Текст книги "Slash. Демоны рок-н-ролла в моей голове"

Мы с Вики, нашим менеджером, бродили по этим руинам в попытке пристроить нас выступать в другое время. Мы пробирались от сцены к сцене, общались с организаторами и искали себе свободное окошко, пока наконец не нашли – после группы Social Distortion. Не самой лучшей идеей было выступать после одной из самых горячо любимых зрителями местных панк-групп, но в конце концов наш выход стал одним из лучших в нашей жизни.

Среди зрителей было много панков, и они по-прежнему жаждали крови, особенно после выступления Social Distortion. Мы вышли на сцену, загремела музыка, и первые тридцать секунд выступления превратились в чемпионат по плевкам между нами и первыми пятью рядами зрителей: фанаты Social Distortion плевались в нас, а мы плевались в них в ответ. Это было весело и незабываемо противно: помню, я подошел к Иззи, встал рядом с ним, и мы стали оплевывать людей внизу и получать плевки в ответ. Вот такой мы были группой, очень упрямой, поэтому, что бы ни делала любая толпа, мы всегда обращали это против нее. К концу выступления отвратительная слюнявая перестрелка стала даже забавной. Все закончилось тем, что мы с ног до головы покрылись зеленой мокротой, а на улице было жарко, да еще и я вышел без футболки, так что на солнце слюна у меня на теле нагрелась и стала вонять. Мне было все равно, я был непроницаем: в этот момент энергия выступления взяла верх.

В следующий раз, когда мы играли на «Стрит Син», концерт был не менее запоминающимся, но уже не поэтому. На этот раз мы выступали на разогреве у Poison, которые были хедлайнерами на одной из больших сцен. Тогда это был наш самый большой концерт, и мы готовы были буквально сдуть Poison со сцены. В итоге нам даже не пришлось этого делать: мы вышли и стали играть, а зрители словно с ума посходили – они взбирались на подмостки и раскачивали сцену в яростном возбуждении. К тому времени, как мы закончили, пожарные решили прекратить это безобразие. Помню, как увидел ребят из Poison, которые явились во всем своем блеске, но играть им не разрешили. Мне было даже приятно посмотреть, как они разоделись, а на сцену не вышли.

Ну да ладно. Вернемся к героину. За несколько недель после того, как я впервые попробовал героин с Иззи в розовой спальне девчонки из Фэрфакса, я по-настоящему увлекся. И я был твердо настроен наслаждаться фазой медового месяца.

Ивонна единственная, кто по-настоящему заботился о моем благополучии в тот момент, потому что была из другого мира. С ее точки зрения было легко заметить, что я совершаю неосторожную прогулку в бездну. Какое-то время наши отношения то возобновлялись, то прекращались, а однажды она позвонила мне и предложила встретиться за ланчем в «Мэлс» на бульваре Сансет. Я понял, что она что-то подозревает. За обедом она стала осторожно расспрашивать меня о том, где я живу, чем занимаюсь, с кем общаюсь. Дела у группы шли отлично, но в ее представлении мы по-прежнему были маленькой лос-анджелесской клубной группой, – она не видела того, что видел я. В то же время Ивонна достаточно хорошо знала меня и то, насколько я честолюбив, поэтому верила в меня, в мои планы. Чего она никак не могла понять, так это почему я не такой, как обычно, – и этот ответ был очевиден, но я не собирался ей говорить.

Помню, как Ивонна высадила меня на углу Кларк и Сансет, а я поднялся в квартиру к Вики, где по-прежнему ночевал на полу. Я даже не оглянулся, но чувствовал, что она провожает меня взглядом, словно зная, что что-то не так. Примерно через неделю она позвонила мне в квартиру Вики, что было уже чересчур. Ивонна сказала, что это очень важно, что у нее умер дедушка и она так расстроена, что ей просто необходимо со мной увидеться, просила меня прийти. Я был сострадательным бывшим парнем, так что мне не пришлось думать дважды – она меня забрала, и мы поехали к ней, по дороге разговаривая о недавно почившем дедушке.

По приезду было уже около шести вечера, и мы пошли к ней в спальню. Я занял свое обычное место в углу ее кровати, смотрел телевизор и слушал ее. Внезапно раздался звонок в дверь.

– Наверное, это моя мама, – сказала она и вышла из комнаты.

Прошло десять минут, и дверь снова открылась. Я увидел двух человек, которых не видел в одной комнате десять лет: своих родителей. Я напрягся.

Вошла Ивонна и стала кормить маму и папу своей интерпретацией того, что со мной происходит. Звучало все очень драматично. Во всяком случае, она напоминала рассказчика одного из антинаркотических фильмов, которые я видел в школе, или, по крайней мере, главную героиню специального дневного выпуска про наркотики, которая беспокоится за лучшую подружку, вышедшую из-под контроля. Мои родители слушали и внимательно смотрели на меня, пытаясь переварить происходящее. У меня самые либеральные родители в мире, так что, не увидев ничего криминального – оба глаза и все конечности у меня были на месте, да и сидел я вроде ровно, – они решили, что со мной все в порядке.

– Ну, – сказал отец, глядя мне прямо в глаза, – это правда? Ты употребляешь героин, как утверждает Ивонна?

Я не ответил ни отрицательно, ни утвердительно. Я был под кайфом, но скрывал это как мог, так что видимых доказательств обвинениям Ивонны не было, – по крайней мере, мне так казалось.

– Здорово видеть вас вместе в одной комнате, – сказал я с ухмылкой. – Давненько такого не было.

Я подошел и поцеловал маму, и тут общее настроение изменилось. Внезапно стратегическое вмешательство Ивонны превратилось в семейное воссоединение. Я почувствовал, как она кипит от злости, когда мы с родителями стали общаться по-семейному. Пока они не ушли, я соблюдал приличия, но в ту же минуту, как за ними закрылась дверь, я попросил Ивонну отвезти меня домой. На полпути я передумал и попросил высадить меня у «Виски». За всю дорогу я не сказал ни слова. Я знал, что она желает мне добра, но после того дня мы еще долго не разговаривали.

Период, пока мы делали себе имя, был довольно напряженным, путь пришлось прокладывать сквозь толпу странных персонажей, ставших нашими поклонниками. В конце концов, мы нашли кое-кого, на кого можно было положиться, по имени Бриджит. Она очень походила на Вики Гамильтон, но с карманами пошире. Бриджит хотела подписать с нами контракт, но мы никогда ничего не подписывали, так что она просто довольствовалась тем, что «работает с нами». Бриджит была менеджером группы под названием Jetboy из Сан-Франциско, довольно популярной в клубах, так что мы арендовали фургон и поехали выступать у них на разогреве. Мы несколько дней жили в их доме и получили представление о том, как работает настоящая группа, у которой есть собственная квартира и техник. Они постоянно давали концерты, и, несмотря на то что нам не очень нравилась их музыка, мы уважали их профессионализм.

Самым крутым парнем в группе был басист Тодд Крю, ставший одним из моих лучших друзей и другом нашей группы на многие годы – часто к огорчению своих собственных коллег. У Тодда был самый крутой стиль: он был выше ста восьмидесяти и носил длинные растрепанные каштановые волосы. На лице у него застыло выражение вечного недоумения, на обеих руках были татуировки в полный рукав, и он всегда надевал что-то вроде кожаного жилета без рукавов, дырявых синих джинсов, заправленных в потрепанные ковбойские сапоги, и брал сигарету в зубы. Тодд отличался от остальных музыкантов группы, потому что был классическим рок-н-ролльщиком, а они – типичными гламурными позерами. Правда, у вокалиста был зеленый ирокез, благодаря чему они выглядели меньшими позерами, чем Poison.

Поездка прошла отлично. Концерт в клубе под названием «Стоун» мы отыграли здорово, а сосед Тодда коллекционировал рептилий, так что мне было очень интересно с ним пообщаться. Я по-настоящему завидовал его коллекции: у него были змеи, куча экзотических варанов и множество крокодилов. За эту поездку мы поняли, чего можно достичь на местном уровне, и увидели, что это нам вполне под силу.

Поездка домой тоже прошла незабываемо. Мы сидели в арендованном фургоне, пили и играли на акустических гитарах, и я придумал мелодичное вступление к песне, которая потом превратилась в Paradise City. Дафф и Иззи подхватили мое вступление и начали наигрывать, а я стал сочинять последовательность аккордов. Я начал напевать мелодию и играть ее снова и снова. Тут вступил Аксель.

Take me down to the Paradise City… (Забери меня в райский город… – примеч. пер.)

Я продолжал играть и набросал пару слов. «Where the grass is green and girls are pretty», – пропел я. (Где зеленая трава и красивые девчонки – примеч. пер.) Тут мне показалось, что звучит это совершенно по-гейски.

«Take me down to the Paradise City», – снова пропел Аксель.

«Where the girls are fat and they’ve got big titties!» (Где девчонки жирные, и у них большие сиськи! – примеч. пер.) – прокричал я.

«Take… me… home!» (Забери меня домой! – примеч. пер.) – пропел Аксель.

Было решено, что строчка про зеленую траву немного получше, и, несмотря на то что мне больше нравился второй вариант, меня переубедили.

Я расширил основную структуру песни, а остальные по очереди сочиняли импровизированный текст – словно мы ехали на автобусе в летний рок-н-ролльный лагерь. И когда на горизонте снова показался Лос-Анджелес, я понял, что так оно и есть. Когда мы сочинили весь припев, я вступил с таким мощным тяжелым риффом, который уравновешивает всю песню. И в этот момент Paradise City стала моей любимой песней Guns N’ Roses.

Как бы радостно и весело ни звучала эта история по сравнению с остальной нашей жизнью, она и правда такой была, именно так мы себя ощущали.

Наш новый менеджер Бриджит помогла нам успешно перейти на следующий уровень, по крайней мере, в рамках лос-анджелесской клубной сцены. Тот факт, что мы играли в Сан-Франциско, помог создать вокруг нас некоторую шумиху и запустить сарафанное радио – мы стали расширять фан-базу. После этого нам начали доставаться выступления на более престижных концертах, но сначала пришлось пройти долгий путь. Мы были одной из самых обсуждаемых групп в Лос-Анджелесе того времени и вызвали интерес у лейблов. Слухи расползались, и когда Том Зутаут из «Геффен Рекордс» впервые увидел наше выступление в «Трубадуре», после двух песен он специально ушел, на всякий случай сказав каждому агенту из музыкального бизнеса, которого встретил по пути, что мы отстой, – потому что собирался сам немедленно подписать с нами контракт.

Том стал легендой после подписания контракта с Mötley Crüe – он был тем парнем, за которым следят все остальные представители индустрии, потому что благодаря своей интуиции находил в грязи музыкальной сцены Сансета золотые самородки. В следующий раз, когда мы выступали в «Трубадуре», Том зашел за кулисы и представился, и помню, как мы подумали, что он единственный представитель музыкальной индустрии, заслуживающий нашего уважения, потому что его достижения говорят сами за себя. Его энтузиазм был искренним. Он сказал нам, что мы лучшая группа, какую он только слышал со времен AC/DC, а когда говорил о нашей музыке, мы увидели, что он понимает ее лучше, чем кто бы то ни было. За эти годы у нас было много взлетов и падений, но Том по-прежнему может легко привлечь мое внимание. Когда он хочет, чтобы я пришел послушать группу, которую он думает подписать, ему стоит лишь сказать: «Не видел ни одной группы, которая бы так же круто играла рок с тех пор, как впервые услышал вас». В том разговоре в гримерной было что-то очень искреннее, и, хотя Тому мы тогда об этом не говорили, мы не собирались подписывать контракт ни с кем другим.

Том попытался сделать вид, что выбирает из нескольких групп, но у него не вышло. Разошлись слухи, что он нами интересуется, и в одночасье все остальные лейблы всполошились и тоже решили с нами связаться. Менеджером все еще была Бриджет, но, так как у Вики Гамильтон было гораздо больше связей в Лос-Анджелесе, все представители индустрии звонили ей, чтобы связаться с нами. И этого оказалось достаточно для возрождения отношений с Вики.

Замечательное было время: прежде чем подписывать контракт, мы старались получить как можно больше бесплатных обедов, ужинов и напитков, а также всего того, чем крупные лейблы пытаются соблазнить артистов. Следующие два месяца за нами ухаживали «Кризалис», «Электра», «Уорнер Бразерс» и еще несколько лейблов. Мы заваливались в прекрасные рестораны и заказывали экстравагантные жидкие обеды, а потом просто сидели за столом и играли в игру. Единственное, к чему мы приходили, это то, что нам нужно снова встретиться за обедом, чтобы обсудить дальнейшие детали, прежде чем прийти к соглашению.

Так продолжалось до того дня, пока мы не решили встретиться с Дэвидом Геффеном и Эдом Розенблаттом и подписать контракт с «Геффен Рекордс». Пока мы вели переговоры, я все время смотрел на Дэвида, которого не видел лет с восьми, вспоминал старые добрые времена, когда разгуливал по его офису вместе с папой, тот приносил ему свои работы, и думал, помнит ли он меня. Он, конечно, не помнил, как позднее узнала моя мама. Мне захотелось непременно снова попасть в туалет в офисе «Геффен», где в моих детских воспоминаниях на стенах был хипповский коллаж в стиле шестидесятых из картинок, вырезанных из старых рок-журналов. Как я был счастлив, когда увидел, что он все такой же.

Переговоры прошли быстро: мы потребовали шестизначную сумму, что, среди прочего, было неслыханным авансом для новой неизвестной группы в 1986 году. Они согласились. Вики Гамильтон выполняла работу нашего менеджера, поэтому свела нас с Питером Патерно, который стал адвокатом группы. Питер составил нам контракты, и сделка состоялась.

Guns N’ Roses наконец-то подписали контракт, и, как только мы это сделали, наш новый лейбл не разрешил нам больше выступать. Они хотели, чтобы мы залегли на дно, создали мистический образ и за это время привели дела в порядок: они настаивали, чтобы мы нашли настоящего менеджера и продюсера и сосредоточились на записи альбома. Они хотели, чтобы мы жили на аванс и не отвлекались на еженедельные концерты, а предпринимали необходимые следующие шаги. Ни они, ни мы тогда не знали, что давать нам свободу распоряжаться какими бы то ни было деньгами – плохая идея. Нам дали степень свободы, какой мы никогда даже не нюхали. Тот факт, что мы не будем выступать, больше всех беспокоил меня. Мы что, будем просто сидеть сложа руки и прожигать тысячи долларов? Ой-ой, это плохо кончится. Нам и раньше удавалось каждый день превращать в эпичное приключение за счет бюджета, который мы наскребали по карманам с утра. Теперь, когда у нас был этот огромный аванс и контракт с лейблом, слишком многое стало возможно.

Как выяснилось тогда и потом много раз подтверждалось – худшее, что могло случиться с этой группой, – отсутствие работы и наличие кэша.

Глава 7. Аппетит к дисфункции

Неугомонность – катализатор непостоянный. Она может подтолкнуть к достижению цели, а может и привести к летальному исходу, и выбор не всегда за тобой. Мой неугомонный характер подарил мне прозвище и всегда заставлял искать острых ощущений, с нетерпением ждать следующего концерта или следующей вершины, на которую можно было бы забраться. Эта черта характера выходных не берет.

До подписания контракта, у меня не было работы, а жил я в заблеванном гараже с очаровательным интерьером южноамериканской тюрьмы. Вся моя энергия уходила на ежедневное выживание и работу над дальнейшим развитием группы, от концерта до концерта. Как только Guns подписали контракт, мне больше не пришлось беспокоиться о деньгах, еде и жилье. Это незначительное чувство стабильности было мне незнакомо. Я не стремился к приобретению каких-либо атрибутов нормальной жизни, поэтому то, что казалось мне благословением, на деле стало почти проклятием.

Мы подписали контракт на сумму около 250 тысяч долларов, и наш аванс составил примерно 37 тысяч долларов, из которых моя доля – около семи с половиной тысяч. Я перевел их в дорожные чеки «Американ Экспресс», которые хранил в правом переднем кармане джинсов из-за проблем с налоговой. Варианта отложить эти деньги я не рассматривал. Я даже не отметил свой аванс покупкой новой гитары или чего-нибудь такого – я просто взял и большую его часть потратил на героин. Каждому из нас пришлось усвоить один и тот же урок самостоятельно, прежде чем мы взяли себя в руки и начали делать то, что собирались делать. Это далеко не последний раз, когда нам пришлось вместе бороться со своими инстинктами: всякий раз, когда мы зарабатывали себе немного душевного спокойствия, то же самое беспокойство, которое подпитывало наш успех, грозило все уничтожить.

Всем в нашем лагере было очевидно, что Вики Гамильтон не потянет обязанностей менеджера, когда наш проект увеличится в масштабах. Пришло время обзавестись настоящей командой. Техником Джо был никаким, а Денни был наркодилером (с которым в этом качестве я общался еще много лет), но никак не гастрольным менеджером. Эти изменения дались нам без особой радости, но они были необходимы. Настал конец эпохи. Из оборванцев, которым нечего терять, мы превратились в оборванцев с корпоративной поддержкой.

Том Зутаут организовал несколько встреч с потенциальными менеджерами, первыми из которых были Клифф Бернстейн и Питер Менш из «Кью Прайм», управляющие Metallica, Def Leppard и других классных музыкантов и продолжающие этим заниматься по сей день. Я пошел к Тому в офис, а они опаздывали, поэтому я вырубился у Тома на диване, пока их ждал. Для протокола: я не уверен, был ли я под кайфом или нет. Что я помню, так это то, что встреча прошла не очень хорошо.

– У Guns N’ Roses недостаточно музыкального звучания для группы, которую мы хотели бы представлять, – сказал один из них, и я точно не помню, кто именно.

Я сидел совершенно ошарашенный.

– Чего? – наверное, пробормотал я.

Похоже, это оскорбление я принял беспрекословно, потому что расслабился на диване и сил прекословить у меня не было. Этим все и кончилось. Я ничего не сказал, но на моем лице, должно быть, отразилось презрение или, по крайней мере, некоторое скептическое замешательство.

– Вот эти гитарные соло, которые ты играешь, – сказал кто-то из них, не помню кто.

– Угу, – пробормотал я.

– Мне они кажутся просто шумом, а если послушать Metallica, то они играют по-настоящему мелодично.

– Ладно, приятель, – ответил я. «Как скажешь, Джек», – подумал про себя.

Весь разговор Том изо всех сил старался смягчить потенциально напряженную ситуацию и вставлял комментарии, которые должны были поднять нам настроение и помочь сохранить позитивный настрой.

– Ну, в демо музыку по-настоящему не прочувствуешь, ребята, – говорил он. – Нужно записать эти песни как должно, и вот тогда вы услышите.

Том знал, и я знал, что музыка в демо звучит отлично, – просто эти парни, как и очень многие другие, ее не понимают. Так что они, очевидно, отказались, а потом пожалели об этом. Все, с кем Том тогда нас познакомил и кто отказался с нами работать, потом сильно об этом пожалели – а таких было много. Иззи тогда еще жил в своей квартире, Дафф переехал к Катерине, своей девушке из Венгрии (на которой он потом женится), в квартиру на бульваре Голливуд, по совпадению по соседству со Слаем Стоуном. Думаю, можно сказать, что у них с Даффом были тесные соседские отношения. Слай обычно приходил к Даффу без предупреждения, чтобы покурить фенциклидин, крэк или смесь того и другого в одиночку у Даффа в ванной, а потом уходил восвояси. Это просто на хрен взрывало нам мозг. Очевидно, он так делал постоянно, но большинство из нас этого не видели, потому что никогда не тусовались у Даффа – девушка его была не из тех, кто собирает у себя в гостиной кучу парней. Зато я часто заходил за Даффом перед репетицией, так что одну сцену я все-таки застал.

В дверь постучали, Дафф открыл, и вошел Слай.

– Привет, чувак, – пробурчал он, потому что даже имени Даффа не запомнил. – Ничего, если я воспользуюсь твоей ванной?

– А, да, конечно, – ответил Дафф.

И все. Дафф сказал, что Слай проводит там от нескольких минут до нескольких часов.

Еще Дафф познакомился с Уэстом Аркином, когда жил в том доме. Единственное место, где, как я думал, Уэст живет постоянно, это его старый разваливающийся «Эль Камино». Кажется, он тогда парковал его у дома Даффа, так что тоже мог считаться арендатором жилплощади в широком смысле слова. Я познакомился с ним через Даффа, и он подружился с нашей группой. С Акселем он поначалу общался больше всех остальных. В тот момент я особенно остерегался знакомиться с новыми людьми, потому что вокруг нас начала околачиваться всякая сволочь, так что с новичками держался отчужденно. Мне трудно начать кому-то доверять, но с Уэстом мы со временем стали друзьями.

Уэст был гитаристом из Сан-Диего и непревзойденным тусовщиком и стал нам дороже друга: он даже записал несколько наших песен, таких как It’s So Easy и Yesterdays с Даффом, Bad Obsession и The Garden с Акселем. Дафф и Уэст вместе тусовались и писали песни, и я иногда с ними играл, а с Акселем они стали по-настоящему близкими друзьями. Помимо того, что он писал с нами песни, он записывал и песни для сольных проектов Даффа и Иззи, и все мы внесли свой вклад в его проект Outpatience в конце девяностых, как раз перед тем, как Уэст умер от передозировки.

Уэст крепко выпивал и крепко жил. Жил на полную и замечательно вписывался в нашу компанию. Он был из тех людей, которые настолько уверены в себе и довольны собственным существованием, что даже если люди не относились к нему по-доброму, он все равно относился по-доброму к ним. Вероятно, именно поэтому он завоевал мое сердце. Хорошо это или плохо, но именно Уэст познакомил нас с тем, что тогда называлось спидами, а теперь кристаллическим метамфетамином. Спиды были его коньком, их у него всегда с собой было много, потому что Уэст имел хорошие связи с дилерами в Сан-Диего, и все в его окружении постоянно на них сидели.

В конце концов Уэст каким-то образом собрал денег и снял хороший дом на Голливудских холмах. Он был трехэтажный, прямо на скале, и прятался среди деревьев. Он жил там с Лори и Патрицией, двумя демоническими цыпочками, которых даже можно было бы назвать привлекательными, если бы они не были настолько обдолбаны. Лори каким-то образом удержалась на работе в киноиндустрии и ездила на хорошем джипе «Сузуки», а Патриция, похоже, никогда не работала, но у нее всегда водились деньги. Я никак не мог взять в толк, как они умудряются поддерживать видимость нормальной жизни, имея дом, деньги в банке и все такое – и при этом с полной самоотдачей долбить наркотики. Но опять же, тогда я мало что знал о спидах.

Обычно я ночевал у них, когда больше было негде, и, когда мы подружились с Уэстом, я все не мог понять одного: откуда у него самого постоянно берутся деньги. По мере того как жизнь наша становилась все безумнее, Уэст стал единственным человеком на свете, кого все мы могли назвать другом. Он был единственным, кто всегда приходил на помощь. Долгое время он был буквально единственным, кому мы могли доверять.

Как только мы получили аванс, нам удалось сделать хоть что-то полезное всем вместе – снять квартиру. Нам отказывали почти все риелторские компании, куда мы обращались, потому что у нас не было хорошей кредитной истории – да и вообще кредитной истории не было. В конце концов мы нашли квартиру на юго-восточном углу Ла-Сьенега и Фаунтин – на первом этаже, с двумя спальнями и двумя ванными. На какое-то мгновение мы даже почувствовали себя немного домашними и взяли в аренду мебель: две кровати и обеденный гарнитур. Интерьер мы завершили диваном, который нашли на помойке за домом, и телевизором, пожертвованным мамой Стивена. Когда мы только туда переехали, она купила нам продуктов. Это был первый и последний раз, когда они у нас были, – в течение первой недели, если кто-то открывал холодильник, ему могло показаться, что в квартире и правда кто-то живет.

Стив с Иззи жили в одной комнате, а мы с Экслом в другой, а дом тот еще стоит, и я часто его проезжаю. Там такой большой эркер на первом этаже, выходящий на перекресток. Когда мы сняли жилье, Иззи еще жил со своей подругой Дези на Ориндж-авеню, а Дафф – с Катериной на бульваре Голливуд, но наши общие интересы требовали, чтобы он проводил большую часть времени у нас. После одной бытовой ссоры он какое-то время жил с нами постоянно.

Мне наше жилье казалось роскошным: я даже забрал у Ивонны свою анаконду Клайда и поселил у нас. К сожалению, переезд из гаража в приличную квартиру не снизил уровень распутства в коллективе. Закончилось тем, что нас выселили оттуда по истечении трех месяцев, которые мы оплатили, и так и не вернули залог. Переезд не добавил нам той эффективности, которая планировалась, зато стал шагом в сторону организованной деятельности в качестве настоящей группы.

Мне казалось, что все шло отлично, пока нас не выселили. Нам только-только выплатили немного денег, и я старался экономить как мог, даже на наркотиках, чтобы растянуть аванс надолго. Несмотря на все мои усилия, наш дом снова превратился в настоящий притон: мы затаривались в Восточном Голливуде, а запасы наркоты на улицах, похоже, были бесконечны. Как-то вечером к нам зашел Марк Мэнсфилд, и оказалось, что мы оба сторчались за время, пока не виделись, так что встретиться снова было замечательно. Он работал с техасской группой под названием Tex and the Horseheads, которые тоже сидели на всяких веществах, так что мы стали все вместе зависать у нас. До этого я принимал наркотики время от времени, когда мне удавалось их достать, и не мог позволить себе принимать их постоянно. А теперь мне хватало средств на ежедневное употребление, и я был настолько очарован вредными веществами, что не знал и даже не интересовался тем, во что ввязываюсь.

Лейбл арендовал нам репетиционное помещение в голливудском заведении под названием «Дин Чемберленс», где еще репетировали Jane’s Addiction. Мы каждый день заваливались туда в два-три часа дня и играли часа четыре. Это был такой узкий и длинный вагончик, примерно два с половиной на шесть метров, и освещался он неприятно яркими флуоресцентными лампами, как в больнице, словно мы репетировали в супермаркете между рядами полок.

По иронии судьбы, одной из первых песен, над которой мы работали, стала Mr. Brownstone, задуманная при гораздо более мрачных обстоятельствах. Мы с Иззи и его подругой Дези как-то вечером были у них дома и сочинили мотив. У них был маленький обеденный сервиз, на котором мы готовили наркоту, после чего брались за гитары. Мы сидели и ныли, как обычно это делают наркоманы, о том, какие у нас нехорошие дилеры, а потом ныли по поводу того, что мы наркоманы, и так и родилась эта песня. По сути, она описывала день из нашей жизни в то время. У Иззи появилась классная идея, он придумал рифф, и мы стали писать импровизированный текст. Дези считает себя соавтором текста, и, для протокола, она, возможно, и правда вставила пару слов там и сям – скажем, одно существительное и один союз. Собрав все вместе, мы записали текст на бумажном пакете от продуктов. Затем принесли пакет в квартиру на Фаунтин, сыграли песню Акселю, и он доработал текст, а на следующей репетиции стали все вместе работать над композицией. Аксель все время брал простую мелодию Иззи и превращал ее в нечто фантастическое, и эта песня – лишь один из многих тому примеров.

Том Зутаут очень хотел найти нам продюсера и записать альбом – он тогда еще не знал, сколько времени займут поиски. Первым кандидатом, которого он к нам направил, был Том Верман – чертовски крутой чувак. Верман недавно продюсировал альбом Shout at the Devil Mötley Crüe, в 1985 году разошедшийся тиражом в несколько миллионов экземпляров, а до этого сделал себе имя на продюсировании Cheap Trick, Теда Ньюджента и Molly Hatchet. Верман работал с Poison, Twisted Sister, L. A. Guns, Stryper, Krokus и Dokken – по сути, это он определял звучание метала восьмидесятых.

Но с нами ему справиться не удалось. Мы даже толком с ним и не познакомились. Он пришел к нам на репетицию, а мы как раз играли Mr. Brownstone на децибелах уровня реактивного двигателя. Мы с Иззи только купили новенькие усилители «Меса Буги», и я играл на новой гитаре: это был Les Paul, принадлежавший гитаристу блюзовых семидесятых Стиву Хантеру. Я выменял на него свой «Би-Си Рич» в магазине «Гитарс Ар Ас» у Альберта и Хоуи Хуберманов. Магазинчик был любимым заведением каждого лос-анджелесского музыканта, который не мог позволить себе делать покупки в «Гитар Центре», – это был настоящий музыкальный ломбард. Там-то я и оставлял все свое барахло и приобретал новые инструменты. А когда финансы иссякали, там я продавал свою технику за наличные, чтобы купить еще героина.

В общем, мы играли Mr. Brownstone настолько невыносимо громко, что Верман сразу же вышел. Он пришел со своим помощником, остановился в дверях, а затем развернулся и исчез. Мы закончили песню, и я пошел к выходу посмотреть, там ли они еще, но там никого не было.

– Видимо, было громковато, – сказал я ребятам.

Нам оставалось только пожать плечами, но я расстроился, потому что считал, что звучим мы замечательно. С другой стороны, я уже привык к тому, что люди нас не понимают.

Guns были злыми животными, которые прекрасно чувствуют себя в подобной дыре.

Самой известной фигурой из тех, кто рассматривал возможность работать с нами, был Пол Стэнли из Kiss. Он искал подходящую второсортную группу для своего продюсерского проекта. Мы с Иззи и Даффом даже не заинтересовались. Мы сказали Зутауту, что понятия не имеем, что нам может дать Пол Стенли. Стивен, конечно, из штанов выпрыгивал от радости – Kiss были его героями, – так что мы решили сделать это ради него и согласились на встречу. Процесс начался с того, что Пол пришел к нам в квартиру «обсудить музыку». К этому времени героин стал у нас ежедневной привычкой, так что, когда он приехал, мы с Иззи изо всех сил старались не клевать носом и держать себя в руках, чтобы наше состояние было не слишком очевидно… по крайней мере, нам так казалось. Мы с Иззи устроились на диване, а поскольку в гостиной у нас не было ни одного стула, Пол сел на пол рядом со Стивеном и Акселем.

– Начнем с главного, – сказал он. – Я хочу переписать Welcome to the Jungle.

По словам Пола, у песни был большой потенциал, но ей не хватало эффектной структуры. Нужен был припев более запоминающийся, мелодичный и больше похожий на гимн – словом, песня начинала напоминать Kiss.