера и содержания события, достигаемое редактированием неаутентичных фото– и видеоматериалов.

Сенсационность – неожиданность и необычность события, обеспечивающая повышение интереса к нему и готовности к ответу. По определению В.А. Ройко, сенсация – это своего рода модель, вводящая новое значение, в силах которого изменить картину мира и классические представления о способностях человека [Ройко, с. 43]. Медийные сенсации чаще всего имеют негативный характер, поскольку связаны с освещением инцидентов аморального и противоправного характера, ошеломляющих читателей. Наиболее часто используются такие способы создания сенсационности, как персонификация (связь с известной личностью), гиперболизация, драматизация, фамильярность, радикализм, дезориентация и обращение к табуированной тематике (секс, смерть, насилие) [Сабурова, Федорова, с. 165]. Сенсационность текста становится эмоционально-интеллектуальным ударом, обрушивающим мировосприятие индивида и заставляющего его тратить усилия на восстановление собственной картины мира через оценку сенсации.

Однако интернет-фейки – куда более широкое понятие, чем новости. Фейковую информацию в социальных сетях можно подразделить на два типа – ложные сообщения (контент) и ложные профили (узлы сетей).

Ложные сообщения (контент) создаются пользователями в формате медиатекста, т. е. сообщения, интегрирующего собственно текст, графику, аудио– и видеофайлы в единое целое. В различных социальных сетях варьируются предельно допустимые объемы элементов медиатекста (число знаков, шрифты, вики-разметка, количество и качество иллюстраций…), поэтому сообщения в разных сетях имеют узнаваемые типовые особенности. Фальсифицироваться в сообщении может любой элемент или все они в совокупности, но чаще всего производство фейк-контента связывают с двумя элементами – визуальным рядом и текстами.

Ложные профили могут быть классифицированы на два больших вида – боты и страницы вымышленных личностей. Боты – это компьютерные программы, имитирующие действия человека. Н.А. Вавилов различает автоматических и управляемых ботов. Автоматические способны выполнять простейшие действия, такие как ставить лайки, делать репосты, вступать в сообщества, набирать друзей. Все действия управляемого бота контролируются оператором, и основное отличие – это более развитая активность [Вавилов, с. 21]. Используют ботов для продвижения коммерческого или политического контента, а также для снижения активностей конкурентов. В каждой социальной сети есть собственные сервисы по определению ботов в списках друзей.

Страницы вымышленных личностей составляют существенную часть аудиторий социальных сетей. К ним относятся профили, декларирующие недостоверную персональную информацию. Они создаются по разным причинам – в криминальных целях (чтобы скрыть намерения мошенников), для обеспечения анонимности пользователя (в этом случае пользователь присутствует в сети под псевдонимом, скрывая некоторую часть личных данных), для развлечения (создание популярных виртуальных личностей, близкое к литературным мистификациям) и просвещения (страницы известных исторических личностей). Вымышленность или анонимность фейковых профилей вне криминального сегмента, как правило, очевидна для пользователей и поддерживается длительными традициями карнавальных практик интернет-субкультуры.

В целом, фейки представляют собой гибридные формы узлов и контента, объединяющих трансжанровые игры с медиатекстом и трансляцию манипулятивного содержания.

Эпистемологические аспекты сетевой мифологии и новые функции фейков

Действительно ли фейки убедительны? Сегодня этот вопрос предполагает однозначно утвердительный ответ благодаря социометрическим исследованиям контента «Твиттера» в период президентской кампании Д. Трампа. Во-первых, необходимо отметить исследование С. Восоги и соавторов, согласно которому наиболее популярные ложные новости распространялись в интервале от 1000 до 100 000 пользователей, тогда как правдивые новости редко превышают порог в 1000 пользователей (проверялось 126 000 историй, опубликованных 3 миллионами людей более 4,5 миллионов раз в «Твиттере» с 2006 по 2017 гг.) [Vosoughi et al.]. Полученные данные свидетельствуют о том, что ложь распространяется быстрее, чем правда, благодаря своей новизне и способности провоцировать сильные эмоциональные реакции. Ложные новости ассоциированы с более сильными эмоциями реципиентов (страх, отвращение, и удивление), тогда как правдивые – с менее интенсивными (предвкушение, грусть, радость и доверие). Именно поэтому люди всегда охотнее распространяют ложь, обеспечивая ей быстрое, широкое и глубокое проникновение в социальных сетях.

Во-вторых, эти данные корректирует более масштабное исследование Ч. Шао и соавторов, показавшее роль ботов в распространении контента (проверялось 14 миллионов сообщений, распространяющих 400 тысяч статей в «Твиттере» за десять месяцев 2016 и 2017 гг.). Исследователи идентифицировали в качестве ботов 6 % учетных записей «Твиттера». Их было достаточно, чтобы распространить 31 % информации с низким уровнем доверия в сети [Shao et al.]. Для распространения сообщения боту необходимо от 2 до 6 секунд. Первые минуты существования фейковой новости – критический для нее момент, ее распространение примет вирусный характер только в том случае, если пользователи получат несколько сигналов о ее существовании. Скорость работы ботов обеспечивает преодоление этого порога.

Доказательства убедительности фейков, однако, не исчерпывают проблему. Недостаточно сказать, что фейкам верят, необходимо вскрыть социально-эпистемологические механизмы этой веры.

Исследование, проведенное Высшей школой образования Стэнфорда, проанализировало более 7800 ответов учащихся средней школы, колледжа и первых курсов университета в 12 штатах США с точки зрения способности респондентов оценивать источники информации. Его результаты демонстрируют неутешительную ситуацию. Способность молодых людей рассуждать об информации в интернете оценивается одним прилагательным – унылый [Evaluating information]. Обмануть их очень легко. Дифференциация сайтов-подделок требует сложных аналитических компетенций, тогда как американская молодежь неспособна отличить новости от нативной рекламы, ученики и студенты не анализируют результаты поисковых запросов, не сравнивают сайты, не оценивают их реквизиты. Результаты Стэнфордской группы по изучению истории образования показывают, что студенты существенно нуждаются в дальнейших инструкциях о том, как лучше ориентироваться в контенте социальных сетей, учитывая его реальные источники и их мотивы. Рассмотренное исследование, на первый взгляд, вскрывает когнитивные основания веры в фейки, демонстрируя дефицит критического мышления у юных респондентов. Возможно, к последнему приводят дефекты современной системы образования, однако мы далеки от идеи о том, что причина – низкий уровень IQ испытуемых. К сожалению, у нас нет более ранних данных аналогичных исследований для простого сравнения, но мы можем опираться на гипотезу об изменении социальных оснований познавательной деятельности молодежи в социальных сетях. Во-первых, исследователи сами подчеркивают легкость, с которой опрашиваемые пользуются сетевыми сервисами: ««цифровые аборигены» могут летать между «Фейсбуком» и «Твиттером», одновременно загружая селфи в «Инстаграм» и отправляя текстовые сообщения другу» [Evaluating information]. Во-вторых, навыки такого использования стали массовыми, они формируются очень быстро, нередко в младшем школьном возрасте.

Выдвинем предположение о падении естественной, «фоновой», чувствительности к качеству источников информации, вызванной изменением типового социального опыта пользователя. Длительное время переход к цифровому обществу вынуждал пользователей интернета жить параллельно в разных институциональных мирах производства информации – печатных и электронных СМИ. Возможно, это ослабляло формирование технических навыков по оперированию контентом. Но «двойной» опыт пребывания усиливал интуитивную понятность разнообразия игроков информационного пространства и форм их ангажированности. Вовлеченность в практики потребления печатной информации, прошедшей различные фильтры цензуры (от прямой предварительной до отсроченной карательной) позволяла пользователям легче фиксировать конфликты интересов, спонсируемую информацию и прямые заказы на контент. По мере смены поколений в тотально расширяющемся информационном обществе и вымывании культуры печатной книги из пространства повседневности эти навыки утрачиваются. Их ядром становится почти исключительно рационально-аналитическое поле высшей школы и научной деятельности.

Наше предположение подкрепляется данными теоретиков медиа о повсеместности кризиса доверия к СМИ. Этот кризис связан, в основном, с так называемой гибридизацией медиажанров, когда каналы ради роста аудитории легко заимствуют друг у друга форматы [Ильченко, 2018, с. 81]. Жанр в медиасфере – это не только стилистическая и дискурсивная конструкция, это особый нормативный строй, обеспечивающий производство признаваемой в качестве достоверной информации. Все основные каналы неэлектронных СМИ давно превратились в самостоятельные институциональные миры, где производство контента предполагает четкое распределение профессиональных ролей и основано на презумпции императивных норм. В итоге достоверность сообщения коррелирует с качеством производственного процесса и репутацией производителей. Смешение жанров подрывает работу этой системы.

Однако гибридизация жанров не является результатом волюнтаризма и простой корысти СМИ. Каналы идут на поводу у потребителей, подчиняясь общему тренду диктата неформального знания в социальных медиа. Контент социальных сетей создается бесчисленной армией непрофессиональных коммуникаторов, подчиняющих жанровые нормы своим потребностям выражения личного мнения. Топовые блогеры популярны благодаря своим умениям ярко демонстрировать в сетях себя и свою позицию. В условиях переизбытка информации (а каждый день интернет обрушивает на индивидов лавину контента) пользователь не может анализировать рационально каждое сообщение. Принцип экономии мышления заставляет его опираться на эмоциональное восприятие и антитезу «мы-они», «свои-чужие», присоединяясь к позиции тех коммуникаторов, которые манифестируют наиболее сходное отношение к реальности. Если эмоции и оценки поста близки к аналогичным читателя, если автор осуждает тех же, кого осуждает читатель за те же самые поступки, которые читатель находит возмутительными, читатель легко поверит в реальность утверждаемых автором фактов, не утруждая себя их проверкой (навыков которой, как показали американские школьники, часто просто нет).

Доминирование личных оценок в сетевом контенте характерно для эпохи «постправды». Политологи рассматривают постправду как «специфическое состояние политических культур» [ «Политика постправды», с. 15], в котором политические институты ориентированы на выработку рациональных мифологий и ритуалистик в общем контексте легитимации и поисков солидарности в современном культурном сверхмногообразии. В таком ключе постправда всегда позиционируется как результат особой политики по манипулированию массами. Однако данный исследовательский фокус неоправданно узок. Во-первых, логика постправды куда шире, чем сфера политического, поскольку абсолютно все сферы сетевой активности подчиняются примату субъектоцентричных мнений, одновременно оценивающих ситуацию и мотивирующих читателей на ее изменение. Во-вторых, если агенты политической манипуляции отвлекаются на свою внутреннюю повестку дня, пользователи сетей сами повсеместно (и столь же эффективно) производят фейки. Массы с легкостью манипулируют собой самостоятельно и не без азарта. На наш взгляд, причина кроется в том, что именно фейки представляют собой чистую субъективную эмоциональную оценку действительности, лишенную объективных доказательств. И в этом качестве они являются собой квинтэссенцией сетевого контента.

На этом основании можно сделать следующий принципиальный вывод. Интернет-фейки – это не побочный негативный результат функционирования социальных медиа. Фейк – это сложная массовая экосистема, в которую включены боты и пользователи социальных сетей, занятые производством и тиражированием «канонически» жанрово оформленного эмоционально окрашенного контента. В этой системе вырабатываются новые процедуры верификации и легитимации социального знания, и именно эти новые функции и осуществляют фейки. В ближайшее время в ней придется находить новые основания для презентации рациональной документалистики и строгих доказательств.

Исторический фейк и фальсификация истории

Разновидностью интернет-фейка является исторический фейк, представляющий собой фальсификацию исторического факта либо исторического источника в интернете. Фальсификация исторических источников имеет давнюю традицию, прочно вписанную в систему исторических исследований и практическую политику, в которой фальшивки служили обоснованием тех или иных притязаний в борьбе за власть. Создание никогда не существовавших документов либо правка подлинных документов связана с целой системой различных приемов и способов, которыми с помощью полностью выдуманных фактов прошлого или искажения реально произошедших событий история дополняется не существовавшими деталями либо изменяется. Подделка исторического источника – это сложный процесс, включающий в себя не только создание материального носителя либо его «исправление», но и работу над содержанием документа [Козлов, с. 4, 9].

Фальсификация исторического факта представляет собой ложное описание исторических событий в угоду предвзятой идее. Целями и мотивами исторической фальсификации может быть желание закрепить за тем или иным народом историческое право на определенную территорию, обосновать легитимность власти или правопреемство государства по отношению к тому или иному историческому предшественнику, «облагородить» процесс этногенеза, подкрепить политическую аргументацию [Фальсификация… с. 5–14].

Искажение истории в случае традиционной фальсификации всегда рассчитано на общественное внимание и производиться умышленно, в сетевом формате исторический фейк может распространяться без сознательного умысла, спонтанно и неподконтрольно. В основе исторического фейка сетевого формата может лежать фальсификация исторического источника, служащего «неоспоримым» доказательством какого-либо исторического события или теоретического положения. Распространение фальшивок, давно разоблаченных историками, происходит в сети постоянно: «Завещание Петра Великого», «Влесова книга», «Дневник А.А. Вырубовой», свидетельство И.П. Мейера «Как погибла царская семья», «Постановления кремлевских мудрецов», «Протоколы сионских мудрецов», Форосский «Дневник» Анатолия Черняева и др. упоминаются в интернет-статьях пользователей и комментариях. Несмотря на доступность исторических исследований, анализирующих эти поддельные документы, а также на наличие популярных обзоров фальсификации истории, исторические фейки используются для обоснования какой-либо позиции в интернет-спорах. Наиболее распространенной исторической подделкой в социальных сетях остается «Влесова книга», вокруг которой создано целое культурное сообщество, активно продвигающее свои взгляды в Интернете.

Армию своих почитателей имеет также «Новая хронология» А.Т. Фоменко и Г.В. Носовского, поклонники которых ведут веб-сайт http://chronologia.org/ и сообщество в социальной сети «ВКонтакте» https://vk.com/newchronology с числом подписчиков более 8000. Кроме этого в социальных сетях представлено достаточно большое количество примеров лженаучных теорий, которые были записаны в этот разряд благодаря усилиям научного сообщества историков [Петров, с. 36–59]. Сюда можно отнести «Ледокол» В. Суворова, псевдоисторические сочинения М. Аджи, М. Кремо, Э. Мулдашева, А. Асова, А. Бушкова, А.А. Арутюнова и др. Эти работы относятся к историческим фейкам, так как, перейдя из книжной культуры в пространство цифровой среды, они обрели вторую жизнь и распространяются пользователями в качестве «исторических» исследований.

Разновидностью исторического фейка являются фейковые (ложные) аккаунты исторических деятелей. В социальных сетях можно найти личные странички великих людей прошлого Ивана Грозного, Григория Распутина, Василия Чапаева, Иосифа Сталина и многих других. Как правило, они ведутся анонимами от имени героев истории, соединяя в себе историческую информацию и отклики на злободневную повестку дня. Ложность таких профилей очевидна для пользователей, но их героическая мифология используется как мощный аппарат легитимации тиражируемого от имени исторических личностей контента.

Фейковые (поддельные) исторические фотографии – часто встречающийся вариант исторической фальсификации. Обладая силой документального свидетельства, фотография представляет визуальные доказательства сфабрикованных событий. То же исследование Высшей школы образования Стэнфорда показывает, что 40 % студентов не смогли распознать фейковую фотографию, так как наглядная демонстрация имеет большую степень доверия в их системе ценностей [Evaluating information…].

В эпоху постправды доверие в качестве исторической информации вызывают мемы, эксплуатирующие образы прошлого. Исторические мемы создаются из реальных фотографий или художественных картин, однако, изменение визуального изображения или подписи к нему могут менять восприятие аудиторией информации и создавать фейки.

В этом смысле показательна история мема «Иван Грозный убивает». В октябре 2013 г. на имя министра культуры В.Р. Мединского и директора государственной Третьяковской галереи И.В. Лебедевой было опубликовано открытое письмо представителей православных организаций и некоторых историков с просьбой убрать картину И.Е. Репина «Иван Грозный и его сын Иван 16 ноября 1581 г.» из экспозиции Третьяковской галереи, так как, по их мнению, полотно является клеветой на русского царя, не убивавшего своего сына, и оскорбляет патриотические чувства людей[1]1
  Републикация письма от 05.10.2013 // URL: http://mosvedi.ru/article/20608.html (дата обращения 28. 03. 2021).


[Закрыть]. Публикация этого письма и ответ Владимира Мединского, посчитавшего данное обращение шуткой, породило волну мемов и фотожаб, в которых Иван Грозный с холста Ильи Репина помещался в другие картины и самые разнообразные обстоятельства, не имеющие к исторической действительности никакого отношения. В июле 2017 г. в преддверии Дня металлурга президент Владимир Путин посетил Лебединский горно-обогатительный комбинат и, отвечая на вопрос И. Лапченко о противодействии фальсификации истории, вновь поднял тему достоверности свидетельств об убийстве царем своего сына, чем всколыхнул новую волну мемов[2]2
  Посещение Лебединского горно-обогатительного комбината // URL: http:// www.kremlin.ru/events/president/news/55052 (дата обращения 28. 03. 2021).


[Закрыть]. В мае 2018 г. некий Игорь Подпорин повредил полотно Репина, нанеся по картине несколько ударов стойкой ограждения, что также широко освещалось в СМИ и вновь привлекло внимание к артефакту и связанным с ним мемам. Таким образом, спорный вопрос истории, который благодаря политическим и общественным деятелям неожиданно приобрел остроту в современной повестке дня, в пространстве социальных сетей трансформировался в чистую фейковую форму.

К историческим фейкам можно отнести также высказывания политиков и авторитетных ньюсмейкеров, искажающих историческую действительность. Наиболее показательны в этом отношении выступления премьер-министра Украины Арсения Яценюка[3]3
  Яценюк поведал миру о «вторжении СССР в Германию» // Официальный сайт «Вести интернет-газета» (VESTI.RU) [М., 2015] // URL: http://www.vesti.ru/doc.html?id=2262213 (дата обращения 28. 03. 2021).


[Закрыть] и министра иностранных дел Польши Гжегожа Схетыны[4]4
  МИД Польши – Освенцим освобождали украинцы // URL: https://versia.ru/gzhegozh-sxetyna-podelilsya-istoricheskimi-poznaniyami (дата обращения 28. 03. 2021).


[Закрыть], которые были направлены на дезавуацию роли Советского Союза в победе над фашизмом, а также высказывание Д. Быкова в интерпретации О. Кашина о генерале Власове и Великой Отечественной войне, как «второй гражданской»[5]5
  О. Кашин. Быков и Гитлер. Наши «карикатуры на пророка» – про войну // URL: https://republic.ru/posts/92830?code=593103b386bd0e0f4c97f65f705c2b55 (дата обращения 28. 03. 2021); Д. Быков. Как можно было там увидеть реабилитацию фашизма? // URL: https://echo.msk.ru/blog/partofair/2355047-echo/ (дата обращения 28. 03. 2021).


[Закрыть].

Таким образом, исторический фейк можно охарактеризовать как интернет-контент, эксплуатирующий образы прошлого в целях внедрения в коллективную память исторического знания, искажающего представления об истории и содержащего ложную информацию. Исторический фейк напрямую связан с фальсификацией истории и представлен в современном медиапространстве во всех доступных форматах.

Исторический фейк в медиапространстве

В условиях постправды для запуска фейковой исторической информации достаточно только имитации открытия нового исторического источника, фальсификация и создание материального памятника становятся избыточными. Недавним примером является публикация новости о находке и издании «Русского Летописца 1649 г.», которое якобы является первоисточником «Повести временных лет».

Сообщение о неизвестном ранее историческом источнике появилось 11 марта 2019 г. на сайте «Русская вера», позиционирующем себя как информационный портал о старообрядчестве[6]6
  Русский летописец // URL: https://ruvera.ru/news/russkij_letopisec (дата обращения 28. 03. 2021).


[Закрыть]. Согласно новостной информации, «Русский летописец» был обнаружен в собрании старинных книг и рукописей Стефана Федоровича Севастьянова (1872–1943 гг.), известного старообрядческого книголюба, одного из первых собирателей древних русских книг и рукописей в советское время. Обнаружил находку В.С. Якунин, который приобрел собрание Севастьянова у его наследников, а оцифровку и факсимильное издание исторического памятника произвело издательство «Актеон».

В соответствии с канонами исторического исследования в новости был приведен источниковедческий анализ рукописи, сводившейся к известию, что согласно владельческой записи, в XVIII в. рукопись «Русского Летописца» была келейной книгой епископа Астраханского и Ставропольского Мефодия, краткой биографической справке этого церковного деятеля и сообщению о публикации небольшого отрывка Н.И. Новиковым, атрибутировавшим его в качестве части Суздальской летописи, в «Древней Российской вифлиотике». Текстологический анализ источника был ограничен упоминанием о том, что рукопись написана «высокопрофессиональным каллиграфическим почерком», а слог автора Летописца «ясный и хорошо поставленный»[7]7
  Там же.


[Закрыть].

Сенсационность находки, по мнению редакции сайта, заключается в содержании «Русского Летописца», в котором «с самых первых страниц становится очевидно» – это первоисточник «Повести временных лет» (ПВЛ), причем без особых на то оснований указывается, что ПВЛ составлялась «не в XV, а в XVII в. путем целенаправленного редактирования именно Русского Летописца». В новости однозначно утверждалось: сравнение двух источников показывает, что автор ПВЛ редактировал «Русский Летописец», «выбрасывая одни части и вставляя другие, с четко поставленной целью: представить Киев «матерью городов русских», колыбелью русской государственности»[8]8
  Там же.


[Закрыть]. Однако, в «Русском летописце» картина древнейшей русской истории представляется совсем другой: Киев появляется там в середине летописного повествования как город, завоеванный новгородцами и ростовцами уже после основания Москвы и присоединяется новгородско-ростовскими князьями к их огромному, уже охватившему Западную Сибирь, государству; при этом их столица находится в городе Владимире.